Маршрут

Третий основной принцип латерального мышления предполагает осознание того факта, что вертикальное мышление по самой природе своей не только совершенно неэффективно для выработки новых идей, но даже подавляет ее. Есть люди, по своему характеру чрезвычайно склонные к тщательному контролю умственной деятельности, подвергающие все логическому анализу и синтезу. Они стремятся к такой скрупулезности и точности, которая столь же искусственна, как полоска на киноленте, разбивающая движение на серию статических кадров. Это крайний случай, но в более слабой степени такая черта присуща весьма многим.

В предыдущей главе было высказано предположение, что вертикальному мышлению нужна некая опорная конструкция, которая безоговорочно принимается за отправную точку и затем надстраивается или изменяется по мере дальнейшей работы. Хотя это может в ряде случаев привести к каким-то модификациям ранее принятой идеи, совершенно новую идею таким образом получить вряд ли удастся. Априорное признание выбранной отправной точки и привязанность к ней по своей сути прямо противоположны безграничным возможностям хаоса.

Логика прокладывает путь через туман неоформившихся идей, тщательно и надежно укладывая камень за камнем. Каждый следующий камень может быть уложен только тогда, когда он плотно пригнан к другому, уложенному ранее. Логический подход подразумевает уверенность в своей правоте на каждой стадии решения задачи; в этом, собственно, и состоит сущность логики.

Однако латеральное мышление не требует постоянной правоты. Правильным обязан быть лишь конечный результат. Мыслить латерально означает сойти с проторенной дороги в туман и искать в нем наугад до тех пор, пока не найдется естественная тропа. Необходимость же быть правым на каждом шаге, всегда и во всем является, по-видимому, одним из самых серьезных препятствий на пути к новым идеям.

Когда Маркони увеличил мощность и коэффициент полезного действия своего изобретения, он обнаружил, что может посылать радиоволны на более длинные расстояния. В результате он обрел такую уверенность в своих силах, что стал задумываться о передаче радиосигналов через Атлантический океан. Ему представлялось, что для этого нужно лишь иметь достаточно мощный радиопередатчик и достаточно чувствительный радиоприемник. Специалисты, лучше разбиравшиеся в этой области, высмеяли его идею. Они уверяли, что радиоволны, подобно световым лучам, движутся по прямой и потому не станут огибать Землю, а просто растворятся в космическом пространстве. С точки зрения логики они были совершенно правы. Однако Маркони настаивал на своем, упорно продолжая поиски, и добился успеха. Ни он сам, ни специалисты не знали о существовании в верхней части атмосферы ионизированного слоя – ионосферы, – отражающего средние и короткие радиоволны, которые в противном случае действительно уносились бы в космическое пространство, как и предсказывали специалисты. Только наличие этого слоя сделало возможной радиопередачу через океан. Будучи неправым с точки зрения господствующей системы взглядов, Маркони добился результата, которого никогда не достиг бы, если бы от начала и до конца двигался строго логически.

Открытие адреналина также произошло благодаря ошибочному впечатлению. Некий доктор Оливер разработал прибор, с помощью которого рассчитывал измерить диаметр лучевой артерии на запястье руки, на которой мы обычно прощупываем пульс. Он измерял диаметр этой артерии у своего сына в самых различных условиях. Одно из этих условий предполагало инъекцию экстракта надпочечных желез крупного рогатого скота. Оливеру показалось, что произведенная им инъекция уменьшила диаметр артерии. Сейчас мы знаем, что обнаружить влияние адреналина на диаметр достаточно большой артерии невозможно. Однако доктор Оливер не знал об этом и поспешил оповестить о своем открытии научный мир. Последний в лице профессора Шефера, известного физиолога, отнесся к его сообщению с большим недоверием. Однако под натиском энтузиазма доктора Оливера профессор в конце концов согласился сделать инъекцию некоторого количества экстракта подопытной собаке, а затем измерил ее кровяное давление. К своему удивлению, профессор обнаружил, что кровяное давление резко возросло. Так был открыт адреналин.

Можно привести множество других примеров того, как цепь рассуждений, которые на каком-либо из шагов наверняка не были логически правильными (по крайней мере, с позиций господствующих представлений), в итоге приводила к важным открытиям. Это напоминает прогулку по каменистому берегу. Можно двигаться вперед медленно и осторожно, на каждом шаге проверяя, что нога прочно стоит на камне. А можно шагать очень быстро, перескакивая с камня на камень в таком темпе, что устойчивое равновесие на каждом шаге не требуется. Когда вы натыкаетесь на что-то интересное, самое время оглянуться назад и проложить взглядом маршрут, который надежнее прочих приведет вас сюда снова. Иногда самый верный путь проще всего увидеть, когда вы уже добрались до пункта назначения. Самая легкая дорога к вершине горы часто видна с вершины.

Назначение логики – не столько найти решение, сколько убедиться в его правильности, коль скоро оно найдено. Разумеется, такого рода доказательство должно быть как можно более точным и строгим. Однако оно с одинаковым успехом применимо как к выводу, который получен с помощью латерального мышления, так и к выводу, который стал результатом вертикального мышления.

Может показаться, что не будет особого вреда, если результат, к которому могло бы привести латеральное мышление, будет получен при помощи вертикального мышления. К несчастью, использование вертикального мышления для таких целей имеет зримые недостатки, а экономия усилий иллюзорна, ибо строгое вертикальное размышление требует отбрасывания альтернатив на каждом шаге, тогда как латеральное мышление не принуждает к этому. Первый недостаток применения вертикального мышления состоит в том, что успех на пути к результату искушает отказаться от поисков другого, более прямого и удобного маршрута. В то же время при латеральном мышлении поиски удобного маршрута должны проводиться уже после достижения конечной цели, а поскольку в построение маршрута не было вложено много усилий, привязанность к пройденной, мало-мальски подходящей дороге отсутствует – и это дает возможность отыскать лучший путь.

Второй недостаток связан с направлением, которое выбирается для того, чтобы следовать путем логики. Мы применяем логику при поиске новых идей только потому, что это единственный известный нам способ. Логика требует задать направление движения – то направление, в котором мы будем прикладывать усилия. В такой ситуации мы склонны отправиться туда, куда из нашей отправной точки указывает больше всего знаков. Это и есть столбовая дорога вертикального мышления – и по ней мы можем идти решительно и уверенно. Но, возможно, лучше остаться на месте, чем решительно двигаться не в ту сторону. Это не довод в пользу бездействия, а лишь указание на то, что энергию, возможно, лучше потратить не на решительный марш в наиболее очевидном направлении, а на кружение в окрестностях задачи.

Столбовая дорога вертикального мышления ведет прямо к тому, что представляется решением задачи, однако наиболее эффективное решение может лежать в прямо противоположном направлении. Вот простой опыт: положите перед каким-нибудь животным пищу, предварительно отделив ее проволочной сеткой так, чтобы животное могло ее видеть. Некоторые виды животных (например, домашняя курица) будут пытаться достать пищу прямо через сетку. Более высокоорганизованные животные (например, собака) уже понимают: для того чтобы достать еду, сначала надо отойти от нее дальше и обогнуть сетку. Этот шаг дается довольно легко, когда очевидный путь к решению перекрыт препятствием, но если явных помех нет, то решиться пойти в противоположном направлении гораздо сложнее.

Однажды к царю Соломону пришли две женщины. Они принесли младенца, и каждая утверждала, что именно она его мать. Царь Соломон, желая восстановить справедливость, отдал приказ рассечь ребенка пополам и дать каждой женщине по половинке. Казалось бы, такое решение противоречило его намерению. Однако именно оно позволило определить, кто же настоящая мать: ею оказалась женщина, которая стала умолять царя не убивать дитя, а отдать его другой.

Поскольку латеральное мышление не диктует никакого жестко заданного направления, то не составляет большого труда отойти в сторону от задачи, чтобы решить ее. Если ваш автомобиль остановился на подъеме, а автомобиль, стоящий перед вами, неожиданно начинает соскальзывать назад, прямо на вас, у вас возникнет естественное стремление дать задний ход (при условии, что в соседней полосе движение плотное, так что в сторону отъехать нельзя). Но может оказаться разумнее поступить прямо противоположным образом, а именно – подъехать вплотную к соскальзывающему назад автомобилю, прежде чем он наберет скорость. Это ослабит удар при столкновении, а дополнительное тормозное усилие вашего автомобиля может оказаться достаточным, чтобы предотвратить дальнейшее соскальзывание.

Если первый недостаток вертикального мышления – необходимость быть правым на каждой стадии решения задачи, то второй – необходимость жестко определить все, чем вы оперируете. Разуму, который строго придерживается логики, нужно, чтобы все было подготовлено и разложено по полочкам. Ему с трудом даются изменения и отклонения, потому что каждое слово должно сохранять свое четко очерченное значение и не может временно изменить его, чтобы подстроиться к потоку идей. Человек, владеющий латеральным мышлением, может опереться на слово лишь слегка и на мгновение, просто чтобы продвинуться дальше; но человек, мыслящий вертикально, должен смириться с абсолютной жесткостью слов, чтобы добиться устойчивого равновесия.

Вертикально мыслящий человек всегда все классифицирует, ибо только так он может справиться с неясностями. Он занят прежде всего поисками оснований для отделения одного от другого, тогда как человек, умеющий мыслить латерально, больше заинтересован в основаниях для объединения.

Некоторые заходят в своем стремлении к жесткой систематизации так далеко, что пытаются ухватить идею, приписав ей некий символ и установив отношения с другими идеями посредством других символов. Такого рода математическая четкость, без сомнения, облегчает жонглирование идеями, однако при этом навязывает им определенность, не свойственную от природы. Сковывающая жесткость символов представляет собой форму привязанности, надежно сдерживающей процесс свободного сужения или расширения идей, который может быть необходимым для их дальнейшего развития. Вода в колодце не ограничена формой тех сосудов, которыми ее можно зачерпнуть. Несомненно, математический подход лег в основу прогресса западного мира и позволил достичь нынешнего уровня эффективности, однако далеко не со всем, что происходит в сознании, можно и нужно обращаться с математической строгостью от начала и до конца. Гораздо плодотворнее чередовать периоды творческой пластичности с периодами эволюционной жесткости.

Сложности, порождаемые классификациями, по большей части связаны с тем, что разум предпочитает статические определения и понятия. Когда мы говорим «серое», то подразумеваем определенный класс, а не динамическую стадию перехода от белого к черному. Различие между статическими и динамическими определениями заключается в том, что последние, по сути, вообще не являются понятиями, а представляют собой лишь возможности. Пластичность неопределенных возможностей, в отличие от жесткости определенных сущностей, не препятствует появлению новых идей.

Некоторое время назад я заинтересовался вопросом о том, может ли человек испытывать зрительные галлюцинации, осознавая при этом их логическую противоречивость. Испытуемому, пребывающему в состоянии гипнотического транса, легко можно внушить, что при определенном сигнале он должен пережить какую-то определенную галлюцинацию. Затем испытуемого пробуждают и спустя некоторое время произносят сигнальное слово. Эффект может быть потрясающим: если испытуемому внушали, что в комнату войдет какой-то человек, испытуемый вставал, пожимал кому-то руку, представлял его окружающим и начинал с гостем разговор. При этом его очень поражало, что никто, кроме него, не замечает вошедшего. Используя тот же самый прием, я попытался внушить испытуемому, что после пробуждения он увидит квадратный круг, который будет нарисован на стене как геометрическая фигура. Когда сигнальное слово было произнесено, действительность превзошла все мои ожидания. Испытуемый упорно твердил, что он видит фигуру, которая одновременно является идеальным квадратом и идеальным кругом. И в то же время он признавал, что логически это невозможно. Его видéние было настолько реалистичным, что он схватил карандаш и попытался зарисовать то, что видит. Но едва он приступал к этому, как тут же все зачеркивал и начинал сначала, пытаясь изобразить неизобразимое до полного изнеможения. Моя цель была не в том, чтобы создать искусственное мистическое переживание, – я лишь пытался выяснить, может ли человеческий разум вообразить и удерживать в мыслях ситуацию, логическую невозможность которой он ясно сознает. На ранних стадиях своего развития мысль может существовать в форме, несовместимой с ее логическим принятием. Однако это не значит, что в дальнейшем она не сможет развиться в новую полезную идею.

Первые намеки на новую идею могут быть настолько неопределенными и туманными, что им просто невозможно придать какую-либо логическую форму. Нам присуще естественное стремление схватить эту идею и вытащить ее в свет софитов сознания, придав ей определенную форму. Мы организуем и оформляем идею прежде, чем у нее появится шанс самостоятельно развиться случайным (и оригинальным) образом. Но форма, которую обретает при этом идея, была навязана ей, а не явилась результатом ее естественного развития. Мы пресекли свободный полет мысли и закрепили ее на одном месте, как коллекционер закрепляет бабочку булавкой. Поймать идею сразу же после ее возникновения – значит убить ее. Преждевременное и слишком рьяное логическое внимание либо замораживает идею, либо втискивает ее в старые лекала. Концентрация внимания на идее изолирует ее от окружения и препятствует развитию. Фокус сознания мешает плодотворному полубессознательному процессу, который должен развивать идею дальше.

В то же время правда, что разум, не контролируемый логикой, способен забавляться в сумерках сознания такими фантастическими затеями, как вечный двигатель. Правда, что в некоторых ситуациях – например, под влиянием психоделических веществ – человек иногда приходит к выводу, что постиг главную тайну Вселенной. Правда и то, что именно быстрое логическое внимание способно освободить разум от подобного рода фантазий. Но, быть может, риск зацепиться за случайные фантазии типа вечного двигателя гораздо более оправдан, чем риск лишиться всевозможных ценных идей из-за преждевременного энергичного использования логики. Лучше иметь множество идей, из которых какие-то могут оказаться неверными, нежели всегда быть правым, не имея вообще никаких идей.

Выразить идею – прекрасный способ упорядочить ее, а упорядочение обычно означает придание идее логической стройности. Преждевременное формулирование идеи может навязать ей такой путь развития, которому она, возможно, не последовала бы естественным образом.

Слишком быстрое обращение к вертикальному мышлению часто вызвано недостаточным доверием к латеральному мышлению. Не будучи уверенными, что новая идея созреет сама собой, мы чувствуем, что обязаны как-то помочь ее развитию. Однако новую идею вовсе не обязательно отливать в определенную форму – за ее развитием можно наблюдать, следовать за ним, а в периоды, когда идея не развивается, попросту отложить ее в сторону. Коль скоро возникшая идея не принимает пригодную для использования форму сама, мы не выиграем много, если будем принуждать ее к этому.

Когда человек испытывает нехватку новых идей, можно понять его стремление зацепиться за первую попавшуюся, но в общем и целом любая идея становится значительно более податливой, если ее не принуждают, а обольщают. Когда идея созреет и будет готова для более внимательного изучения, вы просто не сможете скрыться от ее назойливости. Если же идея не дозрела, никакие логические ухищрения не ускорят ее развития.

Практическая проверка – лучший способ обращения с идеями. Однако, если условия для проверки идеи создаются легко, опасность преждевременного логического внимания к идее проявляется особенно отчетливо. Появившись в виде предварительной гипотезы, идея быстро перерабатывается в форму, пригодную для эксперимента. Однако, как только запланирован эксперимент и добыто соответствующее оборудование, идея тотчас замораживается в том состоянии, которое, возможно, является всего лишь промежуточной стадией ее развития. И хотя идея может дозреть уже на стадии испытания, на практике это случается крайне редко: не так уж много людей готовы ради дальнейшего развития идеи рискнуть уже полученной аппаратурой и проделанной работой. Если же оборудование добыть не так просто, идея иногда успевает измениться до такой степени, что может потребовать другого оборудования. Мне не раз доводилось заказывать оборудование, которое из-за дальнейшего развития идеи устаревало прежде, чем его начинали использовать. Это отнюдь не довод против высокой степени доступности оборудования, а иллюстрация тех опасностей, которые порождает преждевременное упорядочение идеи.

Поскольку проверять каждую новую идею на практике нецелесообразно, должен существовать какой-то способ отбора. Логическая проверка – экономический фильтр, который ставится между зарождением идеи и практическим испытанием ее эффективности. Только те идеи, которые выдерживают логический экзамен, могут дойти до проверки практикой. Такой экзамен – это попытка почти целиком перенести в сознание встречу идеи с реальным миром, в котором ей придется действовать. На первом шаге логическое суждение о новой идее выносит сам автор, но, даже если энтузиазм помогает идее преодолеть этот первый заслон, она вряд ли попадет на стадию практических испытаний без дополнительного одобрения со стороны тех, кто распоряжается средствами и инструментами проверки.

Описанная система отсева идей работала бы прекрасно, если бы не одно «но»: логические выводы с необходимостью опираются на прошлый опыт. В них могут быть учтены лишь те факторы, о которых уже известно тому, кто строит умозаключения: логика может оперировать только фактами, которые ей доступны. Та мысленная модель мира, в которой проходит проверку новая идея, обязательно будет неполной, поскольку неполным является опыт, который лежит в ее основе.

Когда впервые появилась идея создания циклотрона – ускорителя частиц, сыгравшего важную роль в развитии атомной энергетики, – многие специалисты были уверены в том, что он не будет работать. Их суждения, основанные на имеющихся сведениях, могли бы быть убедительными – но, к счастью, ходом претворения этой идеи в жизнь управляли не они. Идея оказалась работоспособной: предсказанное скептиками снижение эффективности сводилось на нет непредвиденным воздействием магнитного поля. Здесь, как и в случае с Маркони, логический вывод, который опирался на имеющиеся факты, был правильным – проблема крылась в недостатке самих фактов.

Логические заключения могут быть и сами по себе ошибочными. Когда Роберт Годдард[4]выдвинул идею реактивной тяги и предположил, что это единственный принцип, пригодный для осуществления полетов в космос, многие утверждали, что в космическом пространстве ракетный двигатель не сможет работать, поскольку ракете не от чего будет отталкиваться в пустоте. В основе этого суждения лежало неверное представление о поведении ракет: ракета движется вперед потому, что импульс горячих газов, отбрасываемых назад, должен уравновешиваться импульсом корпуса ракеты, который соответственно направлен вперед.

А сколько было сделано расчетов, доказывающих, что летательные аппараты тяжелее воздуха не смогут летать! В тот самый год, когда братья Райт впервые совершили полет на таком аппарате, конгресс США утвердил законопроект, запрещавший вооруженным силам тратить деньги на дальнейшие попытки создания летающих машин. Поводом для этого стал неудачный полет самолета, построенного на армейские деньги профессором Лэнгли из Смитсоновского института в Вашингтоне. (По иронии судьбы его самолет, разбившийся при взлете, впоследствии доказал свою способность летать.) В это же время патентное бюро США отказывалось принимать патентные заявки на летающие машины, так же как сегодня оно не принимает заявки на конструкции вечного двигателя.

Декарт, один из величайших мыслителей в истории человечества, очень логично доказывал, что описанная Торричелли «торричеллиева пустота» невозможна. Однако Торричелли, вопреки утверждениям этого маститого ученого, с помощью вакуума удерживал столбик ртути на метровой высоте. Кроме того, он поставил опыт, показавший, что если выкачать воздух, заполняющий пространство между двумя медными тарелками, то даже четыре лошади будут не в состоянии растащить их.

В течение долгого времени невозможными считались обычные поперечные вентиляторы, которые сейчас стоят в любом бытовом калорифере. Находились люди, которые с опорой на физические законы доказывали, что такие вентиляторы не будут работать. Это было задолго до того, как кто-то еще решил попробовать и обнаружил, что они вполне работоспособны.

Впрочем, вне зависимости от того, насколько неверными могут быть логические умозаключения и как часто это происходит, они нужны нам время от времени как форма отсева идей, поскольку было бы попросту непрактично пытаться довести до практического осуществления каждую идею. Однако использование логики можно регулировать, помня о ее подверженности ошибкам, и идти против ее указаний, если практическая проверка идеи не требует серьезных усилий.

Иногда в качестве полезного приема стоит намеренно ошибиться в оценке идеи. Вместо того чтобы немедленно отвергнуть идею, которая кажется логически абсурдной, стоит попробовать принять ее и развить как можно дальше в двух направлениях: «вниз», чтобы посмотреть, на чем она основана, и «вверх», чтобы выяснить, куда она может привести. Сделать это намного труднее, чем кажется, и для этого требуется немалая практика. Цель такого нарушения правил – поставить под сомнение принятые взгляды, на которые опиралась исходная логическая отбраковка. Нередко защита заведомо неправильной идеи позволяет обнаружить лучшую точку зрения.

Существующий логический контекст может не только привести к отказу от какой-то идеи по формальным основаниям, но и вызвать незаслуженно пренебрежительное отношение даже к очень хорошей новой идее, которая не вписывается в этот контекст. Нет ничего печальнее историй о том, как новая идея сначала встретила глухое неприятие, а по прошествии значительного времени была переоткрыта. Мысль о наличии в атмосфере Земли слоя заряженных частиц, который позволил Маркони впервые передать радиосигналы через Атлантический океан, была в явном виде высказана задолго до этого Бальфуром Стюартом, но оказалась слишком новаторской, чтобы ее заметили. И лишь после того, как успех Маркони обеспечил этой идее подходящий контекст, она возникла вновь – и в 1925 году существование ионосферы было доказано Брейтом и Тувом окончательно.

Когда Грегор Мендель скромно, но не без гордости отчитался о результатах своих опытов по гибридизации различных сортов гороха на заседании Брюннского[5]общества естествоиспытателей, его доклад не вызвал никакого интереса. Ни гениальность этого несложного исследования, ни тот факт, что оно положило начало одной из важнейших наук современности – генетики, не могли ничего значить для аудитории, которая выслушала еще одного усердного садовода, изложившего свои любимые теории. Прошло много лет, прежде чем его сообщение было обнаружено заново и оценено по достоинству.

Латеральное мышление дает возможность странствовать и удивляться. Вы замечаете что-то просто из любопытства, не предпринимая ни малейшей попытки объяснить увиденное или оценить его значимость, просто замечаете – и все. Если в результате этого рождается идея – хорошо, если же нет, не пытайтесь выжать ее из увиденного – возможно, оно пригодится впоследствии. Вы наблюдаете явления в чистой форме, не искажая их соображениями об их важности или соответствии какому-либо контексту. Это позволяет непредубежденному, открытому сознанию охватить все богатство того, что ему предложено, без ежеминутной потребности объяснять, классифицировать, конструировать. Именно в такой обстановке вступает в дело случайность, порождающая новые идеи. И это – тема следующей главы.

Date: 2015-11-14; view: 315; Нарушение авторских прав