Глава третья. Роза нырнула в сторону с испуганным взвизгом, отпружинила от диванной подушки и свалилась с нее на пол

Роза нырнула в сторону с испуганным взвизгом, отпружинила от диванной подушки и свалилась с нее на пол. Она прикрыла голову руками – будто бы это могло заставить Большую Птичку два раза подумать, прежде чем впиться в нее этим своим острым, сияющим клювом…

Затем неожиданно что‑то жесткое и тяжелое приземлилось на нее сверху. Это был Бэзел.

– Ты что делаешь? – охнула она.

– Тебя защищаю! – сказал он, словно бы это было каким‑то образом очевидно.

Металлические крылья грифа со свистом рассекали воздух над ними.

– Слезь с меня, ты, чудик! – прошипела она. – Нам нужно нормальное укрытие!

– Под диван, – сказал Бэзел, и с некоторым трудом они протиснулись под него.

Роза посмотрела на него.

– А как же Адиэл?

– Бросил на нее одеяло.

– В следующий раз я возьму одеяло, а прыгать можешь на нее, ага?

С громким стуком золотое существо наткнулось на стену и вновь свалилось на пол. Роза осторожно наблюдала из‑под дивана, сердце ее стучало так, словно у нее в груди происходила игра в пинг‑понг. Птица поднялась и, одурманенно покачиваясь, побрела на когтистых лапах. Со скрежещущим, механическим звуком она вновь хлопнула крыльями и взлетела к окну, но врезалась в стекло. Отскочив назад, сделала круг и попробовала еще раз. На этот раз окно разбилось. С торжествующим криком, похожим на звук застопорившихся шестеренок, гриф вырвался наружу, взмыв над обожженным пейзажем.

Роза первой выбралась из‑под дивана.

– Кондиционирование псу под хвост, – сказала она, вздрогнув при дуновении песчаного ветра через разбитое окно. – Идем. Мы не можем позволить Большой Птичке просто исчезнуть.

– Кому?

Бэзел откинул одеяло Адиэл, чтобы убедиться, что она в порядке. Судя по всему, она проспала весь инцидент.

– Не важно, – сказала Роза. – Давай‑ка просто последуем за ним. В одно мгновение он мертв, как камень – ну, как металл – а затем оживает! Доктор еще как захочет его изучить.

– Пусть сам тогда его и ловит. – Но Бэзел, похоже, тут же заколебался. – Нет, погоди. Ты права. Мы должны последовать за ним.

– С чего вдруг передумал?

Его глаза расширились.

– Если птица ожила…

Роза кивнула.

– Тогда, может быть, и твой приятель Канджучи тоже.

Бэзел выскочил через неровную дыру в стекле наружу, Роза прямиком за ним. Они побежали, взметая в воздух песок и кору. Высоко вверху, скользя по ослепительной голубизне неба, парил таинственный гриф. Как и они, он направлялся к темному силуэту вулкана.

* * *

Финн медленно и уважительно пробирался через помещения выращивания, крепко зажав в руке датчик сбора данных. Обычно он любил приходить сюда, в прохладные, тихие пещеры. Это было словно возвращение в детство. Писк и шорох летучих мышей напоминал ему о таинственных звуках, издаваемых кондиционером в нигерийской квартире его матери. Теплая красноватая дымка была прямо как его старый ночник.

Молодой Эдет Финн проводил ночь за ночью, разрабатывая планы и возможности того, как он переделает мир войны, голода и смерти вокруг себя в мир новой жизни. Его мать была ученым, как и его отец когда‑то, но он превзошел бы их обоих.

Эдет Финн собирался спасти мир. И то, что было в этих пещерах и проходах помогло бы ему это сделать.

– Упс, – произнес Доктор позади него, поскользнувшись на гуано и едва не потеряв равновесие.

Финн закусил губу и промолчал. Мужчина, наконец, продемонстрировал некое удостоверение, утверждавшее, что он из Всемирной Фермерской Стандартизационной Комиссии, здесь для того, чтобы провести точечную проверку агро‑подразделения. Головная боль. Особенно в день, складывающийся подобным образом. На краю его сознания скрывалось подозрение, что все это было каким‑то продуманным розыгрышем, в котором участвовал персонал. Но пока он будет подыгрывать. Пускай позабавятся. Стоит дать людям то, что они хотят, и они обычно убираются восвояси быстрее; это всегда было советом его матери. После того, что произошло с его отцом, у нее никогда не было времени на кого‑нибудь, кто

– Будь я проклят, ну и скользкая эта штука, – сказал Доктор, едва не сковырнувшись с дорожки.

– Осторожнее, – прошипел Финн. – Грибок крайне хрупок.

– Как вообще вы наткнулись на это?

– Отходы жизнедеятельности летучих мышей накапливались здесь, в старых лавовых трубах, сотни лет. На них рос естественный грибок. – Он продолжал медленное продвижение через пещеру. – Одна из старейших, наиболее примитивных форм жизни на Земле. Грибам не нужен солнечный свет, нет необходимости производить хлорофилл, как растениям. Они питаются чем угодно, мертвым или живым, расщепляя материю и переваривая ее для того, чтобы расти.

– Почти чем угодно, – согласился Доктор.

– Я развиваю в своем грибке вкус к многочисленным видам органической материи, – объяснил Финн. – Я уже перестроил его ДНК, чтобы увеличить питательную ценность. Я продлил его жизненный цикл, чтобы он вырастал высоким и мясистым. Если бы я только мог сделать его достаточно выносливым для того, чтобы выдерживать различные среды обитания – экстремальный жар или холод…

– Тогда его можно будет выращивать там, где традиционные культуры ни за что не вырастут, – подытожил Доктор.

– Земная кора в некоторых районах достигает пятидесяти километров в толщину, – сказал Финн. – Вообразите потенциальную урожайность, если мы возделаем одну тысячную этого пространства! – Он улыбнулся своим мыслям. – Вообразите, как мои критики подавятся своими словами.

– Почему, чем они не довольны?

Он помолчал, подготовился.

– Грибок, к сожалению, ядовит.

– А. – По крайней мере, Доктор не рассмеялся, как многие другие до него. – Это, вроде как, несколько снижает питательную ценность, не так ли?

– Это просто вопрос нахождения правильной среды для выращивания грибка. Я добьюсь этого. Я уже представил эксперименты, которые могли бы… – Он заметил преувеличенную невинность на лице Доктора, и понял, что к нему относятся со снисходительностью. – Те, кто перечит мне – глупцы, – тихо произнес он, – желающие сдержать прогресс человечества.

– Дайте угадаю – они видят кукурузу и алоэ вера, растущие на одном стебле, и думают «Франкенштейн, страшная наука», все такое.

– В генетической модификации больше от искусства, чем от науки, – настойчиво произнес Финн.

– Стало быть, если народные массы не способны есть ваши грибы, они могут вместо этого собраться вокруг и повосхищаться ими, верно? – произнес Доктор. – Что ж, кстати о восхищении, Канджучи прямо вон там. Помните его? Члена вашего персонала, который мертв?

Финн прикрыл глаза. Это обязано быть розыгрышем. Золотой гриф, поддельные показания на датчике, все это было чушью…

Когда они повернули за угол, он был занят перезагрузкой сенсоров. И потому едва не врезался в Канджучи, сияющего, словно золото, в красноватой дымке, лицо его было металлической маской, искаженной ужасом.

Если это и была статуя, она была невероятно живой.

– Итак, прошу. Вот это настоящее произведение искусства.

Финн уставился на Доктора.

– Если вы пытаетесь меня провести …

Но Доктор нажал на кнопку сканирования на датчике.

Несколькими мгновениями спустя диагноз высветился ему жидкими кристаллами холодного голубого цвета: ОРГАНО‑МИНЕРАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ, СОСТАВ НЕИЗВЕСТЕН.

– Канджучи попал под воздействие – возможно даже, был заражен – инопланетной субстанцией. – Доктор сурово смотрел на него, словно бы бросая ему вызов не согласиться. – Я думаю, это что‑то, что смешалось с магмой из глубин этого вулкана и перестроило ее. Вопросы в том – зачем, как, что и откуда? – Он неожиданно улыбнулся. – Взбодритесь. По крайней мере, мы знаем когда. Грубо говоря, во всяком случае.

– Доктор… – Экран на датчике начал моргать, и Финн продемонстрировал его Доктору.

СМЕЩЕНИЕ СОСТАВА.

Неожиданно со стороны золотой статуи раздался оглушительный треск. И без того обширный живот Канджучи словно бы раздулся еще больше. Его голова дернулась из стороны в сторону, когда шея под ней раздулась, словно бы под позолоченную кожу накачивали жидкость. Идеально вылепленная одежда растянулась и деформировалась, когда расширились плечи, удлинились ноги. Казалось, будто смотришь на отражение той же самой статуи в кривом зеркале. Увеличившейся. Более громоздкой. Еще более тревожащей.

– Думаю, пора мне сделать собственную небольшую проверку состава, – возвестил Доктор. Он вытащил маленький керамический инструмент из кармана брюк. Кончик предмета засиял голубым, когда он поднес его к одному из бревноподобных пальцев статуи.

И тут вдруг гротескная фигура бросилась вперед одним свирепым движением. Ее огромная рука ударила Доктора в грудь, отбросив его на жесткую базальтовую стену.

Финн вскрикнул от потрясения и испуга. Он замер, не двигаясь, ожидая хоть какого‑то признака того, что Канджучи может пошевелиться вновь. Но фигура оставалась неподвижной. С опаской Финн прошел к месту, где угловатым кулем лежал Доктор. – Вы в порядке?

– Что? – Глаза Доктора резко распахнулись. – Все в порядке, не беспокойтесь. Думаю, я получил свой образец. – Он расстегнул верхние пуговицы на своей рубашке и оглядел себя. – Да, я просто могу вытащить остатки из своих ребер.

С одурманенной улыбкой на лице голова Доктора откинулась назад и глаза его закрылись, оставив Финна в одиночестве с омерзительной раздутой фигурой. Ее глаза, казалось, были прикованы к нему, не просто отражая красный свет, но поглощая его, пылая темной энергией.

И когда потрясение и недоверие вытеснили из его головы рациональные мысли, шумы и прохлада и красный свет вызвали другие детские воспоминания. Они напомнили ему о тех длинных ночах, когда приходили кошмары, когда он звал своего папу, который так больше и не вернулся, и когда тени надвигались со всех сторон, как эти черные, искривленные стены.

Вот только здесь внизу солнце не взойдет никогда.

Финн зажмурил глаза, пытаясь привести в порядок свои мысли, осознать невозможные вещи, свидетелем которых он оказался.

Когда он вновь открыл их, блестящая статуя стояла на метр левее.

И путь в помещение был свободен.