Фрэнк и Бейси

В центре каюты топилась, на малом огне, железная печка‑буржуйка, и сладковатый дымок уходил вверх, в открытый световой люк. Пол был покрыт промасленной ветошью и деталями двигателей, медными окантовками иллюминаторов и корабельных поручней. По обе стороны от печки стояли шезлонги с выцветшими надписями «Империал Эйруэйз» и застеленные китайскими пледами раскладушки.

Американец бросил инструменты в кучу металлических деталей. На несколько секунд его могучая фигура заполнила собой едва ли не всю каюту, но он тут же развернулся и неловко, боком, рухнул на шезлонг. Он заглянул в стоявшую на печи кастрюлю и с мрачным видом уставился на Джима.

– Бейси, он меня уже достал. Даже не знаю: псих он, потому что такой голодный, или такой голодный, потому что псих…

– Заходи, заходи, мой мальчик. Вид у тебя такой, что лучше бы тебе прилечь.

Из‑под пледа выглянул маленький немолодой человечек и сделал в сторону Джима приглашающий жест; в белой руке дымилась сигарета. У него было мягкое, лишенное морщин лицо, лицо хорошо пожившего и многое повидавшего на своем веку человека, который, однако, не спешит кого бы то ни было ставить об этом в известность; и вялые белые руки, густо посыпанные пудрой. Его цепкий взгляд мигом пробежался по каждой мало‑мальски значимой детали заляпанного грязью костюма Джима, по его судорожно дернувшемуся рту, по впалым щекам и ногам, которые вот‑вот готовы были подломиться.

Он стряхнул с постели – из‑под одеяла – просыпавшийся тальк и пересчитал медные кольца.

– Это и всего‑то, Фрэнк? С этим на базар и соваться нечего. Хонкюйские лавочники дерут по десять долларов за мешок риса.

– Бейси! – Молодой моряк от души пнул тяжелым ботинком груду металла; злился он, судя по всему, скорее на себя, чем на старшего напарника. – Этот пацан два дня торчал на похоронном пирсе! Ты что, хочешь, чтобы сюда понабежали япошки?

– Фрэнк, япошкам до нас дела нету. В этой речушке, в Наньдао, холеры просто хоть ложкой мешай, потому‑то мы с тобой сюда и забрались.

– Ты бы еще вывеску вывесил. А может, ты бы и рад был, если бы они сюда нагрянули? А, Бейси? – Фрэнк окунул кольцо в жестянку с полиролью и принялся яростно оттирать въевшуюся в медную окантовку сажу. – Если ты такой работящий, давай попробуй сам поплавать там средь бела дня, а этот малец на тебя станет пялиться.

– Фрэнк, но мы же с тобой договорились: у меня легкие – Бейси втянул очередную порцию дыма от своей «Крейвен А», вероятно, как раз для того, чтобы успокоить сей ранимый орган. – К тому же мальчик тебя даже и не заметил. У него на уме были совсем другие дела, Фрэнк, мальчишеские дела, про которые ты забыл, а я вот помню. – Он разгладил на раскладушке местечко и еще раз махнул Джиму рукой: – Иди сюда, сынок. Как тебя звали, пока не началась война?

– Джейми…

Фрэнк в сердцах отшвырнул тряпку.

– Да не заработаем мы так на сампан до Чунцина [27], ни в жисть! Для этого надо «Титаник» обчистить. – Он удостоил Джима не самым приятным взглядом. – А на тебя, малец, у нас и риса не хватит. Как там тебя? Джейми?…

– Джим, – объяснил Бейси. – Другая жизнь, другое имя. Усадив Джима рядом с собой, он протянул напудренную руку и осторожно прижал большим пальцем его подергивающийся от голода уголок рта. Джим не предпринял ни малейшей попытки сопротивления, когда Бейси обнажил ему десны и внимательно осмотрел зубы.

– Нечего сказать, зубы в полном порядке. Кто‑то выложил кругленькую сумму наличными за этакий опрятный ротик. Ты, Фрэнк, даже представить себе не можешь, до чего безответственно некоторые люди относятся к зубам своих детей. – Бейси похлопал Джима по плечу, попутно оценив качество его синего шерстяного блейзера. Потом соскреб ногтем грязь со школьной эмблемы. – Н‑да, Джим, и школа хорошая. Соборная, так ведь?

Фрэнк сердито выглянул из‑за наваленных кучей медных деталей. Джим, судя по всему, доверия у него не вызывал – словно мог в любой момент увести у него Бейси из‑под самого носа.

– Соборная? Это что же, он вроде как поп какой‑то?

– Нет, Фрэнк, речь про Соборную школу. – Интерес Бейси к Джиму явно рос с каждой минутой. – Это школа для птичек высокого полета. Джим, ты, наверное, знаком с очень известными людьми, да?

– Ну… – засомневался Джим. Он не мог думать ни о чем другом, кроме риса, скворчащего на железной печке; но потом вдруг вспомнил полуофициальный прием в саду британской миссии. – Однажды меня представили мадам Сунь Ятсен.

– Мадам Сунь? Тебя… представили?

– Мне было тогда всего три с половиной года.

Джим сидел смирно, пока Бейси обследовал его карманы. Часы как‑то сами собой соскользнули с его запястья и исчезли в одеколонно‑пудровом мареве под пледом. Однако сама по себе внимательная и заботливая манера Бейси, похожая на манеру слуг, которые когда‑то одевали и раздевали его, отчего‑то успокаивала и внушала доверие. Моряк ощупал каждую его косточку, так, словно искал что‑то ценное. Сквозь открытый люк Джим видел, как с военно‑морской авиабазы готовится взлететь летающая лодка. Дорогу ей перекрыл японский патрульный катер, который сделал широкий крюк, чтобы обойти бон из затопленных кораблей, – течение вошло в полную силу, и возле бона было полным‑полно мощных клокочущих водоворотов. Джим вернулся взглядом к кастрюле и снова вдохнул опьяняющий запах пригоревшего жира. И вдруг ему пришла в голову мысль, что эти два американца хотят его съесть.

Но тут Бейси снял с кастрюли крышку. От густого месива из риса и рыбы растекся восхитительный, почти физически осязаемый аромат. Бейси сунул руку под койку и достал из кожаного мешка пару оловянных ложек и плошек. С ловкостью официанта из «Палас‑отеля», не выпуская изо рта «Крейвен А», он наложил по порции себе и Джиму. Джим, давясь, набросился на пищу, а Бейси сидел и смотрел на него с тем же немного брезгливым одобрением, которое недавно было написано на лицах японских солдат на Коламбиа‑роуд.

Потом Бейси тоже принялся за еду, и тоже с жадностью.

– А мы попозже поедим, да, Фрэнк?

Фрэнк, не отрывая глаз от кастрюли, снова принялся тереть окантовку иллюминатора.

– Бейси, я всегда ем после тебя.

– Мне приходится думать за нас обоих, Фрэнк. К тому же теперь нам придется заботиться о нашем юном друге. – Он смахнул у Джима с подбородка прилипшую крупинку риса. – Скажи‑ка мне, Джим, а с другими большими здешними шишками, из китайцев, ты знаком? Может быть, с Чан Кайши?…

– Да нет… но, знаете, имя‑то у него на самом деле не китайское. – От горячей пищи у Джима поплыло в голове. Он вспомнил слово, часто мелькавшее в отцовской речи, слово, которое он сам старался почаще вставлять в разговоры со взрослыми. – Это производное от «Шанхай‑Чех».

– Производное? – выпрямился Бейси. Он уже доел и опять принялся пудрить руки. – Ты интересуешься словами, Джим?

– Немного. И контрактным бриджем. Я написал о нем книгу.

На Бейси это вроде бы особого впечатления не произвело.

– Слова – они важнее, Джим. Каждый день копи по слову. Никогда не знаешь, какое из них и в какой момент может тебе пригодиться.

Джим доел свою порцию и удовлетворенно откинулся назад, прислонившись спиной к металлической переборке. Он не помнил ни одной своей трапезы до войны и помнил каждую с тех пор, как война началась. Его просто зло разбирало при мысли о той пище, от которой он успел отказаться в своей прошлой жизни, и о всех тех хитроумных уловках, которые изобретали мама с Верой, чтобы он доел очередной пудинг. Он заметил, что Фрэнк смотрит на несколько прилипших к ложке зернышек риса, и тут же начисто ее облизал. А потом как бы ненароком заглянул в кастрюлю и обрадовался, отметив для себя, что риса там вполне достаточно и для того, чтобы наелся Фрэнк. Теперь он был вполне уверен, что эти два моряка с торгового флота есть его не собираются, но перетрусить он успел всерьез – в «Кантри‑клабе» ходили слухи о британских моряках, торпедированных в Атлантике, и о том, как эти моряки доходили до каннибализма.

Бейси положил себе на тарелку еще ложечку риса. Есть эту добавку он не стал, просто сидел и играл с тарелкой под самым носом у голодного Фрэнка. Джим уже понял, что ему нравится держать молодого матроса на коротком поводке и что его самого он тоже использует, чтобы поиграть у Фрэнка на нервах. Воспитание, полученное Джимом, было нарочно придумано для того, чтобы избавить его от встреч с людьми, подобными Бейси; но вот пришла война и смешала карты.

– А что твой папаша, а, Джим? – спросил Бейси. – Почему ты не дома, с мамой? Твои родители – они сейчас в Шанхае?

– Да… – Джим заколебался. Опыт предшествующих нескольких недель научил его, что верить нельзя никому, за исключением разве что японцев. – Они в Шанхае, но только сейчас ушли в море, на «Идзумо».

– На «Идзумо»? – Фрэнк пулей вылетел из шезлонга. Он тоже достал из рюкзака плошку и начал с бешеной скоростью выскребать в нее из кастрюли рис. – Слушай, пацан, да кто ты вообще такой? Бейси…

– Только не на «Идзумо», Джим, – Бейси опустил под койку набеленную руку и выудил из мешка кусок угля. – «Идзумо» взял курс на Фучжоу и на Манила‑Бей. Джим просто пошутил над тобой, Фрэнк. Не на японском же крейсере, Джим.

– Бейси!…

– Фрэнк… – передразнил его интонацию Бейси. – Когда же ты научишься мне доверять? У меня такое впечатление, что родителей Джима забрали вместе со всеми остальными британцами и теперь Джим пытается их отыскать. А Джим?…

Джим кивнул и выудил из кармана блейзера последнюю конфету с ликером. Он содрал фольгу и впился зубами в миниатюрную шоколадную бутылочку. Потом, вспомнив о том, что Вера все уши ему прожужжала о необходимости быть вежливым, он протянул оставшуюся половинку Бейси.

– Кюрасо… Что ж, стоило тебе появиться, Джим, и дела стали идти на лад. Все эти новые слова, а теперь еще и конфета, сказочная конфета, Джим, – с тобой мы причастились красивой жизни. – Бейси впился острыми белыми зубами в шоколадную чашечку и высосал начинку, более всего похожий сейчас на белую крысу, которая высасывает мозг из мышиного черепа. – Значит, все это время ты жил дома, Джим, совсем один. Где‑нибудь в районе Французской Концессии?

– Амхерст‑авеню.

– Фрэнк… Прежде чем уехать из Шанхая, мы непременно должны туда наведаться. Там, должно быть, уйма пустующих домов, а, Джим?

Джим закрыл глаза. Он не спал, он просто очень устал, он думал о съеденной пище и заново пробовал на вкус каждую отдающую рыбой рисинку. Бейси все что‑то говорил, и его как будто сквозь подушку звучавший голос кружил в прокуренном воздухе каюты и пах одеколоном и сигаретами «Крейвен А». Джиму вспомнилась мама, как она сидит и курит в гостиной на Амхерст‑авеню. Вот он встретил этих двух американских моряков, и уж теперь‑то отыскать ее будет много проще. Он останется с Бейси и Фрэнком; они будут все вместе выбираться на затопленные корабли; рано или поздно их заметят с японского патрульного катера.

В лицо пахнуло горячим, отдававшим рыбой дыханием. Джим резко втянул в себя воздух и проснулся. Над ним нависло могучее тело Фрэнка, тяжелые руки у него на бедрах, пальцы лезут в карманы блейзера. Джим оттолкнул его прочь, и Фрэнк тут же вернулся в шезлонг, полировать подложки от иллюминаторов.

В каюте они были вдвоем. Джим слышал, как внизу, по бамбуковому настилу, ходит Бейси. Потом хлопнула дверца грузовика, закашлялся допотопный двигатель и резко смолк. Издалека донесся рев сирены на «Идзумо». Фрэнк бросил на Джима многозначительный взгляд и снова принялся тереть суконкой потускневшую медь.

– Знаешь что, малец, у тебя просто талант действовать людям на нервы. Как это ты до сих пор не угодил к японцам в лапы? Бегаешь, наверное, быстро.

– Я пытался им сдаться, – уточнил Джим. – Только это не так‑то просто. А вы с Бейси хотите сдаться?

– Черта с два, хотя насчет него не знаю. Я все пытаюсь его убедить, что нам надо купить сампан и уйти вверх по реке в Чунцин. Но только Бейси – у него сегодня одно на уме, завтра другое. Теперь тут япошки, и Бейси хочет остаться здесь. Он думает, что, попади мы в лагеря, мы там загребем кучу денег.

– А много вы продаете этих медных штук, Фрэнк? Фрэнк уставился на Джима, все еще не очень для себя решив, как он должен относиться к этому пацаненку.

– Малец, да мы еще ни одной не продали. Это у Бейси просто игра такая, вроде наркотика, ему нравится, чтобы люди на него работали. У него где‑то в доках припрятан мешочек с золотыми зубами, вот их‑то он и продает в Хонкю.

Фрэнк поднял массивные, в пятнах масла, пассатижи и, усмехнувшись, дотронулся ими до Джимова подбородка.

– Тебе повезло, что у тебя нет золотых зубов, а то бы… – И он сделал резкое движение рукой.

Джима словно подбросило: он вспомнил, как Бейси рылся у него во рту. В металлической каюте реверберировал звук работающего мотора. С этими морячками, которые каким‑то неведомым образом избежали расставленных японцами вокруг Шанхая сетей, нужно было держать ухо востро; он понял, что опасаться их стоит, пожалуй, не менее, чем любого другого жителя города. Этот Бейси с его потайным мешочком золотых зубов… В ручьях и каналах Наньдао плавало полным‑полно трупов, и у каждого трупа во рту были зубы. Китаец перестанет себя уважать, если не вставит себе хоть один золотой зуб, а теперь война, люди умирают, а у родственников иногда просто не хватает сил, чтобы снять золотые коронки перед похоронами. Джим представил себе, как эти два американца рыщут ночью по грязевым отмелям с пассатижами в руках, Фрэнк на веслах неслышно гребет вдоль по черным мелким каналам, Бейси с фонарем сидит на носу, ворочает плывущие мимо трупы и шарит пальцами у них во рту [28]…