Сергей Александрович Рачинский

Детские годы. Учеба и работа в Московском уни­верситете

Сергей Александрович Рачинский был родом из богатой помещичьей семьи Смоленской губернии. Родился он в 1833 году в родовом поместье, селе Татеве Бельского уезда. По ма­тери был родным племянником поэта Баратынского. Детство его прошло в старой дворянской усадьбе. Когда Рачинскому исполнилось одиннадцать лет, семья переехала в Дерпт, а четыре года спустя - в Москву, где Сергей Александрович поступил в университет.

От матери он унаследовал набожность, и церковные впечатления оставили след в его чуткой душе. В первую свою прогулку по Москве в Троицын день он зашел в цер­ковь Успения на Покровке. Высокий, прекрасный, ярко освещенный солнцем и украшенный березками и цветами храм остался в его памяти как первое светлое и счастливое воспоминание о Москве.

В течение года Рачинский готовился к экзамену и в шестнадцать лет поступил на медицинский факультет. На следующий год, испытывая влечение к естественным нау­кам, перешел вольнослушателем на естественный факуль­тет. После сдачи магистерского экзамена он поступил в ар­хив министерства иностранных дел в качестве личного секретаря к А.Н. Муравьеву, автору "Писем о богослуже­нии". Можно предположить, что близость к человеку, жи­вущему церковной жизнью, оставила след в жизни Сергея Александровича.

В 1856 году, избрав своим предметом ботанику, он уезжает за границу готовиться к кафедре. Вернувшись, защитил магистерскую диссертацию и был приглашен за­нять кафедру ботаники в Московском университете.

По своему уму и свойствам характера Рачинский занял видное место в московском образованном обществе. Осо­бенно он сблизился со славянофилами, с которыми имел значительную общность интересов.

В 1866 году защитил докторскую диссертацию. В 1868 подал в отставку и до 1872 года вел светскую жизнь в Моск­ве. Переехав в родовое имение в Татево, он почувствовал неудовлетворенность своей жизнью. Это был непростой пе­риод его жизни. Однажды он зашел в сельскую школу и попал на урок арифметики, который показался ему необы­чайно скучным. Сергей Александрович попробовал сам дать урок, стараясь сделать его интересным и живым. Неожи­данно его жизнь обрела смысл и начала доставлять ему большую радость. Он стал сельским учителем. В 1875 году С. А. Рачинским было построено прекрасное школьное зда­ние, где с этого времени поселился и он сам.

Школа С.А. Рачинского в Татеве

Внешнее описание школы С. А. Рачинского и уклад жизни в ней описал Е. Поселянин в своей книге "Идеалы христианской жизни". Воспользуемся этим описанием (4. 68-86).

Школа, устроенная Рачинским, пред­ставляла собой большое деревянное одноэтажное здание с широкой террасой спереди. Небольшая двухэтажная при­стройка заключала внизу две комнаты самого Рачинского, а верх был отдан ученикам, занимавшимся иконописанием и живописью. Перед зданием трудами учителя и уче­ников был разбит большой красивый цветник. Стены тер­расы и столбы, поддерживающие навес, были украшены вьющимися растениями. Цветы наполняли террасу. В зда­нии размещались столовая, кухня, общежитие, классная комната.

Просторная, светлая, с большими окнами классная комната была украшена множеством картин и рисунков из Божественной и русской истории, рисунками его учеников (среди них был известный в будущем художник Богданов-Бельский). Тут же висел большой снимок с изображения Богоматери работы Васнецова, находящегося в Киевском Владимирском соборе ("Богоматерь, несущая миру спа­сение"). Эта репродукция была подарена школе самим художником.

На стенах висели таблицы с красивыми заставками и орнаментами, написанные крупным славянским уставом ру­кою самого Рачинского и заключавшие тропари двунадеся­тых праздников, догматики и другие молитвы и церковные песнопения. В переднем углу перед иконами теплилась лампада, и все иконы были увешаны чистыми расшитыми полотенцами. Одна из стен, почти совершенно стеклянная, размещала в себе комнатные растения и цветы. Прямо из класса была дверь в комнату Сергея Александровича. С балкона открывался красивый вид на окрестности Татева. Через дорогу были устроены сад и огород, в которых ученики сами сажали и выращивали себе разные овощи и ягоды.

Школа блистала чрезвычайной опрятностью и поряд­ком, и все это поддерживалось учениками под наблюдением Рачинского. Дети сами мыли полы, выметали сор и пыль, рубили дрова, топили печи, таскали воду, ходили за прови­зией; только для приготовления обеда была старушка, яв­лявшаяся единственной прислугой в школе и в школьном общежитии, в котором иногда набиралось до пятидесяти человек.

Родовитый барин Рачинский не только поддерживал в школе порядок наравне с учениками, но и принял на себя самую черную обязанность: он очищал с площади перед школьным зданием навоз, которого особенно много бывало после праздников и базарных дней, когда в церковь и село приезжало множество крестьянских подвод. Весь этот сор и навоз шел обыкновенно в школьные цветники и огороды.

С. А. Рачинский настолько отдал себя детям, что один из посетителей школы даже заметил: "Он был не только учителем своих учеников, мне кажется, мало будет назвать его отцом. Школа была его дом, школьники - его семья, для которой он работал, не покладая рук".

Татевские школьники никогда не оставались без над­зора, с ними были или сам Сергей Александрович, или его помощник. Дверь в комнату директора никогда не запира­лась, ни днем, ни ночью. Он был для учеников и учителем, и слугой, и воспитателем, и надзирателем. При такой отече­ской нежности к ученикам он в то же время был с ними тверд, не потворствовал их слабостям и проступкам. Сер­дечное отношение к школьникам делало в большинстве слу­чаев невозможными сами проступки. В случаях проявления дурного характера Рачинский стремился затронуть в детях чувство справедливости. Мелкие же проступки он старался не замечать.

С раннего утра до поздней ночи проводил Рачинский в своем ежедневном подвиге. В шесть часов дети, жившие в общежитии, вставали и шли на молитву. Здесь их уже ожидал Сергей Александрович. Он произносил начальный и заключительный молитвенный возглас, как это положено мирянам. Дежурный ученик читал положенные молитвы, они заканчивались общим пением. Затем следовал завтрак - хлеб с молоком, а в постные дни - с квасом. От завтрака до девяти часов производились хозяйственные работы: кто но­сил дрова в комнаты, кто воду, кто поливал цветы, кто уби­рал школу, кто отправлялся на помещичий двор за съест­ными припасами. Сергей Александрович в это время ходил здороваться со своей престарелой мамой.

С девяти начинались занятия до полудня, и сам Рачинский преподавал в старшей группе. В полдень был обед. Столовая служила для ребят и спальней - по стенам были устроены полати с отделениями для каждого мальчика. В этой комнате стояли два длинных стола с лавками по бо­кам. Во главе одного стола садился Сергей Александрович, а за другим - его помощник. Обед состоял из двух блюд - большей частью из щей или супа с мясом и каши. Посты строго соблюдались. По праздникам давали еще пироги и чай. Перед обедом и после него пели молитвы. Овощи к столу шли из школьного огорода.

Затем до двух часов было свободное время, зимой отгребали снег около школы, летом работали в огороде. Если Сергей Александрович по своей слабости не мог при­нять участие в работах, то он в это время переписывал ноты для школьного хора и рисовал для Татева или сосед­ней школы молитвы, тропари и кондаки двунадесятых праздников с разноцветными заставками и орнаментами.

С двух часов до четырех шли уроки, в четыре ребята полдничали, затем отдыхали, играли на дворе или прогули­вались, а с шести до девяти продолжались занятия. Решали арифметические задачи на устный счет, читали и заучивали лучшие и доступные крестьянскому пониманию произведе­ния русской словесности. Бывали в это время и спевки.

Арифметические задачи, решаемые в уме, ученики особенно любили. Было заведено так, что сам Рачинский сидел или стоял в сторонке, а тот, кто решит написанную на большой черной доске задачу, подбегает к нему и шепчет на ухо ответ. Если решение верно, мальчик становится по правую руку учителя, если неверно - по левую. Желая по­ощрить наиболее смышленых детей, Рачинский оделял пря­никами тех, кто быстрее всех шептал ему на ухо правиль­ный ответ. Эти задачи были напечатаны в особой книжке "1001 задача для устного счета".

В девять часов вечера при непременном присутствии Сергея Александровича читались вечерние молитвы. В суб­боту и предпраздничные дни уроки оканчивались в двена­дцать часов дня. После обеда производилась общая уборка здания школы, а потом ученики шли в баню и, вернувшись, все вместе пили чай. После чая сам Рачинский читал и объ­яснял очередное воскресное или праздничное Евангелие.

Церковные службы в Татевской церкви совершались торжественно и благолепно, пение было поставлено превос­ходно. Сергей Александрович выбирал лучшие образцы церковной музыки, которые и исполнялись с воодушевле­нием и искусством. После богослужения дети пили чай с пирогами, резвились, отдыхали, уходили к родным, а вече­ром обыкновенно занимались с Сергеем Александровичем решением устных задач.

Рачинский понял, что дети никогда не полюбят школу настоящим образом, если с ней будут связаны лишь воспо­минания об упорном напряженном труде. Он знал, что в детских душах ярче запечатлеваются не будничные, обыч­ные воспоминания, а воспоминания редкие, праздничные, необычные. Поэтому все радости праздничных дней, всю их особенность он тесно связал со школой и этим еще больше привязал к ней сердца крестьянских детей.

"Сельская школа" С. А. Рачинского

Свои наблюдения над крестьянскими мальчиками и русской душой вообще, свой богатый педагогический опыт С. А. Рачинский изложил в статьях, собранных впоследствии в одну книгу "Сельская школа", которая явилась итогом его жизни и творчества. С 1891 по 1899 годы книга выдержала четыре издания. За эту работу Сергей Алексан­дрович в 1891 году был избран в члены-корреспонденты по отделению русского языка и словесности Петербургской академии наук. В 1991 году "Сельская школа" переиздава­лась в России с сокращениями.

С. А. Рачинский, говоря об особенностях сельской школы, одновременно размышлял об особенностях общест­венной жизни, основной чертой которой являлся разрыв между образованной частью общества и народом. Этот раз­рыв сказался и в области педагогической в несовпадении теоретических представлений о школе с ее реальным поло­жением. "Читая наши педагогические руководства, - писал Рачинский, - прислушиваясь к толкам печати, беседуя о школах с представителями нашей интеллигенции, посто­янно чувствуешь, что речь идет не о той сельской школе, в которой приходится нам трудиться, но о сельской школе вообще, о какой-то схеме, заимствованной из наблюдений над школами иностранными, преимущественно немецкими. Но та школа, которая возникает на наших глазах, среди народа, глубоко отличающегося от всех прочих своим про­шлым, своим религиозным и племенным характером, своим общественным составом, среди обстоятельств, беспример­ных в истории, с этой схемой имеет очень мало общего" (3. 9).

Рачинский видит силу и слабость сельской школы в том, что она "возникает при весьма слабом участии духо­венства, при глубоком равнодушии образованных классов и правительственных органов из потребности безграмотного населения дать своим детям известное образование". Из такого порядка следует, что преподавание в сельских шко­лах не может иметь никакого направления, кроме данного теми же безграмотными родителями, что за ними не может быть иного контроля, кроме контроля тех же родителей. Но при всеобщем равнодушии к просвещению народа, при том, что религиозный элемент был введен в обучение только как уступка "невежественным требованиям простонародья", уровень сельских школ постепенно поднимался и они при­обретали все более религиозный, церковный характер бла­годаря тому, что на них воздействовало официально бес­правное, безграмотное, но одно искренне заинтересованное в делах школы население. Это воздействие осуществлялось "медленным, почти бессознательным, но упорным давлени­ем снизу - пассивным сопротивлением всему, не подходя­щему к народному понятию о школе, выживанием негодных учителей, поощрением удовлетворяющих народным нуждам, неотразимым влиянием учащихся на учащих" (3. 12). Этот религиозный, церковный характер сельской школы обу­словливает и другую особенность - резкое отличие ее учеб­ных программ от программ всех иноземных школ.

В народном представлении грамотность всегда рассмат­ривалась как ключ к Божественному Писанию, и Рачинский особенное внимание обращает на изучение церковно-славянского языка. Когда новый ученик приходит в школу, "он приносит с собой приобретенное в семье чувство ответ­ственности за свои поступки, за свое время, сознание необ­ходимости труда, напряжения своих сил. От учителя зави­сит не дать заглохнуть этим драгоценным задаткам, но укрепить и направить их. Приносит он с собой и темное, но высокое и благоговейное понятие об учении как о ключе к тайнам молитвы, жизни вечной, Божественной мудрости. Он, крестясь, целует первую книгу, которую дают ему в руки" (3. 18).

Обращалось внимание и на церковное пение. Видя своих детей поющими в церкви, родители осознавали, что их чада не теряют на уроках времени даром.

Рачинский выделял еще одну особенность русской школы. Старшие ученики принимали новичков с радушием и лаской. По доброй домашней привычке с ними носились, нянчились. Мерзкий обычай немецкой школы, перешедший и в наши средние учебные заведения, - обычай дразнить и мучить новичков совершенно был чужд школе русской, каковой являлась лишь сельская школа. Заботливость старших о новичках составляла такую же характерную осо­бенность нашей школы, как противоположная в школе немецкой. Эта заботливость проявлялась во всем: в играх, в работах, в постоянной помощи старших младшим в школь­ных занятиях. Она сопровождалась изумительным в детях терпением и умением обращаться с младшими, умением, которое было бы непостижимо, если бы мы не знали, что оно приобреталось вне школы ранней, продолжительной практикой. И практика эта связана с тем, что едва ребенок стал твердо держаться на ногах, ему поручали нянчить младшего брата или сестру, возлагали ответственность за жизнь беспомощного дорогого существа. И эта забота, как полагал Рачинский, отражается в детях своей нравственной стороной, оставляет в их душе глубокое чувство жалости к беспомощным и малым, потому что она - не произвольное насилие, а горькая необходимость.

Скромное и ровное поведение учеников в сельской школе, их бодрое и веселое настроение Рачинский объясня­ет особенностями русского характера. "В нормальной кре­стьянской жизни нет места тем преждевременным возбуж­дениям воображения, тем нездоровым искушениям мысли, - пишет он, - которыми исполнен быт наших городских клас­сов. Русский народ, вошедший в пословицу своим скверно­словием, в сущности самый стыдливый народ в мире. Грязь в глазах русского человека есть грязь. Когда в нем про­снется зверь, живущий в каждом человеке, он кидается ей. Но пока он трезв, пока он остается сам собой, он чист в мыслях и словах. Гаденькая, любезничающая грязноватость, проникшая из Франции в нравы нашего полуобразо­ванного общества, в нашу литературу низшего разряда, глубоко ему чужда. Каждый крестьянский мальчик - такой еще не испорченный русский человек" (3. 21).

Рассматривая отношение детей к религиозным и нрав­ственным предметам, Сергей Александрович отмечал, что оно обязательно такое же, как у их родителей, только более бессознательное и смутное. Соприкоснувшись с народной душой, он был изумлен ее красотой, идеализмом и высотой устремлений. "Та высота, та безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христиан­ским по преимуществу, - писал С. А. Рачинский, - которая в натурах спокойных и сильных выражается безграничной простотой и скромностью в совершении всякого подвига, доступного силам человеческим; которая в натурах страст­ных и узких ведет к ненасытному исканию, часто к чудовищным заблуждениям; которая в натурах широких и сла­бых влечет за собой преувеличенное сознание своего бесси­лия и в связи с ним отступление перед самыми исполни­мыми нравственными задачами и необъяснимые глубокие падения; которая во всяком русском человеке обусловли­вает возможность внезапных победоносных поворотов от грязи и зла к добру и правде, - вся эта нравственная суть русского человека уже заложена в русском ребенке. Велика и страшна задача русской школы ввиду этих могучих и опасных задатков, ввиду этих сил, этих слабостей, которые она призвана поддержать и направить. Школе, отрешенной от Церкви, эта задача не по силам. Лишь в качестве органа этой Церкви, в самом широком смысле этого слова, может она приступить к ее разрешению. Ей нужно содействие всех на­личных сил этой Церкви, и духовных, и светских" (3. 22-23).

Не один раз учитель задавал своим ученикам вопрос: "Как бы желали провести свою жизнь?" Ученики охотно писали ответы. Ответы самые разнообразные, в зависимости от возраста, степени развития и сиюминутного настроения. Но в этих сочинениях замечательно частое повторение од­ного мотива, который, по мнению С. А. Рачинского, в любой школе, кроме русской, может явиться лишь как редкое ис­ключение. "Большинство мальчиков, внимательно относя­щихся к заданной теме, нарисовав себе жизнь, соответст­вующую их вкусам и наклонностям (по большей части хозяйственным; из земных благ самым желательным оказы­вается собственный кусок земли), заключают ее отречением от всего мирского, раздачей имущества бедным - поступле­нием в монастырь!

Да, монастырь, жизнь в Боге и для Бога, отвержение себя - вот что совершенно искренно представляется конеч­ной целью существования, недосягаемым блаженством этим веселым, практическим детям. Эта мысль не могла им быть навязана учителем, нимало не сочувствующим нашим со­временным монастырям. Монастыря они и не видали. Они разумеют тот таинственный, идеальный, неземной мона­стырь, который рисуется перед ними в рассказах странни­ков, в житиях святых, в собственных смутных алканиях их души" (3. 23-24). Религиозный характер присущ русской школе, он постоянно вносится в нее самими учениками, ибо она - школа христианская. Христианская потому, что дети ищут в ней Христа, и основная задача народно-школьной педагогики - сделать из детей добрых христиан.

Вопрос о школе, в понимании Рачинского, есть вопрос об основах и устоях духовной жизни и культуры, вопрос выбора и единства. "Дело народной школы, - пишет он, - шире и глубже, чем всякая общественная деятельность. Для того, чтобы осилить его, нам нужно совершить внутренний подвиг. Нужно нам выйти из того лабиринта противоречий, в который завела нас вся наша внутренняя история нового времени - совместное расширение нашего умственного гори­зонта и сужение кругозора духовного, совместное развитие у нас европейской культуры и крепостного права. Внешний узел разрублен. Пора разрубить внутренний.

Достаточно мы жаловались на то взаимное непонима­ние, на то полное отчуждение, ту бездну, которая отделяет у нас массу народа от образованных его слоев и тормозит все отправления нашей будничной жизни, поражая бессили­ем все наши благие начинания, направленные к ее устрой­ству. Достаточно мы оплакивали тот роковой разрыв, кото­рый составляет суть нашей внутренней истории нового времени и, однако, не мешал в великие минуты этой исто­рии нашему полному единению. Пора нам вспомнить, что у нас под ногами есть общая почва, и твердо и сознательно встать на нее. Пора сознать, что настало время взаимодей­ствия, благотворного для обеих сторон, не того мгновенно­го, случайного взаимодействия и единения, которое вызы­вается событиями чрезвычайными, а взаимодействия посто­янного, ежедневного. Почва этого взаимодействия, этого единения - Церковь; орудие его - школа и, по преиму­ществу, школа сельская... Над всеми неравенствами, соз­данными историей, царит великое равенство перед Богом. Сознать это равенство, терпеливо, упорно бороться против всего, что затемняет его, против невежества масс, в котором мы сами виновны, против собственного высокомерия, отни­мающего у нас и то, что сумели сохранить эти темные массы, - это долг всякого мыслящего христианина, долг, грозно напоминаемый нам обстоятельствами настоящего времени" (3. 78-79).

По замечанию протоиерея Георгия Флоровского, Рачинский звал возвращаться в Церковь, чтобы там как меньше­го, но лучшего брата встретить народ, который отсюда еще не ушел и хочет здесь возрасти и жить. Делая скромное, повседневное, практическое школьное дело, Рачинский по­нимал его сокровенный смысл. С практической сдержанно­стью он остерегался торопливых обобщений, преждевре­менного максимализма. Он зорко глядел и четко обозначал главную цель - воцерковление русской души через воцерковление школы.

Рачинский всегда подчеркивал, и для него это было самоочевидным, что каждая школа есть живое и творческое дело, соборное сотрудничество и взаимодействие учащих и учащихся. И потому вопросы формы обучения и учебных программ с его точки зрения имели второстепенное значе­ние. Их нельзя решить наперед. Жизнь школы прежде все­го зависит от ее участников, от личностей ее руководителей и наставников. И в этом вся трудность школьного вопроса. В общем виде и наперед можно и достаточно определить только основные задания и приемы. Все остальное отпуска­ется на волю творческого почина. ( 5. 31)

Учительский состав народной школы

Вопрос об учительском составе народной школы для Рачинского один из основных, и он неоднократно со вниманием останавливается на нем. По его определению, "учительство в русской школе не есть ремесло, но призвание, низшая ступень того призвания, которое необ­ходимо, чтобы сделаться хорошим священником" (3. 76). Но одним учителем, по мнению Рачинского, не исчерпыва­ются учебные силы школы. Рядом с ним во всякой школе, заслуживающей название нормальной, действует законоучи­тель - священник, и школьное дело должно быть осуществ­лением учительского призвания Церкви. Из среды духовенства выделяется постепенно возрастающее меньшинство священников, преданных делу народного образования, ви­дящих в нем необходимое дополнение своей пастырской деятельности. "Благо той школе, - восклицает Рачинский, - которая обладает таким законоучителем! Она не умрет, какие бы ее ни постигли внешние и внутренние невзгоды. Она пустит и глубокие корни, и широкие ветви" (3. 33). Священник в школе - не только учитель, но пастырь и ду­ховник. Рачинский напоминает, что в таинстве священства "в числе других даров Духа Святого сообщается и благо­дать наставления в вере" (3. 65). Вокруг священника дол­жен собираться остальной учительский состав. "Хороший священник - душа школы; школа - якорь спасения для свя­щенника" (3. 34).

Школа должна принять характер приходской школы, ибо "за приходом, после деревни, остается значение единст­венного действительно живого союза в нашем сельском быту", и притом союза духовного. Церковность школы Рачинский понимает более широко, это характеристика ее внутреннего строя, ее духа. Церковная школа - это в первую очередь школа благочестия и добрых нравов. Поручаться школа должна священнику, но вместе с тем, став приходской, она приобретает характер церковный в широком смысле этого слова и становится делом всего сельского населения, без различия состояния и сословия. Школа оживает только тогда, когда вокруг нее создается атмосфера, в которой можно насаждать благочестие, добрые нравы и христиан­скую жизнь. И этим определяется центральное место в про­цессе обучения Закону Божию. Рачинский подчеркивает, что классное изучение Закона Божия, должно сопровож­даться практическим участием школьников в богослужении в качестве чтецов и певцов. С этим связано преподавание в школе церковно-славянского языка и церковного пения. Рачинский подчеркивает воспитательный смысл церковно­славянского языка. Этот язык открывает доступ к сокро­вищам духовным - к Священному Писанию, к богослужеб­ным книгам. Обучение грамоте имеет новый и живой смысл, если его начинать со славянской грамоты. "Ребенок, приобретший в несколько дней способность писать: "Гос­поди, помилуй" и "Боже, милостив буди мне грешному", заинтересовывается делом несравненно живее, чем если вы заставите его писать: оса, усы, Маша, каша" (3. 52). Наря­ду с чтением Нового Завета необходимо чтение Псалтири, священной книги, любимой народом.

Содержание образования в сельской школе

Содержание образования в начальной сельской школе Рачинский ограничи­вает русской грамотой и арифметикой целых чисел. Понимая невозможность усвоения слишком большого объема знаний, он делает упор на образова­ние и приобретение практических навыков и умений. На уроках русского языка школьники при четырехлетнем кур­се должны достигнуть следующего: 1) уметь говорить без ошибочных местных оборотов и речений; 2) уметь читать с полным пониманием доступную им по содержанию прозу и стихотворения пушкинского периода; 3) уметь написать при должном внимании без ошибок против русского языка и правописания то, что бывает нужно писать в крестьян­ском быту: родственное письмо, прошение, условие. Пере­чень предлагаемой для чтения литературы позволяет судить о том, что этот объем не так уж и мал. К творениям Пуш­кина и Гоголя он присоединяет из русских "Семейную хро­нику", "Князя Серебряного", исторические романы Лажеч­никова, Загоскина. Из всемирной литературы - Гомера, исторические драмы Шекспира, "Потерянный рай" Мильтона. Он исключает практически весь послепушкинский период. Первая причина этого - обремененный иностранны­ми словами язык и сложный стилистический строй. Вторая причина - "весь гоголевский период русской литературы остается и останется недоступным русскому народу. Он не более как яркое отражение переходного состояния русско­го, отчасти европейского общества, отражение таких внут­ренних процессов его сознания, которые совершались лишь в верхнем его слое, которые не имеют ни общечеловече­ского, ни мирового значения" (3. 47). С особым благоговением и вдохновением Рачинский говорит о произведениях Пушкина, начиная с его сказок и кончая "Борисом Годуно­вым". "Его творчество, - пишет он, - это всемогущий талис­ман, сразу раздвигающий вокруг всякого грамотного тесные пределы времени и пространства, в которых до тех пор вра­щалась его мысль" (3. 49).

Дальнейшее расширение программы без соответствую­щего улучшения и усиления учащего персонала и без доста­точного удлинения учебного времени, по мнению Рачинского, представляет опасность. Удлинение учебного времени зависит от учителя и законоучителя. Если обучение в шко­ле поставлено исправно, родители охотно оставляют в ней детей не только на четыре года, но и на пять, шесть лет. "Как только родители уверуют в школу, убедятся, что она сообщает прочную практически приложимую грамотность, церковную и гражданскую, навык к быстрому и точному счету, что она учит детей молитве и страху Божию, школа смело может расширить свой учебный курс и по времени, и по содержанию" (3. 67).

Следует, по мнению Рачинского, выяснить в каком порядке и в какой постепенности могут быть введены новые предметы. На первое место он ставит церковное пение. За­тем желательно введение арифметики дробных чисел и эле­ментарной геометрии. Геометрия - первый новый предмет, подготавливающий к введению географии, без которой не­возможно преподавание истории. На геометрию стоит обра­тить особое внимание - она имеет множество применений (техническое рисование, геодезия, строительные и художе­ственные ремесла), приводит в действие те умственные спо­собности ребенка, которые не затрагивают другие предме­ты. Расширение программы школы ведется с учетом связи и взаимовлияния учебных предметов. Рачинский учитывал, говоря языком современной педагогики, "межпредметные связи". Говорит он и о развивающем обучении.

Преподавание отечественной истории в школе затруд­нено по двум причинам. Первая - сведения по этому пред­мету должны быть точны и обильны, а следовательно, пре­подавать его должен исключительно образованный учитель, которого не каждая школа в состоянии иметь. Вторая -взгляды наших историков на значение самых основных мо­ментов русской истории расходятся почти диаметрально, и такое разногласие отражается в нашей популярной и дет­ской литературе. В этом хаосе трудно разобраться не толь­ко ученикам сельской школы, но и учителю.

Расширение общеобразовательного курса возможно, если вводится то, что по силам учебному персоналу и что может уложиться в местные сроки. Рачинский предлагает расширение курса другого рода. Он говорит о "распростра­нении у нас, путем сельской школы, сведений и умений технических, об основании школ ремесленных, земледель­ческих, доступных нашим крестьянским детям" (3. 70).

Подводя итоги своих рассуждений о сельской школе, С. А. Рачинский рисует портрет заурядного ученика школы и чем он отличается от своих безграмотных односельчан. Во-первых - более правильной речью, с этим связано точное понимание речи образованных классов, письменной и лите­ратурной речи; во-вторых - умением писать письма и дело­вые бумаги; в-третьих - способностью читать для своей за­бавы, для своего поучения и назидания. Самое важное, по мнению Рачинского, - это то искреннее благочестие, тот интерес к вопросам веры и духа, который вынесли из дома и внесли в сельскую школу ее ученики. В школе эти каче­ства становятся сознательнее и глубже, они оказываются могучими будильниками ума и впоследствии поддерживают те навыки и знания, которые приобретены детьми во время обучения. Духовная жажда становится для них главным побуждением не только к чтению, но и к писанию, находя­щему в их быту так мало постоянных практических прило­жений. В свободные минуты они с величайшей охотой пе­реписывают молитвы, духовные стихотворения, отрывки церковно-назидательного содержания. Понимание церковно­славянского языка, знакомство с богослужением, способ­ность участвовать в нем пением или чтением привязывают их к Церкви. (3. 72)

Не отрицая возможности для способных мальчиков продолжить свое образование в средних и высших учебных заведениях, Рачинский спешит прибавить, "что в большин­стве случаев крестьянский мальчик может только проиграть от помещения в наши средние учебные заведения. Оконча­тельный, бесповоротный разрыв с крестьянской средой, неизбежный при таком шаге, редко вознаграждается при­обретением истинного образования....Наши средние учеб­ные заведения, отчасти и высшие, все более становятся рассадниками не просвещения, а чиновничества....Знания, приобретаемые в них, в глазах учащихся и их родителей - ничто. Все дело в дипломе, в служебных правах" (3. 74). В рассуждениях Рачинского о дальнейшем образовании сельских школьников прослеживается не высказанная им мысль о том, что сельская школа есть школа оконча­тельная. И это мнение основано на стремлении сохра­нить внутренний духовный мир своих учеников в неповрежденности. Вся русская школа в его время, да и в наше тоже, имеет другой стиль, насыщена другим духом, не народным и не церковным. При этом продолжение образо­вания всегда означает отрыв от быта, от семьи, переход в мир "господ". В этих условиях он предлагает разные вари­анты продолжения образования, среди которых называет подготовку фельдшеров при земских больницах, учебу у опытных землемеров, у иконописцев при монастырях. (3. 75-76)

С.А. Рачинский не формулирует ясно своих представ­лений о системе образования в России, но, считая сельскую школу единственной школой для сельских детей, он ее рас­сматривает и как первую ступень школ единого типа и ду­ха, включающих средние и высшие учебные заведения под покровительством Православной Церкви.

Последние годы жизни С.А. Рачинского

Семнадцать лет продолжалась напряженная работа, для которой Рачинский не жалел своего здоровья и жертвовал всеми своими материаль­ными ценностями, отказывая себе решительно во всем. В 1892 году умерла его мать, и он по слабости своего здоровья пересе­лился в барский дом, приходя в школу только на уроки.

Рачинский до конца своей жизни руководил весьма слож­ным школьным миром, разросшимся вокруг Татева. В 1896 году в школах, которые он содержал на свои средства и где под его руководством преподавали его ученики или выбран­ные им учителя, было около тысячи учащихся.

Заслуги С. А. Рачинского перед русским просвещением были признаны совершенно исключительным образом. Вы­сочайшим рескриптом от 14 мая 1899 года он именуется "Почетным попечителем церковноприходских школ IV благочиннического округа, Бельского уезда Смоленской губер­нии". Ему была назначена пожизненная пенсия, которую он употребил на постройку новых школ.

2 мая 1902 года С. А. Рачинскому исполнилось шестьде­сят девять лет. Утром он встал как обычно, а в девять часов утра, после кофе, прилег отдохнуть, как часто это делал в последнее время, заснул и более не просыпался. (6. 67)

Date: 2015-11-13; view: 476; Нарушение авторских прав