Большая коричневая форель. Несколько недель Юнус безуспешно искал Тобико, и наконец его поиски увенчались успехом

Лондон, июль 1978 года

Несколько недель Юнус безуспешно искал Тобико, и наконец его поиски увенчались успехом. Увидев ее, он испытал странное чувство: смесь радости и страха. Конечно, он был счастлив, вновь обретя любимую, которую он почти отчаялся встретить. Но мучительный страх потерять ее снова омрачал его счастье. Если бы он мог, то прирос бы к ней намертво, как моллюск к коралловому рифу.

За время их разлуки Тобико изменилась, немного пополнела. Ее длинные темные волосы по-прежнему блестели, как мокрая галька, но кончики их были выкрашены в ядовито-зеленый цвет. Вместо серебряного колечка на ее нижней губе теперь посверкивал стразовый «гвоздик», а в мочку каждого уха было вдето по полдюжины крошечных алых сердечек, похожих на капли крови. Пересчитывая их, Юнус в очередной раз заметил, какие у нее маленькие очаровательные ушки.

Он напрасно пытался выяснить, где Тобико пропадала все это время и почему не оставила ему даже записки. На все расспросы она отвечала пустыми фразами вроде: «То здесь, то там. Мне нужно было сменить обстановку, зайка». К своей великой досаде, Юнус узнал, что сейчас она живет в доме Капитана, точнее, его матери. Сам Капитан тоже вернулся под родной кров, вместе с несколькими приятелями, изгнанными из старого особняка.

Мать Капитана, миссис Пауэлл, вдова, прежде была учительницей, но теперь вышла на пенсию. Неформалы, поселившиеся под ее крышей, не вызвали у нее особой симпатии, но она согласилась дать им приют, надеясь таким образом удержать дома своего единственного сына. Предоставив молодежи нижний этаж дома, сама она, вместе со своим телевизором и грелкой, перебралась в спальню наверху. Она редко покидала свою комнату, обедать и ужинать предпочитала у себя и делала вид, что не замечает ни царящего внизу хаоса, ни плавающих в воздухе клубов сладковатого травяного дыма.

Юнус, впервые оказавшись в этом доме, притулился на диване рядом с Тобико. Теперь, когда она была рядом, с губ его не сходила улыбка.

– Это временное решение, – пояснил Капитан. – Скоро мы вернемся на старое место. И снова будем все вместе.

– Мы добьемся возвращения нашего дома, – заявил Богарт, не выпуская изо рта сигареты и перебирая оставшиеся две струны на гитаре. – И уж теперь никому не удастся нас оттуда вышибить. Мы хорошо усвоили урок. А если кто-нибудь к нам сунется, получит крепкий пинок в задницу.

Среди прежних знакомых Юнуса появилось новое лицо – бритый наголо парень, на макушке которого красовался гребень, выкрашенный во все оттенки оранжевого. Его звали Багдадский Вор, потому что он не считал необходимым за что-либо платить. Книги, продукты, одежду, диски – все это он крал в супермаркетах. Однажды он утащил пару ботинок «Доктор Мартинс», спрятав их в широких рукавах своего габардинового пальто.

– Вы словно бродячие собаки, которые забрались в тихий уголок, чтобы зализать раны, – ухмыльнулся Багдадский Вор.

Юнус слушал их болтовню и радовался тому, что эти люди вновь вошли в его жизнь, которая без них была такой скучной и пресной. Богарт, заметив блаженную улыбку, застывшую на его лице, заметил:

– А малец похож на пригревшегося котенка.

– А ты служишь ему теплой мягкой корзинкой, – добавил Капитан, подмигнув Тобико.

Она рассмеялась, но слегка, чтобы не обидеть Юнуса, и сразу попыталась сменить тему.

– Что ты там бренчишь? – спросила она у Богарта, по-прежнему пощипывавшего струны гитары.

– О, я написал песню. О том дне, когда нас изгнали из дома. О нашем Кровавом воскресенье. Но это было во вторник. Поэтому песню я назвал «Кровавый вторник».

И Богарт, не заставляя себя упрашивать, запел. Мелодия отличалась крайней примитивностью, слова были ей под стать:

Я дошел до края, я в печали,

Словно камень, я закатился в дыру,

В дыру, дыру, дыру, дыру.

Он настал, этот черный день,

Кровавый вторник, самый худший из дней.

Восстанем против системы! У системы нет души!

Нет души, души, души, души!

Игги Поп, в афганском жилете и желто-коричневой коротенькой футболке, едва прикрывавшей соски, заткнул уши руками.

– Умоляю, заткни глотку! – простонал он.

– Что? – спросил Богарт, оборвав свои завывания.

– Дерьмовая песня, парень, – заявил Игги Поп.

– К тому же нас вышибли из дома не во вторник, а в среду, – добавила Тобико.

– Фиг тебе, в среду! – нахмурился Богарт. – Это было во вторник.

Юнус наблюдал за перепалкой, которая одновременно и забавляла, и пугала его. Он знал, как легко его друзья переходят от безобидного трепа к бурным ссорам со взаимными оскорблениями, проклятиями, хлопаньем дверями и битьем посуды.

– Что вы можете помнить? У вас мозги давно протухли, – проворчал Богарт. Он повернулся к Тобико: – Ты не помнишь, что ела сегодня на завтрак, а туда же, лезешь меня поправлять.

– Давайте спросим Юнуса, – предложила Тобико. – Он – независимый свидетель.

– Если он независимый свидетель, то я – английская королева, – ухмыльнулся Капитан. – Чтобы к тебе подмазаться, он подтвердит, что снег черный.

Щеки у Юнуса пылали, однако он изо всех сил притворялся равнодушным. Надо было что-то сказать, отпустить какое-нибудь прикольное замечание, которое утихомирило бы страсти. Не придумав ничего лучше, он заявил:

– Я хочу сделать себе татушку.

– Вау! Вот это круто! – расхохотался Богарт.

– Хочешь – сделаем, – кивнул Игги Поп. – Нет проблем. Я лучший тату-художник в этом городе.

– Малыш, а это не расстроит твою маму? – обеспокоенно спросила Тобико.

Разумеется, Юнус об этом подумал.

– Если сделать тату где-нибудь на спине, она ничего не увидит, – сказал он.

– Сообразительный парнишка, – усмехнулся Багдадский Вор.

– Пойду принесу инструменты, – сказал Игги Поп, потирая руки.

– А мне надо пописать, – пробормотал Юнус.

Поднявшись наверх, он увидел по обеим сторонам коридора две двери. После короткого замешательства Юнус открыл левую и, к своему великому удивлению, увидел пожилую леди в розовой ночной рубашке, сидевшую в постели. Она ела печенье «Ритц» и смотрела по телевизору очередной эпизод шоу «Южный берег». Прическа ее походила на воронье гнездо, на щеках чернели разводы туши. Должно быть, она плакала. В общем, она здорово походила на чокнутую.

– Извините, мэм.

Юнус уже собирался закрыть дверь, когда женщина, не отрываясь от экрана, спросила:

– Они что, и тебя втянули в свою шайку?

Юнус замер, не уверенный, что слова обращены к нему.

– Простите?

– Я спрашиваю, ты тоже с ними? – повторила пожилая леди. – Ты что, самый юный панк в Англии?

– Нет, – обеспокоенно прошептал Юнус.

– Это хорошо, – кивнула леди, по-прежнему глядя на экран телевизора. – Я работала с детьми всю свою жизнь. А собственному сыну ничем не могу помочь.

Всмотревшись повнимательнее в лицо женщины, Юнус догадался, что перед ним миссис Пауэлл. Она была не только матерью Капитана, но и учительницей его старшей сестры. Именно она уговорила родителей отдать Эсму в хорошую школу. Теперь он увидел, как похожи мать и сын: у миссис Пауэлл тоже высокий лоб, длинный нос с круглым кончиком, широко поставленные темно-серые глаза.

– В твоем возрасте мой сын был чудесным мальчиком, – продолжала она. – Все дети милые, пока маленькие. А когда они вырастают, выясняется, что они тебя ненавидят.

Миссис Пауэлл наконец отвернулась от экрана и вперила взгляд в Юнуса. Под глазами у нее набухли темные мешки. Можно было подумать, что она хронически недосыпает.

– Как ты называешь свою мать, дорогой?

– Я… я зову ее «мама», – с запинкой ответил Юнус.

– О, тогда ей очень повезло. Мой сын называет меня винтиком системы. Или прислужницей буржуазии. – Она тяжело вздохнула. – Как ты считаешь, он прав?

– Нет, что вы! – яростно затряс головой Юнус.

Он вспомнил, что когда-то обещал Тобико никогда не становиться винтиком системы. Но дать стрекача он не мог.

– Я думаю, вы очень красивая, миссис Пауэлл. Только вам надо чаще бывать на воздухе.

Она удивленно уставилась на него и расхохоталась. Смех был невеселый, хриплый, но, когда она вновь посмотрела на мальчика, в глазах ее блестели живые искорки.

– Это самый очаровательный комплимент, который я когда-либо получала.

– Спасибо, мэм.

Когда Юнус вернулся вниз, Тобико сидела у окна и наблюдала за птичкой, скакавшей по дорожке сада. В ярком солнечном свете перья пичуги отливали всеми цветами радуги. На столике стояли две чашки горячего шоколада.

– Можно мне кое о чем спросить? – сказал Юнус, прихлебывая шоколад.

– Конечно, зайка.

– Это насчет секретов, – волнуясь, начал Юнус. – Моя сестра говорит, секреты нельзя доверять никому. Даже тростнику.

Тобико с любопытством взглянула на него:

– Никак не пойму, о чем ты.

– Ну, видишь… Представь, есть один человек, которого ты любишь. И у этого человека есть секрет… А ты его нечаянно узнал. Как думаешь, мне сказать ей об этом или лучше молчать?

– Вау, это сложный вопрос. Наверное, лучше все же молчать.

С этими словами Тобико опустила голову ему на плечо – осторожно, лишь слегка касаясь. Сердце Юнуса заколотилось где-то в горле. Больше всего на свете он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Но вскоре вернулись Капитан и остальные. С иглами и рисунками для татуировок.

– Ну, приступим, – изрек Игги Поп. – Сразу предупреждаю, будет больно. Но не очень. Готов?

Юнус кивнул, прикусив губу.

– Какую татушку ты хочешь? Какое-нибудь слово или, может, лозунг? Или картинку?

– Можешь выколоть мне кита? – спросил Юнус. – Вроде того, что когда-то проглотил пророка Иону.

То, что получилось в результате, больше походило на большую коричневую форель – рыбу, в которую в незапамятные времена, в канувшем в небытие мире, хотела превратиться бабушка Нази.

Date: 2015-11-13; view: 263; Нарушение авторских прав