Федор Достоевский

«Просил зубы вымыть, завел часы, причесался, зачем я не в эту сторону… „Ты спишь? – „Нет, до свидания, я тебя люблю. – И я также“… «Какая мучительно длинная ночь, только теперь я понял, что еще кровотеченье, и я могу умереть…“.

Черновая запись последних слов Достоевского (с такой пунктуацией), сделанная Анной Григорьевной Сниткиной, в замужестве Достоевской.

Позже запись в дневнике: «Дети и я стояли на коленях у его изголовья и плакали, изо всех сил удерживаясь от громких рыданий, так как доктор предупредил, что последнее чувство человека, это слух, и всякое нарушение тишины может замедлить агонию и продлить страдания умирающего».

Было 8 часов 38 минут 28 января 1881 года, когда Достоевского не стало.

* * *

Он умирал дважды. Первый раз это был расстрел. После восьмимесячного пребывания в одиночке Петропавловского равелина 28‑летнему политическому заключенному, стоящему на эшафоте, зачитали приговор: «Отставного инженер‑поручика Достоевского за недонесение о распространении… преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева лишить… чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием…».

Белинский, больной чахоткой, автор знаменитого письма к Гоголю, к тому времени умер, Григорьев в крепости сошел с ума.

Уже случилось то, что стало легендой русской литературы: когда Некрасов и Григорович читали ночь напролет повесть «Белые ночи» и в четыре утра пришли обнять 24‑летнего автора, а Белинскому повесть передали со словами: «Новый Гоголь явился!». И вот этого «нового Гоголя», утопического социалиста по взглядам, участника тайного революционного общества, должны казнить.

Русский философ Григорий Померанц о нем скажет: «До “Записок из подполья” был талантливый национальный писатель, после – один из первой десятки гениев мировой литературы».

«Записки из подполья», как и «Записки из Мертвого дома» и «Униженные и оскорбленные», написаны после каторги, куда отправят Достоевского прямо с эшафота, – царь придумает такой спектакль, чтобы жертве объявили о замене смертной казни каторжными работами в последнюю минуту.

Устный рассказ Достоевского, записанный его современницей: «Не верил, не понимал, пока не увидел креста… Священник… Мы отказались исповедоваться, но крест поцеловали… Не могли же они шутить даже с крестом!.. Не могли играть такую трагикомедию… Это я совершенно ясно сознавал… Смерть неминуема».

Друзья, стоявшие вокруг эшафота, рассказывают, что он, нервный, измученный многомесячным тюремным заключением, в эту минуту сохранял спокойствие и достоинство.

«Я стоял шестым, вызывали по трое, следовательно, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты», – свидетельство Достоевского.

Из воспоминаний очевидца: «отдано было приказание “колпаки надвинуть на глаза”… Раздалась команда – и вслед за тем группа солдат – их было человек шестнадцать, – стоявших у самого эшафота, по команде направила ружья к прицелу на Петрашевского, Спешнева и Момбелли…»

Запись Достоевского 22 декабря 1849 года: «Ведь был же я сегодня у смерти, три четверти часа прожил с этой мыслью, был у последнего мгновения и теперь еще раз живу… Жизнь – дар, жизнь – счастье, каждая минута могла быть веком счастья…»

* * *

Перерождение Достоевского, случившееся в результате этого фантастического переживания, с добавком того, что узнал среди несчастных сидельцев каторжной тюрьмы, отвратило от любого насилия, обратило в глубокую веру и дало миру гения.

Его годы и прежде протекали тяжко. Был подвержен падучей болезни – эпилепсии. Когда случались эпилептические припадки – как бы и тогда умирал, теряя сознание. Говорили, что в детстве видел, как отец, жестокий человек, убил крепостного, – будто бы с тех пор начались припадки. Этот мотив возьмет в роман «Братья Карамазовы».

Все мотивы брал из месива жизни, откликаясь горячо и страстно на любые проявления человеческие, на скорби людские.

Зная, что такое быть между жизнью и смертью, писал не чернилами, а кровью.

Встретившись с самым низким и самым высоким, самым грешным и самым святым, узнав убийц и честолюбцев, для которых нет никаких моральных запретов, угадав, к чему приводит возвеличивание себя и отсутствие сострадания к другим, заглянув в бездны человеческого духа, за пятнадцать лет истового литературного труда создал шедевры: «Преступление и наказание», «Игрок», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы», «Дневник писателя» с 1873‑го по 1881‑й.

Роман или повесть всегда торопился закончить к сроку: литература представляла собой не баловство, а средство прожить себе и семье.

Семья – в разные годы – разная.

* * *

Его дочь от последнего брака, Любовь Федоровна Достоевская, ставши взрослой, проницательно заметит, что годы, которые другие молодые люди естественно отдают любовным утехам, Федор Михайлович провел на каторжном поселении, где было не до утех – оттого его неопытность в любовных делах, оттого страстность, с какой погрузился в любовь, когда освободился с каторги, когда жизнь открылась ему заново, заиграв всеми мыслимыми и немыслимыми красками. «…он стал мужчиной и хотел любить», – заключает она.

Ему 34. Из политкаторжан он переведен в рядовые солдаты и служит в Семипалатинске, где Бог посылает, по его словам, «знакомство одного семейства»: мужа и жену Исаевых. Александр Иванович Исаев беден, болен чахоткой, пьет. «Но не он привлекал меня к себе, – признается Достоевский, – а жена его, Марья Дмитриевна. Эта дама еще молодая, 28 лет, хорошенькая, очень образованная, очень умная, добра, мила, грациозна, с превосходным, великодушным сердцем…»

Характеристика, сделанная впоследствии его ревнивой дочерью, прямо противоположна: «Но какую ужасную женщину послала судьба моему отцу!»

Маша Исаева, первая любовь Достоевского, – красивая блондинка, натура поэтическая и экзальтированная, также с признаками зловещего чахоточного румянца на бледном челе.

«Конечно, моя любовь к ней была скрытая и безнадежная», – печалится Достоевский.

Ее мужа переводят на службу за 500 верст от Семипалатинска. Неизбежность разлуки ввергает Достоевского в отчаяние: он не может сдержать слез. «Я потерял то, что составляло для меня все». И еще сильнее: «С мая месяца, когда я расстался с ней, моя жизнь была ад».

Но Исаев умирает от чахотки, и Марья Дмитриевна свободна. «Она дала мне слово быть женой моей!» – счастливо восклицает Достоевский. И – начинается какая‑то тягомотина: двусмыслица, затруднения, невозможность соединиться. Образчик переживаний нашего героя, как всегда, запредельно пылкий и запредельно нервический: «Никогда в жизни я не выносил такого отчаяния… сердце сосет тоска смертельная, ночью сны, вскрикивания, горловые спазмы душат меня, слезы то запрутся упорно, то хлынут ручьем… Любовь в мои лета не блажь, она продолжается два года, слышите, два года… Я погибну, если потеряю своего ангела: или с ума сойду, или в Иртыш!»

Он не погиб. Они свиделись.

«Она плакала, целовала мои руки, но она любит другого».

Другой – 24‑летний учитель уездной школы Николай Борисович Вергунов, почти нищий. «С ним я сошелся: он плакал у меня, но он только и умеет плакать!» – пишет Федор Михайлович. Сплошные слезы со всех сторон, потоки слез. Достоевский ищет учителю место, продолжая страдать по Марье Дмитриевне – сюжет из самого Достоевского. «Люблю ее до безумия, более прежнего… Я ни об чем более не думаю. Только бы видеть ее, только бы слышать! Я несчастный сумасшедший! Любовь в таком виде есть болезнь…»

* * *

Они обвенчаются. Маша и Достоевский.

«Ночь накануне свадьбы Марья Дмитриевна провела у своего любовника, ничтожного домашнего учителя», – доносит истории не бывшая ничему свидетельницей Любовь Федоровна Достоевская.

Сразу же у Достоевского случится припадок падучей, до смерти перепугавший жену: потеря сознания, судороги лица, рук и ног, пена у рта. Событие сокрушит его «и телесно и нравственно», по его словам. Доктора уверяли, что это просто нервные припадки, они пройдут с переменой образа жизни. «Если б я наверно знал, что у меня настоящая падучая, я бы не женился», – пишет Достоевский брату. Впрочем то, в чем он признавался другу, звучит несколько иначе. «На несколько мгновений, говорил он, я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире, и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь».

Счастье Достоевского коротко.

Он не верит в Машину любовь и, возможно, не без оснований.

Он ревнует ее к несчастному юноше‑учителю, связь с которым, похоже, длится.

Чахотка Маши сопровождается психическим нездоровьем. Но и у Достоевского характер – не подарок. О нем рассказывают, что «в разговоре своем он был порывист, капризен, легко раздражался, начинал кричать, словом, нервен был донельзя».

Ей плохо в Петербурге, где они теперь живут, она едет в Тверь, он навещает ее время от времени. Их отношения делаются мучительны.

* * *

В журнале «Время» публикуются «Записки из Мертвого дома», чья «небрежная страница», по слову Толстого, «стоит целых томов теперешних писателей». Успех этой вещи делает Достоевского необыкновенно популярным у молодежи и студентов. Среди них – эгоцентричная, капризная красавица 23‑х лет, с коротко стрижеными волосами, появляющаяся везде одна, в костюме, похожим на мужской. Аполлинария Суслова, эмансипе, начинающая писательница, она отправляет 41‑летней знаменитости письмо с объяснением в любви.

Комментарий дочери Любови Федоровны: «Сердце его было разбито предательством жены… Он знал, что врачи отказались от Марьи Дмитриевны и через несколько месяцев он сможет жениться на Полине. У него не было сил ждать и отказываться от этой молодой любви…»

Роман начинается в Петербурге и должен продолжиться во Франции, куда Полина, она же Аполлинария, уезжает раньше, ожидая там Достоевского. Однако когда он появляется в Париже, она уже безумно увлечена другим, то ли французом, то ли испанцем. Его имя Себастьян, он молод и он ее не любит. «Ты как‑то говорил, – пишет она Достоевскому, – что я не скоро могу отдать свое сердце. Я его отдала в неделю по первому призыву, без борьбы, без уверенности, почти без надежды, что меня любят».

Реакция Достоевского – ее пером: «Когда мы вошли в его комнату, он упал к моим ногам и, сжимая, обняв с рыданием, мои колени, громко зарыдал:

– Я потерял тебя, я это знал!..»

И он же облегчает по мере сил ее страдания: «Мне стало легче, когда я с ним поговорила. Он понимает меня».

«Наслаждение отчаяния» – его формула. Более того: «но в отчаянии‑то и бывают самые жгучие наслаждения».

Она уйдет – и вернется. Они поселятся в Висбадене, где он предастся своей страсти – игре в рулетку, просаживая даже те средства, что посылал больной законной жене, а затем – просил прислать обратно.

Жена умрет, почти помешавшись перед смертью. «Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей?» – из его записной книжки в ночь ее смерти.

Сестре Сусловой Достоевский напишет об Аполлинарии: «Я люблю ее еще до сих пор, очень люблю, но я уже не хотел бы любить ее. Она не стоит такой любви».

За год до смерти Достоевского Суслова выйдет замуж за Василия Васильевича Розанова, младше нее на 20 лет. А спустя шесть лет покинет его, влюбившись в еще более молодого человека…

* * *

Две девушки войдут в его жизнь: Анна Корвин‑Круковская и ее сестра, будущая Софья Ковалевская. В него влюблена 14‑летняя Софья, он видит своею женой 19‑летнюю Анну, белокурую, с длинной косой и сине‑зеленым цветом глаз. Начинается опять с переписки. Отец, строгих правил генерал, разрешает дочери познакомиться с писателем, наказав жене ни в коем случае не оставлять их вдвоем: «Достоевский – человек не нашего общества». И все‑таки Достоевский просит руки Анны. Анна соглашается, а затем берет свое слово обратно.

«Из всего запаса моих сил и энергии, – жалуется Достоевский в письме другу, – осталось у меня в душе что‑то тревожное и смутное… А между тем все мне кажется, что я только что собираюсь жить…»

Он делает новое предложение 22‑летней Марии Иванчиной‑Писаревой, подруге своей племянницы, и тоже получает отказ.

* * *

Стенографистка Неточка Сниткина, преданная и самоотверженная, станет наградой Достоевскому за все предшествовавшие терзания. «Она девочка настойчивая, живая, пылкого темперамента. Она некрасива; особенно портил серый цвет лица; движения ее неловкие, почти неуклюжие; хороши одни серые глаза: умные, лучистые», – описывает ее подруга. И добавляет: «Много в ней было также и истерического».

Достоевский диктовал ей «Игрока», в перерывах рассказывая о себе, о том, как стоял на эшафоте, и все с такой откровенностью, что девушка поражена и заворожена – у него репутация закрытого человека. Она младше него на 25 лет.

Он еще успел написать Аполлинарии Сусловой, с которой не порывал: «Стенографистка моя… молодая и довольно пригожая девушка… Работа у нас пошла превосходно».

Диктовка «Игрока» кончена, впереди диктовка начатого «Преступления и наказания».

Следует весьма причудливое объяснение в любви. Он выдумывает, что хочет якобы посоветоваться с ней по одному сюжету, поскольку затрудняется с финалом. Сюжет – о художнике, его одиночестве, потребности любить и встрече с девушкой. «Представьте, что этот художник – я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что бы вы мне ответили?» Это – ее версия.

Версия – его: «При конце романа я заметил, что стенографистка моя меня искренно любит…»

Так или иначе, она с радостью принимает его предложение. Церковь, хор певчих, множество нарядных гостей, священник совершает обряд венчания. Оба счастливы.

Из‑за отсутствия денег они не могут позволить себе свадебного путешествия. Тем более, что на Достоевском – большая родня, которую он вынужден кормить. В то же время по состоянию здоровья писателю предписаны заграничные курорты. Молодая жена решается на отважный шаг: закладывает свое приданое – серебро, фарфор, хрусталь, шкафы и кресла. Теперь у них есть возможность отправиться за границу.

В Германии, где они живут, получено письмо от Аполлинарии Сусловой. И тут обнаруживается ревнивый характер Анны Григорьевны. Она разрешает себе прочесть чужое письмо. «Мне было холодно, я дрожала и даже плакала. Я боялась, чтобы старая привязанность не возобновилась и чтобы его любовь ко мне не прошла. Господи, не посылай мне такого несчастья!..»

Такого несчастья Господь не послал. Послал другое. Достоевский – игрок, и с этим ничего нельзя поделать. Он будет утолять свою несчастную страсть снова и снова, вставать перед женою на колени, каясь и моля простить за то, что опять спустил все деньги, она плачет, она любит его и все прощает, он обещает покончить с игрой и не может, проигрываясь до копейки.

«…ясный свет мой, солнце мое, люблю тебя!». Его признания искупают все.

* * *

Она родит ему троих детей.

Первая девочка Соня умрет в раннем младенчестве.

Последнего мальчика Алешу эпилептический припадок унесет в трехлетнем возрасте.

Останется единственная дочь Люба.

Постоянное безденежье, постоянное напряжение, сильные эмоциональные переживания счастья и несчастья – условия его ни на кого не похожего, бесстрашного, глубокого и пророческого письма.

* * *

В пророческих «Бесах» – предсказание, что произойдет с человеком и обществом, пошедшими по пути режимного устрашения и лжи. Назовут путь социалистическим, а выйдет казарменный социализм.

В своей триумфальной «пушкинской» речи в заседании Общества любителей русской словесности 8 июня 1880 года поименует Пушкина пророческим явлением русского духа. А закончит так: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот теперь мы без него эту тайну разгадываем».

Во всякой великой жизни – великая тайна.

Нам и нашим потомкам бесконечно разгадывать некоторую великую тайну Достоевского.

Похоронная процессия заполнит весь Невский проспект в Петербурге, а безвестный читатель из Новгородской губернии, не ведая этого, только еще садится за письмо к любимому писателю: «Посылаю Вам привет искренний, глубокий, русский, простой и задушевный… Пушкин да Вы. В первой паре, рядком, история русская вас поместит…».

Поместила.

Адресат письма не прочел.

…Перед смертью Достоевский попросил Анну Григорьевну дать ему Евангелие. У него была такая привычка: в минуты роковые гадать по Святой книге. Сам открыл. Она прочла на той странице, где открылось: «Иоанн же удерживал Его и говорил: Мне надобно креститься от Тебя и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит нам исполнить великую правду».

«Ты слышишь – “не удерживай” – значит я умру», – сказал Достоевский жене.

Она не могла удержать слез.

Она была с ним до последнего его вздоха.

Date: 2015-11-13; view: 368; Нарушение авторских прав