ПРИМЕЧАНИЯ. Глава IV 7 page

72 О коротком шумерском произведении, которое по содержанию и топу можно сравнить со ''Сказкой о ниппурском бедняке'', см.: Falkenstein A. ‑ Indogermanische Forschungen. 60, 1952, с. 114‑120, ссылка на TCL 16, 80: 1‑19.

73 Публикация соответствующих текстов с привлечением литературных аналогий готовится М. Сивилом.

74 По поводу собрания шумерских пословиц я должен отослать читателя к многочисленным работам Э. И Гордона, который уже давно занимается этим сложнейшим материалом. См., в частности, последнюю по времени превосходную публикацию: Gordon E. I. Л New Look at the Wisdom of Sumer and Akkad. ‑ Bibliotheca Orientalis. 17, 1960, с. 122‑151.

75 Обзор почти всех опубликованных на сегодняшний день материалов см.: Oppenheim A. Leo. Catalogue of the Cuneiform Tablets of the Wilbertorco Eames Collection in the New York Public Library. New Haven, 1948, с. 215‑224. Продолжение этой библиографии см.: Jones Тот В., Snyder John W. Sumerian Economic Texts from the Third Ur Dynasty. Minneapolis, 1961, с. 347‑352.

76 Типичный для Месопотамии эпистолярный стиль см.: Schroeder О. Kin mьndlich zu bestellender altbabylonischer Brief. ‑ OLZ. 1918, с. 5‑6; Kra.us F. R. Uriel'schreibiibungen im altbahylonischen Schulunterricht. ‑ JEOL. 16, 1959‑ 1962, с. 16‑19. Стилистические и литературные исследования, посвященные месо‑потамской эпистолографии, весьма редки (см.: Salonen R. Die Gruss‑ und Hцflichkeitsformeln in babylonisch‑assyrischen Briefen. Helsinki, 1967). См. также: Friedrich J. Die Bricl'adresse in Ras Schamra. ‑ AfO. 10, 1935‑1936, с. 80‑81.

77 См.: Falkenstein A. Ibbisin‑Tshbi'orra. ‑ ZA. 49, 1949, с. 59‑79. Более поздний пример политического письма см.: Weidner K. F. ‑ AfO. 10, 1935‑1936, с. 2‑9; Landsberger B. ‑ Там же, с. 140‑144. Литературпый прием, основанный на использовании формы политического письма, см. в тексте STT 40‑42, опубликованном Герпи (Gurney О. R. A Letter of Gilgamosh. ‑ AnSt. 7, 1957, с. 127‑136). Несколько ироническое описание ''первого'' политического письма см.: Kramer S. N. Enmerkar and the Lord of Aratta. Philadelphia, 1952, ста. 504‑526.

78 Прекрасное введение к этому своду писем см.: Waterman L. Royal Correspondence of the Assyrian Empire. Vol. 4. Ann Arbor, 1936, с. 9‑13. Письма ученых людей на ассирийском диалекте переизданы в книге: Parpola S. Letters from Assyrian Scholars to the Kings Esarhaddon and Assnrbariipal (==AOAT, 5/1). Neukirchen‑Vluyn, 1970. Следует отметить, что не опубликованное до сего дня собрание Ку‑юнджика в Британском музее содержит более двух тысяч писем этого тина.

79 См.: Thompson R. С. The Reports of the Magicians and Astrologers. 2 vols. L., 1900 (эта книга требует переиздания). См. уникальное упомипание об астрологических вопросах, касающихся частного лица, в нововавилонском письме UET 4 168.

80 См.: Falkenstein A. Ein sumerischer ''Gottesbrief''. ‑ ZA. 44, 1938, с. 1‑25; он же. Ein sumerischer Brief an den Mondgotl. ‑ Analecta Biblica. 12, 1959, с. 69‑ 77; Kraus F. R. ‑ JCS. 3, 1951, с. 78, примеч. 40; Gadd С. J. Divine Hule, с. 27 и примеч. 3; ср. UET 4 171 (см.: Soden W. von. JAOS. 71, 1951, с. 267) и его дубликат KAR 373; YOS 2 141 (см.: Stamm J. J. Namengebung, c. 54). См. также ARM l № 3 (Dossin G. ‑ Syria. 19, 1938, с. 126; 20, 1939, c. 100 и сл.). Прекрасный обзор всех текстов см.: Borger R. Crottes brief. ‑ RIA. 3, 1957‑1971, с. 575‑576; Kraus F. R. Eiы altbabylonischer Privatbrief an eine Gottheit. ‑ RA. 65, 1971, с. 27‑36. Поздние египетские письма богам см.: Hughes G. R. ‑.INES. 17, 1958, с. 3 и сл.

81 См.: Oppenheim A. Leo. The City u[ Asaur in 714 В. С. ‑ JNES. 19, 1960, с. 133‑147; отметим также письмо (sipirtu) Ашшурбанапала СТ 35 44‑45 (Яa‑ uer Th. Das Inschriflenwerk Assiirbanipals. Vol. 2. Lpz., 1933, с. 83), которое, однако, принадлежит к другой литературной категории.

82 См.: Kramer S. N. ‑ ANET 2, с. 382, с библиографией. В своде инеем, изданных Али (AU F. A. Sumerian Letters: Two Collections from the Old Babylonian Schools (Ph. D. Diss.). University of Pennsylvania, 1964), также имеются ''деловые письма''. См. письма такого типа: Gadd С. l., Kramer S. N. ‑ UET. 6/2, 1966, № 173‑183, и предисловие к этой работе (с. 3 и сл.).

83 Хорошее введение к месонотамскому законодательству см.: San Nicolц M. Beitrдge zur Ri‑chtsgeschichtc im Bereiche der keilschriftlichen Rechtsquellen. Oslo, 1931: Kiisrhiil.er P. Krilscliril'l.recht. ‑ ZDMG. 89. 1935, с. 1‑39; Cardascia. G. Splendeur et misиre de l'assyriologie juridique. ‑ Annales Universitatis Saravi‑ensis. 3, 1954, с. 159‑162.

84 Об этих текстах см.: Holt I. L. ‑ AJSL. 22, 1910‑11, с. 209 и сл.

85 Объяснение некоторых свойств юридических текстов из Суз (MDP 18, 22‑ 24 и 28), отражающих официальные высказывания, см.: Oppenheim A. Leo. Der Eid in den Rechtsurkunden aus Susa. ‑ WZKM. 43, 1936, с. 242‑262.

86 См.: Petschow H. Die neubabylonische Zwiegesprдchurkunde und Genesis 23. ‑ JCS. 19, 1965, с. 103‑120.

87 См.: San Nicolo M. Der neubabylonische Lohrvcrtrag in rechtsvcrgleichender Betrachtung. ‑ Bayerische Akademie der Wissenschaften. Sitzungsberichte. Phil.‑hist. Klasse. 3, 1950; отметим также соответствующие тексты из Нузи: JEN 572 (ткацкое ремесло) и HSS 1959 (кузнечное ремесло).

88 AASOR. 16, № 56.

89 См.: Oppenheim A. Leo. ''Siege Documents'' from Nippur. ‑ Iraq. 17, 1955, с. 69‑89.

90 Важность этого документа была впервые отмечена Фейгином (см.: Fei‑ginS. ‑ Hatequfah. 32/33,1947, с. 746‑ 765). См. также: Jacobsen T. An Ancient Meso‑potamian Trial for Homicide. ‑ Analecta Biblica. 12, 1959, с. 130‑150 (на основе недавно найденных дубликатов); Szlechter E. La peine capitale en droit babylonien. ‑ Festschrift Emilie Belli. Vol. 4, 1962, с. 147‑148.

91 Цитируемые примеры взяты из: ZA. 43, 1936, с. 315‑316; ARM 6 43; Wise‑man D. J. Alalakh. № 17; Weidner E. F. ‑ AfO. 17, 1954‑1956, с. 1‑9. См. также: Kohler J., Ungnad A. Assyrische Rechtsurkunden. Lpz., 1913, № 659 и 660. О политических тяжбах см.: AASOR. 16, № 1‑14; Speiser E. A. The People of Nuzi vs. Mayor Kushshiharbe. ‑ Там же, с. 59‑75. См. также: Bolla Sybille von. ‑ ArOr. 12, 1930, с. 113‑120; Leemans W. F. Some Aspects of Theft and Robbery in Old Babylonian Documents. ‑ RSO. 32, 1957, с. 661‑666; Ebeling E. Kriminalfдlle aus Uruk. ‑ AfO. 16, 1952, с. 67‑69. О краже сообщается и в новоассирийском письме из Калы (ND 2703); см.: Saggs H. W. F. ‑ Iraq. 27, 1965, с. 28 и сл" № 81.

92 См. MDP 11, № 83. См. также: Hinz W. Elams Vertrag mit Naram‑Sоn von Akkade. ‑ ZA. 58, 1967, с. 66‑96.

93 См. Wiseman D. J. Alalakh, № 2.

94 См. Weidner E. F. Der Staatsvertrag Assurniraris VI. von Assyrien mit Ma‑ti'ilu von Bоt‑Agusi. ‑ AfO. 8, 1932‑1933, с. 17‑34.

95 См. Filzmi/er J. A. The Aramaic Inscriptions of Scfire I and II. ‑ JAOS. 81, 1961, с. 178‑222.'

96 См. Oppenheim A. Leo. The Eyes of the Lord. ‑ JAOS. 88, 1968, с. 173‑180.

97 См. Windeier H. Sammlung von Keilschrifttexten. Vol. 2. Lpz., 1894, № l.

98 См. Schuler E. von. Hethitische Dienstanweisungen fьr hцhere Hof‑ und Staatsbeamte. Graz, 1957; Laroche E. ‑ RHA. 59, 1956, с. 88‑90.

99 См. Weidner E. F. Hof‑ und Harems‑Erlдsse assyrischer Kцnige aus dem 2. Jahrtausend v. Chr. ‑ AfO. 17, 1954‑1956, с. 257‑293.

l00; См. HSS 15, № l.

101 См. книгу Крауса, цитированную в примеч. 51 к гл. II. См. также: Finkeislein!. J. Some New misharum Material and Its Implications. ‑ Studies Landsberger. c. 233‑246; он же. The Edict of Amniisaduqa: A New Text. ‑ RA. 63, 1969, с. 45‑64, 189‑190; Kraus F. R. Ein Edikt des Kцnigs Samsu‑iluna von Babylon. ‑ Studies Landsberger, c. 225‑231.

102 См.: Ellis Maria de J. Simdatu in the Old Babylonian Sources. ‑ JCS. 24, 1972, с. 74‑82.

103 См. книгу, цит. в примеч. 30 к гл. III.

104 О числе стел с законами Хаммурапи, доставленных в Сузы, см.: Nougaif‑rol J. Les fragments on pierre du Code Hammurabierl. ‑ JA. 245, 1957, с. 339‑366; 246, 1958, c. 143‑155.

ГЛАВА VI. ''В МИРЕ МНОГО СИЛ ВЕЛИКИХ, НО СИЛЬНЕЕ ЧЕЛОВЕКА НЕТ В ПРИРОДЕ НИЧЕГО''

(Софокл)

Материалы, изложенные в этой главе, не были включены в предыдущую главным образом по соображениям удобства для читателей. Все, что сейчас известно о науке и технике Месопотамии, основывается на клинописных текстах и должно было бы поэтому рассматриваться в V главе. Как известно, тексты с информацией о науке и технике весьма различны по своему характеру: это астрономические эфемериды и расписки о выдаче ремесленникам разных материалов, сборники медицинских предписаний и описания произведений искусства, в том числе статуй и барельефов, инвентарные списки драгоценностей и словари, математические таблицы, предсказания по движению планет, некоторые отрывки литературных и юридических документов. Сохранившиеся до наших дней предметы материальной культуры, развалины зданий, архитектурные украшения, изделия из металлов и цилиндрические печати также содержат, хотя и весьма ограниченную, информацию об инструментах и приспособлениях, с помощью которых они были созданы. В первую очередь это относится к изделиям из металлов, стекла, к керамике, а также изразцам. К сожалению, не часто удается установить связь между найденными изделиями и текстами и сравнить использованную для их изготовления технику с той, которая описана в глиняных табличках. Археологические данные и письменные документы, обнаруженные в Месопотамии, не так хорошо дополняют друг друга, как те, что найдены в Египте.

Наибольшее число археологических находок приходится на древнейший период месопотамской истории, который очень слабо документирован. Почти все тексты, которые могли бы пролить свет на историю развития техники тех дней, относятся главным образом к текстилю или металлам, т. е. таким изделиям, которые практически не сохранились: у нас совсем нет образцов ткачества и очень мало изделий из металлов [1]. Наряду с этим некоторые ремесла и сферы человеческой деятельности, такие, как архитектура, гончарное ремесло и сельское хозяйство, вообще не имели письменной традиции [2].

Медицина и врачи

Вместо литературоведческого описания медицинских, математических и астрономических текстов и обсуждения их формы, словарного состава и исследования истории текста я считаю целесообразным на данном этапе ограничиться рассмотрением только некоторых научных и технических проблем в качестве иллюстрации деятельности людей, живших в Месопотамии и действовавших в реальном мире в рамках имевшихся в них познаний.

Наши знания о месопотамской медицине основаны на текстах древних медицинских руководств и сборников предписаний, а также письмах, случайных замечаниях в литературных памятниках и отдельных упоминаниях в сборниках законов. Первые из них свидетельствуют об эрудиции врачей, последние ‑ об их отношении к больному и социальном положении врачей.

В месопотамской медицине следует четко различать два основных направления, что важно для понимания ее как науки. Оба направления возникли в старовавилонский период и описываются в текстах, поступивших в основном из двух крупных источников документов: коллекции, обнаруженной в Ашшуре, и собрания документов из библиотеки в Ниневии [3]. Подтверждают эти сведения также таблички из Ниппура, Богазкёйя, Султантепе и поздних поселений на территории Южной Месопотамии. Они показывают, что оба направления традиционны и часть единого потока.

Я обозначаю одно из этих медицинских направлений, или школ, как ''научное'', а другое ‑ как ''практическое''. Для первого характерно большое количество сохранившихся и уже упоминавшихся в последнем разделе IV" главы текстов. Там они определены как прогностические предсказания. Основной документ этой школы представляет собой серию, получившую название по начальным словам: ''Если заклинатель, идя в дом больного...''. Как видно, эта форма типична для сборника знамений, и здесь не стоит ее обсуждать. Мы вернемся к ней и к научной оценке ее после рассмотрения текстов второй школы, школы медиков‑практиков. Большинство текстов этого типа, называемых ассириологами медицинскими текстами, составлено по определенному образцу, что характерно для традиции месопотамских писцов. Формально они похожи на тексты знамений и также входят в сборники. Каждая табличка состоит из ряда одинаково построенных записей, начинающихся, как правило, словами: ''Если человек болен (и у него такие‑то симптомы)...'' или ''Если человек страдает от (такой‑то и такой‑то) боли в голове (или других частях тела)...''. Перечисление симптомов заболевания дается подробно, с использованием более или менее устойчивой терминологии для описания субъективных ощущений и объективных симптомов. Оно сопровождается детальными инструкциями врачу относительно рекомендуемой materia medica, ее приготовления, процедуры приема больным и способа ее применения. Все это описывается с использованием широкого набора медицинских терминов.

Обычно каждая запись заканчивается заверением: ''он поправится...'', но иногда и предупреждением, что больной не справится с болезнью. Нечего и говорить о том, что в этих текстах можно найти ряд вариаций и специальных формулировок. Есть таблички, которые представляют собой диагноз заболевания, другие содержат ссылки на причины заболевания: среди них фигурируют главным образом вредоносная магия или грехи. Подробное исследование различных типов текстов, а также их распределение по времени и месту еще никем не производилось, хотя результаты обещают быть весьма интересными. Во всех вариантах и случаях отклонения структура записей постоянна. Она типична для построения длинных рядов, расположенных в соответствии со словесным оформлением начального заявления.

Иными словами, таблички, содержащие предписания, подобраны либо по характеру симптомов, либо по названию пораженных частей тела. Ценность ''учебников'' этого вида для практикующего врача очевидна.

Имеются тексты, датируемые серединой II тысячелетия до н. э., из хеттской столицы Хаттусаса, где писцы копировали старовавилонские оригиналы либо непосредственно, либо с помощью каких‑нибудь пока неизвестных посредников. Следующими по времени идут таблички, найденные в двух ассирийских столицах, Ашшуре и Ниневии, датируемые между примерно 1000 и 612 гг. до н. э. Тексты из Ашшура содержат ряд еще не опубликованных старо‑ и среднеассирийских версий, которые, в свою очередь, восходят к старовавилонским оригиналам. Старовавилонская группа текстов состоит из ряда копий, все еще ждущих публикации. К этому же источнику можно возвести и несколько средневавилонских фрагментов и небольшую группу нововавилонских медицинских текстов. Поскольку основные документы названных групп еще не опубликованы, то специалисту по истории медицины придется подождать, пока кто‑нибудь из ассириологов не предложит их перевода, прежде чем пытаться проследить развитие медицины и установить те изменения, которые произошли на протяжении времени более чем в тысячу лет.

Но, как уже теперь очевидно, сохранившиеся таблички этого типа, каковы бы ни были их даты и происхождение, отражают главным образом медицинскую практику и состояние медицины в старовавилонский период. Более поздние копии, так же как копии, найденные за пределами Месопотамии, показывают, что врачи, составлявшие их, были заинтересованы в первую очередь в сохранении традиции.

Эти тексты раскрывают уровень и объем медицинских знаний в период, когда они были составлены, и показывают, что месопотамская медицина была типично народной медициной, описанной некогда в древнеанглийских лекарских книгах. Materia medica состоит главным образом из различных местных трав и таких животных продуктов, как жир, кровь, молоко, кости и небольшое количество минеральных веществ. В текстах нет упоминаний о чем‑либо редком и дорогом, ввозившемся из далеких районов, равно как не отдается предпочтения тому или иному специфическому виду лечения или способу применения лекарств. Травы ‑ корни, стебли, листья, плоды ‑ использовались либо сухими, либо свежими, растертыми и просеянными или размоченными и прокипяченными. Они смешивались, по‑видимому, с пивом, уксусом, медом или твердым жиром. Некоторые из них нужно было глотать, другие применялись в виде свечей или вводились в организм с помощью клизмы; третьи втирались в кожу в виде лосьонов или мазей. Как и следовало ожидать, среди этих растительных средств имеется ряд послабляющих, диуретиков и противокашлевых. Иногда их применение явно показывает, что качество и эффект таких растений были хорошо известны. Слишком частое, однако, их применение, по‑видимому, диктовалось какими‑то иными причинами. Вероятно, потребуются исследования филологов и помощь экспертов по фармакологии и ботаников, хорошо знающих флору Ирака, чтобы определить принципы, лежащие в основе применения таких растений ‑ каждого в отдельности или в смесях.

Попытки определить заболевания по совокупности симптомов и других указаний, выраженных в понятных нам терминах, придется связать с исследованием растений, которые представляют основной источник наших познаний о месопотамском лечении. Действительно, термин шамму (''травы''), по‑видимому, часто является синонимом слова ''лекарство''. Основным источником информации служит пространное сочинение (три таблички), в котором перечисляются сотни растений, частей тела животных и других не всегда поддающихся определению материалов. Текст расположен в двух колонках; он дает интересное представление о месопотамской фармакопее, перечисляя продукты растительного происхождения (листья, корни, семена и др.). Кроме того, в нем названы минералы (соли, квасцы, измельченные камни) и части тела животных. Эта номенклатура зашифрована и потому не вполне ясна.

Медицинские инструменты редко упоминаются в рассматриваемой группе текстов. Говорится о шпателях, металлических трубках, а также ланцетах, которые, возможно, недаром названы брадобрейскими ножами. Они использовались для различных разрезов при хирургических операциях. Шприцы в текстах не упоминаются. Возможно, что ряд простых приборов и инструментов употреблялся, но в текстах о них не упоминается, потому что названия их и способ употребления были очевидны. Ввиду примитивного характера медицинских знаний в этой области, неудивительно, что к хирургии обращались только в критических случаях. Действительно, ни один медицинский текст или иной отрывок, относящийся к деятельности врачей, не упоминает того, что мы назвали бы хирургией [5]. Кесарево сечение, о котором мимоходом говорится в юридическом тексте старовавилонского периода, не противоречит этому утверждению, так как оно было произведено после смерти больной [6]. Такие операции известны из греческих и римских источников, а также из Вавилонского талмуда, подтверждающего их для самой Месопотамии. Также известно, что они производились и у народов, чье знание медицины было очень примитивным. Магико‑медицинская практика, такая, как удаление зубов, трепанация, обрезание, не засвидетельствована в Месопотамии. Акушерством и тогда занимались женщины; относящиеся к этому упоминания в неспециальных текстах редки.

В популярных книгах по месопотамской цивилизации (в главах о медицине) часто встречаем заявления о том, что в Кодексе Хаммурапи упоминается операция катаракты. Это не так. Действия врача, упомянутые в этом своде законов как, возможно, подвергающие опасности жизнь больного, ‑ надсечка, которая делалась для того, чтобы облегчить некоторые заболевания глаза, ‑ обычная практика в александрийской медицине.

Взаимоотношения между врачом и больным в Месопотамии имеют два аспекта, которые надо различать, если мы хотим понять медицинскую науку этой цивилизации. От представителя ''практической школы'' медицины, врача‑практика, не ждали, что он станет осматривать тело больного или исследовать симптомы его болезни. Врач определяет заболевание с помощью списков симптомов, составленных именно для этой цели, и применяет конкретное лечение, указанное для каждого случая.

Члены ''научной школы'' демонстрируют совершенно другой подход к больному и его заболеванию. Симптомы считаются не показателем того, какие средства применить, а скорее ''знаками'', которые связаны с исходом заболевания и иногда помогают определить его так, чтобы специалист мог применять соответствующие магические контрмеры. Этот двойной подход имеет определенные последствия. У ''врача‑предсказателя'' более прямой интерес к симптомам, и он склонен к точному и тщательному осмотру тела больного, чем не занимается ''практик'', для которого симптомы имеют эвристическое значение. Интерес первого является четко ''научным'', поскольку он тщательно осматривает тело больного, отмечает температуру кожи, которую он проверяет в нескольких местах, и наблюдает за кровеносными сосудами, их окраской и движением кровяного потока. Таким образом, он исследует пульс, но не как показатель физиологического состояния больного человека, а скорее как ''знак'', который предназначен для искушенного наблюдателя и имеет отношение к судьбе больного [8]. Многое из того, что мы знаем об аккадской анатомической номенклатуре, терминологии здорового и больного тела и его функций, получено из текстов, которые мы называем текстами‑знамениями или, чтобы быть точным, ‑ прогностическими предзнаменованиями. Специалист, который тщательно ищет раскрывающие состояние больного ''знаки'', называется не врачом (асу), а ашипу, что мы традиционно переводим как ''заклинатель''.

Наблюдаемые признаки рассказывают ему, выживет ли больной или умрет, как долго должна продолжаться болезнь и серьезна она или скоро пройдет [9].

Точно так же, как предсказатель, который не ограничивается изучением внутренностей убиваемых овец, но, для того чтобы получить добавочные приметы, распространяет свое наблюдение и на поведение животного перед тем, как его убивают, поступает аишпу при лечении больного. Действительно, не только симптомы больного человека передают информацию, но учитывается и ситуация, в которой он находится, наблюдаются и истолковываются время дня или ночи, дата и ''знаки''.

Каков же характер контрмер, применяемых aшиny? Из того, что мы знаем о месопотамских предсказаниях, есть все основания полагать, что это ‑ магические действия, заклинания и ритуалы. Точной информации у нас все‑таки нет.

Это подводит нас к другой проблеме, тесно связанной с месопотамской медициной. Есть много указаний на то, что жители Месопотамии верили в эффективность двух способов, двух фронтов действия при лечении заболевания ‑ применения медикаментов и использования магии. Между этими двумя способами не было жесткого разделения; медицинское лечение, как правило, содержит только незначительные примеси магических процедур, в то время как магические меры против болезней используют традиционную фармакопею, хотя причины этого обычно неясны. Магические элементы, применяемые практиком, состоят из коротких заклинаний, уверенности в магии чисел (например, семь капель жидкости), символических актов (завязывание узлов), требования определенного расписания для выполнения отдельных операций при приготовлении лекарства или помощи во время лечения особых лиц (ребенка, девственницы). Нам не следует пытаться разъяснить или слишком подчеркивать такую практику; потребуются долгие поиски и кропотливые исследования, для того чтобы установить типологию ситуаций, при которых предписывалось медицинское или магическое лечение, отдельно то или другое или и то и другое вместе. В этом отношении важно установить различия между месопотамскими концепциями заболеваний и концепциями, свойственными нам, ‑ так что, например, рецепты против седения волос оказываются медицинскими, а не магическими. Неизлечимые глазные заболевания, ежегодно повторяющиеся эпидемии, легочные и кишечные нарушения, умственные расстройства, если упомянуть здесь только наиболее частые жалобы, обсуждаемые в наших текстах, являются областями, относящимися в равной мере и к практикам, и к ученым. Для того чтобы подчеркнуть значение этой дихотомии в месопотамской медицине, которую я старался охарактеризовать использованием этих двух ключевых слов, следует изучить их связь, прежде чем мы вернемся к месопотамским медицинским знаниям, как таковым.

Хотя обе традиции возникли в старовавилонский период и сохранялись с незначительным изменением писцами до второй половины I тысячелетия до н. э., можно отметить происшедший за это время сдвиг в положении врача‑практика. Он теряет значение сравнительно со специалистами по предсказаниям и заклинаниям. Явные признаки этого изменения можно найти в письмах, в которых говорится о больных и лечении. Письма старовавилонского периода и письма, обнаруженные в городе Мари, часто упоминают врачей и их деятельность. Письма из Ниппура средневавилонского периода подробно описывают больных и симптомы и излагают интересные детали медицинского лечения, включая указания на существование клинического учреждения. Однако в средневавилонский период термин асу больше не употребляется. Нет его и в царской корреспонденции ассирийского двора, которая дала нам большую часть информации об уходе за больными и о медицинских процедурах, включая ссылки на лечение зубов [10]. Лица, которые сообщают в этих письмах о болезнях при дворе и здоровье самого царя и которые дают различные предписания, короче говоря, те, кто действует как врач, ‑ все являются учеными и специалистами по предсказаниям, заклинаниям и магическим процедурам (неважно, какое название ассириологи предпочтут им дать). С месопотамской точки зрения, однако, они все являются представителями ''научной школы'' медицины. Все данные, касающиеся врача ‑ ''практика'' и врача ‑ ''ученого'', по‑видимому, указывают на то, что ''практик'' потерял свое значение и положение в течение тысячелетия, которое отделяет старовавилонский период от новоассирийского, тогда как врач ‑ ''ученый'' укрепил свое положение и присоединился к царскому двору. Невозможно установить, в какой степени они оказывали действительную медицинскую помощь, но, по всей вероятности, они переняли то, что относилось к методам врача‑практика п.

Было бы слишком претенциозно назвать этот обзор историей месопотамской медицины; просто укажем на изменение в общем подходе к делу, принесшее престиж тому, что мы считаем ненаучными медицинскими спекуляциями, во вред трезвому, хотя едва ли очень эффективному лечению с помощью народной медицины, основанному на том знании растений и человеческого тела, какое опытный практик мог собрать и переварить. Подобное же изменение, по‑видимому, произошло в египетской медицине. Там замечательные папирусы с их удивительными достижениями, не имеющими равных в истории медицины до Гиппократа, дошли от периода даже более раннего, чем старовавилонский. И все же мы читаем в ''Иероглифике'' Гораполлона, любопытном сочинении IV в. н. э. о чудесах Египта, что у египетских врачей была книга, называвшаяся Ambres, которая давала им возможность распознавать, смертельно ли данное заболевание или нет. При наличии месопотамского опуса по медицинским предсказаниям вполне можно предположить, что книга ''Амбрес'' ‑ если это сообщение Гораполлона вдруг окажется более надежным, чем то, что он в других местах говорит о Египте, ‑ соответствовала по функции (хотя, конечно, не по взглядам и подходу) нашей серии ''Если заклинатель, идя в дом больного...''

Для того чтобы охарактеризовать месопотамские медицинские знания, нужно сначала рассмотреть ситуацию, при которой происходила кодификация старовавилонских текстов. Мы, конечно, не можем сказать, когда писцы попытались зафиксировать в письменном виде устные традиции врачей, основанные на их собственных приемах и на практике предшествовавшего периода. Даже если бы все еще не опубликованные старовавилонские медицинские тексты были доступны, они едва ли пролили бы какой‑нибудь свет на этот критический период начальных медицинских записей. Но есть и другие указания; первое ‑ это древний (периода III династии Ура) фармацевтический текст, написанный на шумерском языке, в котором уже содержатся основы месопотамской фармакопеи, и второе ‑ маленькая группа фрагментов, найденная в Богазкёйе, содержащая медицинские тексты того типа, который мы рассматриваем, но написанных скорее на шумерском, чем на аккадском языке [12]. Это говорит о том, что в старовавилонский период медицинские тексты на шумерском языке существовали в достаточном количестве, чтобы оказаться в хеттской столице. Так как старовавилонские тексты, касающиеся предсказаний, никогда не писались на шумерском языке, а шумерский, как и аккадский, использовался для записывания математических текстов, можно предположить, что запись математического и медицинского материала предшествовала составлению текстов о знамениях (куда входили предсказания по внутренностям животных, тератология и гадания по маслу и дыму). Впрочем, это необязательно объясняется разницей во времени; такое положение вполне могло быть результатом локальных различий. Возможно, что медицинские и математические тексты записывались в научных центрах, где шумерская традиция сохранялась лучше, чем в тех местностях, в которых предсказание перешло с уровня фольклора на уровень науки, основанной на письменных текстах. Так как у нас мало научных и литературных текстов, относящихся к критическому периоду месопотамского творчества ‑ несколько веков до и после середины II тысячелетия до н. э., ‑ и, кроме того, многое, возможно, было потеряно для археологов из‑за поднявшегося уровня подпочвенных вод там, где оно, по‑видимому, процветало, то мы, возможно, никогда не будем иметь в нашем распоряжении ничего, кроме косвенных данных об этих важных интеллектуальных достижениях.