Глава шестнадцатая. Королеве нравились любительские драматические представления

Королеве нравились любительские драматические представления. В той пьесе, которая игралась сейчас, излагалась история пяти дочерей африканского бога рек Нигера, и в ней были роли рабов и султанов, принцев и принцесс, нимф и русалок, морских драконов и множества других ужасных чудовищ. Королева приказала всему двору принять участие в этом представлении, и каждый должен был быть одет в соответствующий костюм. Придворные охотно подчинились, и Катарина была поражена, увидев их одеяния — от древнегреческих богинь, облаченных в тончайший, до неприличия прозрачный шелк, до вождей племен, которые вместо корон носили на голове венки из цветов и фруктов. Самой Катарине было не на что купить материю для костюма, но Елена раздобыла ей великолепную красную маску, расшитую бисером. Она надела ее вместе со своим видавшим виды коричневым бархатным платьем.

Блестящий спектакль окончился уже после полуночи. Раскрасневшаяся от удовольствия королева стоя аплодировала самодеятельным артистам. После этого двор принялся развлекаться всерьез, и с приближением утра весельчаки становились все менее трезвыми и более развязными.

Сейчас музыканты играли зажигательную ирландскую джигу. К флейтам, барабанам, арфам и скрипкам присоединилась волынка. Несмотря на непрекращающееся недовольство ирландскими лордами, не желавшими ей подчиняться, королева предпочитала этот огненный танец другим. Когда заиграли джигу, Катарина захлопала в ладоши от удовольствия. Ее ноги не стояли на месте. Как ей хотелось танцевать!

В паре с королевой выступил Лечестер, одетый Юлием Цезарем. На нем была накинута белая тога, оставлявшая обнаженным одно широкое плечо и часть крепкой груди. Талию охватывал широкий кожаный ремень, на котором висел тяжелый старинный меч. Корону на его голове было не отличить от настоящей золотой. Катарина, улыбаясь, смотрела на них, восхищаясь не столько королевой, которая танцевала великолепно, сколько графом, чьи белые зубы сверкали, а крепкие ноги выделывали сложные па.

В это мгновение кто‑то в окружающей толпе схватил ее сзади за локоть.

Идемте, мисс Фитцджеральд, поучите меня вашему национальному танцу.

Катарина повернулась и встретила взгляд ярко‑синих глаз Джона Хоука. Как и она, он пренебрег костюмом, но выглядел великолепно в алой униформе, светлых рейтузах и полумаске.

Разве я могу отказаться, — воскликнула она, — когда мое сердце поет, а ноги так и рвутся танцевать!

Он улыбнулся. Оказалось, что он немного слукавил. Когда Джон закружил ее среди танцующих, стало ясно, что он до этого по крайней мере несколько раз танцевал джигу. Но он не был ирландцем. Ирландцев при дворе не жаловали, за исключением графа Ормонда, который уже ушел с празднества, подтвердив этим мрачность характера, так часто им выказываемую. Катарина знала, что может сплясать джигу даже лучше королевы, что она и собиралась сделать.

Она так высоко подбрасывала ноги, что ее коричневая бархатная юбка и бежевые нижние юбки разлетались, открывая взгляду длинные выпуклые икры и колени. На Катарине было надето ее белое трико, но ранее, когда она решила надеть подаренное Лэмом жабо, она по какой‑то ей самой неясной причине выбрала и пару пурпурных подвязок. Они вряд ли подходили к ее белым чулкам, к нижним юбкам и тем более к красной атласной маске, но Катарину, которая со смехом отдалась танцу, это нисколько не заботило. Она вертелась волчком и притопывала. Сэр Джон хохотал, крепко держа ее за руки, повторяя каждое ее движение так же энергично, как она. Они наслаждались танцем и широко улыбались друг другу. Она заметила, как его взгляд переместился на ее гладкие бедра с подвязками, а потом на вздымающуюся грудь, готовую вырваться из сползающего выреза платья. Катарине было все равно. Она еще в жизни так не веселилась. Она чувствовала себя прекрасной, полной жизни. Когда джига окончилась, Катарина буквально упала в объятия сэра Джона.

— Черт побери, — выдохнул он ей в ухо, крепче обнимая ее, — никто не танцует джигу лучше вас!

— Надеюсь, что нет! Какая же я была бы ирландка, если бы меня могли переплясать английские лорды и леди?

— Это почти крамольное высказывание, — пробормотал басовитый голос сзади.

Катарина резко обернулась и оказалась лицом к лицу с графом Лечестером. Сэр Джон отпустил ее руки.

Потанцуете со мной? — спросил граф с приятной улыбкой, но в его глазах горело пламя.

Катарина быстро оглянулась — она искала глазами королеву. Елизавета танцевала с другим своим фаворитом.

Я не знаю этого танца, — нервно выговорила она — не требовалось большого ума, чтобы догадаться, что королеве не очень‑то понравится, если она станет танцевать с Робертом Дадли. Она часто ревновала его. Совсем недавно она отчитала двух своих фрейлин, Френсис Хоуард и леди Дуглас Шеффилд за то, что они явно оказывали ему знаки внимания.

Лечестер взял ее под локоть.

Я вас научу.

Катарина обеспокоенно взглянула на Джона Хоука. Он нахмурился, но тут к нему подошла Энни Гастингс, и мгновением позже она уже вела его танцевать, прижимаясь к нему гораздо сильнее, чем следовало.

Катарина повторила за графом па гораздо более плавного танца. Ее сердце колотилось, но вовсе не от быстрых движений. Она снова встретила его пронизывающий взгляд.

Он улыбнулся ей и перевел глаза на ее грудь. Хотя в моде были платья с очень низким вырезом, Катарина, которой было что продемонстрировать, никогда не следовала моде.

Перед ней мелькнула недавняя сцена: она, извивающаяся на кровати, привязанная красно‑золотыми шнурами, и Лэм О'Нил, целующий ее соски, дразнящий их своим языком.

— Это платье не воздает вам должного, милая, — заметил Лечестер.

— Мне это отлично известно, — излишне резко ответила Катарина. К тому же она вспомнила предупреждение Лэма, что не пройдет и недели, как Лечестер постарается залезть ей под юбки. Со времени ее появления при дворе прошла не одна, а три недели, и когда граф являлся с визитом к королеве, его упорный взгляд часто, хотя и ненадолго, задерживался на Катарине. Но до сих пор они ни разу не вступали в беседу и не оставались наедине.

— Вы достойны самых тонких шелков и самого лучшего бархата, самых прекрасных изумрудов и жемчуга.

— И вы готовы предложить их мне? — Катарина сбилась с ритма.

Его глаза потемнели и переместились на ее губы, которые она решилась накрасить.

— О, конечно. Катарина, последние недели вы меня избегали. Вам нечего меня бояться, милая. Я не собираюсь сделать вам ничего плохого.

— Нет? — сухо спросила она. — А что же вы собираетесь сделать, милорд?

Все, за исключением брака. Я хочу быть вашим другом и думаю, что вы это знаете.

Она знала. Как и Хью Бэрри, он хотел, чтобы она была его шлюхой. Катарина пыталась отстраниться, но не могла вырваться из его железной хватки. Она испепелила его взглядом. Он больше не улыбался.

Катарина, вы меня не поняли. Видит Бог, я ведь граф Лечестер, один из самых богатых и влиятельных людей в королевстве. Я бы женился на вас не задумываясь, моя милая, потому что мне требуется не приданое, а любящая заботливая жена и крепкие сыновья. Я чувствую, что вы способны любить, и совершенно ясно, что вы созданы для того, чтобы рожать сыновей. Но я не могу жениться. — В его голосе прозвучала не горечь, а просто отстраненность. — Я не могу ни на ком жениться. Со временем, даст Господь… — Он взглянул в сторону королевы, и Катарина поняла, что он надеется стать королем Англии, хотя он этого и не утверждал. — Идемте, нам надо поговорить. Это нельзя откладывать.

Он обхватил перепуганную Катарину одной рукой и втиснулся с ней в толпу. Через плечо она увидела, что Елизавета смотрит им вслед. Сердце девушки на мгновение замерло от страха. Она упиралась, словно капризный ребенок, но Лечестер был силен и не собирался отступать от задуманного. Он подтолкнул ее вперед и почти пронес сквозь оживленную шумную толпу. Через мгновение они оказались в безлюдном холле и он втолкнул ее в пустой альков. Он сдвинул ее маску на темя и схватил ее за руки, держа так близко, что их колени соприкасались.

Не отвечайте «нет», — хрипло сказал он, прижимая палец к ее губам. — Катарина, я друг вашего отца.

Возражения Катарины замерли на ее губах.

Это я помешал Ормонду, когда после битвы при Эффейне он доставил вашего отца, которого взял в плен, к королеве. Батлер уже тогда хотел, чтобы Фитцджеральда лишили титула и земель. Это я в последующие годы защищал вашего отца и даже высказывался против суда над ним по обвинению в измене.

Катарина, затаив дыхание, испуганно уставилась ему в глаза. У нее голова шла кругом. Лечестер был очень влиятелен — в этом не было никаких сомнений. Он мог отстаивать права Джеральда, если бы находил в этом выгоду для себя.

— Не торопитесь отвечать «нет», — сказал он. Его глаза горели. — Я заберу вас в Кенилуорт, где вам ни в чем не будет отказа, Катарина. Но мы не должны вести себя вызывающе.

— Вызывающе! — выдохнула девушка, снова безуспешно пытаясь вырваться. — Вы не знаете, о чем говорите! Королева видела, как мы уходили вместе. Она сегодня же выгонит меня! — Она вся тряслась от ощущения, что попала в ловушку.

Мгновение Лечестер молчал.

Может, это и к лучшему, — наконец сказал он. — Для нас не слишком благоприятно то, что вы находитесь при дворе, у нее под боком.

Катарина была вне себя от возмущения.

Никаких «нас» нет! И я не желаю терять расположения королевы! Видит Господь, не желаю!

Не притворяйтесь, — сказал он, резко притягивая ее к себе

Катарина замерла. Несколько раз она имела возможность заметить подчеркнутую костюмом часть его тела, которая обращала на себя внимание, но тогда она предпочитала думать, что он носит паховую накладку. Сейчас под его римской тогой наверняка не было накладки. Под тогой не было ничего, кроме его ничем не сдерживаемого фаллоса, который упирался в поношенный бархат, прикрывавший ее живот.

— Я заметил, как вы смотрите на меня, — прошептал он, прижимая ее к стене. — Я не какой‑то глупый мальчишка, чтобы так ошибаться.

— Не делайте этого, милорд, — взмолилась она. Он не вызывал у нее отвращения. Подобно сэру Джону, он был отличным образцом мужчины, и она не могла оставаться сдержанной, особенно сейчас, когда его жесткое тело пульсировало, вжимаясь в нее. Но это было только тенью желания, вызываемого в ней О'Нилом, и она отлично чувствовала разницу.

Он некоторое время изучал ее отрешенное лицо, потом наклонил голову. Катарина быстро отвернулась, и вместо рта его губы захватили нежную кожу на ее шее. Она попыталась оттолкнуть его. Его ладонь скользнула к ней за корсаж, большой палец коснулся соска, который тут же превратился в жесткий столбик.

Наконец он отпустил ее, поскольку тоже понимал, что последует, если их обнаружат. Она отпрянула, вся красная, глядя на него широко раскрытыми от страха глазами.

Вам это понравится, Катарина, — сказал он. Она хотела возразить ему, что ей это никогда не понравится, потому что между ними не будет никакой связи. Но все же он был, как он сам сказал, одним из самых влиятельных людей в королевстве. Если кто‑то и мог помочь ее отцу, то это был граф Лечестер. Катарина знала, что Лечестер мог оказаться гораздо более полезным союзником, чем Лэм О'Нил.

Я не удовлетворюсь отрицательным ответом, — прошептал он, обдавая дыханием ее щеку.

И Катарина поняла, что он любым образом вынудит ее разделить с ним постель, хочет она того или нет. И если он это сделает, даже если он изнасилует ее, ей не к кому будет обратиться за помощью, потому что королева возложит всю вину на нее, а не на него. Но если она правильно поведет себя, то сможет использовать его точно так, как Джеральд предлагал ей использовать Лэма. С трудом подавив тяжелый вздох, она повернулась и бросилась прочь — не в бальный зал, а вверх по лестнице, в свою маленькую комнату наверху. Никогда она не ощущала себя такой затерянной в бурном море, которое могли успешно пересечь лишь те, кто бы искушен в искусстве навигации гораздо больше, чем она.

В тусклом мерцающем свете каганца Катарина повесила свою прелестную маску и простое платье на прикроватный крючок. Она задумалась над отсутствием Елены, чьей обязанностью было помочь ей приготовиться ко сну. Несомненно, она тоже участвовала в празднестве, не ожидая, что госпожа вернется так рано. Катарина не могла ее обвинять.

Расшнуровываться самой было очень трудно, но она ухитрилась справиться, стараясь не думать о Лечестере и о том, что будет с ней, если он решит довести до конца начатое этой ночью. Она положила корсет из китового уса на единственный стоявший в комнате сундук, скинула рубашку и стянула полотняные штанишки, потом уселась, сняла туфли и скатала вниз сначала один чулок, потом другой.

Ниже ее сосков виднелись красные полосы — неизбежная цена, которую приходилось платить за ношение узкого корсажа, чтобы грудь не так выступала. Она принялась слегка массировать себя — давний вечерний ритуал. Когда‑то, в монастыре, он был невинным. Тогда она не обращала внимания на приятное набухание сосков, причиной которого были ее собственные пальцы, и на сладостную дрожь, пронизывающую ее лоно. Теперь ей было ясно, что это пробуждение желания. Разминая грудь, Катарина вспоминала, как ее трогал Лечестер. Он был тем человеком, за которого женщины мечтают выйти замуж — богатым, влиятельным, красивым и привлекательным. Но Лечестер не годился в мужья никому. Он принадлежал королеве, и это знали все.

Катарина тихонько постанывала, сильно сжав грудь, желая, чтобы Лэм О'Нил, за которого ни одна женщина не мечтала выйти замуж, трогал бы ее сегодня так, как это делал Лечестер. Ее руки замерли. Соски выглядывали из‑под пальцев — розовые и до того тугие, что было больно. И невозможно было не обращать внимания на лихорадочный жар, накатывающий внизу живота и до того сильный, что Катарина застонала.

— О ком вы думаете? О сэре Джоне Хоуке, Роберте Дадли или обо мне?

Ахнув, Катарина вскочила на ноги.

В открытой двери, прислонившись к косяку, стоял Лэм. Она в изумлении открыла глаза, потому что в первое мгновение не узнала его.

На нем были надеты свободные белые шаровары, обмотанные широким пурпурным поясом, на котором висел меч — его собственный, как она теперь поняла. Широкая грудь и мощный торс Лэма были обнажены — и имели цвет темного дуба. Он загримировал руки, шею, лицо и даже волосы, которые в довершение эффекта украшал красный тюрбан. Контрастирующие с темной кожей глаза казались серебристыми.

Потом она сообразила, что он видел и что он видит сейчас, — и щеки ее вспыхнули.

Он невесело улыбнулся, вошел в комнату, захлопнул дверь ногой и отбросил тюрбан в сторону, потом повернулся к ней, играя мышцами груди и торса. Его взгляд скользнул по ее телу, задержавшись на тяжело вздымающейся груди и выступающими сосками, и остановился меж бедер. Он оттолкнулся от двери.

Как долго вы здесь стояли? — воскликнула Катарина.

Лэм мягкими шагами подошел к ней, неприятно улыбаясь, и на мгновение дотронулся до ее разбухшего лона.

Достаточно, чтобы насладиться отличным представлением, гораздо лучше того, что показывали внизу.

Катарина уставилась на него. Он шпионил за ней. Теперь она вдобавок к стыду ощутила ярость.

Повернувшись к нему спиной, она сдернула с кровати одеяло и торопливо обмоталась им. Только она успела повернулся к Лэму, как он сорвал с нее одеяло и отбросил его в угол, потом схватил ее за руки.

Вы мне не ответили.

Несмотря на внезапно охвативший ее страх, Катарина вздернула подбородок. Она тяжело дышала, остро ощущая свою наготу и его прикосновения. Ее соски касались мягких волос на его груди.

— Я не должна перед вами отчитываться, негодяй!

— Я видел, как вы заигрывали сначала с Хоуком, потом с Дадли, — прорычал он.

Тяжело дыша, она вырывалась, надеясь высвободиться и ударить его. Он только засмеялся и обхватил ее ягодицу ладонью. Она застыла. Он прижал ее к своим каменным, обтянутым шелком бедрам. Катарина задохнулась от требовательного, всепоглощающего, лихорадочного желания.

Он снова рассмеялся. В довершение всего его расставленные пальцы скользнули ниже, от ягодиц к месту соединения бедер, и он принялся дразнить ее девственную пещерку. Катарина ахнула.

Он так сжал челюсти, что, казалось, зубы вот‑вот раскрошатся. Его серые глаза метали молнии.

— Вы уже совсем готовы! О ком вы думали, говорите!

— О Лечестере! — выкрикнула она, зная, что это приведет его в ярость.

Он изо всех сил оттолкнул ее, и она упала на кровать.

Проклятие! Так я и знал! Катарина встала на колени.

— Он предлагает мне больше, чем вы, — хрипло выдохнула она, зная, что еще сильнее раздразнивает его, но не в силах удержать себя. Она знала, что должно случиться, и ей отчаянно хотелось этого. Потому что все разумные соображения оставили ее в тот момент, когда она его увидела.

— Что он вам предлагал? — взревел Лэм. — Что, кроме своего большого члена?

Катарина ощущала его взгляд на своих покачивающихся грудях.

Кенилуорт. — Это не было большим преувеличением.

Лэм коротко рассмеялся, глядя на нее.

— Вы просто глупы. Если вы станете его женой, королева отрубит вам голову. Обезглавит вас и отберет у него все, чем она его одарила. Вы меня поняли, Катарина?

— Вы просто ревнуете, потому что он может дать мне больше, чем вы. Потому что он благороден и что‑то значит, а вы всего‑навсего пират, всего‑навсего сын Шона О'Нила! — Она с вызовом взглянула на него.

— Может он дать вам больше этого? — Он дернул ее руку к себе, прижимая ее ладонь к своим чреслам. Катарина ахнула от ощущения пульсирующей плоти. — Говорят, что у него большой член, но и у меня не меньше. Может, вы хотите сравнить нас, Катарина, прежде чем примете решение?

Катарина стонала, не в силах что‑нибудь сказать. Все внутри ее, от бедер и выше, так болезненно напряглось, что она не выдержала и вскрикнула. Лэм толкнул ее, и она упала на спину, с готовностью раскинув ноги. Их взгляды встретились. Катарина вполне осознавала свое бесстыдство. Она вполне понимала, что сейчас лишится своей так ценимой невинности. Почему‑то этой ночью ей все это было безразлично.

Лэм больно схватил ее за колени, раздвигая ноги еще шире.

— Вы слишком далеко заходите, — прошипел он, глядя на нее. Он протянул руку и глубоко просунул палец внутрь нее, пока не наткнулся на преграду — доказательство ее невинности. Катарина ахнула, выгибаясь ему навстречу. Его имя уже готово было сорваться с ее губ. Лэм замер и не двигался. Катарина застонала, дергаясь из стороны в сторону и ничуть не стыдясь этого.

— Значит, Лечестер еще не добрался до вас. И не доберется, Катарина. Ясно?

Она заморгала, только теперь осознав, что он сделал.

— Ублюдок! — взвизгнула она, садясь и пытаясь оторвать от себя его руку. — Вы что, думаете, будто можете меня обследовать, как какой‑нибудь доктор? Будьте вы прокляты!

— Мне все меньше верится в то, что вы воспитывались в монастыре, — поддразнил он. Внезапно он просунул в нее два пальца, и Катарина замерла, не в силах вздохнуть.

Ложитесь, — приказал он, — и покончим с этим. Конечно, Лечестеру все равно, девица вы или нет. Но будь я проклят, если позволю ему взять то, что считаю своим!

Хотя Катарине ничего так не хотелось, как почувствовать его в себе, от его слов она пришла в ярость. Она встала на колени и изо всех сил заколотила кулаками по его груди. Он со смехом схватил ее за запястья, что разъярило ее еще больше.

Я не принадлежу вам, — прошипела она. — Я принадлежу только себе, а со временем буду принадлежать мужу.

Лэм, по‑прежнему смеясь, дернул ее к себе, и она оказалась в его объятиях.

Милая, — пробормотал он самым проникновенным тоном, — мне не хочется вам это говорить, но когда мы покончим с этим, никто другой на вас не женится. — И тут же его рот властно накрыл ее губы.

Он словно окатил ее ушатом холодной воды, заставляя взглянуть в лицо реальности, но это не уменьшило ее желания. Она хотела этого отвратительного, презренного мужчину. Она желала, чтобы он проник в нее, чтобы оседлал ее, как жеребец седлает кобылу. Видит Бог, ей хотелось этого. Но она вовсе не намеревалась стать шлюхой — ни его, ни Лечестера. Она мечтала быть женой, матерью и хозяйкой дома — и она желала этого много лет. Она с трудом оторвала губы от его рта.

Довольно, — сказала она. Ее глаза наполнились слезами.

Тяжело дыша, он держал ее лицо в своих ладонях.

— Хватит играть в игрушки, — прохрипел он.

— Нет, — зарыдала она, отворачиваясь от него. — О Боже, что со мной творится? — Она задыхалась от рыданий. Она не узнавала саму себя. Женщина, которая проявилась в ней этой ночью, была чужда ей. Как она могла так сильно желать его?

Что за дьявольщина, — выругался он, схватив ее за подбородок и повернув лицом к себе. — Теперь вы решили оставаться девственницей? Теперь?

Она не могла оторвать взгляда от его метавших молнии глаз, потом беспомощно взглянула на его губы.

Я не могу, — хрипло прошептала она, умоляюще глядя на него. — Боже мой, я такая испорченная, Лэм. Я хочу вас. Я вас хочу. Но я не могу отдать вам мою честь, не могу.

Со смесью недоверия и разочарования он уставился на нее.

— От таких игр и умереть недолго, — наконец резко произнес он.

— Я уже умираю, — прошептала она.

Их взгляды встретились, и в них что‑то вспыхнуло, разгораясь жарким пламенем. Он толкнул ее на спину, и Катарина широко раскрыла глаза. Раздвигая ноги, она хотела все же что‑то возразить.

Тише, — пробормотал он, коснувшись ее губ пальцем. Катарина закрыла глаза, исполненная доверия к нему.

Лэм склонился над ней, осыпая легкими поцелуями ее лицо. Его рука поглаживала треугольник между ее бедрами, палец раздвинул тяжелые трепещущие складки ее лона. Катарина вскрикнула, и через мгновение ощутила там его язык. Ее тело взорвалось, и она заплакала от наслаждения.

Лэм лежал рядом, заключив ее в объятия. Он не дал ей передохнуть. Катарина еще не пришла в себя, как он взял ее ладонь и сжал ею свой обнаженный пенис. Она ахнула, широко раскрыв глаза. Лэм крепко держал девушку, поглаживая ее рукой свою громадную, жесткую, разбухшую длину. Катарина зачарованно смотрела в его глаза. У нее начало стучать в висках. Она перевела взгляд с его напряженно застывшего лица вниз, на восставшую плоть. Раньше она мечтала ее потрогать, оказалось, что реальность гораздо лучше любой мечты. Инстинктивно Катарина сжала руку крепче, наклонилась и поцеловала похожий на спелую сливу кончик. Лэм ахнул, выгибаясь на кровати. Она убрала его руку со своей и принялась поглаживать его довольно неловко, пока его рука не стала направлять ее, показывая, что делать. Через несколько мгновений Лэм вскрикнул.

Катарина рухнула на него, в его объятия, не в силах сдержать стона. Он крепко притянул ее к себе и прошептал:

— Все в порядке. Я и дальше буду о вас заботиться, любовь моя.

Ни один из них не заметил стоявшую в углу комнаты Елену.