Annotation 2 page. Кларри проснулась рано, с тревожными мыслями об Аме и о ее сыне

Кларри проснулась рано, с тревожными мыслями об Аме и о ее сыне. Голова опять болела после вчерашнего падения, но, не обращая на это внимания, девушка на цыпочках выбралась из комнаты. Через десять минут она уже проскользнула во двор Амы и, заглядывая под низкую соломенную крышу, позвала свою старую няньку. Прихрамывая, Ама вышла, закутавшись в шаль. У нее был изможденный вид. Кларри заговорила с ней на смеси английского и кхаси. — Как Рамша? Камаль прислал лекарства? Ама кивнула, устало улыбнувшись. — Спасибо вам. Теперь он уже лучше спит. Лихорадка отступила. Но Рамша очень ослаб, кожа да кости. Боюсь, они выследят его раньше, чем он поправится. — Здесь он в безопасности. — Кларри старалась говорить как можно убедительнее. — Кто знает? Ловцов не беспокоит, как далеко сбежали работники. И всегда найдутся те, кто выдаст другого за несколько рупий. — Вам не следует волноваться. Мы никому не позволим тронуть Рамшу. Несколько недель чистого горного воздуха и ваша еда вылечат его, — улыбнулась Кларри ободряюще. Ама развела руки в стороны. — У вас доброе сердце, госпожа Кларисса. Такое же, как у вашей матери. Они обнялись. Кларри потрясло то, какой маленькой стала ее няня, похожая на хрупкую птичку. Когда Кларри была ребенком, она утопала в покровительственных объятиях Амы. Няня гораздо сильнее проявляла свою привязанность, чем ее собственная мать, и Кларри везде следовала за ней как тень. Много раз Камаля посылали привести девочку из дома Амы, и он отчитывал Кларри за то, что она пропадает во дворах прислуги. Но даже в детстве Кларри чувствовала важность Амы. Она была главой рода и хозяйкой подворья, поскольку у народа кхаси имущество наследовалось по женской линии. Кларри росла, принимая как должное то, что окружающие ее женщины пользуются уважением и занимают достойное положение. Отец поощрял в ней самостоятельность и никогда не стремился ограничить ее интересы только домашними заботами. При наблюдении за другими англо-индийскими семействами Кларри всегда поражало то, какой ограниченной и скучной была в них жизнь женщин. Возвращаясь назад в Белгури, Кларри продолжала размышлять на эту тему. Неожиданно от деревьев слева от нее отделился всадник. Вздрогнув, девушка натянула вожжи. Она узнала гнедого жеребца и мускулистую фигуру наездника еще до того, как смогла различить его лицо в полумраке. Это был Уэсли. — Что вы здесь делаете? — спросила она удивленно. — Ищу вас, — ответил он прямо. — Я подумал, что вы, должно быть, выехали на утреннюю прогулку. Где вы были? Кларри, растерявшись, медлила с ответом. — Просто каталась. Уэсли подъехал ближе. Их лошади заинтересованно ткнулись носами друг в друга. — Не желаете еще покататься? — предложил он. — Встретить восход солнца? Ощутив возбуждение, Кларри кивнула. — Охотно. С вершины Белгури открывается прекрасный вид. Следуйте за мной, и я вам покажу. Они поехали вверх по склону сквозь густые заросли деревьев, огибая забор подворья и пробираясь по извилистой тропинке, которую Кларри знала как свои пять пальцев. Через двадцать минут пути они выехали на прогалину, которой заканчивалась тропка. Перед ними возвышался скалистый утес. Кларри спешилась и привязала Принца к кусту. — Если мы сюда заберемся, то увидим солнце над Гималаями. Тут придется карабкаться. Хотите идти дальше? Уэсли удивленно поднял брови. — Конечно, если вы справитесь… Он осекся, встретив ее насмешливый взгляд. Не дожидаясь, когда он спрыгнет с седла, Кларри направилась к камням и влезла на первый валун. — Поспешите, если хотите застать рассвет, — окликнула она его. Отсюда и дальше нужно было карабкаться на высокие камни, чередующиеся с ненадежными осыпями, кое-где поросшими низким кустарником. Спеша забраться наверх, Кларри оступилась и ухватилась за маленький куст. Она вскрикнула от боли — ее перчатку для верховой езды пронзил длинный шип, воткнувшийся в ладонь. Отпустив растение, девушка съехала назад, обдирая колени под бриджами. Уэсли остановил ее падение, бросившись вперед и прижав ее к земле. Они лежали, тяжело дыша. Уэсли навалился на нее своим атлетическим телом. Кларри ощутила его теплое дыхание на своей щеке. Ее сердце неистово колотилось, и она чувствовала биение сердца Уэсли. Никто из них не шевелился. — Вы поранились? — спросил Уэсли наконец. — Да… Я схватилась за колючий куст, — выдохнула девушка. — Дайте я взгляну. Уэсли отстранился, чтобы осмотреть ее руку. Он осторожно снял перчатку. Острие шипа осталось в коже. — Не шевелитесь, — приказал он. Быстрым движением Уэсли выдернул обломок. Кларри вздрогнула, сдерживая крик. Уэсли засунул руку под жилет, достал оттуда карманную флягу и капнул немного виски на ранку. — Ой! — не сдержалась Кларри. — Как больно! Он улыбнулся. — Немного потерпите, — сказал Уэсли, продолжая держать ее за руку. Кларри, перевернувшись, села, и он заметил ее содранные колени. — Похожи, тут тоже раны, — заметил Уэсли, снова потянувшись за флягой. Она выдернула руку. — Не смейте! Со мной все в порядке. Взрыв смеха Уэсли эхом облетел округу. — Не буду спорить. Они пристально посмотрели друг на друга в свете начинающегося утра. — И все-таки, почему вы так рано сюда приехали? — спросила Кларри. — Я же сказал: хотел прокатиться. Я всегда встаю до рассвета. Харри невозможно растолкать в такую рань. Я подумал, что вы, наверное, тоже не спите, и не ошибся. — То есть вы не шпионили? Уэсли фыркнул. — Шпионил? — Изучали характер местности, возможно, расположение деревень. Вы из тех, кто в первую очередь думает о работе. Она выдержала его прямой взгляд. — Вы, должно быть, между делом смотрели, где тут можно завербовать работников. — А если и так? Кларри проглотила ком. — Тогда имейте в виду: вы зря тратите свое время. Народ кхаси не интересуется работой на больших плантациях. Они прежде всего скотоводы и привязаны к этим холмам, независимо от того, плох урожай или хорош. Прищурив зеленые глаза, Уэсли придвинулся ближе к ней. Не в силах отвести глаз от его пристального взгляда, Кларри почувствовала, что он видит ее насквозь и знает, что она что-то от него скрывает. — Вы ездили в деревню, — сказал он мягко. — Я видел вас. Кларри ахнула. — Вы следили за мной! Уэсли не стал этого отрицать. — Почему вы хотели скрыть от меня, где вы были? Вы чего-то недоговариваете. Уж не прячется ли там один из наших беглецов? Кларри запаниковала. — Конечно нет, — солгала она. — А вы не имеете права шпионить вокруг Белгури и выслеживать меня! Уэсли улыбнулся, ничуть не раскаиваясь в содеянном. — Вы меня заинтриговали. Я никак не могу понять вас, Кларисса. Поначалу мне казалось, что вы презираете меня. Затем, вчера вечером, вы были уже другой — внимательной, доброй и такой очаровательной! Исчезла дикая девчонка, разъезжающая верхом, а на ее месте появилась взрослая женщина. Должен признаться, я был пленен. Уэсли придвинулся еще ближе. — Вы лишь прилежно исполняли роль хозяйки или ваши чувства ко мне изменились, как и мои к вам? Кларри уставилась на него, заливаясь румянцем от его смелых слов. Ей вообще не следовало находиться здесь рядом с ним. И о чем она только думала? — Возможно, поначалу я вынесла слишком строгое суждение о вас, — признала девушка. — Обстоятельства сложились не лучшим образом. Я бы не хотела, чтобы вы были плохого мнения о нас, Белхэйвенах, и не важно, что там было в прошлом. По правде говоря, я надеюсь, что мы сможем сотрудничать, что вы и мой отец будете вместе заниматься бизнесом. — Бизнесом? — Уэсли откинул голову и громко захохотал. — Ах, Кларисса! Все это время вы вынашивали планы о чайных посадках вашего отца, а я-то подумал, что вы добры ко мне, потому что я вам понравился. — Понравились, — поспешила уверить его Кларри. — Но?.. — подтолкнул ее Уэсли. — Но я смотрю на это также как на возможность для вас и моего отца забыть разногласия для общей пользы. Я подумала, что, если вы увидите наше поместье и его потенциал, вы, возможно, заинтересуетесь в… ну, в том, чтобы изыскать кое-какие средства… Первое время Уэсли, казалось, не находил, что сказать. — Вы ищете инвесторов? Ваши дела настолько плохи, что ваш отец вынужден просить деньги у Робсона? Кларри обиделась. — Мой отец никогда не просит! И все не так уж плохо, просто временные затруднения. Уверена, что многие ухватятся за возможность войти в долю с моим отцом. Я просто вам первому предоставила шанс. Неожиданно Уэсли взял ее за руку и улыбнулся. — Вы и вправду необыкновенная девушка. Джон Белхэйвен даже не догадывается, как он счастлив. Он склонил голову и поцеловал ее раненную ладонь. У Кларри перехватило дыхание от этого прикосновения. Их взгляды встретились, а затем Уэсли привлек ее к себе и решительно поцеловал в губы. Это повергло девушку в шок, но она не оттолкнула его. Немного поколебавшись, он слегка улыбнулся и, обхватив ее лицо ладонями, снова поцеловал. Это был долгий, крепкий, жадный поцелуй, от которого у нее все поплыло перед глазами. Сердце Кларри неистово колотилось в груди, когда Уэсли отстранился от нее. Отчасти ее оскорбила его наглость, но вместе с тем Кларри желала, чтобы он целовал ее еще. От этого ощущения ее до самых глубин пробирала сладостная дрожь. Уэсли внимательно посмотрел на нее. — Вы действительно готовы на все ради вашего отца и Белгури, не правда ли? — Что вы хотите этим сказать? — спросила Кларри хрипло. — Флирт с врагом. Вы даже позволяете Робсону целовать вас. Как далеко вы можете зайти, милая Кларри? — Он дерзко оглядел ее. В следующее мгновение она сильно ударила его здоровой ладонью по щеке. Уэсли с торжествующим видом схватил ее за руку. — А теперь вы будете изображать маленькую невинную Клариссу, оскорбленную приставаниями дерзкого мужчины, — захохотал Уэсли. — Но я видел по вашим глазам, Кларри: вы женщина, которая отзывается на мужские поцелуи. Возможно, вы позволили поцеловать себя, потому что надеетесь добыть деньги для отцовских чайных плантаций, но, думаю, удовольствие вы тоже получили. Если бы он не удерживал ее за руку, Кларри снова ударила бы его за эти возмутительные слова. До чего же заносчивый тип! — Не льстите себе! — выпалила она. — Я не получила от этого ни малейшего удовольствия. Но в одном вы правы — я заинтересована в вас лишь постольку, поскольку вы можете помочь нам с Белгури. Хотя, полагаю, вас это не слишком беспокоит. Я уверена, что, будучи Робсоном, вы заботитесь лишь о том, имеет ли наше поместье перспективы на получение прибыли. Уэсли отпустил ее руку. — Да, вы за словом в карман не лезете. В этом вы истинная Белхэйвен. Кларри отвернулась от него и поднялась на ноги. Скалы вокруг них окрасились в розовый цвет. Уэсли снова поймал ее руку. — Не торопитесь. Вы обещали показать мне восход солнца. Идемте, — приказал он. Уэсли пошел вперед. Он забрался на последний уступ и протянул руку Карри, чтобы помочь ей. Она позволила ему втащить себя наверх мимо колючего куста, и в следующую минуту они уже стояли на вершине холма, окруженные зазубренными камнями, как раз тогда, когда солнечные лучи брызнули из-за горной гряды на востоке. Кларри протянула руку на север, в сторону заснеженных Гималаев. Уэсли уставился на них с благоговением. — Никогда не видел их так ясно, как сейчас, — восхищенно промолвил он. — Я будто оказался на крыше мира. Кларри взглянула на него с интересом. Обычно он бывал либо надменным, либо насмешливым, но сейчас перед ней стоял совершенно иной Уэсли — ошеломленный первозданной красотой природы. Грубые черты его лица теперь казались мальчишескими от восторга. Кларри и Уэсли молча наблюдали за тем, как солнце обретает силу. Мимо пролетел попугай и своим пронзительным криком разрушил волшебство. — Мне нужно возвращаться, — сказала Кларри. — Олив будет нервничать из-за того, что задерживается наш поход на рыбалку. Она увлеклась вашим приятелем, мистером Уилсоном. — Зато вы, полагаю, нет, — проворчал Уэсли. — Видели бы вы себя, когда он предложил вам оставить дела мужчинам. Кларри фыркнула. — Я уже привыкла к такому отношению — встречаю его повсюду в Шиллонге. Но объясните мне: почему людей шокирует то, что девушка, не имеющая братьев, проявляет интерес к семейному бизнесу? Губы Уэсли растянулись в улыбке. — Думаю, вы правы. — А в вашей семье кто-нибудь из представительниц женского пола принимает участие в решении деловых вопросов? — спросила Кларри. — Нет, — признался Уэсли. — Ну что ж, когда-нибудь это случится, — заявила она. — Мое поколение не согласится быть на вторых ролях, в тени мужчин. Я читала, что происходит в Англии: ситуация уже меняется. — Горстка сумасшедших женщин требует права голоса, — усмехнулся Уэсли. — Вы это имели в виду? Они ничего не добьются. По крайней мере, на нашем веку. — Я не была бы в этом так уверена. Уэсли рассмеялся. — Вижу, Джон Белхэйвен вырастил на своих чайных плантациях радикалку. Не думаю, что захочу вести с ним дела. Кларри взглянула на него с беспокойством. — Прошу вас только об одном: не судите предвзято. Перед тем как спуститься с утеса, Уэсли спросил: — А почему ваш отец не захотел, чтобы вы показали мне поместье? Кларри вспыхнула. — Я не знаю. — Он опасается, что мы станем друзьями? — предположил Уэсли. — Не думаю, — ответила Кларри сухо, — что ему следует переживать об этом. Спускаясь, она услышала, как Уэсли тихо засмеялся.
Рыбалка понравилась Кларри больше, чем она ожидала. Харри позволил ей воспользоваться удочкой Уэсли, купленной в специализированном магазине в Нортумберленде. — Удочка с родины Белхэйвенов, — произнесла Кларри. — Она принесет мне удачу. Удача улыбнулась ей в виде карпа средних размеров, которого слуги приготовили с рисом к позднему завтраку. После трапезы девушка дремала в ласковых лучах солнца, пока Олив рисовала и болтала с Харри. Но, когда тени стали удлиняться, Кларри захотелось вернуться и узнать, достигли ли ее отец и Уэсли взаимопонимания. В то время, когда она уже собиралась возвращаться домой, на их полянку легким галопом выехал Уэсли. У него было сердитое лицо. У Кларри пересохло в горле. — Все в порядке? — Абсолютно. Он не стал спешиваться. — Ваш упрямый папаша вышвырнул меня из поместья и запретил мне здесь появляться. — Что же вы такого ему наговорили, чтобы так его расстроить?! — воскликнула Кларри. — Почти ничего. Он не дал мне такой возможности, — зло бросил Уэсли. — Но, может, хоть вы меня выслушаете. Он соскочил с седла. — Послушайте, Кларри… — Взяв ее за руки, Уэсли продолжил: — Ваше хозяйство запущено гораздо сильнее, чем я представлял. — Заущено? — повторила Кларри. — Какой вздор… — Те кусты, которые вы высадили заново, растут беспорядочно по всему склону, подобно тому как выращивают чай китайцы. Нужно сажать их рядами и ближе друг к другу. Тогда у вас будет больше кустов, больше листа, больше прибыли. И почва здесь не годится — в ней мало песка. Ваш отец, покупая Белгури, слушал свое сердце, а не рассудок. Его интерес к рыбалке затмил мысли о чае. Таково мое мнение. Кларри с изумлением слушала Уэсли. Но, прежде чем она успела возразить, он продолжил: — И производство здесь тоже допотопное! У вас до сих пор полный сарай людей, скручивающих листья вручную. Так ваш бизнес никогда не станет конкурентоспособным. Единственный путь уберечь ваше поместье от разорения — слиться с крупными чайными промышленниками, чтобы получить возможность использовать современные механизмы и изменить технологию производства. Я пытался донести все это до вашего отца, но он выгнал меня с гневной отповедью. — Это неудивительно, — наконец нашлась с ответом Кларри. — Я вижу, вы сделали все, что только возможно, чтобы оскорбить и унизить его. Он получал приличные доходы от Белгури, когда вы еще под стол пешком ходили. Уэсли выпустил ее руки. Вид у него был мрачный. — Времена изменились. Я считал вас более благоразумным человеком, но теперь вижу, что вы так же зашорены, как и ваш отец. Кларри рассердилась. — У Белгури есть будущее, если мы найдем человека, чья широта ума позволит ему понять уникальность этого места, а энергия будет направлена не на критиканство. Я думала, таким человеком могли бы стать вы, — выпалила она, окатив Уэсли презрительным взглядом. — Однако, как оказалось, я ошибалась. Отец был прав: вы так же ограниченны и преисполнены чувством собственной важности, как и любой из Робсонов! — Вы, Белхэйвены, не лучше! — огрызнулся Уэсли. — Вы просто не можете примириться с тем, что мы, Робсоны, всегда были успешнее вас в делах. Кларри отвернулась от него. — Олив, собирай вещи. Мы едем домой. — Но я еще не закончила! — запротестовала сестра. — Уже поздно, — строго возразила Кларри, — а нам предстоит еще полчаса пути. Харри выбрался из воды, привлеченный их криками. Кларри не позволила упросить себя остаться еще хотя бы ненадолго. — Спасибо за сегодняшнюю прогулку, — сказала она, помогая Олив упаковывать вещи в седельную сумку. — Надеюсь, вы к нам еще заглянете, мистер Уилсон. — С огромным удовольствием, — ответил Харри. — А я в свою очередь хотел бы угостить вас чаем в ваш следующий визит в Шиллонг. — О да, отлично! — ответила Олив за них обеих. Кларри натянула перчатки и села в седло, улыбнувшись Уилсону на прощание. — Это будет мило с вашей стороны. Спасибо! Уэсли стоял, стиснув зубы. — Всего доброго, мистер Робсон, — сказала Кларри сдержанно. — Не думаю, что мы еще когда-нибудь с вами встретимся. Он глядел на нее снизу вверх, сердито сверкая глазами. Она пережила миг торжества, заставив его на время потерять дар речи. Как только Кларри пустила Принца шагом, Уэсли бросился вперед и схватил вожжи. — Отпустите! — крикнула девушка. — Послушайте меня, — сказал он спокойно. — Вы совершаете глупость, отвергая мой совет. Белгури на грани банкротства. Если вы ничего не предпримете в ближайшее время, вам нечего будет предложить кому бы то ни было. Он не отпускал всхрапывающего Принца. — Скажу откровенно: главный актив, которым еще располагает ваш отец, — это вы! Кларри открыла рот от изумления. — Да как вы смеете! — прошипела она и выдернула вожжи из его рук. Она ударила пони пятками, направляя его рысью и заставив Уэсли отскочить, чтобы не быть растоптанным. Въезжая в лес, Кларри оглядывалась только затем, чтобы удостовериться, что Олив следует за ней. Ей хотелось побыстрее удалиться от ненавистного Уэсли.
Глава четвертая

В последующие недели у Кларри было достаточно времени на то, чтобы поразмыслить о визите Уэсли. Пришла весна, принеся с собой нехарактерную для этого сезона жару и отсутствие небольших дождей, способствующих развитию первых, наиболее нежных почек на чайных кустах. Они собрали, что могли, но закупщики из Калькутты хмурились и ворчали, глядя на этот скудный урожай, и предлагали за него слишком мало. Начало лета также выдалось сухим и жарким. Листья на растениях были слишком маленькими и редкими. Они тщетно ждали влаги. — Скоро начнется сезон дождей, — предсказал Камаль. — Если на то будет воля Божья. В деревнях проводили обряды, направленные на то, чтобы умилостивить богов и убедить их ниспослать дождь. Пастбища на склонах холмов выгорели на солнце, и скот отощал. Кларри слышала бой барабанов от рассвета до наступления ночи. Но главной причиной ее беспокойства был отец. После злополучного появления Уэсли в их поместье Джон снова погрузился в глубочайшую депрессию, словно больше не верил в будущее Белгури. Кларри проклинала молодого плантатора за то, что он вселил сомнения в и без того уже затуманенное сознание ее отца. Она пыталась расшевелить Джона, но он предпочитал запираться в кабинете и напиваться до бесчувствия. В такие часы Кларри задумывалась о том, разумно ли было с ее стороны отвергнуть предложение Уэсли о помощи, пусть и приправленное завистливой критикой. Возможно, их единственный шанс выжить заключался в том, чтобы подчиниться требованиям владельцев крупного хозяйства и согласиться на любые условия, какие бы те ни предложили. Ведь предсказанный Уэсли крах с каждым днем обретал все более осязаемые очертания. В отчаянии Кларри пыталась привлечь отца к обсуждению этих вопросов, но его ужасала сама мысль о совместном ведении дел с Робсонами, и девушка отступила. — Девочка моя, ты не знаешь, что это за люди, — говорил Джон. — Они безжалостны, совершенно безжалостны! Они могут расположить тебя к себе обещаниями и не выполнить их. Робсоны не успокоятся, пока не отберут у тебя последний пенни. Его остекленевшие глаза наполнились страхом. — Они разорили моего деда и отца, лишив их бизнеса, который они могли бы передать мне. Мой выбор был невелик: работать на брата Джейреда в его жуткой пивной или пойти в армию. Джон замолчал. Его лоб от волнения покрылся испариной. — Я всего добился сам, всю жизнь трудился и экономил. Белгури мое. Будь я проклят, если позволю им опять обобрать себя! — Этого не будет, отец, — сказала Кларри, стараясь его успокоить. — Ни в коем случае. Мы найдем другой способ остаться на плаву. Если Кларри и начала смягчаться по отношению к Уэсли, то на следующей неделе все внезапно изменилось. На плантации, рыдая, примчалась обезумевшая от горя Ама. — Он исчез! Они забрали его! — завыла она. — Они выкрали его. Мой бедный мальчик! — Неужели Рамшу увели?! — ахнула Кларри. — Да, моего Рамшу! — Ама рухнула в ее объятия. Кларри поспешно повела к дому свою старую няньку, пытаясь утешить ее. Сидя на ступенях веранды и отпаивая Аму лимонадом, Кларри узнала о том, как три головореза вломились к женщине в дом и утащили ее больного сына. — Вы уверены, что они из Оксфорда? Ама кивнула. — Они сказали, что должны наказать его в назидание другим, иначе все разбегутся. Я пробовала их остановить, но они появились, когда все мужчины ушли пасти скот. Эти негодяи оттолкнули меня и стали кричать, избивая Рамшу палкой. Теперь я уже не знаю, увижу ли когда-нибудь снова своего дорогого мальчика… — Она замолчала, всхлипывая. Кларри прижала ее к себе. Это сделал Уэсли. Тогда в сердцах она бросила ему обвинение в плохом обращении со своими работниками, и он что-то заподозрил. На следующее утро он выследил ее с единственным намерением узнать, где скрывается беглец, теперь она в этом не сомневалась. Его разговоры о созерцании восхода и прогулка с ней были только для отвода глаз. Какой же дурой она была, что не поняла этого сразу! Кларри захлестнула волна стыда и злости. Она отвела Уэсли к Рамше и несет ответственность за его поимку. Она никогда себе этого не простит. Кларри завела Аму в дом. Вместе с Камалем они старались ее успокоить, угощая чаем со сладостями. Но Ама была безутешна и не осталась надолго. Она вернулась в деревню и стала оплакивать своего потерянного сына, словно умершего. По мере того как их дела шли все хуже, Кларри пыталась оградить Олив от суровой правды жизни. На четырнадцатилетие сестры она согласилась поехать с ней в Шиллонг и дала знать Харри об их визите. Первым делом они посетили монашек в миссионерской школе, где обучалась их мать, а потом Харри угощал девушек чаем в отеле «Пайнвуд» и расточал Олив комплименты по поводу рисунков, которые она ему показывала. — Вам прекрасно удаются птицы, — восторгался он, — столько деталей! Олив была чрезвычайно польщена и подарила ему несколько своих рисунков. Когда они уже собирались уходить, Харри задержал Кларри, взяв ее за локоть, и робко спросил, нет ли вестей от Уэсли. — Нет, — ответила она отрывисто. — И я не имею желания их получать. А почему вы спрашиваете? Он вспыхнул. — Видите ли, я знаю, что между вами возникли недоразумения из-за вашего отца, но у меня сложилось впечатление, что Робсон неравнодушен к вам. Кларри фыркнула. — Полагаю, вы ошибаетесь. Насколько я могу судить, мистер Робсон думает только о себе и о своей карьере. Видя смущение Харри, она поспешила добавить: — Простите меня, я знаю, что мистер Робсон ваш друг, но между нами нет ничего общего. Харри улыбнулся. — Тогда вы, наверное, не будете возражать, если я… если я загляну к вам, когда у меня будет увольнительная? Кларри удивленно уставилась на него. Она поддерживала отношения с Харри только для того, чтобы Олив была счастлива. Сама она не испытывала к нему никакой симпатии. Взглянув на сестру, Кларри осторожно ответила: — Олив и я будем рады видеть вас. Вы были очень добры, похвалив ее талант, и она высоко ценит вашу дружбу. Харри удивленно взглянул на нее, но затем, кивнув, сердечно пожал ей руку. Направляясь к Камалю, который ожидал их снаружи, Олив крепко взяла сестру под руку. — Что сказал тебе Харри? — спросила она настороженно. — Он мой друг, а ты пытаешься отнять его у меня. Это нечестно! — Не говори глупостей, — сказала Кларри. — Я не интересуюсь мистером Уилсоном. Я общаюсь с ним только ради тебя. — Он хотел повидаться с тобой снова, не правда ли? — надулась Олив. — Харри только притворяется, что ему нравятся мои рисунки. Он делает это для того, чтобы угодить тебе. — Они нравятся ему, потому что очень хорошие, — уверила сестру Кларри. — Я проявляю внимание к мистеру Уилсону только как к твоему другу и не стану вести себя иначе, обещаю тебе. Это, казалось, успокоило Олив, но следующие пару недель Кларри получала от младшего офицера нежные письма, которые бросала в камин, оставляя без ответа. Она объясняла его внимание тем, что ему одиноко в казармах и что, кроме нее, ему, вероятно, здесь пока не встречались молодые женщины, за которыми можно было бы поухаживать. Его интерес к ней улетучится, когда он найдет какой-нибудь более подходящий объект для поклонения или услышит достаточное количество уничижительных высказываний о Белхэйвенах. Это навсегда отвадит его. Ожидание дождей достигло пика. Второй сбор чайного листа принес столь же бедный урожай, как и первый. Кларри руководила процессом завяливания, скручивания и ферментации чая с нарастающим тревожным чувством. Когда потемневшие листья были высушены и рассортированы, ими едва можно было заполнить пару ящиков. Приехавший закупщик взглянул на их оранж пеко^[9] и заявил, что его качество гораздо ниже, чем в предыдущие годы. Он уехал, ничего не приобретя. Кларри ускакала на вершину дальнего холма, где жил отшельник, и горько плакала там, не видя путей из тупика, в котором они оказались. Вдруг появился свами, опираясь на длинный посох и глядя на нее слезящимися глазами. Девушка смахнула слезы и поприветствовала его, сложив перед собой ладони и склонив голову. Он улыбнулся и тихо заговорил с ней на хинди. Кларри мало что поняла из того, что он ей сказал, но ее утешило сочувствие в его голосе. Свами опустился на корточки рядом с ней и запел. Его тонкий голос зазвенел на поляне, словно птичье пение. Когда он замолчал, они сидели в тишине, и на Кларри снизошло удивительное умиротворение. Ей не следует терять надежду, как будто говорил ей свами, у нее есть путь, и она должна идти по нему с верой в то, что все будет хорошо. Кларри встала, собираясь уходить, и старик тоже проворно поднялся на ноги и протянул руку, благословляя ее. Она вытащила из кармана сверток с чаем и сахаром, которые всегда оставляла у входа в хижину отшельника, и вручила ему дары. Они улыбнулись друг другу с благодарностью, и Кларри направилась своим путем с сердцем, укрепленным этой встречей. Через несколько дней она увидела первые темные тучи, скапливающиеся на горизонте. — Дождь! — вскрикнула девушка с облегчением. — Дождь, долгожданный дождь! Позже в тот же день небо потемнело, как в сумерки, и первые тяжелые капли забарабанили по крыше дома. Вскоре дождь налетел стеной, пропитывая влагой все на своем пути. Кларри и Олив выбежали во двор и вместе с Камалем стали кружиться в грязи, визжа и смеясь, словно дети. Джон вышел на веранду с протекающей крышей, бледный как привидение, но с улыбкой на устах. Он поднял лицо вверх, подставляя ввалившиеся щеки под сбегающие струйки воды. Широко раскинув руки, он взревел в небеса: — Белгури! Потом Кларри гадала, не примешались ли слезы к каплям дождя на его истощенном лице. В последующие дни джунгли пышно зазеленели. Деревья и лианы расцвели буйством красок: рубиново-красные и пурпурные цветки, по форме напоминающие клювы попугаев, свисающие желтые соцветия и ароматные белые звездочки индийской мушмулы. Дом почти полностью скрылся в облаке цветущей жимолости и жасмина. Любимым растением Кларри была китайская роза у калитки, утром расцветающая белым, а к ночи превращающаяся в темно-красную. На одну-две недели муссоны, несущие дожди, восстановили ее оптимизм, и Джон тоже приободрился. Но радость длилась недолго. Дожди пришли слишком поздно для образования нежных чайных почек, и все, что они теперь соберут, будет грубым и низкокачественным. Листья стали водянистыми, и их сушка превращалась в трудоемкое занятие, требующее перерасхода древесного угля. Кроме обрезки и прополки, работников почти нечем было занять. Их финансовое положение останется тяжелым как минимум до следующего года. Слухи об их бедствиях, видимо, начали распространяться по округе, поскольку им стали приходить письма от кредиторов из Калькутты. Банк требовал возврата ссуды, портной желал погашения давней задолженности, а экспортер настаивал на расчете за ящики для чая. Джон отказался рассматривать их претензии. — Пусть подождут, — сказал он раздраженно. — Они меня не запугают. — Они не станут ждать вечно, — заметила Кларри. — Чем мы будем с ними рассчитываться? На это Джону нечего было ответить. Кларри глубоко вздохнула и предложила: — Может быть, пришло время подумать о продаже части поместья или хотя бы о сдаче дома в аренду? Думаю, общество охотников могло бы проявить заинтересованность. Отец взглянул на нее с такой безысходностью, что она отшатнулась. — Это наш дом, — выдавил он из себя. — Дом твоей матери. Она здесь похоронена. Как ты можешь такое предлагать? — Да, но он перестанет быть нашим, если мы будем сидеть сложа руки! — воскликнула девушка в отчаянии. После этого разговора Джон заперся в кабинете на три дня, отказываясь выходить. Единственным утешением для Кларри стали долгие прогулки на Принце. Только во время этих скитаний среди холмов она обретала подобие спокойствия. Кларри озирала находящиеся далеко внизу чайные плантации, и они представлялись ей такими крошечными и незначительными среди величественных гор и леса. Эти горы будут так же стоять, когда ни поместий, ни их обитателей уже не будет. Это заставляло Кларри вспоминать слова Уэсли о том, как дики и прекрасны холмы кхаси. Появлялся ли он здесь вновь, чтобы охотиться и рыбачить без ее ведома? Если да, то, зная, что его не желают видеть в Белгури, он обходил его стороной. В такие минуты девушка позволяла себе подумать о том, чтобы пойти к Робсонам и попросить их о помощи. Хотя, конечно, она знала, что никогда не опустится так низко. Робсоны были врагами ее отца, а Уэсли — безжалостным вербовщиком, который, надо полагать, подослал своих подручных, чтобы они вытащили Рамшу из постели, избили и уволокли назад, батрачить на хозяев Оксфордского поместья. В одну из таких поездок Кларри разглядывала гряду туч, скопившихся на севере после жаркого и сырого дня. Вспышки молний озаряли их темную массу. Северо-западный ветер гнал яростную бурю. Кларри повернула к дому, ощущая странную тревогу. Воздух стал густым и тяжелым. Тучи подтягивались все ближе, пока она ехала, подгоняя Принца. Они вздымались аркой, чья вершина была подобна готовому обрушиться нависающему гребню гигантской волны. Звуки леса вокруг нее затихли, как будто природа в ожидании затаила дыхание. Воздух стал совершенно неподвижным. Кларри поняла, что не успеет добраться домой до начала бури. Гроза уже, наверное, была на расстоянии меньше мили и стремительно приближалась. Порывы ветра начали закручиваться вихрями и вздымать листья и пыль вокруг копыт бегущего рысью Принца. Стало стремительно холодать. Кларри, не мешкая, повернула в лес, чтобы укрыться там. Найдя огромную акацию, она завела Принца между ее выступающими корнями и сорвала несколько бамбуковых ветвей, чтобы сделать временную крышу. В последнюю секунду девушка сжалась у земли, и тут же налетел бешеный шквал, заставивший ее задохнуться. В считанные минуты ее бамбуковое убежище было сметено и унесено ветром вместе с вырываемой с корнем молодой порослью. Оглушительный удар грома последовал за яркой вспышкой молнии. Принц в страхе тихонько заржал, но мощные сплетения корней акации защищали их, и Кларри стала успокаивать пони ласковыми словами и поглаживаниями. А затем хлынули тяжелые потоки ливня, и они пережидали его, слушая, как дождь шумит в густой листве у них над головами. Через час дождь утих, и Кларри вышла из укрытия, промокшая, но не пострадавшая. Она вернулась на тропу. Воздух стал прохладным и свежим. Изумрудно-зеленые джунгли контрастировали с уносящимися вдаль темно-фиолетовыми грозовыми тучами. Кларри глубоко вдыхала пьянящие ароматы мокрого леса. Дурные предчувствия, не дававшие ей покоя до начала грозы, как будто смыло дождем. Девушка осторожно прокладывала путь — Принц то и дело оскальзывался на дороге, превратившейся в небольшой ручей. К тому времени, как Кларри добралась домой, уже наступили сумерки. Дома царило смятение. — Где ты была? — закричала Олив, бросаясь ей навстречу. — Почему тебя не было здесь, когда он приезжал? Ты что, пряталась, пока он не уедет? Отец в ужасном состоянии. — О чем ты говоришь? Кто приезжал? — Мисс Кларисса! Подбежал Камаль, неся ей линялый зонт, хотя она уже промокла до нитки. — Скорее, скорее сушиться! Он торопливо повел ее по лестнице в дом. С крыши все еще текла вода в переполненную бочку и капала с лиан на облезлую мебель. — Я в порядке. Расскажите мне, что случилось. — Страшная буря, — ответил Камаль, взволнованно морщась. — Здесь был Уэсли Робсон, — раздраженно сказала Олив. Кларри обмерла, услышав это имя. — У них с отцом произошел страшный, жуткий спор. Ты должна была находиться здесь, чтобы остановить их. — Меня задержал ливень, — объяснила Кларри. — Было бы небезопасно ехать в грозу. Чего вдруг мистер Робсон приезжал сюда? Камаль и Олив тревожно посмотрели друг на друга, словно никто из них не хотел начинать первым. Камаль помог Кларри снять мокрую накидку, усадил в кресло у камина и закутал в одеяло. Девушка схватила его за руку. — Расскажите же, что произошло! Вздохнув, Камаль присел. — Робсон-сагиб… До него дошли слухи о том, что Белгури выставлено на продажу. — От кого он это услышал? Камаль покачал головой. — Наверное, люди в Калькутте болтают. — И что же мистер Робсон хотел? — Он приезжал с предложением. Он сказал, что оксфордское чайное предприятие избавит Белхэйвен-сагиба от Белгури. Они выплатят все долги, но будут распоряжаться Белгури как собственным хозяйством. — Собственным хозяйством?! — воскликнула Кларри. — Какая наглость… — Слушай дальше, Кларри, — прервала ее Олив. Заросшее бородой лицо Камаля исказила болезненная гримаса. — Он сказал, что всем в поместье будут управлять Робсоны, а не Белхэйвен-сагиб. И что ему здесь очень нравится. Робсон-сагиб желает тут жить. — Жить?! — вскричала Кларри. — А как же мы? Переселимся в какие-нибудь обшарпанные меблированные комнаты в Шиллонге? Наверное, так. Он должен знать, что отец никогда не согласится покинуть Белгури. Какой самонадеянный тип! — Мистер Робсон сказал, что мы можем остаться, — произнесла Олив смущенно. Кларри заметила, что ее сестра и Камаль снова обменялись обеспокоенными взглядами, и нахмурилась. — Ничего не понимаю. — При условии что ты выйдешь за него, — выпалила Олив. — Если ты согласишься выйти замуж за Уэсли Робсона, мы все сможем здесь остаться. Он просил у отца твоей руки. Кларри изумленно уставилась на них, на минуту потеряв дар речи. — Робсон-сагиб сказал, что это позволит сохранить Белхэйвенам лицо, — добавил Камаль. — Он желает спасти вас от нищеты. — От нищеты! — возмутилась Кларри. — Да как он смел! — То же самое ответил и отец, — отозвалась Олив. — Он кричал страшные ругательства в адрес мистера Робсона. Заявил, что никогда не позволит ему на тебе жениться, даже если тот останется последним мужчиной в Индии. Мистер Робсон тоже разозлился. Он заявил, что хотел поговорить с тобой и что ты должна была сказать последнее слово. — Тараторя это, Олив начала задыхаться. — Но папа ему ответил, что если он приблизится к тебе, то он застрелит его из своего револьвера. Отец сказал, что ты ненавидишь мистера Робсона так же, как и он сам, и чтобы он больше никогда здесь не появлялся. Он сказал, что скорее станет голодать, чем позволит мистеру Робсону забрать у него все, что он любит… Ее слова прервал приступ кашля. — Подними руки, — велела ей Кларри, принимаясь быстро массировать ей спину. Камаль бросился поить Олив охлажденным чаем. Когда девочка снова смогла говорить, она спросила: — Почему наш отец так ненавидит мистера Робсона? — Он не верит ему, — ответила ей Кларри. — И я тоже не верю. — Так ты не выйдешь за него? Кларри бросила на нее сердитый взгляд. — Разумеется, нет. Тут и говорить не о чем. Ее бросило в жар от этой мысли. — К тому же я ему даже не нравлюсь. Он задумал все это только для того, чтобы прибрать к рукам Белгури. — Но зачем ему это нужно, если наше поместье ничего не стоит? — поинтересовалась Олив. — Оно кое-что стоит, — возразила Кларри. — Оно многого стоит, и в качестве чайных плантаций, и как охотничьи угодья. О, мистер Робсон очень хорошо понимает его ценность. Почему, как ты думаешь, хозяева Оксфордского поместья так хотят заполучить Белгури? Робсон в первую очередь хладнокровный бизнесмен. Олив разочарованно посмотрела на сестру. — Но если бы ты вышла за него замуж, мы все могли бы остаться здесь. — А мы и останемся здесь! — вскричала Кларри. — Отец принял решение, и я его поддерживаю. Брак с этим человеком невозможен. Вскоре после этого Кларри пошла к отцу. Он стоял, глядя в окно своего кабинета. Девушка положила руку ему на плечо, но он даже не пошевелился. — Олив и Камаль рассказали мне о визите мистера Робсона. Джон затравленно посмотрел на нее. — Он хотел отнять тебя у меня. Не только мою землю, но и любимую дочь. Кларри прикоснулась к его руке. — Он никогда не сможет этого сделать. — Я сказал ему, что он тебя не получит. Я правильно поступил? Джон вглядывался в ее лицо в поисках подтверждения. Кларри не сразу ответила ему, вспоминая, какой бурный отклик в ней вызвали поцелуи Уэсли. Она почувствовала себя предательницей. — Безусловно, я никогда не буду счастлива с таким человеком. И я знаю, какие страдания это принесло бы тебе. Джон глубоко вздохнул, почти застонал, и закрыл глаза. Когда он вновь заговорил, его голос звучал безжизненно и блекло. — Тогда давай больше никогда не будем произносить имя этого человека. Однако надежды Кларри на то, что настроение отца улучшится после того, как предложение Уэсли перестанет страшить его, не оправдались. Джон еще больше погрузился в сумрачный дурман и галлюцинации, находясь в добровольном заточении в своем кабинете, и она уже не могла до него достучаться. Когда лето подходило к концу, он иногда мог не появляться по нескольку дней, а если и выходил, то лишь затем, чтобы раздобыть еще спиртного или опиума. Несмотря на болезненную худобу и трясущиеся руки, Джон находил в себе достаточно сил, чтобы сесть в седло и отправиться в деревню, где выменивал на ножи, часы, рыболовные снасти и седла наркотики и выпивку. По тошнотворно-сладкому запаху, который сочился из его берлоги, Кларри знала, что отец курит дурман. После этого он становился слабым и меланхоличным, его суставы и желудок мучительно болели. Ни дочь, ни Камаль не могли заставить его поесть. Джон таял у них на глазах, и Кларри ничего не могла поделать, чтобы остановить его медленное самоубийство. Не ошиблась ли она, так поспешно отвергнув предложение Уэсли? Его чувственное насмешливое лицо с рассеченной шрамом бровью часто являлось перед ее внутренним взором, и Кларри размышляла о том, как бы это могло быть, если бы она стала его женой. Но она гасила эти предательские мысли, ведь они ничем не могли помочь ее отцу. С наступлением зимних холодов Кларри все сильнее охватывало отчаяние, ведь даже малейшая простуда могла лишить жизни ее отца. Они уныло встретили Рождество, не имея денег на подарки и угощения. Однажды в январе, как раз после девятнадцатого дня рождения Кларри, которое они не стали праздновать, учительница музыки Олив сообщила, что ее мужа переводят в Лахор и она уезжает вместе с ним. Первоначальное облегчение, которое испытала Кларри, подумав о том, что теперь ей не нужно изыскивать средства на оплату уроков, быстро сменилось чувством вины, ведь отъезд учительницы поверг Олив в депрессию. Она безучастно слонялась по дому, отказываясь заниматься. — Зачем? Все равно некому оценить мою игру. — Я ценю ее, — пыталась уговорить сестру Кларри. — И Камаль тоже. — Но ты ничего в этом не понимаешь, — жаловалась Олив. — Только отец разбирается в музыке. Но она больше не интересует его! Не зная, что делать дальше, Кларри решила вызвать Джона на откровенный разговор. Она ворвалась в его кабинет и рывком раздвинула занавески на окнах, впуская яркий свет в мрачную комнату с застоявшимся воздухом. Отец вздрогнул и застонал. — Сколько это может продолжаться?! — набросилась на него Кларри. — Я не позволю тебе махнуть на все рукой. У тебя есть две дочери, о которых ты должен заботиться, или ты об этом забыл? Когда в последний раз ты удосужился послушать, как Олив играет на скрипке? Когда в последний раз ты выходил взглянуть на чайные посадки и поговорить с работниками? Она приблизилась к сжавшемуся на походной кровати отцу и ухватилась за одеяло. — Вставай, отец. Вставай сейчас же! От того, что она увидела, у нее сжалось сердце. Перед ней был почти скелет, одетый в ночную рубашку. Его бледные ноги и руки стали вдвое тоньше, чем раньше. Голова казалась слишком большой для туловища, а глаза были слишком велики для его лица. Скрепя сердце Кларри решила заставить отца подняться, боясь, что иначе он здесь умрет. — Мне придется отправиться в Оксфорд и сказать Робсонам, что они могут приезжать и распоряжаться в Белгури, потому что Джон Белхэйвен сдался. Я должна это сделать, отец? — гневно потребовала ответа Кларри. Он уставился на нее, как будто она была ему совершенно незнакома, и даже не пошевелился. — Уэсли Робсон прав, — продолжала дразнить отца Кларри, — Белгури разорено. Кому оно нужно в таком состоянии? Я, должно быть, совершила большую глупость, отвергнув его предложение. Возможно, еще не слишком поздно… Она добилась цели — лицо Джона исказилось от боли, и он предпринял попытку подняться. — Нет, не надо… — прошептал он еле слышно. Кларри нагнулась, чтобы помочь ему. — Тогда поднимайся, папочка, — подбодрила она его, — ради меня и Олив, поднимайся и живи! Но он тут же повалился назад. — Я не могу, — прохрипел Джон. — Я слишком устал. Сама управляйся. — Нет! — испуганно крикнула Кларри. — Без тебя я не могу. Отец посмотрел на нее тусклым взглядом. — Напиши… кузену Джейреду, — выдохнул он. — Он… вам поможет. — Чем он может нам помочь? Он живет за тысячи миль от нас, в Англии. Джейред владеет пабом, а не банком. Отец, нам нужны деньги! Отвернувшись, Джон закрыл глаза. — Прости меня… я хочу только… чтобы меня оставили в покое. Кларри смотрела на него, с трудом веря в происходящее. Месяцы страданий и борьбы за то, чтобы удержать Белгури на плаву, оказались тщетными. Страх и злость, поднимающиеся у нее в душе, грозили захватить ее целиком. У нее внутри что-то надломилось. — Я ненавижу тебя! — закричала Кларри. — Ты трус! Я рада, что мать мертва и не видит тебя, беспомощно лежащего тут! Она кричала, и ее трясло от гнева. — Где мой отец? Где храбрый солдат, несгибаемый нортумберлендец? Ты — не он! Если ты не поднимешься и не попытаешься помочь своим дочерям, я больше не желаю с тобой разговаривать! Но до Джона, казалось, не доходили ее угрозы. Он продолжал лежать без движения с закрытыми глазами, как будто Кларри здесь не было. С таким же успехом она могла бы кричать на отсыревшие стены. Девушка вылетела из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что задрожали стены. Не было нужды говорить Олив или Камалю о том, что случилось: по их изумленным лицам было видно, что они слышали каждое ее слово. Кларри пронеслась через гостиную и выбежала на веранду. Вцепившись в перила, Кларри слышала, как заплакала Олив за стеной, но на этот раз она не смогла бы ее утешить. Кларри душил гнев, и она не была уверена в том, что сможет выдавить из себя хотя бы слово. Она сжала зубы, чтобы не разрыдаться. — Мисс Кларисса, — окликнул ее Камаль, стоя в дверях. — Пройдите в комнату, и я приготовлю вам чай с травами. Не в силах вынести его доброту, она нетвердой поступью направилась к ступеням. — Я еду к Аме! — выпалила Кларри и сбежала вниз. Садясь в седло, она слышала, как Камаль просит ее остаться. Олив тоже выбежала на веранду. — Возьми меня с собой! — закричала она. — Не оставляй меня здесь! — Я хочу поехать одна! — крикнула Кларри в ответ, подгоняя Принца, чтобы поскорее выехать за ворота. Камаль и Олив пытались уговорить ее вернуться, но Кларри, проглотив слезы, галопом помчалась в деревню. Дым от вечерних огней поднимался в звездное небо. Припозднившийся скот возвращался в стойла. Кларри слышала женское пение, разносящееся в сумерках, крики матерей, зовущих детей домой. Где-то заиграла бамбуковая свирель, наполняя ночной воздух незамысловатой мелодией. Боль Кларри неожиданно утихла, словно кто-то снял с ее сердца тяжелый груз. Она застала Аму и ее домочадцев сидящими вокруг костра, жующими бетель^[10] и сплевывающими красный сладковато-горький сок. Ама тут же пригласила Кларри присоединиться к ним, не задавая вопросов о причинах столь позднего визита. Одна из ее дочерей принесла гостье миску риса и пюре из бобов, а другая — горячего сладкого чаю. После этого все остальные ушли, оставив Кларри наедине с ее старой нянькой. Девушка излила Аме все свои горести и рассказала о ссоре с отцом. — Я наговорила ему ужасных вещей. Непростительно ужасных, — призналась Кларри. — Но, видя его в таком состоянии… Я была так напугана и так зла на него. И сейчас тоже. Я не знаю, что мне делать. Помоги мне, Ама! Поначалу женщина ничего ей не отвечала, продолжая жевать и смотреть в огонь и держа ладонь Кларри на своих коленях. Наконец Ама заговорила. — Этой ночью ты должна укротить свой гнев. Когда взойдет солнце, ты помиришься с бабу-сагибом^[11]. — Она торжественно взглянула на Кларри. — Он дал тебе жизнь, и ты обязана его чтить. Он хороший человек, но сейчас его дух устал. Он потерялся и ищет путь домой. Но он все еще любит тебя. Кларри склонила голову. Ее переполоняли чувства. В конце концов она судорожно вздохнула, и из ее глаз хлынули слезы. Ама прижала девушку к себе и стала качать ее, гладить по голове и нашептывать слова утешения, пока Кларри выплакивала свою беду. Потом девушка улеглась, положив голову Аме на колени, и смотрела в огонь, ощущая блаженную умиротворенность. Ей не нужно было спрашивать разрешения, чтобы остаться на ночь под крышей дома Амы, как иногда бывало в детстве. Позже, свернувшись калачиком на тростниковой циновке под тяжелым шерстяным одеялом, Кларри уснула, ощущая запах дыма в волосах и слушая сопение скота за бамбуковой перегородкой. Кларри проснулась, когда забрезжил рассвет. Она была удивительно спокойна и совсем не чувствовала той злости, которая одолевала ее вчера вечером. Девушка вышла на свежий утренний воздух, закутавшись в одеяло. Она размешивала кашу, когда за оградой раздались шаги, и вскоре во двор стремительно вошел Камаль. — Мисс Кларисса! — закричал он. Его лицо исказилось от горя. — Что случилось? Кларри вскочила. Ее сердце тревожно забилось. — Ваш отец… Вдруг суровое лицо Камаля, заросшее бородой, сморщилось, как у ребенка. Он остановился и издал мучительный стон. Кларри окаменела. — Нет, — выдохнула она. — Нет! Не в силах пошевелиться, она смотрела, как слезы наполняют глаза кхансамы и катятся вниз по щекам. Скорбь Камаля сказала ей все без слов. Ее отец умер. Глава пятая

Date: 2015-11-13; view: 247; Нарушение авторских прав