Золотой Рог

Капитан дал слово, что «Шиньо Мару» прибудет во Владивосток еще до окончания ноября. И оказался прав.

В этот обычно бурный осенний месяц океан смирил свой нрав и не препятствовал движению судна. Понадобилось всего двенадцать дней, чтобы преодолеть четыре тысячи миль.

Спокойной была и бухта Золотой Рог – одна из самых удобных и красивых гаваней в мире, где пароход бросил свой якорь.

Город начинался сразу за береговой линией. А позади, у входа в бухту, высился остров Русский, угрюмый и лесистый. Мог ли думать Райли Аллен, что с этим островом, совсем небольшим клочком суши, будет связано в скором времени самое важное дело всей его жизни.

«Шиньо Мару» затерялся среди десятков других судов, усеявших бухту, – военных и транспортных, промысловых и пассажирских. Казалось, их мачты несут флаги всех стран, какие только есть на свете. Но как ни странно, реже всего здесь можно было встретить русский флаг.

Глядя на этот огромный, разношерстный и почти неподвижный флот, скорее напоминавший город на воде, каждый, впервые попавший сюда, невольно восклицал: «Какого дьявола они сюда сбежались? Каким ветром их занесло?»

Райли знал ответ. Так бывает, если в прихожей сошлись десятки людей, а там, за дверью, умирающий. Собравшиеся ждут не дождутся, когда же он отдаст Богу душу. С его кончиной каждый связывает немало надежд – авось что‑нибудь перепадет. Но никто из собравшихся не выказывает истинных своих ожиданий, стараясь скрыть их за печальной миной, а то и за внешне добрым словом, ханжески сожалея о близкой и неотвратимой смерти.

Владивосток – такая же дверь из прихожей в опочивальню к умирающему. А многочисленные суда на якорных стоянках, удобно расположившиеся в бухте, напоминают людей, что томятся в прихожей.

Россия пребывает в агонии. В этом уверены и соседние, и дальние страны. Их правительства боятся прозевать решающую минуту, опоздать со стартовым прыжком. Иначе упустишь свой кусок. Тебя опередят другие. Вот и ждут.

Но мало кого из пассажиров только что прибывшего «Шиньо Мару» занимала эта сторона дела. Сейчас им было не до политики и дипломатии.

Мужчины провожали глазами снующие по водной глади катера. Читали названия стоящих неподалеку пароходов, обращая особое внимание на порт приписки. Америка была представлена Сиэтлом, Портлендом, Сан‑Франциско… Но больше всего было судов с иероглифами на борту.

Медицинские сестры, уставшие от моря, спешили расстаться с каютами. Им не терпелось как можно скорее ступить на твердую почву. В ожидании катера они уже приготовили свою поклажу и с. интересом рассматривали строения Владивостока, поднимавшиеся по крутым, слегка заснеженным холмам. И гадали при этом, в каком из домов уготован для них приют.

К полудню гавайцы высадились на причал. Их удивило, как многочисленна здесь, на чужом берегу, американская колония. Встречавших было едва ли не больше, чем прибывших. Все с нетерпением ожидали писем.

Райли легко выделил в толпе высокого худощавого человека с тонкими усами и бородкой. По описаниям и фотографиям, полученным в Гонолулу, он без труда понял, что перед ним Рудольф Боллинг Тойслер, представляющий во Владивостоке Сибирскую комиссию Американского Красного Креста.

Врач по профессии, он был помимо того и главным интендантом лечебницы Святого Луки в Токио. Эта последняя должность позволяла легче понимать намерения и действия японцев, которые пребывали в большинстве не только в гавани Владивостока, но и на берегу. Их гарнизон был самым многочисленным.

Они сердечно поздоровались, пристально всматриваясь друг в друга.

«Слишком молод», – подумал Тойслер.

«Очень сух и педантичен», – решил Аллен.

– Не возражаете, чтобы мы встретились уже сегодня? Но только после того, как вы пообедаете, отдохнете и немного осмотритесь, – сказал Тойслер.

– Да, конечно.

– А пока, мистер Аллен, только один вопрос. Несколько слов о грузе, который вы доставили.

– Могу вас обрадовать. Мы прибыли не с пустыми руками.

Особенно Тойслера обрадовала теплая одежда. В трюмах много белья, меховых курток, свитеров, шапок, носков из шерсти, стеганых жилетов, зимней обуви… И даже рукавиц. Можно одеть и обуть несколько тысяч человек.

– Превосходно. Скоро декабрь. А это начало календарной зимы. Но, как видите, она уже пришла. Во Владивостоке выпал первый снег. А в Сибири даже покрылись льдом реки.

– Вы знакомы с сибирской зимой, мистер Тойслер?

– Нет. В России я недавно. И пока самое суровое испытание для меня – Хоккайдо. Но морозы там куда слабее…

Вместе с медицинскими сестрами и врачами на «Шиньо Мару» прибыли во Владивосток и железнодорожники. Транссибирская магистраль на всем своем протяжении требовала все больше и больше паровозных и ремонтных бригад.

Но работа – завтра и послезавтра. А сегодня – обустройство на новом месте.

Всем прибывшим, и мужчинам, и женщинам, предложили разместиться в большом, темно‑красного кирпича, четырехэтажном доме. Его не успели подготовить к прибытию людей, и внутри все еще продолжался ремонт. Настилались полы, ставились перегородки.

Узкие окна пропускали мало солнца. Передвигаться приходилось медленно и осторожно из опасения споткнуться либо что‑нибудь задеть.

Райли подумал, что в этом мрачном здании могла раньше находиться военная казарма. Пустые и не слишком чистые стены, запах извести, плесени и мышей действовали удручающе на тех, кто сменил корабельные каюты на заброшенный дом. Самого же Райли это нисколько не задело. С раннего детства он был привычен к простому и даже суровому образу жизни. Не случайно друзья называли его спартанцем. К тому же бытовые неудобства нового жилья вполне искупались тем, что дом стоял всего в сотне метров от морского берега. И даже сквозь толстые стены был явственно слышен шум прибоя.

Опустив сумку рядом с неприбранной койкой, он почувствовал себя наконец‑то свободным. Путешествие закончилось. Единственное, в чем он сейчас нуждался – так это в чашке крепкого кофе.

Райли спустился в столовую. По пути заглянул в небольшую библиотеку и обрадовался, найдя там не только книги, но и газеты. В том числе и местные. Он вздохнул с грустью при мысли, что еще очень нескоро сможет полистать свою родную «Стар‑Бюллетень».