Глава 21. Коротышка Джонс еще раз глубоко затянулся сигаретой и отшвырнул ее в темноту

Коротышка Джонс еще раз глубоко затянулся сигаретой и отшвырнул ее в темноту. Он снял старый пропотевший стетсон, тщательно пригладил короткие каштановые волосы, вытащил из‑под рубахи серебряный свисток на цепочке и пошел в госпиталь Солт‑Лейк‑Сити.

Он открыл тяжелую двустворчатую дверь, вошел в широкий тихий коридор. В нише стены, за небольшим письменным столом сидела бледная, но приятная женщина, почти такая же тощая, как Коротышка. Или лучше сказать – тоненькая. Она посмотрела на Коротышку, который хотел было тихонько пройти мимо нее.

– Эй, погодите… постойте‑ка! – окликнула она и, поднявшись, спросила: – Куда это вы вздумали пробраться, ковбой?

Коротышка остановился, робко улыбнулся сиделке и сказал:

– Да вот думал навестить одного старого друга.

– Мне очень жаль, сэр, но в такой час посетители не допускаются, – сказала сестра Митчелл, отодвигая стул и выходя из‑за стола. – Бог мой, да вы хоть понимаете, что уже почти полночь? Боюсь, вам придется вернуться утром, в часы, отведенные для посещений.

– К утру его может и не быть уже здесь, – сказал Коротышка, нервно крутя в руках шляпу и переминаясь с ноги на ногу. – Мне нужно увидеть его сейчас.

– Но если вы уверены, что утром его выпишут, то зачем…

– Мэм, я не говорил, что его выпишут. – Коротышка посмотрел прямо в светлые глаза женщины.

– Ох… – Сестра понимающе кивнула. Ее пронзительный голос смягчился. – И к кому же вы пришли?

– Его зовут Древний Глаз. Это старый индеец‑ют, он…

– Да, я знаю этого пациента. Он поступил к нам вчера утром, так? – Она машинально посмотрела вдоль длинного коридора, в сторону палаты Древнего Глаза. – Бедный старик все еще без сознания… – Она покачала головой. – Он не поймет, что вы рядом.

Продолжая вертеть стетсон, Коротышка спросил:

– Откуда вам знать, что не поймет?

– Ну потому что… доктор сказал… пациент откликается на… – Сестра Митчелл умолкла, осторожно огляделась по сторонам и прошептала: – Думаю, не будет вреда в том, что вы повидаете своего друга. Но позвольте предупредить вас: если вы задержитесь после полуночи, то сильно рискуете. – Она снова огляделась, шагнула к Коротышке и прошептала, приложив ладонь к губам: – В полночь заступит на дежурство сестра Спенсер. – И она выразительно подняла брови.

Коротышка робко улыбнулся и поблагодарил симпатичную сестру Митчелл за предупреждение. Остановившись перед палатой Древнего Глаза, он робко вздохнул и вошел.

Маленькая лампа стояла на столике в дальнем конце комнаты. Ее слабые лучи отбрасывали на белые стены и потолок зловещие тени; тени падали и на человека, лежащего в кровати. Он выглядел неживым.

Бросив стетсон на неуютно выглядевший стул с высокой прямой спинкой, Коротышка подошел к больному другу. Широкое, некрасивое лицо Древнего Глаза было таким пепельно‑серым и вытянувшимся, что его с трудом можно было узнать. Белые как снег волосы, влажные и запутанные, разметались по подушке, а массивное тело, казалось, съежилось и стало совсем маленьким.

Коротышка грустно оглядел большие руки, теперь неподвижно лежащие поверх простыни, руки, когда‑то крепкие, с твердыми мускулами, которыми Древний Глаз немало гордился в свое время. Теперь это были слабые, бесполезные руки беспомощного старого человека, покрытые морщинками и темными старческими пятнами.

Глубокая печаль охватила Коротышку; он осторожно приподнял одну и крепко сжал в своих ладонях. И, тяжело сглотнув, заговорил с лежащим без сознания человеком:

– Древний Глаз, дружище, это я, Коротышка. Я пришел, как только смог. – Говоря, он не отрывал глаз от лица индейца. – Я так полагаю, тебе хочется знать, как там у нас идут дела, верно? – Коротышка снова сглотнул. – Ну, я врать не стану, сразу скажу, что сборы у нас большие, но…

Тощий главный конюх стоял возле постели умирающего индейца и посвящал его в дела труппы. Коротышка рассказал Древнему Глазу, как прошли парад и первое представление в Солт‑Лейк‑Сити, все вовремя и по плану. Рассказал, что полковник хотел отменить гастроли вообще, но миссис Бакхэннан убедила его, сказав, что нельзя разочаровывать поклонников.

Конюх стоял в ночной тишине и говорил с ничего не сознающим индейцем об обычных делах, о ежедневных заботах – вроде того, кто выигрывает в шахматы, кто из «Отчаянных объездчиков» больше всего денег выиграл в пинг‑понг, которым все увлекались и играли в перерывах между представлениями. Рассказал последнюю сплетню о красивом мексиканце‑вакеро Арто, который ухаживает за малышкой Сью Лающая Собака, хорошенькой дочерью старого Билла Лающая Собака.

Коротышка говорил и говорил, обо всем и ни о чем. Коротышка Джонс понятия не имел, слышит ли его старый ют, но на всякий случай рассуждал лишь о вещах приятных и веселых. Он рассказал, что Кэт Техаска на вечернем представлении подстрелила все пятьдесят из пятидесяти запущенных в воздух стеклянных шаров. Сказал, что она выглядела невероятно симпатичной на арене, в свете прожекторов, с ее каштановыми кудряшками и румяными щеками. Коротышка улыбнулся и признался, что почувствовал отчаянное искушение подойти к ней и поцеловать прямо в смеющиеся губы.

– Конечно, я этого не сделал, – пояснил Коротышка обращаясь к Древнему Глазу. – Кэт просто взбесилась бы, если бы я только попробовал! – Он усмехнулся, покачал головой и полез в нагрудный карман за сигаретой. – Что за женщина! Что за женщина!

Коротышка сбросил свою шляпу со стула и сел. И просидел так всю ночь, глядя на своего старого друга, куря сигарету за сигаретой и с любовью вспоминая все те годы, что они с индейцем провели в труппе.

Коротышка Джонс остался в госпитале до рассвета, уставший физически и истощенный душевно. И когда лучи сентябрьского солнца заглянули в высокое окно больничной палаты, Коротышка все еще сидел возле постели Древнего Глаза; но теперь он уже не говорил – он слушал.

Губы Древнего Глаза шевелились; он пытался заговорить. Коротышка взял его за руку и наклонился поближе, изо всех сил стараясь разобрать, что бормочет старый индеец.

– Я здесь, дружище, – заверил Коротышка индейца тихим, мягким голосом. – Я тебя слушаю. Скажи, что тебе нужно. Я все сделаю.

Рука Древнего Глаза, сжатая в пальцах Коротышки, слабо шевельнулась. Коротышка тут же отпустил ее.

– В чем дело, Древний Глаз?

Старый ют медленно поднял руку. Он с усилием дотянулся до груди Коротышки и провел пальцами по рубашке. Казалось, слабые, дрожащие пальцы что‑то ищут, потому что они чуть заметно постукивали по узкой, тощей груди конюха.

– Не знаю, чего ты хочешь, старина, – растерянно произнес Коротышка. – Мне очень жаль… я…

Слабые пальцы с трудом добрались до расстегнутого ворота рубахи Коротышки, коснулись серебряной цепочки и цепко сжали ее. Коротышка улыбнулся и быстро вытащил из‑за ворота свисток. Древний Глаз, продолжая что‑то невнятно бормотать, держался за цепочку так крепко, что казалось, вообще никогда не собирался выпускать ее из пальцев.

– Да, – сказал главный конюх, – да, старина. Теперь ты точно знаешь, что это я, Коротышка. Я здесь, я тебя не оставлю. Ты ведь меня слышишь, верно?

– Разумеется, он вовсе не слышит! – раздался вдруг громкий, пронзительный женский голос за его спиной. Коротышка резко оглянулся. В дверях стояла крупная женщина с властным лицом. – Что вы здесь делаете? – раздраженно поинтересовалась она.

– Сижу с моим старым другом, – твердо ответил Коротышка.

– В такое время посетителям в госпитале делать нечего! – Она посмотрела мимо Коротышки на индейца. – Этот старик все равно что мертв, так что вы понапрасну тратите время. Уходите отсюда!

Древний Глаз тут же перестал бормотать, его лицо скривилось, он нахмурился и выпустил из пальцев цепочку Коротышки.

Коротышка, пришедший в ужас от того, что так называемая сестра милосердия может быть столь бездушной и неосмотрительной в палате больного, впервые за двадцать лет вышел из себя. Но Коротышка все‑таки оставался Коротышкой, и потому он не стал кричать и поднимать шум и гвалт. Он не хотел ругаться и скандалить, ведь он мог разбудить половину госпиталя…

Тощий невысокий человек просто посмотрел прямо в глаза большой бесчувственной женщине и холодно сказал:

– Никуда я не пойду. Это вы уйдете. – Его тощее тело вздрагивало, глаза полыхали диким гневом.

Отшатнувшись, изумленная сестра заявила:

– Вы не вправе говорить со мной так! Вы здесь не работаете!

– А вы не должны работать здесь, так что убирайтесь! – Голос Коротышки прозвучал так холодно и властно, что осанистая сестра испуганно вздрогнула и шагнула назад. – Чтобы стать сестрой милосердия, нужно гораздо больше, чем белый халат! – заявил Коротышка, выставляя ее за дверь и снова поворачиваясь к кровати больного.

– Ну, знаете ли, да меня не оскорбляли так ни разу в…

– Убирайтесь! Сейчас же! Меня не интересует, куда вы отправитесь, лишь бы я вас не видел.

Взбешенная женщина, бормоча что‑то себе под нос, захлопнула дверь палаты. И не заметила другую высокую худощавую женщину, стоявшую за дверью.

Кэт Техаска пришла как раз вовремя, чтобы услышать весь разговор между Коротышкой и медсестрой. Кэт вовсе не собиралась подслушивать, но она замерла у двери, не в силах сделать ни шагу, изумленная поведением Коротышки.

Она и представить не могла, чтобы тощий маленький конюх мог быть таким твердым и решительным. Таким властным. Она‑то всегда думала о Коротышке как о приятном, добром, задумчивом человеке, похожем на ручную болонку, готовую быть у нее на посылках и помогать во время выступления.

Сердце Кэт Техаски забилось, как у школьницы. Она никогда не видела и не слышала, чтобы Коротышка вел себя так, как сейчас. Он предстал в ее глазах совсем другим человеком.

Очень мужественным…

Кэт расправила юбку и пригладила кудрявые каштановые с проседью волосы. Она похлопала себя по щекам и покусала губы. Она вдруг разволновалась, у нее чуть‑чуть закружилась голова, как это случилось бы и с любой другой женщиной в присутствии такого мужчины.

Она вошла в палату. Коротышка стоял у кровати Древнего Глаза, спиной к ней.

– Коротышка! – мягко окликнула его Кэт.

Он повернулся и посмотрел на нее, и Кэт узнала еще одну сторону Коротышки Джонса… Глаза Коротышки были наполнены слезами. Его лицо вытянулось, осунулось. Он выглядел так, словно его большое доброе сердце было разбито навсегда.

– Ох, Коротышка… не надо… не надо… – забормотала Кэт, шагая к нему.

И ее руки раскрылись в объятии.