Буддисты в колесе сансары 6 page

восемьсот воинов

выйдут из каждой

для схватки с Волком.

Несложный подсчет показывает, что к началу Рагнарёка Валгалла должна вмещать 432 000 человек.

Как известно, приток населения в Валгаллу и Хель стал ослабевать в девятом веке, с началом христианизации Германии Карлом Великим (мы пренебрегаем христианизацией германских племен, переселившихся в Римскую империю в четвертом – пятом веках, поскольку переселение это проходило на фоне демографического взрыва в самой Германии). С окончательной победой христианства в Скандинавии (в двенадцатом веке) население Валгаллы стабилизировалось. Если принять (очень условно), что Валгалла стала функционировать к началу первого тысячелетия, то время ее активного заселения можно принять равным одному тысячелетию.

Численность населения Европы в течение всего первого тысячелетия относительно стабильно колебалась вокруг цифры тридцать миллионов человек. Принимая, что средняя продолжительность жизни составляла около тридцати лет, получаем, что общее число переселенцев из Европы в загробные миры за первое тысячелетие н. э. составило порядка миллиарда человек.

Сегодня численность населения германских и скандинавских государств составляет 16% от общеевропейской; учитывая, что в древности, до промышленной революции, плотность населения в южных странах намного превосходила таковую на севере, численность древних и средневековых германцев и скандинавов можно (увы, еще более условно) принять за 8% населения Европы; иначе говоря, число людей, поклонявшихся Одину, составляло за все годы около восьмидесяти миллионов человек. Исходя из вместимости Валгаллы (см. выше), попасть туда могли менее полумиллиона, то есть около половины процента всех жителей германо‑скандинавского загробного мира. Это дает основания думать, что отбор эйнхериев осуществлялся очень жестко и что для попадания в воинский рай действительно требовалось как минимум погибнуть в бою.

Впрочем, помимо Валгаллы для погибших воинов функционировало в Асгарде еще одно отделение рая. Фолькванг, которым ведала, как ни странно, богиня плодородия и любви Фрейя:

…там Фрейя решает.

где сядут герои;

поровну воинов,

в битвах погибших.

с Одином делит.

Таким образом, с учетом Фолькванга, в избранную небесную дружину попадало около одного процента умерших; остальные шли в Хель. Известно, что в дни последней битвы подданные Хель выступят на стороне темных сил (для их доставки из ногтей мертвецов строится корабль «Нагльфар») и будут сражаться со светлыми богами асами и с их соратниками эйнхериями Но нас не должно смущать численное превосходство жителей подземного царства. Около половины из них составляют женщины, значительную часть – старики и подавляющее большинство – младенцы (во времена массового заселения германо‑скандинавской преисподней детская смертность до года составляла около 50%).

Конечно, даже и в этих условиях количество боеспособных бойцов Хель должно, по‑видимому, превышать численность ратей Одина. Но все это не имеет слишком большого значения, поскольку из «Прорицания вёльвы» конец решающей битвы известен заранее: светлые боги и эйнхерии потерпят поражение и большинство из них будут убиты. В последующих катаклизмах погибнет и все человечество. Впрочем, некоторые боги и два человека – мужчина и женщина, Ливтрасир и Лив, – спасутся, чтобы положить начало новой цивилизации. В ней снова найдется место для павших героев: для них будет выстроен чертог, сияющий золотом.

…Там будут жить

дружины верные,

вечное счастье

там суждено им.

И даже Бальдру обещано возвращение из царства Хель в жилище уцелевших богов. Но все это будет, хочется верить, достаточно нескоро. Поэтому есть основания думать, что, хотя заселение Валгаллы и прекратилось, она является ныне действующим царством, или, точнее сказать, казармой. А теперь обратимся к вопросу о том, как же устроен этот воинский рай и кто в нем проживает.

Валгалла, как и Фолькванг, – это гигантские палаты, стоящие в городе богов, Асгарде. Расположение самого Асгарда точно не известно. Снорри в «Саге об Инглингах» утверждает, что Асгард лежит в Азии, к востоку отрекиТанаис (нынешний Дон). Тотже Снорри в «Видении Гюльви» (одна из частей «Младшей Эдды») говорит, что Асгард находился на территории Трои. И наконец, в том же «Видении», Снорри сообщает, что боги живут на небе и что туда проведен специальный мост Биврёст, который еще называют «радугой». Биврёст, «лучший мост», описан и в «Старшей Эдде». Кроме того, в одной из ее песен упоминается, что покойный Хельги, обитающий в «доме Одина» и случайно спустившийся на землю, говорит на рассвете:

Ехать пора мне

по алой дороге,

на бледном коне

по воздушной тропе:

путь мой направлю

на запад от неба…

Все это дает основания думать, что если когда‑то Асгард и располагался на земле (подобно земному раю христиан), то позднее он был перенесен в небесные сферы. Асгард – достаточно большой город, в нем расположены жилища многочисленных богов, один только чертог Тора состоит из пятисот сорока палат. А Ньёрд, покровитель мореплавания, здесь же, на небе, имеет «Корабельный двор» – Ноатун. Непосредственно Валгалла находится в чертоге Одина, Гладсхейме. При ее строительстве в качестве стропил применялись копья, крыша покрыта щитами, на скамьях лежат доспехи.

Крыша Валгаллы используется как пастбище для козы Хейдрун, которая вместо молока дает «мед сверкающий». Здесь же объедает листву Иггдрасиля олень Эйктюрнир; падающая с его рогов влага дает начало всем земным рекам, что лишний раз подтверждает небесную версию расположения Асгарда. Еще одно примечательное животное, обитающее в Валгалле, – петух Гуллинкамби, который своим пением будит эйнхериев по утрам. Интересно, что во владениях Хель ему вторит другой, черно‑красный петух. Из прочих домашних животных можно отметить ручных волков и воронов Одина, которые, впрочем, не имеют прямого отношения к загробной жизни. Зато самое прямое отношение к ней имеет проживающий здесь же вепрь Сэхримнир. Судьба его крайне неоднозначна: с одной стороны, вепрь бессмертен, он снова и снова возрождается к жизни, с другой стороны, несчастное животное каждый день умерщвляется, и повар Андхримнир варит его мясо для эйнхериев.

Как ни странно, такое однообразное меню не приедается воинам. Кроме свинины в рацион эйнхериев входит пиво, которое подносят им валькирии – воинственные девы, во время земных битв участвующие в решении судеб героев. Возможно, здесь же присутствуют и женщины, которые отправились в Валгаллу с павшими конунгами в качестве их добровольных или принудительных спутниц.

Свободное от пиров время жители Валгаллы проводят в битвах, которые, впрочем, для них теперь безопасны. Бог Один обеспечивает их всем необходимым, кроме того, они могут пользоваться богатствами, захваченными с земли. Предусмотрительный Один, опасаясь, что родственники погибших воинов не всегда будут устраивать им достаточно богатые похороны, ввел обычай, по которому каждый мог еще при жизни позаботиться о своем загробном благополучии. Особая мудрость Всеотца сказалась в том, что предназначенные для Валгаллы богатства отнюдь не следовало сжигать или каким‑либо образом уничтожать; не надо было и вкладывать их в строительство бесполезных в земной жизни гробниц. Один повелел, чтобы в Валгалле «каждый мог пользоваться тем, что он сам закопал в землю». Поэтому, закапывая клад, скандинавы могли впоследствии воспользоваться им хоть в земной, хоть в загробной жизни (этот указ привел к образованию в землях Скандинавии невероятного количества кладов, что крайне благотворно сказалось не только на судьбах покойных норманнов, но и на судьбах современных археологов).

Такимобразом, павшие воины, обитавшие в Валгалле (и, по‑видимому, в Фолькванге), были обеспечены всеми радостями жизни, кроме семейных – валькирии были боевыми подругами и любовницами, но не женами. Да и самих валькирий было, вероятно, не так уж и много: в «Старшей Эдде» они перечисляются поименно. Быть может, именно это дало Одину – несмотря на то что он сам обустраивал Валгаллу по своему вкусу – основание сказать: «Лучше живым быть, нежели мертвым».

Не известно, как отразилась христианизация на судьбах Асгарда, однако есть веские основания думать, что царство Хель было присоединено к христианскому аду. «Большая сага об Олаве, сыне Трюггви» описывает, как в самом конце десятого века некоему исландцу, Торстейну, прозванному «Мороз», выпало сомнительное удовольствие пообщаться с чертом. Черт отрекомендовался Торстейну как Торкель Тощий, погибший (предположительно в восьмом веке) вместе с датским конунгом Харальдом Боезубом, и заявил, что явился прямо из ада. Сага дословно сохранила реакцию любознательного исландца: «Ну и как там?» Выяснилось, что «там», в числе прочих обитателей, терпят адскую муку двое древних героев – уже упомянутый Сигурд, который топит печь, и Старкад Старый; оба они жили задолго до христианизации германцев, а тем более скандинавов.

Сколь ни отрывочна эта информация, на ее основе можно сделать некоторые выводы, а именно: владения Хель, как и греко‑римский Аид, вошли в состав христианского ада. При этом часть местного населения, очевидно, стала сотрудничать с новой властью; так, упомянутый Торкель стал бесом. Это предположение объясняет, почему во всех германских и скандинавских языках слово, означающее «ад», происходит от «Хель»…

Интересно, что Валгалла была не единственной в Европе загробной областью, населенной преимущественно лицами одного пола. Древним кельтам были хорошо известны так называемые Острова Женщин, или Страна Женщин, или страна Эмайн (не путать с Эмайн‑Махой – древней столицей севера Ирландии). Память о них сохранили ирландские саги. Некоторые исследователи отождествляют эти места с загробным миром. «Там неведома горесть и неведом обман», там люди слушают «сладкую музыку» и пьют «лучшее из вин». На лугах Эмайн пасутся желто‑золотые, красные и небесно‑голубые кони, а птицы «славным созвучием голосов» ежечасно сообщают время.

О географическом положении Страны Женщин сага «Плавание Брана, сына Фебала» сообщает следующее:

Есть трижды пятьдесят островов

Средь океана, от нас на запад.

Больше Ирландии вдвое

Каждый из них, или втрое.

Вопреки своему названию, Страна Женщин населена гражданами обоего пола (хотя, вероятно, перевес женщин значителен). Есть основание думать, что женщины, действительно являясь коренными жителями островов, по крайней мере начиная со второго века н. э. стали активно склонять к переселению в Эмайн мужское население Ирландии. Сага «Исчезновение Кондлы Прекрасного» сообщает, как к названному Кондле явилась незнакомка «в невиданной одежде» и соблазнила его рассказами о волшебном крае, лежащем за морем:

Радость вселяет земля эта

В сердце всякого, кто гуляет в ней.

Не найдешь ты там иных жителей.

Кроме одних женщин и девушек.

Поскольку Кондла был сыном короля Конда Ста‑Битв и братом короля Арта Одинокого, которые являются историческими личностями, эта история четко датируется вторым веком н. э. Кондла прельстился предложением незнакомки и отплыл вместе с нею в стеклянной ладье, положив тем самым начало мужскому населению островов.

Еще одно знаменитое путешествие в Страну Женщин совершил некто Бран, сын короля Фебала. Исторический Фебал нам не известен, но текст саги сложился к седьмому веку, что дает основание отнести путешествие Брана на несколько веков позже, чем Кондлы. К Брану тоже явилась незнакомка с самыми прельстительными предложениями, но она, называя свои острова Страной Женщин, тем не менее упоминает о наличии там мужчин:

Мчатся мужи по Равнине Игр –

Прекрасная игра, не бессильная.

В цветистой стране, средь красоты ее,

Они избыли дряхлость и смерть.

Не известно, какова была на тот момент численность мужского населения Страны Женщин, но Бран немедленно отправился в плавание, и «трижды девять мужей было с ним». После этого Страна Женщин, по‑видимому, пережила демографическую революцию и поменяла название.

В историческое время предпринимались попытки отыскать Страну Женщин. Прежде всего следует отметить плавание святого Брендана, которого, естественно, влекли не женщины, а надежда, что острова превращены в земной христианский рай. Потратив на поиски несколько лет (источники не согласны между собой в том, сколько именно), он достиг цели. В двадцатом веке восстановить маршрут Брендана попытался уже упоминавшийся в главе «Царство Аида» исследователь Тим Северин. На лодке «Брендан», сделанной из бычьих шкур по образу и подобию традиционных ирландских кожаных лодок, он дошел от Ирландии до североамериканского острова Пекфорд (возле Ньюфаундленда), тем самым доказав, что добраться до Островов Женщин, где бы они ни находились, древние кельты вполне могли при жизни, причем вместо стеклянной лодки, которой воспользовался Кондла, было вполне достаточно обычной. Но ни рая, ни Островов Женщин Северин не обнаружил.

География, растительный и животный мир и обычаи населения Страны Женщин описаны в ирландских сагах достаточно детально, и на них можно было бы остановиться подробнее, но у авторов данной книги существуют очень веские сомнения по поводу того, является ли эта страна частью загробного мира. Большинство исследователей склоняется к этой мысли, поскольку острова лежат за пределами известного людям мира, попасть туда удается лишь после долгих испытаний, иногда – лишь в специальной стеклянной ладье, и люди там живут «без скорби, без печали, без смерти». Но известный литературовед, исследователь древнеирландских текстов А.А. Смирнов, полагает, что считать эти блаженные края обиталищем умерших нет никаких оснований. Все герои, достигшие замечательных островов, попали туда при жизни, и никто из них ни словом не упоминает, что встретил там своих покойных друзей или родственников. Коренное население островов, то есть сами женщины, – это явно сиды, кельтские божества. Что же касается переселенцев, обретших здесь вечную жизнь, то, поскольку они предварительно не умирают, назвать их существование «загробным» можно лишь с очень большой натяжкой. А.А. Смирнов допускает, что кто‑то из погибших в бою был унесен в Страну Женщин богиней войны (известно, что она уносит героев «с собой», хотя и не ясно, куда именно). Но он считает, что при всех условиях «эта страна – удел лишь избранных (подобно Елисейским полям эллинов), но отнюдь не местопребывание умерших вообще».

Тем не менее кельты с древних времен имели свой загробный мир, куда удалялись именно умершие, и, как бы он ни соотносился с Островами Женщин, достаточно массовое переселение туда описано еще Юлием Цезарем в его «Записках о Галльской войне». Великий полководец пишет: «Похороны у галлов, сравнительно с их образом жизни, великолепны и связаны с большими расходами. Всё, что, по их мнению, было мило покойнику при жизни, они бросают в огонь, даже и животных; и еще незадолго до нашего времени при соблюдении всех похоронных обрядов сжигались вместе с покойником его рабы и клиенты, если он их действительно любил».

Веком позже другой римлянин, Валерий Максим, писал о галлах: «Рассказывают, что они одалживают друг другу суммы, которые будут выплачены в другом мире, настолько они убеждены, что души людей бессмертны». По свидетельству Диодора Сицилийского, во время похорон некоторые галлы бросали в погребальный костер письма, адресованные ранее умершим, в надежде, что покойный доставит их по назначению. Кстати, обычай передавать с оказией письма на тот свет, несмотря на христианизацию кельтов, дожил в Ирландии до наших дней и зафиксирован в двадцатом веке известным современным исследователем кельтской культуры Гельмутом Биркханом.

Имеются достоверные сведения, что в «мире ином» кельты существуют не в качестве бесплотных душ, а вполне материально: их души получают новые тела. Об этом писал Марк Анней Лукан в поэме «Фарсалия»:

…по учению вашему тени

Не улетают от нас в приют молчаливый Эреба.

К Диту в подземный чертог: но тот же дух управляет

Телом и в мире ином; и если гласите вы правду.

Смерть посредине лежит продолжительной жизни.

Народы Северных стран в ошибке такой, должно быть.

блаженны.

Ибо несноснейший страх – страх смерти их не тревожит.

Вот и стремится солдат навстречу мечу и охотно

Гибель приемлет в бою, не щадя возвращаемой жизни.

Причем некоторые кельты, не утруждая себя путешествием за новым телом в «мир иной», получали таковое тело в привычном для них мире живых. Диодор Сицилийский писал о кельтах следующее: «У них пользуется влиянием учение Пифагора, согласно которому души людей бессмертны и некоторое время спустя они живут снова, поскольку душа их входит в другое тело». Не вполне понятно, как могли древние жители Галлии и Британии познакомиться с учением Пифагора до нашествия римлян. Александрийский историк Ипполит приводит мнение о том, что их учителем стал некто Замолксис, раб Пифагора, но эти сведения трудно счесть достоверными.

Массового характера перерождение душу кельтов не носило – к нему прибегали в том случае, если человек (или бог) не успевал завершить свои земные дела. При этом умирать было не обязательно, достаточно было превратиться в зародыш, который мог попасть в чрево будущей матери либо обычным путем, либо с питьем.

Известна история некоей Этайн, которую злобная соперница превратила в лужу воды. Однако Этайн не растерялась и возродилась сначала в виде червяка, а потом в виде красной мухи. «Была эта муха не меньше головы воина, и не сыскать было прекрасней ее на всем свете». Соперница потерпела сокрушительное поражение, ибо ее неверный муж Мидир, из‑за которого, собственно, и началось соперничество женщин, полюбил муху так, что «уж не мог полюбить ни одну женщину», а когда она улетала, «не было ему отрады ни в еде, ни в питье, ни в славной музыке». Но коварная волшебница не сдавалась и насылала на бедное насекомое новые и новые напасти. В конце концов Этайн потеряла влекущий облик мухи и в виде крохотного зародыша упала в чашу, стоявшую перед супругой героя Этара. Женщина проглотила питье, а с ним и свою будущую дочь, которая не только родилась снова в виде прекрасной девушки, но и получила прежнее имя. Что же касается злобной соперницы, то один из любивших муху мужчин отрубил ей голову и ее дальнейшая судьба не известна.

В эпическом цикле саг, посвященных Кухулину, рассказывается, как бог Луг, пожелавший получить человеческое тело и воплотиться в величайшего героя, «создал женщину, мучавшуюся родами… и принял облик мальчика, который там родился». Однако ребенок умер на рукаху своей кормилицы и приемной матери, царской сестры Дехтире. Тогда Луг предпринял вторую попытку. Он явился Дехтире во сне и сказал: «…я снова вернулся, проникнув в твое тело в виде маленького зверька, который был в питье». Но и вторая попытка не удалась: дело закончилось выкидышем, и лишь на третий раз родился Кухулин, который «всех превосходил.. в подвигах быстротой и ловкостью».

Таким образом, следует признать, что судьба кельтских душ была весьма неоднозначна, а смерти предусмотрительный кельт мог и вовсе избегнуть, если вовремя отправлялся в плавание в Страну Женщин или же попадал в питье к какой‑нибудь достойной особе.

Еще одно загробное царство жителей Северной Европы, о котором сохранилась достаточно подробная информация, – это Манала, или Туонела; туда отправлялись после смерти финны и карелы. Манала лежит на крайнем севере, ее точная локализация остается неясной, но известно, что по крайней мере в древности она граничила с Похъёлой, которую, как правило, помещают на территории нынешней Лапландии.

Похъёла была миром потусторонним, и ее иногда отождествляют с карело‑финским загробным миром, но, с точки зрения авторов настоящей книги, это не совсем так. Похъёла (она же – Сариола), при всей своей потусторонности, судя по эпосу «Калевала», населена была людьми вполне живыми. Конечно, хозяйка Похъёлы, старая Лоухи, – существо не самое симпатичное и даже в значительной мере злокозненное: она похищает солнце и месяц, ворует огонь из очагов Калевалы и посылает жениха своей дочери на опасные подвиги. Но все это еще не основание для того, чтобы считать ее мертвой. Лоухи живет с мужем и детьми, ведет обширное хозяйство, печет хлеб и, как любая живая женщина, жалуется на то, что не справляется с домашней работой. Она озабочена тем, как выдать замуж дочку, а дочь в этом вопросе ничем не отличается от жительницы обычного мира: боится, чтобы ее не выдали за старика, и выбирает молодого кузнеца Ильмаринена, после чего в Похъёле начинаются приготовления к веселой свадьбе. Лоухи, забыв на время о своих кознях, варит пиво, собственноручно готовит кушанья, ищет музыканта, «чтобы петь он мог прилично», и, наконец, приказывает созывать на свадьбу все население и потустороннего и реального миров, особо позаботившись о транспорте для слепых и хромоногих. Единственным человеком, которого Лоухи обошла приглашением, был некто Ахти, «горячий забияка», который, по словам хозяйки, «бед наделает на пире, осмеет девиц невинных». Жители Похъёлы и Калевалы дружно гуляли на свадьбе, никаких пограничных проблем, равно как и проблем с возвращением в обычный мир, у гостей не возникло.

Надо отметить, что после того, как жена Ильмаринена безвременно погибает, к матери она не возвращается. И когда неудачливый супруг снова приезжает в Похъёлу, чтобы просватать вторую дочку, новая невеста кричит ему:

За тебя не выйду замуж.

За такого негодяя!

Ты убил свою супругу.

Погубил мою сестрицу

И меня убить ты можешь…

Все это дает основание думать, что Похъёла – это все‑таки царство живых, и несмотря на то, что эти земли ассоциировались у карелов с холодом, злом и болезнями, назвать Похъёлу загробным миром можно лишь с очень большой натяжкой. Это, скорее, мир пограничный – чужой, загадочный, но вполне живой. А вот за ним, на берегах загробной реки Маналы, действительно начинается царство мертвых: Мана, Манала. или Туонела.

Туонела расположена под землей. Ильмаринен, которого посылает туда его будущая теща, говорит невесте, что он должен «опуститься в царство мертвых». Впрочем, находится оно, по‑видимому, достаточно близко к земной поверхности: авторы рун (то есть песен) «Калевалы», которые любят подробнейшим образом расписывать каждый шаг своих героев, путь из Похъёлы в Туонелу упоминают лишь вскользь. Про саму Туонелу известно, что она покрыта дремучими лесами (в которых, впрочем, есть поляны); из деревьев «Калевала» упоминает дубы и сосны. Здесь водятся медведи и волки – именно за ними посылает Лоухи жениха своей дочери. В глубоких и темных водах Маналы водятся щуки – за такой щукой, во исполнение очередного приказа тещи, отправляется Ильмаринен. По размерам загробная рыба значительно превосходит аналогичных рыб мира живых: «с топорище язычище… шириной спина в семь лодок».

Царством мертвых правит некая Калма; она, по‑видимому, вершит суд над умершими. В целом загробная участь карелов и финнов представляется достаточно бесскорбной – юноша по имени Куллерво, сирота, над которым жестоко издевалась его хозяйка, говорит ей, когда она умирает:

Под землей тебе найдется

Место славное у Калмы:

Там сильнейшие в покое.

Там могучие в дремоте.

Это дает основание думать, что даже за тяжелые преступления грешники наказывались всего лишь дремотой. Впрочем, в другой руне «Калевалы» сообщается, что женщине, которая «родную мать забыла»,

Воздадут за то у Маны.

Страшно в Туонеле отплатят.

Но как именно отплатят, руна не сообщает.

Из других народов финно‑угорской группы можно отметить марийцев, которые создали небольшое, но хорошо обустроенное загробное царство под землей. В царстве этом мирно сосуществуют христианские и языческие традиции. Души марийцев могут возрождаться до семи раз, причем каждый раз – на другой планете. Земное воплощение, как правило, бывает последним, после смерти душа в течение семи дней посещает места своих прежних жизней, а на восьмой день вступает в подземный мир. Этот мир встречает новых обитателей весьма недружелюбно: вход охраняют собаки, от которых нужно отбиваться липовой или рябиновой палкой; здесь кишат змеи, против которых помогают только прутья шиповника. Затем душа перебирается через крутые горы, обдирая ногти. Делу могут помочь запасные ногти, остриженные еще при жизни и заботливо положенные родственниками в гроб.

В конце концов покойный добирается до подземного судилища, которое возглавляет некто Киямат. Этнограф девятнадцатого века С.К. Кузнецов, изучавший нравы марийцев (тогда их называли черемисами), утверждает, что Киямат «сквозь пальцы смотрит на легкие плутни умерших, облыжно ссылающихся на свою глухоту и слепоту, и не прочь взять с прибывающей души взятку при первом же устном допросе, совершаемом с очевидным (благодаря взятке) пристрастием». Впрочем, никакая взятка не может избавить усопшего от главного испытания: он должен пройти по тонкой жердочке, висящей над пропастью. Душа грешная срывается в пропасть и падает в котел с кипящей серой и смолой, а душа праведная достигает рая, который расположен тут же, под землей. Впрочем, помимо взятки и праведности, у душ есть еще одно подспорье для преодоления пропасти: они берут с собой положенную в гроб шелковую нитку, которая, будучи прикрепленной к жердочке наподобие качелей, позволяет не переходить пропасть, а перелетать ее. Подобная же нить, протянутая из гроба до поверхности земли, служит своеобразной лестницей, по которой покойный выходит на землю, чтобы повидаться с родственниками и вкусить жертвенной пищи.

Загробный мир марийцев, хотя и находится полностью под землей, достаточно четко делится на две абсолютно разные природные зоны. Одна из них предназначена для грешников, под влиянием христиан в ней создали специальные места мучений: зловредные колдуны висят, подвешенные за язык, те, кто плевал людям в лицо, лижут раскаленные сковородки, особые злодеи кипят в смоляных котлах. Но муки эти не вечны: искупив грехи, душа отправляется в так называемое «темное место», где ей без особых мук, но и без радостей предстоит отныне обитать. Впрочем, «темное место» можно искусственно освещать, но делают это не души, а их родственники, зажигая поминальные свечи.

Покойники, которые благодаря своей праведности (или взятке, или же шелковым качелям) сумели преодолеть коварную пропасть, попадают в рай. Рай этот хотя и находится под землей, но достаточно хорошо обустроен. По уверению уже упомянутого этнографа С.К. Кузнецова, над ним «светит солнце, хотя и не столь яркое, как здесь на земле, но все‑таки поддерживающее своим светом и теплом вялую органическую жизнь загробного мира, во всем по внешности схожую с настоящей…

Души предаются здесь совершенно земным занятиям, работам, ремеслам и даже удовольствиям. У них есть там свой скот, убыль в котором пополняется приношениями родных, есть своя оседлость, словом – полное хозяйство. Ранее умершие черемисы ласково встречают нового пришельца в загробный мир. Здесь заводятся новые знакомства, возникают новые связи: парни женятся, а девушки выходят замуж. Малолетки вырастают, делаясь взрослыми. Казалось бы – все идет в загробном мире по‑земному, только другим, более размеренным и спокойным темпом; здесь, в светлом месте, нет ни ссор, ни зависти, ни драки, словом – мало разнообразия, сравнительно с землей. Но душа должна оставаться здесь навеки: ей уже не предстоит обновления, или воскресения к новой жизни, и вот она, наслаждаясь этим несколько однообразным “блаженством”, хотя и живет в “полном удовольствии”, но частенько испытывает приступы сильной тоски по всему земному…».

Впрочем, добросердечный Киямат периодически дает душам «отпуск», обычно от вечерних до утренних сумерек, и они могут навещать родных и получать от них заупокойное угощение. Существует период массовой амнистии, когда на землю отпускают даже самых закоренелых грешников, это, например, время от Страстной недели до Троицы. Интересно, что грешники, вместо того чтобы примерным поведением добиваться уменьшения срока, напротив, используют это время для разнообразных бесчинств: топчут посевы, воруют скот, провоцируют живых на семейные скандалы. Для того чтобы умилостивить покойников, живые выставляют для них угощение. Конечно, прежде всего поминают «своих» умерших, но не забывают и о безродных.

По сообщению Кузнецова, иногда – не чаще чем два‑три раза в столетие – покойные совершают массовые набеги на какую‑нибудь злополучную территорию, причиняя крупный материальный ущерб. Обычно это бывает делом рук организованной группы покойников, которые умерли очень давно, персональных жертв не получают, а общими удовлетворяться не хотят. Тогда для них устраиваются экстренные групповые поминки с богатым угощением, которое должно умилостивить бесчинствующих предков.

Иммиграция в загробное царство славян‑язычников прекратилась, судя по всему, вскоре после принятия на Руси христианства. Территории его, лежавшие достаточно далеко от «торных» дорог, вероятно, пришли в запустение, и сегодня восстановить их историю и географию представляется делом практически невозможным. Однако славяне, которые теперь, по принятии христианства, стали после смерти отправляться в рай или в ад, принесли на новое место жительства многие из тех традиций, которые приносили на «тот свет» их предки‑язычники, и это, вкупе с данными археологии, позволяет в какой‑то мере реконструировать некоторые, прежде всего этнографические, черты древнего загробного мира.

Date: 2015-11-13; view: 269; Нарушение авторских прав