IV {50} Русские труты «охотников» и «всенародный» театр на Девичьем поле

{51} В развитии и формировании нашего национального профессионального театра значительную роль сыграли русские городские, так называемые, партикулярные труппы[3], деятельность которых явилась как бы последней полупрофессиональной ступенью от театра любительского к профессиональному. Именно из такой труппы, как известно, вышел «первый русский актер» Федор Волков и его товарищи по сцене.

Когда же появились в России XVIII века подобные партикулярные труппы «охотников»? В. Н. Всеволодский-Гернгросс датирует их первые спектакли 1731‑м годом[xlviii], мотивируя тем, что на титульном листе дошедшего до нас текста комедии «Акт о Калеандре», входившей в репертуар этих трупп, стоит надпись: «скомпанованный в Москве 1731 году июля в 16 день»[xlix]. А. Ф. Малиновский, опираясь на воспоминания старших современников, писал о 30‑х годах XVIII века: «Между тем в обеих столицах появлялись иногда публичные игрища (курсив мой, — Л. С.). Студенты Московской Академии и приказные служители на святках и на масленице представляли Евдона и Берфу, Соломона и Гаера и другие тому подобные нелепицы <…> 1735 года Артиллерийской школы солдатские дети завели в С-Петербурге театр и привлекли к себе немалое число охотников»[l]. Я. Штелин, приехавший в Петербург в 1735 году, в своих «Известиях о театре в России» сообщает, как очевидец, следующее: «Подобные (школьным, — Л. С. [4]) и еще более жалкие комедии я видел также {52} на масляной неделе в Петербурге, разыгрываемые конюхами императорской конюшни на сеновале, покрытом рогожами или в другом, тому подобном, необорудованном помещении. Все годы на масленицу, а также в рождественские праздники в вечерние часы подобными же людьми исполнялись такие же театральные сценки для простого народа»[li]. Вот, собственно, почти и все самые значительные данные, в основном мемуарного характера, которыми мы располагаем о раннем периоде существования городских партикулярных трупп «охотников».

Об их деятельности в более позднее время — конца 1740 – 60‑х годов — поведали материалы, найденные в московских архивах И. Е. Забелиным, опубликованные им в конце XIX века[lii]. Среди документов подлинные челобитные руководителей партикулярных трупп «охотников», поданные в Московскую полицмейстерскую канцелярию, с просьбой дать разрешение на «играние российских комедий»: две челобитные 1749 года от Кондратия Байклова и Василия Хилковского; одна — 1755 года от Ивана Нординского; три — 1757 года от Михаила Кочергина, Алексея Пичулина и Петра Баскакова; одна — 1767 года от Петра Тимофеева; одна — 1768 года от Ивана Голубева. Кроме этого, Забелиным были найдены три контракта на наем помещения для представления комедий несколькими из вышеназванных руководителей трупп. Хотя все эти документы были им опубликованы не целиком, а лишь в отрывках и без ссылок на архивохранилище, до недавнего времени они оставались единственно известными историкам театра документальными сведениями о существовании трупп «охотников» в указанные годы, порядке устройства их спектаклей, составе участников и т. п.

В 1953 году часть документов, обнаруженных Забелиным, была опубликована полностью (по копиям из его архива, хранящегося в ГИМе) в сборнике «Ф. Г. Волков и русский театр его времени»[liii] и к ним присовокупили пять новых документов — «Определения» Московской полицмейстерский канцелярии на челобитные уже известных нам по публикации Забелина руководителей трупп.

Автору удалось найти и собрать новый обширный архивный материал, позволяющий представить деятельность московских городских партикулярных трупп более полно и систематизированно[liv].

{53} Архивные материалы за 30 – 80‑е годы XVIII века позволили выявить 46 московских партикулярных трупп[5]. На основании документов в существовании и деятельности русских городских трупп «охотников» можно выделить два этапа: «ранний» и «зрелый». «Ранний» — 1730 – 40‑е годы — этап чисто любительский, со всеми присущими любительству признаками: бессистемность, эпизодичность, случайность во всех моментах деятельности. Существеннейшим среди них является то, что спектакли играются в случайном и, главное, в необорудованном специально для этого помещении. Я. Штелин подчеркивает это: «Они не имели какого-либо определенного места или сцены, а играли то там, то здесь». Эти представления не случайно и мемуаристы (см. Штелина, Малиновского), и документы (см. нашу публикацию) называют «игрищами»; у просвещенных современников отношение к ним весьма неуважительное, а у властей — даже подозрительное. Так, например, в январе 1745 года «учеников» полотняной фабрики, «учениковых жен» и «солдатских женок», «которые взяты в доме Огарева на игрище», Московская полицмейстерская канцелярия приказала: «за оную продерзость — за собрание на игрища, и за бой соцкого, и за разбитие дозора, и за отбой других взятых — учинить наказанья кошками нещадно». В январе 1751 года разбиралось еще одно подобное же дело: «Небезызвестно в Московской полиции, что в квартире II‑ой команды писаря Ильи Скорнякова имеетца приезд разных чинов, как мужеска, так и женская полу людей, и в той ево, Скорнякова, квартире чинитца непотребство, от чего бывают немалые шумства <…> У него, Скорнякова, в квартире о святках в два вечера были игрища, на которые приходили разных чинов люди и девки». Приведенную при этом «девку» Анну Емельянову также «наказали кошками», а самого хозяина Скорнякова, вдобавок к наказанию, еще понизили в должности.

Однако, несмотря на довольно суровые наказания, интерес к театральным зрелищам разного рода среди широких масс рос неуклонно и на святках или масляной неделе желание побывать на представлении («игрище», «комедии», «кукольной игре») было так велико, что на них стекались не только со всех концов Москвы, {54} но и из окрестных, довольно удаленных, мест. Так в феврале 1746 года в доме комедианта Петра Якубовского были задержаны многочисленные «женки» и «девки», пришедшие в Москву «без пашпорту» «для смотрения кукольной игры». Все они были строго наказаны: «Анне Ивановой, учиня за приход в Москву без пашпорту наказание кошками, и, чтоб она шла к мужу своему по прежнему, дать пашпорт; <…> Марфу Иванову до возвращения мужа своего ис походу, для определения на прядильный двор и получения за то на пропитание заработанных денег — отослать в Мануфактур коллегию; Алену Михайлову, взяв приводные деньги, отдать в дом помещицы (ее, — Л. С.) Зиновьевой с роспискою; салдатскую дочь девку и драгунскую жену Прасковью Васильевну для определения на прядильный двор — отослать в Мануфактур коллегию; да впредь в Москве праздно (б) не шатались».

А. Ф. Малиновский, говоря о раннем этапе развития русского театра, не случайно заключал: «Стечение их на сии грубые позорища вещало о необходимости национального порядочного театра; но многие предстояли тому препятствия: во-первых, не доставало для поддержания оного писателей и хороших творений, притом, не было и людей, которые бы особенно предопределили себя званию актеров»[lv].

К концу 1740‑х годов, точнее в 1749‑м, наступает новый — «зрелый» этап в деятельности городских партикулярных трупп «охотников». Датировать его 1749‑м годом стало возможным, исходя из вновь полученных документальных данных, обнаруженных в архиве Московской полицмейстерской канцелярии (присовокупляя, конечно же материалы других фондов и архивов).

Именно в 1749 году в документах Московской полицмейстерской канцелярии появляются «Решения» по челобитным руководителей трупп «охотников», обращавшихся с просьбами о дозволении играть «Российские комедии». Как уже говорилось выше, И. Е. Забелин в конце XIX века нашел два подлинных дела с челобитными, поданными в 1749 году, но, будучи единичными, эти документы не могли тогда рассказать больше того, что эти партикулярные труппы в этом 1749 году уже существовали. Все историки, занимавшиеся данным периодом развития русского театра, цитируя найденные Забелиным документы, сетовали, что нет таковых же более ранних годов, считая, что они не сохранились. {55} Теперь же можно сказать, что более ранних идентичных документов, по всей видимости, и не было[6].

Именно в тот момент — в 1749 году происходят качественные изменения в деятельности любительских трупп «охотников» — переход их в новую фазу развития и профессионализации, которая и повлекла за собой новые формы заявления о своем существовании: официальное сообщение о публичных спектаклях. В связи с этим официально разрешалось и «собирание» платы за вход «на комедию», что расценивалось как определенное материальное обязательство со стороны актеров и как доверие со стороны зрителей. Это официальное публичное заявление о себе подчеркивало, что данная труппа претендовала на иное, нежели прежде, отношение к своей деятельности. В «Определении» полицмейстерской канцелярии в ответ на челобитную с просьбой «дать позволение для играния Российской комедии», поданной от руководителя труппы Василия Хилковского в декабре 1749 года, следовала резолюция: «<…> освидетельствовав акты (т. е., пьесы, — Л. С.), ежели оные не противные (законам, — Л. С.) и не богомерзкой игры, <…> в содержании той камедии позволить <…> а, между тем, нет ли запретительного указа — справиться и, выписав, доложить немедленно». На эту фразу, подчеркнутую нами, обратил еще свое внимание И. Е. Забелин и процитировал ее целиком[lvi]. Но, не имея достаточного объема документальных данных о партикулярных труппах, а лишь несколько отдельных свидетельств, невозможно было определить значение этого документа 1749 года, как первого в истории официального существования трупп «охотников». После Забелина этот документ был опубликован целиком в сборнике «Ф. Г. Волков и русский театр его времени»[lvii], но не точно датированный: хронологически он был поставлен после документа (тоже о разрешении играть «российскую комедию»), разбиравшегося канцелярией позже на целых девять дней. Из‑за смещения датировки смысл отмеченной нами фразы не выявился так очевидно. Теперь же этот (уже ранее известный) документ декабря 1749 года, вписанный в контекст всего вновь найденного {56} материала, приобретает значение определяющее, как первый в официальном разрешении публичных спектаклей трупп «охотников», что и дает основание говорить о начале нового этапа в их деятельности.

Со вступлением в новый, «зрелый» период своего существования (с конца 1749 г.) деятельность городских трупп «охотников» неуклонно активизируется, что наглядно подтверждают документы. Привести здесь все обнаруженные материалы не представляется возможным, поэтому мы составили схему-сводку функционирования московских трупп «охотников» за все, известные нам годы[7]:

Итак, согласно документам, в первый год своего официального существования (1749‑й) в Москве заявили о себе три труппы и играли они только на святках, то есть менее двух недель — с 25 декабря по 6 января (1750 г.) Следующий 1750‑й год был подобен взрыву в истории русского театра: заявили о желании играть «Российские комедии» целых семь трупп! И теперь играли их начиная с января до великого поста, то есть несколько месяцев (великий пост в 1750 г. начинался 5 марта) и затем комедии возобновились с октября, т. е. почти за 3 месяца до святок, и продолжались до начала 1751 года. Такая небывалая активность городских трупп «охотников» и побудила генерал-полицмейстера А. Д. Татищева обратиться к императрице за официальной санкцией, касающейся этих театральных трупп и вообще всей зрелищно-увеселительной городской жизни, начинавшей принимать иные формы и размеры. В ответ был издан указ, который неоднократно цитировался историками русского театра, однако, его нужно повторить здесь еще раз, так как теперь становится очевидным, что появился он не случайно именно в 1750 году: «<…> По докладу генерал полицмейстера и кавалера Ея Императорское Величество имянным своим Императорского Величества изустным указом указать соизволили: по прошениям здешних обывателей, которые похотят для увеселения честныя компании и вечеринки с {65} музыкою[8], или для нынешнего предыдущего праздника (святок, — Л. С.) русские комедии иметь, в том позволении им давать и воспрещения не чинить, токмо с таким подтверждением, чтоб при тех вечеринках никаких непорядков и противных указам поступков, и шуму, и драк не происходило; и на русских комедиях в черненское и протчее, касающееся до духовных персон, платье не наряжались и по улицам в таком же и в протчем, приличном х камедиям, ни в каком, нарядясь, не ходили и не ездили <…> Декабря 21 дня 1750 году».

«Ранний» этап в деятельности трупп «охотников» мы определили (об этом было сказано уже выше), как чисто любительский, а следующий «зрелый» период, опираясь на новые документы, можно классифицировать, как полупрофессиональный. «Полу» — потому что основная профессия или род занятий у всех участников этих трупп были еще не актерство и собственно спектакли давали они эпизодически.

Найденные документы позволяют нам более широко представить состав трупп «охотников». Сорок шесть челобитных с просьбами о разрешении на «комедии» подали 50 руководителей трупп, принадлежавших к следующим социальным группам: 1 — служащие разных контор (копиисты, канцеляристы, подканцеляристы) — 11 человек; 2 — студенты (разных духовных учебных заведений, в основном Славяно-греко-латинской академии) — 11 человек; 3 — служители разных домов (среди которых были в основном крепостные) — 14 человек; 4 — купцы (второй и третьей гильдий) — 8 человек; 5 — «разных чинов» люди (военные низких чинов и отставные: 1 — артиллерии капрал, 1 — коллегии юнкер, 1 — отставной вахмистр; мастеровые: 1 — слесарь, 1 — паяльщик, 1 — «рудного» т. е. красильного дела мастер, он же «чернильных дел мастер») — 7 человек.

Из приведенной выше погодной схемы-сводки видно, как со вступлением в «зрелый» период нарастает напряженность театральной деятельности партикулярных трупп «охотников»: от эпизодичности переходит к сезонности. Более высоким становится, {66} несомненно, и профессиональный уровень спектаклей, по сравнению с «ранним» любительским этапом. Одним из показателей повышения профессионализации трупп «охотников» является наличие предварительной и довольно тщательной подготовки к представлениям, в частности, забота «о платье» (т. е. сценических костюмах), реквизите и пр., а также серьезные материальные затраты на них.

О значительном повышении профессионального уровня спектаклей в «зрелый» период свидетельствует и то, что теперь труппы «охотников» берут внаймы не какие-нибудь «домы» или «палаты», оказавшиеся в данный момент пустыми, как это бывало в предшествующий «ранний» период, а из года в год арендуют одни и те же помещения, что наводит на мысль о специальной приспособленности их для театральных представлений или возможности быстро приспособить для спектаклей данный дом, отдельный «покой» или несколько «палат». В некоторых, скажем, счастливых случаях, снимается частный домашний театр, в одном из документов так и названный: «комедия на Солянке».

Это здание, или было выстроено как театральное, или со временем было оборудовано специально под театр, так как арендуется оно одним из первых, начиная с 1749 года и до 1755‑го. В первый год его нанимал «для играния Российской комедии» Иван Гостунский у тогдашнего хозяина дома князя Якова Семеновича Барятинского, владевшего им до 1753 года. В следующем 1754 году владельцем этого дома становится князь Путятин, а через год (в 1755‑м) здание переходит к Александру Андреевичу Хитрово. Как мы видим, даже смена владельца дома не влияет на сдачу его внаймы актерам, что подтверждает его приспособленность именно к театральным представлениям. То, что этот дом в указанные годы не являлся жилым, устанавливается по «Исповедным росписям»: в 1748 году на Солянке в приходе церкви Кира и Иоанна числится дом «капитана князя Якова Семенова Барятинского», где сам он и никто из его семьи не живет, а записаны только несколько «служителей его», т. е. крепостных людей, смотрящих за домом. В последующие годы, т. е. с момента сдачи его в аренду актерам, в приходе этой церкви по «Исповедным росписям» вовсе не значится ни дома кн. Барятинского, ни дома кн. Путятина, ни дома Хитрово, хотя, судя по документам, цитируемым в сводке, это здание существует в том же приходе. Это означает, что дом в {67} это время не был жилым, так как в «Исповедных росписях» записывались не здания, а живущие в них люди.

И наконец, значительное повышение профессионального уровня спектаклей партикулярных трупп «охотников» в «зрелый» период подтверждается тем, что они начинают арендовать здание Немецкой комедии, то есть настоящего профессионального театра, со всем его реквизитом, гардеробом и, конечно же, декорациями. За наем этого настоящего театрального здания шла конкурентная борьба между несколькими московскими труппами «охотников», что способствовало повышению профессионального и художественного уровня представлений «российских комедий» в «зрелый» полупрофессиональный период их деятельности.

Проследив по вновь найденным документам существование московских партикулярных трупп «охотников» на протяжении нескольких десятилетий и выделив в их деятельности два этапа, можно заключить, что они, оформившись в конце 40‑х годов, просуществовали, в частности, в Москве до 70‑х годов XVIII века, пережив полосу своего расцвета на протяжении 50‑х – нач. 60‑х гг. и затем естественного отмирания. И здесь для московских трупп «охотников» роковым оказался 1771‑й год — год моровой язвы. После этой тяжелой эпидемии, принесшей разлад во все области городской жизни, Москва оправлялась очень долго, а в общественной жизни развал и бездействие царили несколько лет. После чумы партикулярные труппы «охотников» в первопрестольной уже не возродились. Этому отмиранию способствовала не только тяжелая болезнь, во время которой погибло более половины коренного населения Москвы, унеся с собой в прошлое некоторые традиции, угасание деятельности трупп «охотников» началось еще раньше, чему способствовали разные факторы.

Одним из первых среди них нужно считать тот, что с учреждением профессионального русского театра в Петербурге, вскоре начинают думать об основании такового же и в Москве. Здесь после кратковременного существования «Российского театра», с начала 60‑х годов периодически возникали постоянно действующие профессиональные антрепризы, подтачивавшие положение полупрофессиональных партикулярных трупп «охотников» Серьезный материальный удар по этим труппам был нанесен в 1763 году, когда, в связи с основанием Московского Воспитательного Дома, был издан указ об отчислении со всех зрелищ, показываемых за деньги, ¹/₄ части доходов в его пользу. В документах, {68} начиная с 1764 г., все руководители трупп, прося разрешение на «содержание комедий», давали обязательство выплачивать положенную долю от полученных доходов Воспитательному дому.

Что же касается угасания деятельности партикулярных трупп «охотников» в Петербурге и других городах России то, можно предположить, что там это происходило более постепенно, без резкого обрыва К сожалению, мы не имеем пока об этом совсем никаких документальных данных.

И, наконец, насущная надобность в деятельности этих трупп отпала вместе с тем, как они выполнили свою историческую миссию. И хотя любительство в последней трети XVIII века имело все еще значительный удельный вес в театральной жизни России и оказывало некоторое влияние на развитие профессионального театра, оно принимает иные формы, среди которых очень распространенными становятся домашние крепостные труппы, расцветшие особенно, и в частности в Москве, в 80‑е годы XVIII столетия.

Основное значение деятельности партикулярных трупп «охотников» состоит в том, что они во многом подготовили создание профессионального русского театра. Еще А. Ф. Малиновский, говоря о деятельности «охотников» и в этой связи о назревании «необходимости национального порядочного театра», подчеркивал: «<…> но многие предстояли тому препятствия: во-первых, не доставало для поддержания оного писателей и хороших творений; притом, не было и людей, которые бы особенно предопределили себя званию актеров <…>». Именно партикулярные городские труппы «охотников» и подготовили будущих первых профессиональных актеров. Симптоматичным является и то, что эти труппы вступают в «зрелый» период своего существования именно тогда, когда, с другой стороны, в развитии профессионального театра, происходит также качественный скачок: не случайно именно в 1749 году в Кадетском корпусе кадеты сыграли на святках первую русскую трагедию А. П. Сумарокова «Хорев», что означало соединение любительского и полупрофессионального актерского искусства с профессиональной драматургией.

Итак, в результате исследования в данном разделе удалось выяснить и уточнить многие, неизвестные ранее аспекты деятельности русских городских трупп «охотников». Однако, и после этого вопросов, касающихся их деятельности и существования оставалось еще много: например, как мог выглядеть спектакль «Российской комедии», каково было устройство сцены и ее {69} оформление, какие шились и использовались костюмы, какие произведения, кроме немногих известных нам, входили в репертуар их, как строился театральный вечер и т. д.? Отдельные подробности этих сторон деятельности трупп «охотников» нам удалось прояснить благодаря вновь найденным документам о театре на Девичьем поле.

* * *

О театре на Девичьем поле историкам было известно до недавнего времени из упоминавшейся уже здесь статьи И. Е. Забелина. Он нашел «Дело о выдаче денег по контракту содержателю труппы актеров Скорнякову Илье на театре Девичьего поля» и опубликовал его, правда не целиком, но с подробными выдержками[lviii] Данное дело[lix], сохранившееся до нашего времени и находящееся в ЦГИА г. Москвы, рассказывает о существовании театра на Девичьем поле в 1769, 1770 и 1771 годах (а открылся этот «народный» театр, как сообщил И. Е. Забелин в той же статье, 26 июля 1765 г.) Скудость материала о существовании этого театра и полное отсутствие документальных данных о его основании и первых годах жизни не позволяли историкам провести определенные параллели между театром на Девичьем поле и труппами «охотников». Автору удалось найти новые документы[lx], позволяющие представить довольно подробно историю создания этого театра в 1765 году, организацию и деятельность его на протяжении всех лет существования до 1771 года. Анализируя найденные документы, приходишь к мнению, что театр был не чем иным, как обычный городской партикулярной труппой «охотников», только на государственном содержании. И стало быть, почти все подробности существования и деятельности его были во многом схожи с прочими партикулярными труппами «охотников», что и дает нам основание открытые подробности о деятельности этого театра перенести на деятельность трупп «охотников».

Инициатива создания театра на Девичьем поле исходила от самой императрицы, что следует из некоторых новых документов: «<…> на зделанном, во исполнения имянного Ея Императорского Величества высочайшего повеления, на Девичьем поле для всенародного увеселения театре <…>». Готовясь отметить 3‑летнюю годовщину вступления своего на престол, Екатерина II хотела {70} отпраздновать это как можно торжественнее и публичнее, с широким общественным размахом и резонансом. Поэтому она именно к этому моменту указала соорудить и в Петербурге, и в Москве открытые «на пространной площади построенные» театры, предназначенные для «всенародного» увеселения. Можно предположить, что идея создания этих театров шла от «общенародного зрелища» «Торжествующая Минерва», созданного Ф. Г. Волковым в 1762 году в коронационные торжества той же Екатерины II. И спустя три года она все еще желала представать пред подданными своими и Европой в образе Минервы — богини государственной мудрости и покровительницы искусств и ремесел. В Петербурге такой театр был построен на Брумбергской площади, а в Москве на Девичьем поле.

Большинство историков, писавших о театре на Девичьем поле, относились к этому театру с большей или меньшей долей недоверия, не считая его значительным явлением нашей театральной культуры Недоверие это проистекало от того, что во-первых, театр на Девичьем поле был «построен от полицмейстерской канцелярии», (как говорилось в документах, опубликованных Забелиным). В этом историки видели верный знак его реакционности, которая должна была сказаться в первую очередь на репертуаре. Во-вторых, по мнению исследователей, театр этот предназначался исключительно для простонародья, из чего вытекало, что репертуар его был, прежде всего, развлекательный и достаточно низкопробный. Однако, подобные выводы были сделаны от недостатка фактического материала.

Базируясь на новых документах мы можем сказать, что, во-первых, театр на Девичьем поле нужно рассматривать как один из первых государственных театров в Москве, после кратковременного существования в 1759 – 61 гг. «Российского театра», находившегося под протекцией Московского Университета. Строился этот театр «от полиции» потому, что вообще всеми городскими постройками в XVIII веке ведала именно полицмейстерская канцелярия и именно в ее штате находились все архитекторы, состоявшие на государственной службе, включая Ухтомского, Бланка, Яковлева и других. Полицмейстерская канцелярия «опробывала» все планы всех городских построек и государственных, и частных, а если какое-либо здание строилось «от казны», то оно было в непосредственном ведении этой канцелярии. Во-вторых, о том, что театр на Девичьем поле был рассчитан только для простонародного {71} зрителя говорили, казалось, известные документы, где неоднократно повторялось: «<…> на построенном на Девичьем поле для народного (подч. — Л. С.) увеселения казенном открытом театре <…>». Ознакомившись со всем объемом вновь найденного материала, приходишь к выводу, что выражение «для народного увеселения» нужно здесь понимать как «для всенародного увеселения» — именно так звучит оно во многих документах, то есть театр этот предназначался для всех желающих. Конечно же, зрителями этого бесплатного театра под открытым небом бывали в большей степени широкие городские массы, которым не доступны были придворные театры и спектакли в вельможных барских домах, но сюда приезжали и дворяне, включая самых знатных. Об этом говорит устройство театра, предусматривавшее специальный барьер «вокруг всего театра для защищения от конных и приезжающих в каретах, дабы не могли игрокам или музыкантам делать помешательства». Я. Штелин рассказал в своих записках о подобном же открытом театре в Петербурге на Брумбергской площади: «Среди зрителей можно было видеть представителей и представительниц аристократии, восседавших в своих великолепных каретах, запряженных шестеркой лошадей, и образующих собой дальний партер». Вл. Лукин, описывая свое посещение этого театра, также сообщал, что среди посетителей «много и знатных господ, и посредственных чиновных людей»[lxi]. Основная масса посетителей размещалась здесь следующим образом: «при том театре <…> зделаны для зрителей на стойках из досок места или партеры и для музыкантов аркестра <…>». Предполагая, что театр этот предназначался для самого разного зрителя, а не только для простонародья, мы тем самым решаем отнюдь не частный вопрос. В данном случае спектакли — их профессиональный и художественный уровень, репертуар и т. д. — должны были удовлетворить не только непритязательного и неискушенного зрителя из городских низов, но и отвечать запросам более образованного и развитого ценителя театрального искусства, что и подтверждается документами, в частности, рассказывающими о внешней стороне спектакля.

Иначе говоря, этот «всенародный» театр был рассчитан на зрителя, являвшегося любителем театра из любой среды, и в этом он совершенно тождественен спектаклям подобных городских партикулярных трупп «охотников», которые посещались очень разнородной аудиторией от школьников, семинаристов, подьячих {72} и крепостных до титулованных особ. Так в контракте на наем палат для играния комедий труппой К. Байкулова в доме князя Засекина было оговорено от князя: «<…> А мне ходить в камедию смотреть»[lxii]. Определение же репертуара театра на Девичьем поле некоторыми историками, как особо «охранительного» по своему характеру, является не точным. Из найденных документов видно, что труппу этого «всенародного» театра касались те же запрещения и ограничения, которые распространялись и на партикулярные труппы «охотников». Так, в одном из первых документов, относящихся к театру на Девичьем поле, датированном 18 апреля 1765 года оговаривалось, что руководитель труппы (им в данном случае был Семен Посников) «<…> обяжется, чтоб в тех камедиях ничего непристойного и обществу поносительного, тако ж и богомерзских и закону противного ничего представлено не будет». В 1767 году в контракте, подписанном руководителем труппы И. Скорняковым, было выражено это следующим образом: «<…> чтоб противу закону и непристойных камедий отнюдь представляемо не было». Если сравнить со всеми «Решениями» полицмейстерской канцелярии по челобитным руководителей трупп «охотников», то там есть все подобные пункты. Так, в «Решении» на первую челобитную 1749 года было записано следующее: «<…> освидетельствовав акты, ежели оные не противные (законам — Л. С.) и не богомерзкой игры <…> в содержании той Комеди позволить»; на следующую челобитную 1749 г.: «<…> в произвождении той камедий позволить, только с таким подтверждением, чтоб кроме того, как по реестру, акты показаны другие богомерзские и противные игры отнюдь не производили»; на челобитную купцов 1750 года: «<…> во оной игранию комедии, означенных Саврасова и Кисельникова допустить, а притом обязать их подпискою, чтоб они богомерзких актов и во образех священнического и монашеского чина, действия не имели»; на челобитную студентов 1750 года: «<…> а, чтоб во время игры никаких драк и олярмов не производилось и о том, означенных Фрязина и Соловьева, обязать подпискою»; на челобитную 1753 года: «<…> к действию камеди студента Иванова допустить, токмо во время той камеди в старческое и протчее, приличное к священическому чину, платье не наряжались и богопротивных игр не происходило»; на челобитную 1755 года: «<…> к игранию кукольной Комеди позволить с таким обязательством, чтоб он, Якубовской, ту игру производил порядочным образом и шуму, и {73} драк, и протчих непристойностей при той игре не происходило, в том ево обязать подпискою»; на челобитную 1756 года: «<…> А, чтоб в той камеди непристойных игор и противных указам не производил, оного Пичулина обязать подпискою»; и т. п. Кроме всех вышеуказанных требований к труппе театра на Девичьем поле предъявлялось еще одно — «представлять разные для всенародного увеселения камедии, не брав с смотрителей денег, разве кто добровольно что даст» — такой пункт был записан в контракте с Посниковым в первый год существования театра. Затем в 1767 году в контракте со Скорняковым это звучало уже иначе: «только наблюдать, чтоб как он, Скорняков, так и протчие камедианты з зрителей денег ни под каким видом не требовали и не брали».

Из этого можно заключить, что репертуар, в частности, по идейной и нравственной направленности в театре на Девичьем поле и у партикулярных трупп «охотников» был очень близок. А, если учесть, что в состав труппы театра на Девичьем поле входили бывшие, а, вероятно, и настоящие участники трупп «охотников», то несомненно последует вывод, что свой репертуар они переносили на сцену этого театра, если и не целиком, то в значительной степени. Так «содержателем» труппы первого сезона в театре, на Девичьем поле в 1765 году и последнего в 1771 году был Семен Данилов сын Посников, который в прошлом, в 1750 году играл комедию со своей компанией «охотников» в доме князя Вяземского (см. схему-сводку). Его сменяет в 1766 году в качестве руководителя труппы на Девичьем поле «гофинтендантской канторы канцелярист Илья Скорняков» — также уже известный нам, из-за своей любви к комедиям даже в прошлом пострадавший по службе, который пробыл на этом месте по 1770 год. Стало быть, наши знания о репертуаре театра на Девичьем поле (и отчасти петербургского на Брумбергской площади) мы можем перенести во многом на партикулярные труппы «охотников», правда очень сообразуясь с определенными временными отрезками, так как репертуар городских партикулярных трупп с конца 40‑х и до начала 70‑х годов развивался очень интенсивно: от школьной драматургии, различных «актов», инсценированных по всевозможным литературным и фольклорным произведениям на отечественные и иностранные сюжеты до переводной западноевропейской и собственной национальной драматургии — все это многообразие объединялось в конце 40‑х – нач. 60‑х гг. под названием «Российских комедий», а во II половине 60‑х гг. конкретизировалось {74} под определением: «гисторические комедии», «комедии, представленные людьми из историев на словах», «камедианская публичная игра», «люцкая комедия», «комедия, представленная с печатных Комеди ев и всяких разных интермедиев».

Из вновь найденных документов можно заключить, что репертуар[9] театра на Девичьем поле был достаточно обширный. Хотя сами исполнявшиеся пьесы не названы, но большой и разнообразный гардероб может служить тому свидетельством. Забота о костюмах в театре на Девичьем поле занимает, как видно из документов, значительное место в подготовке к спектаклям. В первый сезон существования театра создается значительный гардероб, который пополняется и в последующие годы. Так в первом документе от 18 апреля 1765 года, в котором оговариваются все организационные вопросы, касающиеся создаваемого театра на Девичьем поле, следует запись: «<…> А чтоб игру производить в зделанном от полиции камедианском платье, понеже у него, Посникова, и набирающихся им для того представления камедиев, камедианского платья нет <…> А что, чего на камедианское платье потребно, оное означенному Посникову купить». В первый 1765‑й год производились значительные затраты «на делание камедианского платья» и самим Посниковым и поручиком Федотовым, которому было поручено «смотрение» театра на Девичьем поле, т. е. он отвечал за хозяйственную сторону представлений, в отличие от Посникова, ведавшего художественной частью. В последующие {75} годы офицеры, получавшие этот театр «в смотрение», рапортовали о том, что «игракам зделано на казенные деньги платье, которое обветшало, а некоторое требует починки», на что испрашивали средства из общей суммы, выделяемой на содержание театра; в первый год она составляла — 500 рублей, а в последующие — 300 рублей.

Из документов видно, что помимо костюма, уделялось внимание гриму и прическе, для чего на каждое представление обязательно приглашался парикмахер.

Из новых архивных документов мы узнаем, какой была сценическая площадка в театре на Девичьем поле; ее еще по-старинке называют «театром», а не сценой: «<…> оной театр зделан длиною осми и шириною шести сажень (приблизительно 17 на 12,5 м., — Л. С.) на столбах вышиною от земли на полтора аршина (примерно, 1 м., — Л. С.), а позади оного театра из досок для убору сарай или камера как длиною так и шириною четырех сажень (около 8,5 на 8,5 м., — Л. С.) и покрыт тесом, и обнесен надолбами».

Имеются в документах и некоторые подробности оформления этой сцены: «<…> против оного театра щит зделан, на котором написан ландшафт с пристойною к тому амблемою». По первому впечатлению можно подумать, что это был живописный задник, служивший как бы постоянной декорацией, но почему говорится «против» сцены? В таком случае естественнее предположить, что «расписанный щит» являлся как бы занавесом и загораживал сцену от зрителей в нужный момент[10].

Из документов, относящихся к ремонту театра в 1767 году, выявляются некоторые подробности устройства самой сцены: «<…> посреди ж театра в творило зделать затвор с железною завескою» — речь здесь идет, несомненно, о люке в сцене, название которого образовано от слов «отворить» и «твориться», то есть происходить, что впрямую указывает на наличие некоторых сценических эффектов в постановках театра на Девичьем поле. К {76} сожалению, ни в одном из известных нам теперь документов, ничего не говорится о декорационном оформлении сцены. Из чего мы можем на основании нашего знания материала заключить, что оно, вероятно, было простейшим и, может быть, создавалось из той же «крашенины» разных цветов, из которой шились костюмы — недаром ее покупалось очень много.

Все выявленные подробности о костюме, гриме, прическе и некоторых деталях реквизита и декорационного оформления в театре на Девичьем поле мы можем с полным основанием перенести на партикулярные труппы «охотников».

И, наконец, по вновь найденным документам о театре на Девичьем поле мы имеем возможность проследить, как колебался количественный состав его труппы, пока не определился оптимальный вариант, совпадающий, кстати сказать, с количественным составом Волковской труппы ярославских «охотников», а потом и составом первой профессиональной труппы «Русского для представлений трагедий и комедий театра». Следовательно, полученные сведения о количественном составе труппы театра на Девичьем поле, мы можем в основном перенести на большинство партикулярных трупп «охотников».

В первый год существования театра на Девичьем поле — 1765‑й, в первые месяцы: мае — июне наблюдается наибольшее число «играков» — 15 человек; (кстати, первое представление состоялось 13 мая); в июле — 13 человек; в августе — 12; и с конца августа — 11 человек. В следующий 1766 год число актеров оговаривается в документах более конкретно: «<…> быть не более двенадцати человек». В первые два года определяется и оплата актеров этой труппы: в 1765 году — «<…> чтоб получать <…> камедиантам каждому по двадцати по пяти копеек», а с 1766‑го и во все последующие годы — «<…> давая каждому на день по пятидесяти копеек». Оплата достаточно высокая по тем временам, например, на содержание придворной персоны полагалось в день 20 копеек кормовых денег, с учетом дорогостоящих напитков, а нянька Воспитательного дома получала в месяц 50 копеек. Такая оплата может косвенно свидетельствовать о достаточной профессиональной квалификации актеров этой труппы и отчасти многих участников трупп «охотников». Но то, что все актеры в этом театре — и ведущие, и исполнители второстепенных ролей — получают одинаковую оплату свидетельствует об отсутствии пока профессиональной дифференциации, что свойственно любительской и {77} полупрофессиональной стадии и указывает на прямое родство этой труппы с обычными партикулярными труппами «охотников».

Исходя из всего объема имеющихся у нас документов, мы можем с уверенностью сказать, что количественный состав в партикулярных труппах «охотников» в период их расцвета колебался от 11 до 15 человек. Это подтверждается и тем, что ярославская труппа Федора Волкова насчитывала в момент вызова ее в Петербург 11 человек, и будущая первая профессиональная русская труппа была набрана сначала в количестве 11 человек; к моменту официального учреждения отечественного театра в 1756 году она имела в своем составе 13 человек, к которым вскоре присоединили еще 3‑х членов (актрис), а один из актеров был переведен в суфлеры, то есть к моменту первых публичных спектаклей труппа насчитывала 15 человек (об этом см. гл. V). Можно смело предположить, что этот количественный состав определялся репертуаром.

Итак, рассмотрев труппу театра на Девичьем поле, мы пришли к заключению, что она является в основных аспектах ее деятельности идентичной обычным городским партикулярным труппам «охотников»:

1 — Руководитель одинаково набирал и в те, и в другие труппы актеров-любителей, желающих «играть комедию»; в документах о театре на Девичьем поле так и сказано: «наемными <…> по добровольному договору людьми», Вл. Лукин об актерах подобного театра на Брумбергской площади говорит: «Играют тут охотники, из разных мест собранные».

2 — Труппы и те, и другие одинаково набирались «сезонные», с той только разницей, что партикулярные в основном на святки и масленицу, т. е. зимой, а на Девичьем поле летом — с апреля по сентябрь-октябрь, что, кстати, и делало возможным участие в ней актеров партикулярных трупп.

3 — Актеры и тех, и других трупп одинаково устраивали спектакли в свободное от основной работы время; в партикулярных — в праздники: на святки и масленицу; в театре на Девичьем поле — «в праздничные, воскресные и викториальные дни».

4 — Одинаков был и количественный и социальный состав участников этих трупп и существуют доказательства прямого участия бывших актеров партикулярных трупп «охотников» в театре на Девичьем поле, да еще в качестве руководителей трупп.

Установленная общность дает нам возможность провести вышеуказанные параллели и в других сторонах деятельности театра {78} на Девичьем поле и обычных городских трупп «охотников», касающихся репертуара и оформления спектаклей, что дополняет наши знания о некоторых особенностях деятельности партикулярных трупп.

{79} V
{80} Первая трута «Русского для представлений трагедий и комедий театра»

{81} Одним из самых давних для историков являлся вопрос: «Почему Указ об учреждении “Русского для представлений трагедий и комедий театра” был подписан 30 августа 1756 года? И, когда же состоялся официально первый спектакль?» Мы привыкли к тому, что день рождения театра отсчитывается со дня первого представления, а по имеющимся данным 30 августа того года никакого русского спектакля не было.

В изучаемую нами эпоху 30‑го августа в России праздновался день святого Александра Невского, его отмечали при дворе как «кавалерский», бывший одним из самых больших гражданских праздников, и в этот день никакие дела не решались. Мы можем вполне обоснованно предположить, что императрица Елизавета Петровна, желая, наконец, разрешить назревшую проблему создания национального театра, сделала Александру Сумарокову, директору будущего театра, подарок в день его святого — Александра. К тому же, так же, как мы теперь разделяем год на кварталы, тогда делили его на трети и старались многие начинания, связанные с открытием финансирования, приурочивать к началу трети, которая в данном случае наступала 1 сентября.

С момента официального учреждения театра до первого официального спектакля прошло несколько месяцев. Первый историк русского театра Я. Штелин в «Истории театра в России» сообщает: «Перед этим (т. е. первым официальным спектаклем, — Л. С.) они (актеры, — Л. С.) иногда играли в бесприютном Головкинском доме, правда при немногих зрителях»[lxiii]. В это время, как следует из документов, опубликованных в сборнике «Ф. Г. Волков и русский театр его времени»[lxiv], директор русского театра А. П. Сумароков был занят окончательным отбором актеров в труппу, репетициями, заботами о костюмах и прочими организационными делами. Интересно, что у Штелина по этому поводу написано следующее: «В другом месте (в моих мемуарах) помечен год основания русского театра 1757‑й, а не 1756‑й»[lxv]

{82} И действительно, первый спектакль вновь учрежденного русского театра состоялся 1 февраля 1757 года. Запись о нем была найдена в «Камер-фурьерском журнале» за 1757 год: «1‑го февраля, суббота, в вечеру, на малом театре, который в аудиенц-камере, представлена первая (подч. — Л. С.) для пробы, в присутствии ея императорского величества Российская трагедия господина Сумарокова “Семира” Русскими актеры»[lxvi]. В этой записи слово «первая» можно расценить только как первое представление, поскольку «Семира» не была первой трагедией А. П. Сумарокова и до этого разыгрывалась уже кадетами в 1751 году. Понятие «для пробы» отнюдь не означает репетицию, это скорее был отчет или экзамен перед самой императрицей. Через несколько дней состоялся и первый публичный спектакль: «6‑го числа, февраля, четверток, в вечеру, их императорские высочества изволили быть в оперном доме в своей ложе. Того вечера была представлена для народа, за деньги, Российскими актеры, тражедия господина Сумарокова “Семира”». А через день публично показали еще одну пьесу: «8‑го числа, февраля, суббота, в вечеру, в оперном доме, представлена была Русскими актеры, для народу, за деньги, тражедия господина Сумарокова “Синав и Трувор”, на которой ея императорское величество быть изволила, смотрела из своей ложи за решеткой, а их императорские высочества в своей ложе»[lxvii].

10‑го февраля 1757 года наступил великий пост, в течение которого все представления прекратились и театры возобновили свою деятельность только после Пасхи, в апреле, а «русские» спектакли открылись 5‑го мая и давались в оперном доме по понедельникам и четвергам.

В самом конце 1757 года русской труппе предоставили почетное право открыть «новопостроенный оперный дом» подле Зимнего дворца: «27‑го числа, декабря, Суббота, в вечеру, в обыкновенное время, в Зимнем деревянном доме в новом театре впервые (подч. — Л. С.) в присутствии ея императорского величества и всех знатных обоего пола персон и чужестранных, представлена была Русская тражедия “Семира”[11] и пети-пиеса “Принужденная {83} женитьба”. Вход имели все, как во Французскую комедию бывает (т. е. бесплатно и садились по рангам. — Л. С.)».

Удалось автору выяснить и состав первой русской труппы. В конце октября 1756 года А. П. Сумароков обратился в кадетский корпус, чтобы к нему прислали «обучающихся в корпусе певчих и ярославцев, кроме содержащегося под караулом певчего Сухомлинова, <…> для определения в комедианты, ибо все они к тому надобны»[lxviii], 1‑го ноября Канцелярия Кадетского корпуса сообщила: «<…> по требованию вашему, находящихся при оном корпусе двора ЕИВ певчих (кроме содержащегося под караулом Петра Власьева) Григорья Емельянова, Павла Иванова, Козму Лукьянова, Федора Максимова, Евстафия Григорьева, Луку Иванова, Прокофья Приказного, комедиантов Ярославских Ивана Дмитриевского, Алексея Попова, московских Федора и Григорья Волковых, всего одиннадцати человек, для определения в комедианты отослать к вам. Кои при сем и посылаются».

Несмотря на то, что Александр Петрович писал: «<…> они все к тому надобны», трех певчих он не принял: Козьму Пригорского, Федора Максимовича и Григория Стрельченкова, которые обратились к императрице с челобитной, чтоб их «не лишили пропитания». Судя по позднейшим документам, можно считать, что просьба певчих была удовлетворена и все трое были взяты в первую труппу на незначительный роли. Так, в упоминавшейся уже «Истории театра в России», изданной в 1769 году, Я. Штелин перечисляет штат русского театра этого периода, в котором мы читаем: «Кузьма Пригорский — всевозможные небольшие роли в трагедиях и комедиях; жалованье — 150 рублей». Кроме того, в 1758 году в метрической записи о бракосочетании Якова Шумского (которая будет процитирована дальше) Козьма Пригорский назван «придворным комедиантом».

Одна из сложностей в определении точного состава первой русской труппы состояла в том, что в XVIII веке отчества и фамилии писались одинаково, например, Иван Петров сын Иванов, при этом слово «сын» часто пропускалось, и иногда рядом с именем стояло отчество, а иногда фамилия. Отсюда происходила путаница и разные историки называли часто одних и тех же людей по-разному.

После тщательных поисков в архиве Петербургской Консистории удалось найти «Исповедные росписи» церкви Кадетского корпуса (за интересующие нас годы) и по ним точно определить {84} фамилии, отчества и даже возраст певчих и актеров, составивших первую русскую профессиональную труппу. Весной 1756 года (в марте — апреле, то есть незадолго до учреждения русского театра и за год до первого спектакля) список[12] этот выглядел следующим образом[lxix]:

К списку, вошедших в первую русскую труппу, нужно добавить еще певчего Петра Власьева сына Сухомлинова (весной 1756 года ему был 21 год), который находился «под караулом» с 21 декабря 1755 года по 14 ноября 1756 года. Архивный документ, относящийся к этому делу обнаружил Н. В. Дризен и опубликовал его в конце XIX века. В резолюции по данному делу есть следующая запись: «Подано в 15 день ноября 1756 года и, представленный при сем доношении певчий Петр Власьев, отдан подателю сего доношения обратно в кадетский корпус»[lxx]. А поскольку, из рапорта П. Милиссино, Остервальда и П. Свистунова в Канцелярию {85} кадетского корпус 1753 года следует, что: «<…> из певчих только два человека явились способны (к трагедии. — Л. С.), а именно: Евстафий Сечкарев и Петр Сухомлинов», то он, конечно же, был принят в организуемую труппу.

Кроме всех вышеуказанных, среди первых актеров труппы был еще и Яков Шумский. В «Архиве Дирекции Императорских театров» была найдена запись, подтверждающая, что Яков Шумский в 1752 году остался в Петербурге и вошел в первоначальный состав русской труппы: «<…> означенный актер Шумской продолжает службу при театрах их ярославских комедиантов с 1752 года»[lxxi] Удалось установить и год рождения Шумского, в архиве Петербургской Консистории в делах Преображенского собора за 1812 год была найдена подлинная метрическая запись о его смерти:

Из этой записи следует, что родился Яков Данилович[14] Шумский в 1732 году — значит весной 1756 года ему было 24 года.

Из всего вышесказанного видно, что первоначальный мужской состав первой русской