Кнут без пряника

Еще в 1927 году о форсированной коллективизации никто не говорил. Предполагалось, что кооперация деревни будет проводиться чисто экономическими методами, сугубо добровольно, в течение 10–15 лет. Однако оставались две проблемы. Первая – идея перевести страну через пропасть мелкими шажочками по тоненькой жердочке – все‑таки вызывала некоторые сомнения. Тем более, существующие совхозы и колхозы даже на жердочку не тянули – скорее на ниточку. Пока ниточка будет утолщаться до веревочки, по веревочке перетягивать жердочки и пр. – как бы население в ожидании переправы на том берегу не перемерло. Ситуация‑то ухудшалась с каждым годом.

Вторая проблема – противники реформы ведь на бережку тихонько сидеть не станут. Уже «хлебная стачка» 1927 года показала, что торговая мафия намерена дать бой государству на главном направлении – продовольственном. Силы вокруг продовольственного рынка схлестнулись если не равные, то сравнимые, и ясно было, что ждет нас не легкий бой, а тяжелая битва, причем ежегодно.

Известно, что действия правительства при коллективизации обошлись стране в несколько сот тысяч, а с учетом всех последствий – несколько миллионов жизней. Кто‑нибудь подсчитывал, хотя бы гипотетически, во сколько обошлось бы бездействие?

Тем и отличается реальное правительство от «совести народной» – коей сама себя назначила интеллигенция – что оно обязано просчитывать оба варианта, а не полагать, что если ничего не делать, то все как‑нибудь само устроится. Оно ведь не занимается отвлеченными теориями, сидя на мягком диване, – оно реально стоит у руля огромной страны, доведенной прежними, вполне безупречными властями до состояния издыхающей скотины.

Но, кроме тактических соображений, срочного, в течение нескольких лет, решения аграрного вопроса требовала от правительства и стратегия развития государства.

О том, что экономическое отставание России достигло критической точки, за которой она не сможет отстоять свою государственную независимость, еще в сентябре 1917 года писал Ленин: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их экономически… Так поставлен вопрос историей»[141].

Ленинский тезис повторил Сталин на Ноябрьском Пленуме ЦК 1928 года: «Мы догнали и перегнали передовые капиталистические страны в смысле становления нового политического строя… Нужно еще догнать и перегнать эти страны в технико‑экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут».

Немного освоившись в небывалом еще мире социалистической, плановой экономики, большевики начали реализацию того экономического чуда, которое потом скромно назовут индустриализацией. Они бы, может статься, еще немножко потянули, еще поучились управлять государством, но время поджимало. Катастрофически старели основные фонды промышленности – с одной стороны. С другой – мировое сообщество оправилось от прошлой войны и недвусмысленно давало понять, что не намерено терпеть под боком огромную «ничью» землю, не охваченную сакральным для западного мира правом частной собственности. Да и кусочек‑то хорош – сла‑адкий! Земля, лес, недра, дешевейшая рабочая сила…

Чтобы защитить страну, нужно было срочно создавать промышленность, причем такую, чтобы выстоять, как минимум, против всей Европы. А для этого надо что‑то сделать с аграрным сектором. И об этом тоже говорил Сталин:

«Характерная черта нынешнего состояния народного хозяйства заключается в том, что мы имеем перед собой чрезмерное отставание темпа развития зернового хозяйства от темпа развития индустрии, как факт, при колоссальном росте спроса на хлеб со стороны растущих городов и промышленных пунктов. При этом задача состоит не в том, чтобы снизить темп развития индустрии до уровня развития зернового хозяйства (это перепутало бы все и повернуло развитие вспять), а в том, чтобы подогнать развитие зернового хозяйства к темпу развития индустрии и поднять темп развития зернового хозяйства до уровня, обеспечивающего быстрое продвижение вперед всего народного хозяйства, и промышленности, и земледелия».

Поскольку темп роста зернового хозяйства был близок к нулю, ясно, что подгонять темпы под ноль никто не собирался. Если прежнее, экстенсивное развитие промышленности в нескольких крупных городах еще кое‑как сочеталось с темпами роста аграрного сектора, то ежу ясно, что с индустриальной экономикой положение на селе не сочетается никак. С этим никто особо не спорил, но вот касательно путей выхода из кризиса и особенно сроков возникали разногласия.

И, наконец, в 1929 году произошло еще одно событие, о влиянии которого на советские дела как‑то не очень задумываются. А именно – стартовала Великая депрессия. Формально считается, что она началась в сентябре 1929 года, но предвестники появились, как минимум, за полгода до того. В советском правительстве сидели экономисты не из последних, и они прекрасно понимали, какой уникальный шанс дает стране западный экономический кризис. Можно будет за гроши купить такие разработки, оборудование, технологии, какие в другой ситуации нам не продали бы ни за какие деньги. Сроки индустриализации в такой обстановке сокращались, но, соответственно, сокращались и сроки аграрной реформы – иначе экономику просто разорвет. В 1930 году Сталин сказал: у Советского Союза есть десять лет. Как показала история, он угадал с точностью до года.

На июльском пленуме ЦК 1928 года Сталин снова, в который уже раз, повторил, каким власти Советского Союза видят пути решения аграрного вопроса.

«Выходов у нас три, как говорят об этом резолюции Политбюро. Выход состоит в том, чтобы по возможности поднять производительность мелкого и среднего крестьянского хозяйства, заменить соху плугом, дать машину мелкого и среднего типа, дать удобрение, снабдить семенами, дать агрономическую помощь, кооперировать крестьянство… наконец, давать им напрокат крупные машины через прокатные пункты. Неправы товарищи, утверждающие, что мелкое крестьянское хозяйство исчерпало возможности своего развития и что, стало быть, не стоит дальше помогать ему. Возможностей развития имеется у индивидуального крестьянского хозяйства еще немало. Надо только уметь помогать ему реализовать эти возможности …

Выход состоит, далее, в том, чтобы помочь бедноте и середнякам объединять постепенно свои разрозненные мелкие хозяйства в крупные коллективные хозяйства на базе новой техники и коллективного труда, как более выгодные и товарные… В этом основа решения проблемы …

Выход состоит, наконец, в том, чтобы укрепить старые совхозы и поднять новые, крупные совхозы, как наиболее рентабельные и товарные хозяйственные единицы.

Таковы три основные задачи, выполнение которых дает нам возможность разрешить зерновую проблему и ликвидировать, таким образом, самую основу наших затруднений на хлебном фронте.

Особенность текущего момента состоит в том, что первая задача по поднятию индивидуального крестьянского хозяйства, являющаяся все еще главной задачей нашей работы, стала уже недостаточной для разрешения зерновой проблемы.

Особенность текущего момента состоит в том, чтобы первую задачу дополнить практически двумя новыми задачами по поднятию колхозов и поднятию совхозов.

Без сочетания этих задач, без настойчивой работы по всем этим трем каналам невозможно разрешить зерновую проблему ни в смысле снабжения страны товарным хлебом, ни в смысле преобразования всего нашего народного хозяйства на началах социализма».

Программа прекрасная, кто же спорит! Вопрос лишь в пропорциях, акцентах и сроках. Именно в них – трагическое противоречие советской аграрной реформы.

Экономические методы требовали постепенности и добровольности кооперирования крестьян. Но чем постепенней и чем добровольней будет проходить коллективизация, тем больше горя и бедствий обрушится на голову все тех же крестьян – и напрямую, поскольку ясно было, что «хлебная война» не ограничится одним годом, и из‑за задержки индустриализации, и по причине продолжения этой нечеловеческой жизни. Если вообще кулаки позволят эту реформу провести.

Насильственное кооперирование будет, конечно же, благотворным – но, как всякое насилие, чревато жертвами. Если бы правительство имело нормальный, выученный и управляемый аппарат на местах, то еще можно было бы рискнуть – но проводить реформу приходилось, опираясь в основном на местных партийных активистов: двадцать лет, бедняцкое происхождение и твердое намерение с помощью нагана и такой‑то матери построить коммунизм за одну пятилетку. Опасения, что реформа сорвется в беспредел, тут излишни – можно с гарантией в 200 процентов утверждать, что она вся будет беспредельной, эта реформа.

Ну, а что делать‑то? Есть еще какой‑нибудь вариант? Да? И какой?