Зарождение и развитие критической агиографии в исследованиях по истории Русской Православной Церкви

Богословская критическая агиография XIX в. столкнулась с той же проблемой, что и западноевропейские болландисты и их последователи в рамках «секуляризирующейся» науки. В общих чертах можно сформулировать проблему, как сложность соотнесения житийного повествования и исторической критики, священного и мирского, как соотношение церковного благочестия, питавшего феномен житийного дееписания, и исторической критики. С одной стороны, первые попытки критики житий связаны с процессами канонизации и особенно деканонизации (например, Анны Кашинской) в Русской Православной церкви. С другой стороны, православие консервативно, осторожно относилось ко всем изменениям во взглядах на основы христианской жизни, на значение святых и житий в системе богословия. Текст жития, почти также как и религиозный богослужебный текст, должен был восприниматься на уровне чувств, веры, а не критических умозаключений. Поэтому становление и развитие знаний о житиях было сопряжено с определенным религиозным подходом, а также с уровнем научных знаний русских богословских школ.

В предыдущем параграфе мы рассмотрели особенности церковной публикации агиографической литературы, которая в период XIX века, не без участия светской науки, приобрела значительные объемы. Однако настоящая историко-критическая работа над житиями в рамках богословия должна была выйти за рамки Словарей и Описаний, необходимо было формирование церковно-исторической науки, соответствующего исторического видения памятников. Преобразования в системе отечественного богословия в XIX в. строились таким образом, «что его результатом должно было стать укоренение учености в среде русского духовенства».[684] Это в свою очередь предполагало серьезную историко-филологическую подготовку будущих богословов. Важное место в системе богословского образования стала занимать зарождающаяся церковно-историческая наука, основными предметами которой явились «всеобщая история и хронология, греческие и российские, наипаче церковные, древности, история церковная, особенно греческая и российская».[685] Из перечня дисциплин особый интерес представляет предмет, обозначенный как «церковные древности», разработанные первым наставником по данной дисциплине в СПбДА иеромонахом Филаретом (В.М. Дроздовым).[686] Несмотря на то, что жития не составили особого предмета в творчестве святителя[687] Филарета (Дроздова) (1782-1867) (первого доктора богословия в России – 1814 г.),[688] важно то, что он системно изложил классификацию тех источников, которые применимы для создания обобщающих трудов по Церковной истории. Важное место в классификации источников занимали жития.[689] Стремление к достоверности содержания исторических фактов нашли свое отражение в изучении жития Сергия Радонежского, опубликованного из «достоверных источников», а также в описании содержания жизни Никона, игумена Радонежского. Агиологическое содержания жития подробно рассмотрено им и в наследии Ефрема Сирина.[690]

К 1830-1840-м гг. происходят изменения в церковной науке: к этому времени значительно расширилось место истории в системе богословского преподавания, было заметно оживление и пробуждение исторического сознания, с одной стороны, с другой стороны возникает явление, охарактеризованное П.Флоровским как «обратный ход».[691] В этой ситуации «Церковная история» оказывалась в наиболее благоприятном положении, хотя охранительный стиль мышления нередко господствует и здесь.

На протяжении XIX в. было создано три обобщающих труда по истории Русской Церкви митрополита Платона (Левшина), Архиепископа Филарета (Гумилевского) и митрополита Макария (Булгакова). Сочинение митрополита Платона (П.Е. Левшина) «Краткая российская церковная история» пока еще нельзя было назвать научным исследованием в полном смысле слова. Применялось архаичное расположение материала по годам, отсутствовали ссылки на источники, не была проведена систематизация материала по проблемам и этапам.[692]

Многие из недостатков удалось преодолеть архиепископу Филарету (Д.Г.Гумилевскому), автору «Истории Русской Церкви». Опираясь на новый, более обширный источниковый материал, Филарет ввел разделявшуюся многими в то время специалистами периодизацию истории русской Церкви, а так же дает более четкую характеристику житий как исторического источника. Несколько позднее архиепископ Харьковский Филарет составляет 9 книг жизнеописаний «Русских святых».[693] Часть тиража вышла как приложение к «Черниговским епархиальным известиям», затем полная работа под названием «Жития святых, чтимых Православной Церковью, со сведениями о праздниках Господских и Богородичных, и о явленных чудотворных иконах».[694] Достаточно серьезные критические замечания относительно достоверности предлагаемых житийной литературой исторических фактов высказал архиепископ Филарет (Гумилевский) в работе «Обзор русской духовной литературы», которая представляла собой своеобразную энциклопедию сочинений религиозного характера. Обращаясь к творчеству составителя житий и их произведениям, Филарет рассматривает последние как исторический источник,[695] следовательно, они обладают многими качествами такового, в том числе и недостоверностью.

Еще до выхода в свет «Обзора» начинают публиковаться в виде статей фрагменты «Истории русской церкви» Макария (М.П. Булгакова) (1816-1882), [696] напечатанного в 1857-1883 гг. отдельным изданием в 12 томах;[697] выходит ряд статей его в журнале Христианское чтение с анализом «Трех памятников русской духовной литературы XI века» («Память и похвала князю Владимиру», «Житие Владимира» и «Сказание об убиении Бориса и Глеба»).[698] Первые два произведения Макарий относит к творчеству писателя XI века мниха Иакова, возможного современника Нестора, вокруг личности которого в 1850-х гг. завязалась полемическая переписка между епископом Макарием, М.П.Погодиным, А.Ф. Тюриным, П.Г. Бутковым и другими участниками спора на страницах Исторических Чтений о русском языке и словесности.[699] Разбор житий и Похвалы Владимиру связан с выявлением возможных источников, на основании которых был составлен памятник. «Похвала, - пишет Макарий, - составлена не на основании летописи Нестеровой, а только по слухам и устным преданиям, что она даже несогласная с летописью в хронологии и некоторых подробностях - знак того, что Иаков написал эту Похвалу, когда летопись, которою он мог бы проверить, еще не существовала, и жил, по крайней мере, во второй половине XI в.».[700] Анализ жития Бориса и Глеба – это замечания относительно редакций (Макарий, судя по сноскам, пользуется редакцией XIV в.). «Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе, - пишет Макарий в Истории Русской Церкви, - служило одним из любимейших чтений для наших предков, как свидетельствуют многочисленные его списки, доселе сохранившиеся. Но эти же списки показывают, что оно, подобно многим другим наиболее употреблявшимся памятникам нашей древней письменности, подверглось от переписчиков немалым изменениям и искажениям». Макарий выделяет 5 составных частей внутри жития: краткий приступ (введение), повесть об убиении Бориса, повесть об убиении Глеба, рассказ об отыскании тела Глебов и погребении его вместе с Борисом и, наконец, похвала святым страстотерпцам, составляющей заключение «Сказания».[701] Такое разделение, носило сюжетный характер, в дальнейшем, по такому же принципу был проведен разбор составных частей рассказа о первых чудесах мучеников – вступление, собственно повесть и краткое заключение.

Ряд важных работ Макария (Булгакова) был посвящен русским агиографам и их житиям: опубликованы сочинения преподобного Феодосия Печерского,[702] проведен анализ его агиографического творчества в исследовании «Преподобный Феодосий Печерский как писатель».[703] Биография Кирилла Туровского, рассмотренная в статье под названием «О святом Кирилле, епископе Туровском, как писателе» представляет собой обозрение содержания «слов» и посланий к инокам, молитв, а также поучения Кирилла Туровского по списку XIV-XV вв. с вариантами из позднейшего списка. Последнюю публикацию источника по неизданному списку сопровождал лингвистический комментарий.[704] Очерк жизни и деятельности Григория Цамблака (XIV-XV вв.) сопровождался характеристикой языка и стиля его сочинений, с приведением отрывков из «слов», исторических сказаний о святых и богослужебного стиха.[705]

Макарий (Булгаков) не оставил без внимания наиболее важные Сборники – Киево-Печерский Патерик и Четьи-Минеи. Изучению состава Киево-Печерского Патерика посвящена статья «Обзор редакций Киево-Печерского Патерика, преимущественно древних», где Макарий изучает памятник в историческом и литературном аспектах, сопоставляет и сравнивает содержание Патерика по редакциям XV-XVII вв.[706] Великим Четьям Минеям Митрополита Макария, посвящена отдельная глава из Истории Русской Церкви, а также статья, в которой изучены некоторые исторические источники, имеющие отношение к составлению Сборника и работе митрополита – агиографа.[707]

Обобщенное и систематическое изложение взглядов Макария (Булгакова) на агиографию представлено в его многотомном труде «История Русской Церкви». Он основывал свое исследование на обширной источниковой базе. По фактической полноте, его труд как сравнивали с работой Н.М. Карамзина и С.М.Соловьева,[708] равно, как и немало критиковали.[709] Основной части «Истории» Макария предшествует обзор источников сочинения, где в числе прочих дается оценка житийной литературы. Он предлагает классификацию источников с обозначением критерия классификации, лежащего в плоскости литературной формы источника, отражающейся на полноте передачи фактов исторической действительности и зависящей от времени составления жития.[710] «Жития святых, - пишет Макарий, - живших в то время, и похвалы им – источник весьма обширный и весьма важный».[711]

«История русской церкви» по структуре разделена по хронологическим этапам, в рамках которых освящались основные вехи истории церкви, монашества, положения духовенства в отношении к государству и т.д. Жития святых рассматриваются в труде Макария (Булгакова) преимущественно в разделах, посвященных состоянию духовного просвещения или духовной литературы. Приведем некоторые примеры. При изучении периода 988-1051 гг. Макарий обращается к характеристике текстов ранних житий, степени их распространения, к деятельности первых агиографов - Нестора и Иакова-мниха.[712] Следующий период 1051-1147 гг. связан с анализом трудов духовных писателей «из русских, из греков, бывших в России митрополитами и иноземных, имевших хождение тогда в России».[713] В отделе третьем обращает на себя внимание обзор сочинений Кирилла, епископа Туровского, рассмотренного Макарием в отдельной вышеуказанной публикации.[714] Наиболее полный обзор житий святых представлен в «Истории Русской Церкви» в разделе литературы XIII - XVI веков. Из числа произведений XIV в. Макарий отметил житие Александра Невского и святого Исаии,[715] к категории духовной исторической литературы были отнесены жития Кирилл Туровского, святого митрополита Петра, а также княжеские жития Довмонта Псковского, Михаила Тверского и Димитрия Донского. При этом последние были поставлены по исторической достоверности в один ряд с такими произведениями, как Повесть о Мамаевом побоище и о чудесном спасении Москвы от Тамерлана, а летописи не рассматриваются вовсе.[716]

Из сочинений, написанных в историческом и одновременно повествовательном (описательном) плане Макарий выделил жития Стефана Пермского, Сергия Радонежского, Димитрия Прилуцкого и митрополита Алексия.[717] Таким образом, разделение житий святых проводится не только по времени их возникновения или по авторству, но и по содержанию в них элементов повествовательного или исторического характера. Критерием оценки служат как риторические особенности текстов, так и наличие иных источников, подтверждающих репрезентативность жития. Особенно выделяет Макарий творчество отдельных авторов – агиографов: Епифания Премудрого, Пахомия Логофета, инока Глушицкой обители Иринарха, употребившего при создании жития преп. Дионисия Глушицкого исторически достоверных свидетельств из жизни святителя, архиепископа Вассиана за достоверность жития преподобного Пафнутия и авторов житий Зосимы и Савватия Соловецких.[718]

Список агиографов и их житий, рассмотренных в «Истории Русской Церкви» Макария можно продолжить по содержанию следующих глав, отделов и томов, однако в нашу задачу входит, прежде всего, выявление отношения Макария к житиям, и принципам их критики. Во-первых, Макарий опередил авторство Памятника и сравнил различные редакции. Во-вторых, были выделены источники, по которым происходило написание жития, однако в этой части Макарий часто ограничивается содержанием указаний внутри самого текста. В-третьих, автор обратил общее внимание на литературные достоинства, заключающиеся в основном в грамотно организованной структуре и максимально простом изложении, без витиеватого стиля, который явно не признается достоинством; и, наконец, к общим замечаниям можно отнести и тот факт, что Макарий практически не касался рассмотрения сюжета, что впрочем, не умаляет его работы, тем более что указанная нами традиция историко-богословского видения жития не приветствовала такого рода критику.

Следующим в плеяде духовных писателей XIX столетия стоит современник Макария (Булгакова), приемник Филарета на кафедре церковной истории и ректор Московской Духовной Академии протоиерей Александр Васильевич Горский (1812-1875).[719] Он воспитал целую плеяду учеников, вписавших немало новых страниц в отечественном богословии, в том числе и будущего академика Е.Е. Голубинского.[720] По словам Г.П. Флоровского, А.В.Горского «… интересовали не столько официальные документы, сколько памятники литературы, особенно жития и проповеди, приоткрывавшие доступ во внутренний мир».[721] По отзывам современников, по печатным трудам А.В.Горского нельзя было и понятия себе составить об обилии его знаний и глубине его исторического понимания.[722] Его труды в области агиографии, это археографическая работа, которую мы освещали ранее, а также составление комментариев, историко-критических статей к изучаемым памятникам. Одна из статей А.В. Горского, как было отмечено ранее, была посвящена святым Кириллу и Мефодию и их Паннонским житиям, которые автор снабдил основательным исследованием.[723] А.В. Горский раскрыл древность Паннонских славянских житий святых Кирилла и Мефодия, их важность для правильного представления жизни и деятельности славянских просветителей. Строго придерживаясь текста житий, А.В. Горский обстоятельно изложил биографию святых, снабжая ее критическими замечаниями, хронологическими и историческими, воспользовавшись для этого византийскими и западными источниками. «Это исследование А.В. Горского легло в основу большей части позднейших исследований о первоучителях славянских, а открытые им пространные славянские жития отодвинули на второй план прежние источники и сами заняли первенствующее место в кирилло-мефодиевской литературе».[724] После тщательного разбора житий А.В. Горский пришел к выводам, что оба жития сохранились в своем изначальном виде, без особых искажений текста и позднейших вставок; написаны они были ближайшими учениками святых непосредственно после кончины каждого из братьев, таким образом доказав, что жития – один из самых полных источников о трудах и жизни равноапостольных братьев, составлены непосредственно после их кончины в той среде, в которой они трудились. На этом изучение житий Кирилла и Мефодия не закончилось. Несколько позднее в Московской Синодальной библиотеке, описанием которой занимался А.В. Горский, им был найден список канонов или службы славянским просветителям. После изучения этого памятника появилась статья «О древних канонах святым Кириллу и Мефодию, по синодальному списку».[725] В том же сборнике была напечатана проповедь А.В. Горского «Слово на день памяти св. Кирилла и Мефодия», сказанная студентам Академии в день памяти равноапостольных братьев. [726] Отдельные работы А.В. Горский посвятил изучению жизнеописаний восточных отцов церкви Афанасию Великому, Василию Великому и Феодориту Кирскому, а также деятельности Московских митрополитов Петра и Алексея.[727]

Отчетливое понимание факта жития предложил ученик и друг А.В.Горского профессор Московской Духовной Академии, Петр Симонович Казанский (1819-1878).[728] Работа П.С.Казанского с житиями – это церковная и историко-критическая публицистика. В этом ключе опубликованы тексты, извлечения и комментарии к житию Бориса и Глеба, жизнеописание святителя Тихона, епископа Воронежского и Елецкого, святителя Саввы первого архиепископа Сербского, житие святого великого князя Александра Невского и биография Иосифа Волоколамского.[729] В этих работах представлена научная критика в сочетании с историко-церковным подходом к агиологической ценности жития.

Жития святых, по мнению П.С. Казанского, ценны своими нравственно-религиозными характеристиками монастыря, подвижников эпохи; в целом они изобилуют описанием деталей из истории монастыря, упоминаниями каких-либо книг, сборников, отдельных текстов, именами иноков, учеников святых подвижников. Часто жития указывают названия монастырей какой-либо местности либо отдельные географические названия, ценные для топографии монастырской колонизации, что было использовано автором в его работе по истории монашества.[730]

Большинство из рассмотренных работ включали жития святых в сочинения по истории церкви как один из источников, дополнявший иные источники, например монастырские Летописи, что отражало общую тенденцию того времени для исторических наук. Однако во второй половине XIX в. вышло в свет несколько работ, которые дали новый импульс, примерно той же степени важности, что и проблема монастырской колонизации С.В. Ешевского, А.П.Щапова, В.О. Ключевского. Полемика была сосредоточена в области истории канонизации русских святых,[731] ввиду важности проблем почитания святых в русской историко–богословской науке тема получила отдельный академический статус, она же станет «ахиллесовой пятой» в период зарождения советской науки, как подтверждение многих заблуждений относительно святых. Рассмотрим некоторые работы.

Одна из первых серьезных работ принадлежала Василию Павловичу Васильеву (род. 1861 г.). Его главный труд – «История канонизации русских святых» вышел как магистерская диссертация в Московской Духовной Академии.[732] Святейшим Синодом В.П. Васильев не был утвержден в искомой степени впредь до исправления некоторых отделов сочинения. Выбранная тема – это исследование истории канонизации и Церковных Соборов XVI в., периода, в котором создание единой системы канонизации и единого для Руси списка чтимых святых был непосредственно связан с политическими процессами централизации власти, тогда как местное же почитание святых было проявлением старого удельного порядка. В.П. Васильев писал: «Так как каждый удел представлял собой целую замкнутую общину, жившую своею особенною, вполне самостоятельною жизнью, то для каждого удела важно было иметь свою святыню… если ее не было, то всячески старались ее приобрести».[733] Удельные земли почитали каждые своих святых и не хотели знать других и даже относились к ним с пренебрежением. «Обыкновенно удел, имевший много святых, тщеславился ими и дерзал даже хульно отзываться о святых и подвижниках другой местности»[734]. Исследование В.П. Васильева также интересно с точки зрения уточнения классификации житий. Автор установил, что те жития, которые были составлены задолго до канонизации святого, дают мало для истории канонизации.[735] Однако есть особая форма житий, а именно проложная, которая может указывать на время канонизации. «Таким образом, - пишет В.П. Васильев, - существования жития в последней форме может свидетельствовать о начале церковного почитания того или иного святого. Кроме того, эта последняя форма жития требовалась и для канонизации святого, вследствие чего, если такого жития ранее последней не появлялось, то оно составлялось всегда после нее и потом проверялось высшею духовною властию».[736] Автор обозначил проложую форму жития, как особый классификационный признак источника, и определил, что житие в сокращенной форме есть отражение факта канонизации. Наконец из рассуждений В.П.Васильева можно также заключить, что понимание ценности источника в основном зависит от исследовательских задач.

Важный отзыв на сочинение В.П. Васильева «Очерки по истории канонизации святых», написанный историком Е.Е. Голубинским,[737] вскоре послужил поводом к созданию новой фундаментальной работы по проблеме канонизации. «История канонизации святых в Русской Церкви» Евгения Евстигнеевича Голубинского (1834-1912)[738] стала одной из ключевых по проблеме канонизации, значение его многочисленных работ[739] было по достоинству оценено как его современниками.[740] Ученый-богослов создал свой собственный критический подход к изучению первоисточников; как отмечали биографы ученого, он сознательно устранял от себя влияние научной литературы и доводил свое уединение до крайних пределов. Важную роль в становлении Е.Е. Голубинского сыграли и его учителя, прежде всего А.В.Горский, а также командировки на греческий восток и работа над Византийскими рукописями, преимущественно домонгольского периода.[741] Первой работой Е.Е. Голубинского было его курсовое сочинение: «Об образе действования православных государей греко-римских в IV, V и VI вв. в пользу церкви против еретиков и раскольников» (1859).[742] В 1867 г. Е.Е. Голубинский окончил исследование «Константин и Мефодий, апостолы славянские». В рукописи работа была представлена в Академию Наук и на основании отзыва И.И. Срезневского удостоена полной Уваровской премии, но благодаря цензуре не была напечатана.[743] Сочинение состоит из двух частей. В первой – полное жизнеописание Константина и Мефодия, во второй - критический обзор сказаний о них. Отдельные элементы этого исследования мы можем встретить в более поздних статьях и рецензиях.[744] Затем был долгий творческий путь по созданию и публикации «Истории русской Церкви», «Истории канонизации русских святых» и исследования «Преподобный Сергий Радонежский».[745]

Первая часть «Истории канонизации русских святых» появилась в «Богословском Вестнике» за июнь-сентябрь 1894 г. По словам автора, через некоторое время после окончания первого исследования, он с энтузиазмом продолжил работу, в результате чего появилось и второе дополненное издание 1903 года.[746] Структуру исследования составляет две главные тематические части, которые в свою очередь подразделяются на разделы по хронологическому и проблемному принципу. Первая задача, которую решает автор - это составление «списка Русских святых, в котором были сообщены частные сведения отдельных случаев канонизации».[747] Вторую задачу можно условно обозначить как общие теоретические выводы, наблюдения, выделения правил и порядка канонизации. «Русская церковь, - пишет автор, - в течение веков своего существования канонизировала известное количество святых, причем руководилась общими правилами…».[748] Исследователь выделяет общие правила канонизации: 1) основание для причисления к лику святых - дар чудотворения или при жизни, или от мощей святого; 2) в отношении к «обширности территории чествования» святых разделяют на местночтимых и общецерковных; 3) право местной канонизации принадлежало епархиальному архиерею, в том числе с соизволения главы Церкви, а право общей канонизации принадлежало митрополиту-патриарху; 4) производство дел о причтении к лику святых составляет канонизационный процесс; 5) часть этого процесса – назначение ежегодного церковного празднования памяти в день успения или обретения мощей святого; 6) для празднования памяти необходимо была служба и житие; 7) чин празднования памяти состоял в торжественном богослужении в храме, близ которого покоились мощи; 8) мощи святых открываемы и износимы в период канонизации или ранее; 9) кроме официальной канонизации существует также народное «почитание усопших подвижников», однако церковь не всегда этому покровительствует.[749] Е.Е. Голубинский подробно раскрывает механизм канонизации святого, дает определение «настоящим» (признанныи церковью) и «ненастоящим» святым.[750]

Позиция Е.Е. Голубинского в отношении жития как исторического источника представлена в его «Истории русской церкви».[751] В различных главах ученый опирается на материалы жития, изучил различные списки, сверяя сведения агиобиографий с летописями. Так «некоторые жития, - отмечал ученый, - мы имели возможность проверить по летописям, и находим, что они допускают грубые ошибки; сравнивая редакции одних и тех же житий, мы иногда находили, что в позднейших редакциях, заведомо более или менее пересматриваются исторические факты. Немалая часть житий писана спустя много времени после смерти святых, притом, что у их составителя не было никакого другого источника, кроме устного предания. Цель житий не история, а назидание, и позднейшее время прямо предоставлено составителям житий широкую свободу относительно переделки фактов исторических с целями назидания».[752]

В целом идеи Е.Е. Голубинского, исследовательский подход сближает его с В.О. Ключевским. Давая оценку житиям, автор отмечает, что они «представляют собой чрезвычайно скудный источник сведений по общей истории отечества, истории всеобщей и гражданской»;[753] однако «в записях о чудесах, без житийной риторики, а с естественной простотой рассказывается по поводу совершавшихся чудес разные приключения с монахами и с мирскими людьми случаи: и между этими рассказами встречаются такие, которые представляют сбой важный источник для истории монастырей и для истории мирского общественного быта».[754] Метод исторического исследования, использованный Е.Е. Голубинским, неоднократно вызывал споры среди современников. «Профессор Голубинский, - пишет Г.П. Федотов, - был критиком ярко выраженного желчного темперамента, который осыпает сарказмами чуть не на каждой странице традиционалистов. Это не мешает результатам его разрушительного анализа пользоваться общим признанием».[755] Его критический метод, взятый впоследствии на вооружение целым рядом выдающихся русских историков снискал Е.Е. Голубинскому заслуженную славу и много огорчений. Ученики ученого – С.И. Смирнов, А.П. Голубцов, Н.Н.Глубоковский, переняли у своего учителя дух беспристрастной исторической критики.[756]

Становление богословской агиографии проходило долго и трудно, и не было приведено к общему знаменателю. Положительную роль сыграл общий фон организации церковно-исторической науки. Период начального становления критической агиографии связан с появлением трудов по Истории Русской Церкви. В качестве своеобразного, пусть и спорного косвенного фактора мы можем выделить то обстоятельство, что в богословии XIX в. можно выделить периоды, когда консервативная реакция отодвигала на второй план историко-критические исследования, выдвигая вперед источники нравственно-назидательного характера (жития). В эти периоды ведется активная археографическая и публицистическая работа, появляются полноценные исследования житий. Именно эти исследования продолжили светскую линию исторической критики.