Двусмысленность

Двойственность смысла понятий «мiръ», «плоть», «иудеи» – лишь небольшая часть той двусмысленности, которая в Ин. является намеренным, регулярно применяемым приемом изложения Благовестия.

Употребление какого-нибудь слова, имеющего два значения – это излюбленный ход, который часто встречается в Ин. Произнося такое слово, Иисус имеет в виду одно значение, тогда как другое значение слышит(ат) Его собеседник(и). Или наоборот: одно вкладывает в произносимое говорящий (кто-либо из собеседников или оппонентов Христа), а другое имеет в виду Христос или распознает евангелист в своей авторской речи.

Например, в целом ряде цитат употребляется выражение «вознести Сына Человеческого» (Ин. 3, 14; 8, 28; 12, 32. 34), которое подразумевает распятие (вознесение на Крест), Вознесение на небо к Отцу, в божественную славу. В конечном итоге имеется в виду Вознесение к Отцу через распятие (смерть и Воскресение). В самом деле, что прежде всего слышат люди в словах Иисуса:

Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе (Ин. 12, 32)?

Конечно, возникает мысль о славном Вознесении Сына Божия на небо. Но евангелист, дав читателю лишь на какое-то мгновение привычно, по инерции принять эту логичную мысль, тут же вставляет свой комментарий, имеющий в виду совсем другое, вовсе не логичное, а крестное значение:

Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет (Ин. 12, 33).

«Вода живая», которую может дать Иисус (Ин. 4, 10) – это вода, текущая в жизнь вечную (ст. 14). Но самарянка думает, и вполне оправданно, что это вода из колодца, т.е. идущая из источника. Ее непонимание подробно обыгрывается:

¹¹ Господин! тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок; откуда же у тебя вода живая? ¹² Неужели ты больше отца нашего Иакова, который дал нам этот колодезь и сам из него пил, и дети его, и скот его? (Ин. 4, 11-12).

В словах самарянки мы слышим и «ответную» двусмыслицу. Если женщина вкладывает в слова об Иакове иронично-насмешливое значение («уж не хочешь ли Ты сказать, что Ты больше отца нашего Иакова?»[845]), то для евангелиста (и читателя) они скрывают положительный серьезный смысл, не ведомый самарянке: да, действительно, Иисус больше праотца Иакова.

То же самое происходит в беседе с Никодимом, когда Христос говорит:

Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия (Ин. 3, 3).

А Никодим не понимает:

Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? (3, 4)

Здесь перед нами тот случай, когда перевод не в силах передать игру слов. Дело в том, что греч. a)/nwqen имеет три значения – «опять», «свыше» и «сначала». Христос имеет в виду «свыше», а Никодим понимает как «опять»[846].

Как видим, Христос употребляет метафоры («вода живая», «родиться»), намеренно «уводящие в сторону» собеседника, но с целью, чтобы собеседник переспросил, а Христос раскрыл подлинный смысл[847].

Нечто похожее происходит и в другом месте, в диалоге с учениками после разговора с самарянкой:

³¹ Между тем ученики просили Его, говоря: Равви! ешь. ³² Но Он сказал им: у Меня есть пища, которой вы не знаете. ³³ Посему ученики говорили между собою: разве кто принес Ему есть? ³⁴ Иисус говорит им: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его (Ин. 4, 31-34).

Или же диалог Христа с иудеями, когда Он утверждает:

Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался (Ин. 8, 56).

А иудеи спрашивают:

Тебе нет еще пятидесяти лет, – и Ты видел Авраама? (8, 57).

Один из самых филигранных случаев двусмыслицы основан на словах Каиафы:

⁴⁹ ... Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, ⁵⁰ и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб. ⁵¹ Сие же он сказал не от себя, но, будучи на тот год первосвященником, предсказал, что Иисус умрет за народ, ⁵² и не только за народ, но чтобы и рассеянных чад Божиих собрать воедино (Ин. 11, 49-52).

Здесь достойны внимания два момента. Во-первых, выражение «чтобы один человек умер за людей», смысл которого абсолютно различен для Каиафы и для евангелиста. Каиафа имеет в виду прагматическую необходимость, состоящую в том, чтобы любыми способами нейтрализовать (лучше всего убить) Иисуса и тем самым сохранить зыбкое общественно-политическое спокойствие (см. Ин. 11, 48). Для евангелиста же выражение «умереть за людей» в применении к Иисусу означает Его искупительный подвиг ради народа Божия и всего человечества. Во-вторых, немаловажно, что Иоанн усматривает здесь не просто случайную игру смыслов, а действие Духа Божия, который вещает через Каиафу как через первосвященника[848], даже несмотря на то, что он не ведает об этом.

Ирония

В Ин. нередко встречается и тонкая ирония, что также является одной из его неповторимых особенностей. По этой причине четвертое Евангелие – не только самое богословски глубокое, но и самое остроумное из всех Евангелий. Как известно, остроумие и ирония часто оказываются наиболее эффектным средством, чтобы выйти за пределы какого-то общепринятого клише, прочно укоренившегося в общественном сознании. В религиозной же сфере подобные «вольности» переживаются особенно болезненно и потому бывают особенно рискованными.

Религиозно-общественнным контекстом в Ин., как и в подавляющем объеме всего Нового Завета, является раввинистический иудаизм – одновременно и наследник великих откровений Ветхого Завета в его Предании и Писании, и заключивший эти откровения в жесткие рамки своих толкований.

В этом отношении самым остроумно-ироничным моментом является один из последних диалогов Иисуса с иудеями – т.е. тогда, когда спорить по существу уже не о чем: остается только горько усмехаться:

²⁵ ... Иисус отвечал им:... ³⁰ Я и Отец – одно. ³¹ Тут опять Иудеи схватили каменья, чтобы побить Его. ³² Иисус отвечал им: много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями? ³³ Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом. ³⁴ Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги? ³⁵ Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, – ³⁶ Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: Я Сын Божий? (Ин. 10, 25-36)

Если мы посмотрим, откуда Иисус цитирует слова «Я сказал: вы боги» (ст. 34), то вынуждены будем признать, что Он вырывает слова из контекста и полностью искажает их смысл, меняя его на противоположный (вообще-то это малокорретный прием в приличном споре; такое возможно лишь тогда, когда дискуссия по существу в самом деле уже теряет смысл).

Вот фраза из Пс. 81, которую цитирует Иисус. В ней речь идет о ложных богах, которые есть ничто перед Богом истинным:

¹ Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд:... ⁶ Я сказал: вы – боги, и сыны Всевышнего – все вы; ⁷ но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей... (Пс. 81, 1. 6-7; ср. Ис. 41, 23)

Такой прием вырывания из контекста некорректен и потому абсолютно недопустим в честной дискуссии. Но ведь здесь ситуация совершенно иная – это не конструктивная дискуссия, а разговор с абсолютно глухими и не желающими ничего слушать и слышать неверующими, вооруженными не аргументами, а камнями (см. Ин. 12, 39-40). Все, что можно в такой ситуации сделать – это позволить себе едкий сарказм, идя на невероятный риск для собственной жизни.

Подобную же иронию не смог удержать в себе и исцеленный Иисусом слепорожденный. В ответ на бесконечные допросы фарисеев о Том, Кто посмел исцелить его в субботу, он сам задает им насмешливый вопрос, приводящий их в бешенство[849]:

Или и вы хотите сделаться Его учениками? (Ин. 9, 27)

Ирония в Ин. выступает не только как прием в устах Иисуса или Его последователей, но и как средство выражения непонимания или неверия в Него в устах Его собеседников – как учеников, так и оппонентов. К упомянутым эпизодам с самарянкой или с Никодимом можно добавить еще один пример, тем более интересный, что у него есть параллель в Синоптических Евангелиях, но без иронического налета. Имеется в виду эпизод, когда люди (в Синоптических Евангелиях – соотечественники Иисуса, в Ин. – иудеи) не хотят видеть в Нем Христа, зная, что Он – сын обыкновенного плотника Иосифа и Марии, которых все знают (см. Мф. 13, 55; Мк. 6, 3; Лк. 4, 22). Лишь в Ин. (6, 42) этим словам придан насмешливо-ироничный тон:

И говорили: не Иисус ли это, сын Иосифов, Которого отца и Мать мы знаем? Как же говорит Он: я сшел с небес?

Памятуя множество приведенных примеров, когда евангелист Иоанн склонен слышать в чьих-либо словах иной смысл, нежели тот, что вкладывали произносящие, можно сказать, что в данном случае он касается той тайны, которая стала одной из самых важных христианских вероучительных истин. Здесь имеется в виду то же самое, о чем евангелист Матфей пишет в рассказе о Рождестве Христовом – а именно, что Иосиф как раз не является отцом Иисуса (см. § 43. 5). Рождение Иисуса – «от Духа Святого» (по Мф.) или «с небес» (по Ин.). Разница в том, что благочестивое Мф. нигде не позволяет себе никаких рискованных двусмыслиц, тогда как в Ин. в словах неверующих иудеев мы узнаем много раз звучавший в антихристианской критике столь напрашивающийся с точки зрения грубой человеческой логики и цинично-уничижительный укол в адрес одного из самых таинственных, высоких и хрупких церковных догматов о Приснодевстве Богородицы.

Примечательны и другие эпизоды (Ин. 7, 3-6. 52; 8, 22; 11, 37и др.). Оценить их предлагается самостоятельно, так как ирония в Ин. может быть отдельной темой для исследования[850].

Date: 2015-11-14; view: 320; Нарушение авторских прав