Легкость бытия

Профессор Ниал Кориней в редкие минуты душевного расположения авторитетно утверждал, что Кайр вполне может стать отменным доктором, если, конечно, забудет о лени, а также каленым железом вытравит рассеянность и невнимательность, свойственную его натуре от рождения. Но, только испытав на своей шкуре последствия обоих пороков сразу, студиоз начал понимать правоту своего наставника – когда пропустил поворот дороги и несколько часов топал под дождем в сторону Осдор‑Мара. И, вполне возможно, дошел бы до самого города, если бы вспышка молнии не осветила бы вдруг табличку на дорожном указателе. Пришлось возвращаться. Кайр уже и не рад был, что поддался на уговоры совести и профессионального долга, кляня себя последними словами за никому не нужное геройство, чреватое для непрошеного благодетеля тяжелой простудой. Вполне возможно, супругов Джайдэв подобрал какой‑нибудь сердобольный фермер, проезжая мимо в поздний час, и, пока совестливый студент месит грязь и мокнет под ливнем, они оба преспокойно спят в тепле крестьянского дома.

И все же… все же Кайр не свернул в сторону Каилаша. Он подождал, пока кончится ненастье, и решил удостовериться в своей догадке. Хотя злился на себя неимоверно, шипел и плевался. Ну почему все люди как люди, всем на всех плевать с высокой горы, а ему, идиоту, есть дело до убогого отставного офицера и его верной жены? Запала ему в душу эта женщина, запала глубоко. Пусть не первой молодости и не писаная красавица, а что‑то есть в ней эдакое – заставляющее уважать в себе человека.

И хотя следопытом Кайр не был отродясь, но место у обочины, где ссадили припадочного пассажира, он узнал сразу же. Вот она – глубокая колея от колес, а тут мистрис Джайдэв волоком тащила супружника под защиту деревьев. Кайр пошел по следам, а потом, услышав издалека то ли громкий разговор, то ли смех, и вовсе ускорил шаги. Он‑то надеялся, что увидит костерок и, возможно, угостится горячим чаем, а на деле попал в крупную неприятность.

– Ух ты! А кто это у нас тут?

– Гэрри! Ты только глянь, какая трогательная картинка!

Фэйм вздрогнула от резкого голоса, раздавшегося почти над самым ухом, и тут же проснулась. Обычно спросонок она какое‑то время ходила как чумная и не сразу соображала, что к чему, но вид темно‑серых плащей с черными атласными полосами на полах и пелеринах взбодрил женщину лучше чашки кофе. Парни, склонившиеся над ней, учились в Хокварской Магической академии. От страха у мистрис Эрмаад мигом пересохло во рту. Один темноволосый и довольно симпатичный юноша, второй – рыжеватый блондин с простецкими, если не сказать мужицкими, чертами лица. А что? И среди низкого сословья порой рождаются одаренные магической силой люди. Разные такие: первый рослый, второй коренастый, а глаза‑то одинаковые – холодные, насмешливые и свирепые. Будто по ошибке на гладких мальчишечьих мордашках поселились глаза старых опытных палачей. Впрочем, эти двое опаснее всякого наемного экзекутора, они – будущие волшебники, а потому измываться над своими жертвами будут не за деньги, а по зову, так сказать, души. Фэймрил прекрасно помнила рассказы мужа о нравах, царящих среди учеников Магических академий. Не в каждой тюрьме они будут строже, и совершенно точно – лучше повстречаться на лесной тропинке с волчьей стаей или бандой беглых каторжников, чем с парочкой юных чародеев. С младых ногтей им внушается, а зачастую еще и регулярно вбивается, что нет ничего слаще и приятнее, чем власть над беззащитным и униженным. Основная задача волшебника – добиться такого положения, когда рядом не останется никого способного себя защитить и противостоять воле мага. А потому забить палкой с вколоченным гвоздем бродячую собачонку считается в Хокварской академии первой забавой младшекурсника. Дальше – веселее. От истязаний бессловесных тварей к жестоким шуточкам над случайными прохожими, от избиения нищих – к жертвоприношениям. Главное и основное условие – не попасться на горячем и не ошибиться с выбором жертвы. Коли застукали и схватили – Архимаг вкупе с ректоратом и пальцем не шевельнут, сдадут с потрохами и задним числом отчислят. Чтобы, стало быть, правосудие восторжествовало.

Уэн, к примеру, в своем выпуске считался лучшим из лучших, он рук в крови не марал, но затравить словесно мог до смерти. Стоило ему почуять слабину, нащупать болевую точку – пиши пропало. И ведь ничего потом не докажешь.

«Ой, мамочки!» – успела подумать Фэймрил, прежде чем брюнет одной рукой резко схватил ее за горло, чтобы не смогла закричать, а другой рукой впился в волосы и рванул на себя, оттаскивая в сторону от Джевиджа.

– Ползи, собачка, ползи! – тихо засмеялся блондин и наподдал женщине под зад ногой.

Фэйм упала на четвереньки и снова получила удар, но уже в живот. Весьма и весьма болезненный удар, от которого едва не остановилось дыхание. Темненький симпатяга снова дернул женщину за волосы, поневоле заставляя встать на колени.

– Что ты делаешь здесь, сучка? – сладко‑пресладко улыбаясь, спросил он и что есть силы врезал ей по лицу раскрытой ладонью, не дожидаясь ответа.

Мальчику не нужны были слова оправдания, его вполне устраивал алый отпечаток на ее щеке, разбитая губа и слезы боли, фонтаном брызнувшие из глаз.

– П‑пожалуйста! Не нужно! – взмолилась Фэйм, когда в лоб ей уперся ледяной камень магического жезла.

«ВсеТворец! Помилуй!» По большому счету, она уже распрощалась с жизнью и не просила ВсеТворца спасти. Слишком уж хорошо вдова мага представляла, чего следует и чего не следует ждать от хокварского выпускника. Жалости и милосердия в этих мальчиках после десяти лет учебы не осталось даже щепотки. От звериного нутряного страха, жидким огнем растекающегося по жилам, Фэйм подурнело. Нескорая, позорная и мучительная смерть смрадно дыхнула в лицо женщине.

– Нет, паршивая тварь, очень даже нужно, – обрадовался блондин, впиваясь толстыми пальцами в челюсть жертвы и запрокидывая ей голову. – Это твой любовник? Да? – поинтересовался он, кивая на Джевиджа. – Твой хахаль, шлюха?

Даже если бы Фэйм хотела что‑то ответить, вряд ли у нее получилось бы: юный чародей едва челюсть ей не сломал. С Россом у парней будет короткий разговор – одна маленькая молния в глаз, стоит ему пошевелиться. Зачем возиться с мужчиной, когда есть такая замечательная жертва – испуганная, беззащитная тетка, с которой можно сделать все, что душа пожелает. А мы‑то знаем, чего более всего остального жаждут души двух молоденьких мальчиков, уже вкусивших сладости всевластия. Чего? Конечно же – мольбы о пощаде, унижения, слез и страха. Да, да – того самого сочного, дрожащего на кончике языка вкуса чужого бессилия, за которым охотится каждый маг.

А если Росса Джевиджа убьют, тогда и Фэймрил Эрмаад не уйдет из этого проклятого леса на своих ногах. Зачем же оставлять свидетеля, верно?

– Ты подумай, Сколли, так вчера намиловались, что мужик спит теперь беспробудным сном, – зацокал языком брюнет.

Глаза у него затуманились предвкушением забавы, став из светло‑голубых пронзительно синими. Ах, какие у него красивые глаза – настоящая девичья ловушка. В них, будто в зеркале, Фэйм видела в этот миг себя – грязную, растрепанную, зареванную тетку с разбитым носом и трясущимися от боли распухшими губами. Мерзкое никчемное существо, созданное ВсеТворцом лишь для того, чтобы потешить самолюбие умненького и талантливого юного колдуна. Была бы еще молоденькой красоткой, а так… Какая‑то жаба, которую не жалко раздавить каблуком. Кому нужны эти жабы? Так ведь, ваше чародейство?!

– Стало быть, ты у нас – горячая бабенка?! – обрадовался мальчик Сколли, скорчив насмешливую рожицу. – Старая, но опытная. Да? Это хорошо.

– Обслужишь нас по первому классу? – спросил Гэрри.

Фэйм совершенно невозбуждающе молчала, поэтому отхватила пару жарких оплеух по губам и уху и несколько ударов в грудь.

– Ну, чего ждешь? Открывай рот, сучка! Тебе не привыкать, – рассмеялся он и полез расстегивать ширинку.

Мистрис Эрмаад отпрянула назад, инстинктивно загораживаясь руками. И тогда на нее снова обрушились удары. Со всех сторон и по чему попало. Много ударов – много боли, но не она самое страшное, а то, что всем существом Фэйм завладело какое‑то животное равнодушие. Пусть делают что хотят – нет сил сопротивляться произволу.

Наверное, если бы юные волшебники Фэйм попросту изнасиловали, то она так и осталась бы в этом жутком оцепенении, позволив сотворить с собой все, что угодно. Но обыкновенное насилие не показалось юношам особо привлекательным, они решили разнообразить веселье. Белобрысый Сколли предложил сначала помочиться на жертву. Так же смешнее, не правда ли?

Желудок скрутило болью, и кислота отвращения подкатила Фэйм к горлу, внезапно отрезвив.

«Да что же я делаю?! – встрепенулась женщина. – У меня же револьвер есть! У меня! Револьвер! Есть!»

Как все беззащитные в обыденной жизни люди, непривычные к самой мысли о возможности смертоубийства, она вспомнила о спрятанном под юбкой оружии в самый последний момент.

И вдруг на поляну вышел какой‑то парень в студенческой куцей курточке и фуражке. Если бы под его ногой не хрустнула ветка, то молодые чародеи его и не заметили бы, так увлеченно они возились со своими штанами.

Гэрри и Сколли резко обернулись на звук и почти синхронно потянулись за волшебными жезлами. Свидетеля следовало устранить как можно скорее. И продолжить забаву.

Тогда Фэйм быстро сунула руку под одежду и… Да! Она выстрелила. Прямо в стоящего над ней Гэрри, попав в живот чуть ниже пупа.

Только что была ровная гладкая кожа, и вдруг – раз! Мистрис Эрмаад успела увидеть похожую на уродливый, вонючий ало‑черный цветок рану, прежде чем крепко зажмурить глаза. В лицо брызнуло горячим и липким, и одновременно раздался второй выстрел.

Руки у него тряслись, как у запойного пьяницы, еле‑еле получилось прицелиться – мушка перед глазами так и плясала. Удивительно, что вообще сумел попасть.

С развороченным нутром особенно бойко волшебной палочкой не помашешь – это факт. Наверное, темноволосый колдунишка помер сразу от болевого шока, а вот второй – коренастый парень с грубой мордой – оказался куда как крепче. Тяжелая медленная пуля вырвала ему кусок бока вместе с половиной почки, но не убила. Магический жезл выпал из рук Сколли и откатился в сторону, а не то неизвестно, чем бы кончился для Джевиджа его меткий выстрел по мучителям.

С трудом оторвав седалище от земли, пошатываясь из стороны в сторону, Росс подошел к раненому ближе и, пока тот не дотянулся до своего жезла, наступил парню на руку.

– Ради ВсеТворца! Не убивай! Ради милосердия!

От боли лицо молодого человека стало белее муки, а в широко распахнутых глазах застыл запредельный ужас, когда Росс приставил дуло револьвера к его лбу. Чтобы уж точно не промазать, даже если дрогнет рука.

– Я не хо…!

Может быть, он собирался сказать «не хочу»? Но выстрел оборвал хриплый дребезжащий вопль. От страха так часто бывает – голос пропадает начисто. Вроде бы надо кричать, звать на помощь, а нечем – глотка немеет. Росс удовлетворенно хмыкнул: «Маги магами, колдовство колдовством, а своя родная шкура все равно дороже». Умирать никому неохота, а когда ты молод, талантлив и полон надежд, то втройне нет желания расставаться с только‑только начавшейся жизнью. Гораздо сложнее вообразить себе, что жить хочется и в сорок, и в пятьдесят, и в семьдесят. На том зачастую и обжигаются молодые да ранние.

Убедившись, что добивать брюнетика не придется, Росс подошел к женщине. Она все еще страшилась посмотреть на содеянное – так и сидела на земле с изо всех сил зажмуренными глазами, молча, сотрясаемая то ли крупной дрожью, то ли рвотными позывами. А может, и тем и другим одновременно.

– Вы… Фэймрил Эрмаад? – запинаясь, спросил Росс, с огромным трудом вычленяя из гудящего роя мыслей имя.

Единственное имя, за которое его сознание уцепилось мертвой хваткой.

…Проклятье, проклятье, проклятье! Тебя словно несет течением под слоем толстого прозрачного льда… студеная вода сковывает тело, сильнее, чем смирительная рубашка, и нет сил даже дышать… Ты раскрываешь рот, кричишь, царапаешься, просишь о помощи, но никто не слышит, там, по другую сторону панциря в сиянии дня, в мире, где есть ветер и солнце, никто тебя не слышит… потому что тебя нет уже в этом мире… уже нет…

– Да, меня так зовут, – устало прошептала дрожащими губами женщина и затравленно посмотрела на собеседника своими карими, оттенка спелого каштана, глазами. – А вас – Росс Джевидж, милорд.

Она поддела пальцем медальон, болтавшийся у него на шее, и прижала ко лбу Росса. Пятная его кожу еще теплой кровью.

…По льду прошла глубокая трещина, затем вторая, третья, четвертая… И вдруг! Взрыв! Острые прозрачные крошки разлетелись в разные стороны! Вздох! Он рванулся вверх, к небу, к свету, к жизни из зеленых глубин безвременья и беспамятства. Судорожно всхлипнул и… стал собой… до следующего сна. Проклятье! За что?!

Кайр слишком поздно понял, что оказался в неподходящем месте и в неподходящее время и сейчас его убьют двое молодчиков в плащах с гербами Хокварской академии. Убьют, а потом испепелят в маленькую кучку праха. Как говорится, нет тела – нет преступления. Профессор Кориней не зря многажды и настоятельно предупреждал не забредать в окрестности магических школ, он прекрасно знал о творящихся там страшных делах. Стоит ли удивляться, что колдуны готовят подрастающую смену в местах, удаленных от человеческого жилья, не жмутся к чародейским школам многолюдные городки, как это бывает с обыкновенными светскими университетами или духовными семинариями. Студенты – люди веселые до буйности, но щедры и незловредны, а потому торговый люд тянется к стенам обители знаний. Один за другим открываются трактиры, гостиницы, кондитерские, портняжные, сапожные и переплетные мастерские. Студент семьей не обременен, он лишнюю денежку изведет либо на пиво, либо на книгу, либо еще куда, но в кубышку точно не положит. Тут медячок, там серебрушка, так и грызущих гранит знаний меньше не становится. Мудрые предки говаривали: курочка по зернышку клюет и сыта бывает. Так примерно рассуждали ремесленники и торговцы во все века. А еще они видели, что образование лишним не бывает, и уже для внуков‑правнуков загадывали судьбу грамотного человека.

За магическими академиями, напротив, издавна водится слава дурная, оттого и бегут обыватели прочь, куда глаза глядят. Лишь бы подальше от чародейства, колдунов и их жутких механизмов.

Кто ж знал, что не побоится несчастная мистрис Джайдэв выстрелить в мучителя, а ее муж – уложить второго негодяя? Никто. И, как ни крути, а они спасли жизнь не только себе, но и Кайру. Хотя предполагалось, что выйдет ровно наоборот.

– Вы очень правильно дождались момента, когда у выродков будут заняты руки. Хорошая тактика! – неумело похвалил Росс свою ошеломленную спутницу, чтобы хоть как‑то вывести из умственного паралича. – Правда! Я же говорил, вы – настоящий солдат.

На самом деле Джевидж только прикидывался спящим, понимая, что даже вдвоем с Фэйм не устоит перед волшебными жезлами в руках двух колдунов. Потихоньку, не привлекая внимания, достал из кармана оружие и терпеливо ждал, когда парни отвлекутся и забудут о нем. Он даже не пытался молиться ВсеТворцу, но как иначе прикажете трактовать внезапное и столь своевременное появление студента, как не Милость Его?

«Дланью Своей защитит и помилует тех, кто не в силах себя защитить» – так, кажется, поется в одном из священных гимнов?

Фэйм попыталась встать, но снова плюхнулась на землю – ноги все еще отказывались держать вертикально несостоявшуюся жертву мажьего насилия.

– Идите сюда, Кайр, – позвал Росс юношу, теперь он его вспомнил и узнал. – Будьте так добры, помогите нам.

Мужчины обоюдными усилиями подняли мистрис Эрмаад.

– Я не сразу вспомнила о револьвере, милорд, – честно призналась она.

– Ну и что? – удивился Джевидж. – В конечном итоге вы не только вспомнили, но сделали это весьма своевременно. А теперь… – он осторожно отобрал у вдовы оружие, спрятал его в карман плаща и внимательно огляделся вокруг. – Теперь надо бы замести следы.

– Что? – испуганно дернулась Фэйм. – Замести? Следы?

Фраза подходила каким‑нибудь жестоким разбойникам из романа про благородного, оклеветанного перед законом рыцаря, ставшего волею судеб поборником справедливости. Воистину, хмыкнул мысленно Росс, если и есть кандидатура, менее всего подходящая на роль защитника угнетенных, то это – он сам.

– Где мы находимся?

– В получасе езды от станции Каилаш, если вам это о чем‑то говорит. Примерно в восьми часах от Фахогила, – ответил Кайр.

– И как мы здесь очутились? – спросил лорд‑канцлер недоуменно.

– У вас случился припадок, милорд, и нас высадили среди ночи, – пояснила Фэйм.

«Добрые и честные сограждане, всегда готовые прийти на помощь ближнему. Надо же, как знакомо!»

У Джевиджа не хватило бы пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать случаи, когда он приходил в себя в придорожной канаве после очередного приступа. Милосердие обывателей традиционно заканчивалось за порогом храмов ВсеТворца. Обольщаться не стоило.

Росс задумчиво почесал в затылке, в очередной раз поражаясь парадоксальному свойству собственного разума – прекрасно помнить, например, географические и исторические факты, даты, топографические карты и не помнить ничего о себе. Совершенно не по‑рыцарски он с досады пнул мертвеца. Вот из таких, как этот юнец‑живодер, потом и вырастают сволочи, способные покуситься на чужую память, отобрать самое сокровенное.

– Где‑то тут рядом есть речка, нам нужно туда.

– Зачем? – по‑прежнему растерянно удивилась Фэйм.

– Топить улики, мистрис Эрмаад, – отрезал Росс. – Пойдемте‑ка отсюда скорее.

Пожалуй, и под пытками лорд Джевидж не смог бы объяснить, какое такое сорок четвертое чувство вывело его на берег неширокой, но быстрой речушки. Кажется, она называлась Серда. Он выбрал крошечный заливчик, закрытый с двух сторон высоким камышом, и удовлетворенно кивнул, бросив на серый песок саквояж Фэйм.

– То, что нам надо. – И добавил, обращаясь к женщине: – Снимайте одежду, мистрис Эрмаад. Наш новый друг отвернется, а меня вы не смутите.

– Может, не нужно? – растерялась она.

Костяшки пальцев, судорожно сжимающих порванную ткань блузки на груди, побелели.

– Фэймрил, посмотрите на себя – вы вся в крови. От одежды нужно срочно избавиться. Ваш револьвер, к сожалению, тоже придется утопить. На случай, если вдруг покойник окажется сыночком какой‑нибудь важной шишки и родня наймет сыщика. Пуля, скорее всего, застряла в теле ублюдка, и по ней…

Но договорить Росс не успел. Его спутницу тут же вывернуло наизнанку желчью. Поэтому далее распространяться на столь болезненную тему он не стал, а попросту занялся тем, что считал самым необходимым на этот момент: помог Фэйм снять испачканную кровью верхнюю одежду, умыться и причесаться, а пока она переодевалась в скромное зеленое клетчатое платье, обвязал испорченные вещи вокруг тяжелого камня и швырнул вместе с оружием в речку.

«Ну вот ты и влип в историю, Финскотт!» – обреченно сказал себе будущий врачеватель. События развивались столь стремительно, что молодой человек опомниться не успел, как стал свидетелем гнусных издевательств над женщиной, двойного убийства, странного ритуала с медальоном и косвенного признания парочки в том, что они вовсе не муж и жена и даже не те, за кого себя выдают. Все случилось как‑то совсем уж сразу и требовало разъяснений.

– Кто же вы все‑таки, сударь? – спросил в равной степени испуганный и заинтригованный юноша.

– Как утверждает эта отважная дама, я – Росс Джевидж, лорд‑канцлер, – хмуро проворчал тот. – Сомневаться в ее словах я не стал, а что скажете вы? Узнаете?

Конечно же, лично юноша с лорд‑канцлером встречаться не мог, а рисунки в газетах лишь приблизительно отражали реальные черты Джевиджа, но прозрение все же состоялось. «А теперь ты уже не просто влип, а влип по самые уши». Кайру не потребовалось даже рта раскрывать, чтобы его собеседник все понял. До того красноречиво выпучились у студента глаза.

– Значит, узнал, – грустно усмехнулся лорд‑канцлер. – Что теперь прикажешь с тобой делать, молодой человек? Отпускать на все четыре стороны – боязно, оставлять при себе – накладно. Как поступим?

Будущий лекарь хоть и был молод годами, но никогда не считал себя дураком. Он и сам прекрасно догадался, что ради собственного удовольствия всемогущий лорд Джевидж припадками страдать не станет и трястись в общем купе дилижанса, кстати, тоже. Тем паче не нужны ему лишние глаза и уши в секретном и, несомненно, важном путешествии.

«Погодите‑ка! А почему, собственно, не нужны?» – вдруг подумалось молодому человеку, и он тут же высказал свое предположение:

– А я вам пригодиться могу, милорд‑канцлер! Серьезно! Я буду помогать в вашей тайной и опасной миссии, – почти по‑военному отрапортовал отважный студиоз, прямо всей кожей ощущая, как приобщается к государственным тайнам.

В ответ Джевидж неожиданно рассмеялся.

– Фэймрил, вы слышали это? Какой все‑таки забавный нам попался юноша. Как вы вообще здесь оказались? Вы же вроде бы должны уже садиться в вагон столичного экспресса, нет?

– Я вышел на станции в Каилаше и решил вернуться к вам, но свернул не в ту сторону, а потом…

– Погоди, не части, – поморщился Росс. – Почему же вы вернулись к нам?

Кайр видел, что лорд Джевидж не верит ни единому его слову. Шутка ли, молодой здоровый парняга пожалел старого солдата? Разве такое бывает? Скажете тоже.

Студент беспомощно обернулся к мистрис Джайдэв… то бишь Эрмаад… и обреченно пожал плечами:

– Она… она плакала…

И как ни странно, как ни удивительно, но лорд‑канцлер ему поверил.

– Хм… Наверное, я бы тоже вернулся, – буркнул он чуть слышно и добавил уже громче и внушительнее: – Будь по‑твоему, Кайр… Как тебя там?

– Кайр Финскотт, – подсказал юноша.

– Так вот, Кайр Финскотт, я принимаю тебя в мою маленькую армию, – и улыбнулся, на миг сбросив последние лет двадцать прожитого, до того задорной и мальчишеской вышла улыбка. – Фэймрил, обратите внимание, как я и обещал – нашего полку прибыло. Прошу любить и жаловать – рядовой медицинской службы Финскотт!

Женщина механически сделала книксен.

– Ну вот – теперь вы выглядите просто великолепно, моя леди, – заявил Джевидж, внимательно оглядев спутницу со всех сторон.

Она осторожно прикоснулась к разбитой и опухшей нижней губе, поморщилась и грустно улыбнулась:

– Будем считать, что у мистрила и мистрис Джайдэв вышла небольшая размолвка.

– Верно, – заговорщически подмигнул Росс, поддерживая игру. – Мистрил Джайдэв слегка вышел из себя и распустил руки. Но он очень сожалеет и обещает, что больше ничего подобного не повторится. Кстати, – спросил он. – А раньше… ну прежде… за мной ничего такого не водилось?

– В смысле? Били ли вы своих женщин? – неделикатно уточнила Фэйм.

– Вы чрезвычайно прямолинейны для вдовы волшебника, – хмыкнул лорд Джевидж. – Хотя… вы правы, нет смысла прятаться за словами. И все же?

– Думаю, что нет. Вы не били своих любовниц, иначе об этом тут же раструбили бы по всем светским салонам.

Забавная она была, эта Фэймрил Эрмаад, в чем‑то даже смешная. Повадками похожая на речную выдру – шустрого, умного и неунывающего зверя. Другая бы до сих пор билась в истерике, а эта… просто упрятала растерянность, испуг и боль куда‑то в недра души, чтобы потом, наедине с собой, когда никто не увидит, оплакать свое унижение и разочарование в человечестве. Разочарование – оно ведь неизбежно, когда с невинным и беззащитным существом вдруг приключается такая отвратительная история, помимо воли заставляющая думать о том, что ВсеТворец отвернулся от этого мира, устав его любить. Разве есть иное объяснение?

– Давайте немного перекусим, прежде чем идти дальше, – предложила Фэймрил, вглядываясь в лица мужчин. – У меня где‑то остался кусок пирога и несколько яблок.

– Какой, однако, вместительный у вас саквояж.

– Он имеет интересную историю. С ним я бежала из Эарфирена год назад, – пояснила вдова, копаясь в недрах галантерейного монстра.

– От кого вы бежали?

Мистрис недобро сощурилась и после некоторого довольно напряженного молчания ответила:

– От вас, милорд.

– Гм… – только и смог выдавить из глотки Джевидж. – Значит, все‑таки мы с вами… достаточно хорошо знакомы?

– Можно и так сказать, милорд, – отчеканила мистрис Эрмаад. – В определенном смысле – да.

– Не хотите поделиться впечатлениями? – с обманчивой легкостью спросил Росс.

Но никого – ни Фэйм, ни Кайра – его небрежность не обманула. Об такие интонации смело можно точить ножи, точно об оселок. Студент, так тот вообще против воли вжал голову в плечи.

– Не уверена, что они вам придутся по душе, лорд‑канцлер, – ответствовала вдова не дрогнув.

– А вы попробуйте. Сомневаюсь, что мне грозит серьезная душевная травма.

Короткий и почти бесстрастный рассказ мистрис Фэймрил «новобранца» Джевиджевой армии – Кайра Финскотта – не порадовал. С одной стороны, вдова колдуна‑заговорщика поступила отнюдь не глупо, когда, дав деру из охваченной беспорядками столицы, абсолютно справедливо предпочла тихую и уединенную, но небогатую жизнь в курортном городишке тюрьме и долгому судебному разбирательству. А с другой стороны, Кайр нежданно‑негаданно оказался в компании подозрительно забывчивого канцлера и беглой преступницы. То ли еще будет?

– Так почему же вас не искали? – спросил лорд Джевидж, задумчиво дожевывая яблоко вместе с косточками и хвостиком.

Фэйм пожала плечами:

– Понятия не имею. О завещании бабушки никто не знал. А может быть, решили, что я тоже погибла во время волнений в столице.

– Значит, теперь уже ищут, – впервые влез в разговор Кайр и поведал о малоприметном молодом человеке на станции Каилаш и реакции на него профессорского амулета.

Росс и Фэйм тревожно переглянулись.

– Ах вот оно что!

Лорд Джевидж заинтересованно поглядел на молодого человека, будто видел его впервые.

– И снова Знаки меня не подвели, – немного загадочно молвил он. – Не зря наши пути пересеклись. Будем считать, что вы приносите удачу.

Уж кем‑кем, а личным талисманом лорд‑канцлера Кайр Финскотт стать никогда не собирался, справедливо полагая, что подобная честь не сулит ничего, кроме суровых испытаний. Но что‑то делать было уже слишком поздно.

Лорда Джевиджа не порадовало повышенное и явно недоброжелательное внимание к Фэйм. Сначала ночные убийцы, теперь агент, в открытую занимающийся магическим поиском, дальше что приключится? Кому‑то очень не нравилось, что Фэймрил Эрмаад жива и невредима, кто‑то хотел бы избавиться от ее неприметной, но такой неудобной персоны. Пока ответов на эти вопросы у Росса не имелось. Зато он четко уяснил одну вещь – если вдову Эрмаад караулили уже на почтовой станции, то в Фагохиле точно устроена засада. А следовательно, в столицу надо добираться другим путем, минуя железную дорогу. Пешком – далеко и долго, на покупку или аренду экипажа и лошадей не хватит денег. Оставалось только по реке.

– Возле Сийфары берет начало одноименный канал, по нему мы доберемся до Бриу, а оттуда до столицы рукой подать, – заявил Джевидж.

Весь день они шли вдоль берега, вниз по течению Серды, и только под вечер, когда мистрис Эрмаад окончательно выбилась из сил, решили сделать привал. Благо по дороге попался старичок‑рыбак, с дорогой душой и не бесплатно поделившийся частью улова. Правда, поначалу он пытался сбежать при виде рожи лорд‑канцлера, но Фэйм удалось его убедить, что никакие они не грабители и готовы честно заплатить по четвертушке за каждую рыбину. Росс подыграл ей, напустив на себя оскорбленный вид, и настаивал на изъятии всего улова, причем задаром, ибо пара хороших тумаков деньгами никогда не считались. Надо ли удивляться, что дедок счел за счастье взять предложенную доброй мистрис плату в обмен на двух жирных судаков.

Теперь путешественники ужинали этими самыми жареными судаками, запивая их кипятком, настоянным на земляничных листьях, из одной кружки на всех. Кайр сдержал слово и внимательно осмотрел незаживающую рану на шее лорд‑канцлера. Красная, сочащаяся сукровицей и местами гноящаяся полоса по форме напоминала отпечаток пилы с широкими зубьями.

– Давно это у вас? – поинтересовался студент.

– Все время. Болит, жжет, и стоит чуть задеть – корочка лопается, – сдержанно пожаловался Росс.

– М‑м‑м‑м… Очень похоже на ожог. Вы его пытались лечить?

– Мэтр Амрит пытался. Сначала магией, потом травами, но добился одного – теперь хоть не кровоточит.

По мнению Фэйм – слабое утешение, ибо выглядела рана отвратительно.

– Я вам ее почищу и перевяжу, – пообещал Кайр.

У него в сумке нашелся флакончик с азотнокислым серебром, а на бинт для перевязки пустили полосу, оторванную от подола нижней сорочки мистрис Эрмаад. К слову, единственной запасной, взятой с собой при бегстве.

Решено было дежурить по очереди, чтобы спящих снова не застигли врасплох. Пусть Хокварская академия вместе со своими вы…кормышами осталась далеко позади, но и с обычными‑то бродягами можно нажить бед, если дать им повод воспользоваться удобным случаем и напасть на путников. Убить не убьют, но кости переломают и обчистят до нитки. Фэйм предложила разделить смены поровну – на троих, без всяких скидок на ее пол.

– Пожалуй, это будет излишним, – скривился Росс.

– Ничего подобного, – возразила Фэйм. – Вы ведь не хотите снова довести себя до припадка, милорд?

В ее словах таилось осуждение. Если бы лорд‑канцлер не упрямился в дилижансе, то сегодняшнего утра таким чудовищным, каково оно выдалось, не случилось бы. И если кое‑кто умудрился все забыть, то не всем вокруг даровано такое счастье, между прочим, безмолвно говорили холодно мерцающие глаза мистрис Эрмаад.

Словом, не время и не место было демонстрировать рыцарственность. Первым дежурил Джевидж, потом Кайр, а уже под утро – Фэймрил. На нее же возлагалась обязанность правильно и безболезненно разбудить лорд‑канцлера на рассвете.

Только что казалось – вот стоит только лечь и глаза закрыть, как придет долгожданный сон. Он тонким серебряным ножом отрежет прошедший день, навсегда превращая его в Прошлое, в то, что уже никогда не вернется. Фэйм так рассчитывала на свою старую привычку изгонять плохое, вычеркивать его усилием воли, привычку, выработанную годами, отлаженную, как часовой механизм знаменитого виндрийского мастера Шугго. Но что‑то сломалось внутри, непоправимо испортилось. И Фэйм примерно знала, что именно.

Мы многие тысячи раз бросаем ничего не значащие пожелания смерти. «Чтоб ты сдох!» и «Убить мало» – только малая часть разнообразия. Мы кричим это в запале гнева, или тихонько шепчем себе под нос, или же просто думаем, глядя на очередное недостойное жизни непотребство. Но редко кому доводится в жизни своей пожелать смерти по‑настоящему и исполнить обещанное собственной рукой. Того безымянного парня – наемного убийцу – Фэйм не хотела убивать, правда‑правда не хотела. И ничуть не лукавила, так же как не стала обманывать себя относительно юного чародея по имени Гэрри.

Она даже мысленно не могла произнести слово, которое обозначает то, что собирались сделать с ней мальчики‑волшебники. Казалось, грязь и мерзость прилипнут к черепу изнутри и осквернят душу навеки.

Ненависть, ярость и это пьянящее, обжигающее, почти сладкое чувство избавления от божественного запрета отбирать чужую жизнь. Фэйм захлебнулась в нем, опьянела и… утратила что‑то навсегда, безвозвратно. Может быть, самую настоящую Невинность? В ее исконном незамутненном смысле. Не‑винность… не‑виноватость… как отсутствие вины, а следовательно, и кары за содеянное.

Она смотрела в небо, читая карту осенних созвездий, и думала еще и о том, что до сей поры плохо представляла себе, с кем прожила пятнадцать лет. Глазами Гэрри и Сколли… как их там полностью – Гериш и Скольдиам?.. их глазами смотрел на нее Уэн. Просто он был гораздо старше, когда женился на Фэймрил Сааджи, и научился насиловать словами, избивать взглядом и глумиться молчанием. Точно так же, как это делали все его знакомые коллеги по цеху и дару.

Но почему, почему магия так меняет людей, превращая их в ненасытных хищников, изощренных мучителей и неумолимых охотников? Причем прежде всех остальных они истязают самих себя. Уэн не мог жить спокойно и размеренно, не мог и дня обойтись без жестокой выходки, без скандала и оскорблений. А как виртуозно он третировал прислугу! Фэйм сначала думала, что это из‑за происхождения. Его дед держал скобяную лавку, и богатство упало Уэну на голову столь внезапно, что он посчитал его не просто благословением или удачей, а собственной заслугой. В старой аристократической семье Фэйм слуги считались чуть ли не членами клана, им не нужно было носить форменное платье, хозяева, как и встарь, даровали одежду со своего плеча. Бабушка Ииснисса за всю жизнь не уволила ни одной горничной, не поругалась ни с единой поварихой, а сыну дворецкого дала денег на поступление в университет.

Теперь‑то понятно, что Уэн издевался над слугами ради удовольствия, а не из чувства классовой неполноценности.

Фэйм боялась завести даже золотую рыбку, не то чтобы кошку или ручную соню. Рискованно было привязываться к тварюшке.

Небеса! ВсеТворец‑Зиждитель! От ужасающей в своей откровенности догадки Фэйм, словно молнией, пронзило насквозь. Она же столько лет роптала, она пеняла ВсеТворцу за смерть Кири, а Он‑то спас невинную душу от такого отца, от страшной участи пожизненной зависимости от морального урода и идейного палача.

«Кири, девочка моя, прости меня! Прости меня, моя маленькая! Я четырнадцать лет не могла понять, что ты была столь прекрасным ребенком, что просто не захотела жить рядом с безвольной матерью и отцом‑чудовищем. Прости, что столько лет держала тебя! Прости!»

– Почему вы не спите? – глухо спросил Росс Джевидж, не оборачиваясь.

Он сидел спиной к костру и бдительно нес вахту, но все же услышал взволнованное дыхание женщины.

– Мне есть о чем подумать, милорд. Последние дни получились… слишком… насыщенные. Чересчур много всего случилось.

Фэйм совсем не хотелось, чтобы он сказал: «Не переживайте. Все забудется», но Росс этого делать не стал. Наверное, оттого, что слишком хорошо знал, как это на самом деле – Все Забыть.

И все же не зря говорили, будто лорд‑канцлер умеет читать мысли.

– Мне бы очень хотелось поделиться с вами моим умением забывать взамен на крупицу вашего дара помнить и хорошее, и плохое.

В животе у мистрис Эрмаад похолодело от острейшего предчувствия.

– Если бы… если бы я могла… то с радостью обменялась с вами, милорд.

Он ничего не ответил. Кусал губы и косился на узкий серп луны, но потом решился:

– Я, сам того не желая, сыграл в вашей жизни роковую роль.

– И продолжаете играть, милорд, – честно призналась вдова.

Некоторое время они молчали. Росс созерцал тьму, спрятавшуюся в зарослях камыша, а Фэйм – лорд‑канцлера. Годам к шестидесяти волосы у него совсем поседеют, появятся залысины, глаза станут еще меньше и ýже, появятся отвисшие брыли, но никто не посмеет назвать лорда Джевиджа стариком. Столько в нем силы, воли и энергии, столько желания жить и упрямства. Нравится это кому или нет.

– Мне жаль, но изменить уже ничего нельзя.

– Я знаю.

– Добрых вам снов, Фэймрил. Завтра будет тяжелый и долгий день.

При всей инстинктивной неприязни к магам, которая после сегодняшнего дня только усилилась, о мэтре Амрите лорд Джевидж вспоминал с теплотой и благодарностью. И, пожалуй, жалостью. Старенький волшебник все время бурчал, жаловался на погоду, соседей, налоги, коллег и покойную жену, но при этом к подопечному своему относился куда как терпеливо. Даже когда Росс в тщетной попытке вспомнить все разгромил дедову горницу. Он бушевал, орал, крушил лавки и полки, охваченный слепым бешенством, а старичок дожидался во дворе, пока схлынет первая волна негодования и отчаяния. Потом зашел и, подобрав единственный уцелевший табурет, усевшись посреди разгрома, точно король на троне, степенно сказал:

– В следующий раз ломай все на собственной башке, авось поможет. Здоровенный дядька, а ведешь себя ровно малолетний неслух. Не стыдно?

Джевиджу стало нестерпимо стыдно, и в дальнейшем он себе такого больше не позволял никогда, как бы ни хотелось взорваться яростью бессилия.

Мэтр жил на окраине Рамани так давно, что среди местных считался не столько волшебником, сколько достопримечательностью, почти сказочным персонажем. Низенький дедок с пышными бакенбардами носил длиннополые сюртуки, атласные жилеты, пестрые галстуки и шляпы с высокими тульями и короткими полями. Причем подобных нарядов у него имелось превеликое множество – чуть ли не по обновке на каждый день. А еще мэтр душился женскими духами и по утрам устраивал обливания ледяной водой. Говорил, что очень полезно для здоровья, и обещал приобщить Росса к этой манипуляции. Но не успел… Его нашли мертвым, с пробитым черепом, в одной из подворотен. Только чудом Джевиджа не заподозрили в убийстве – он весь день подрезал ветки в саду у соседки мэтра – мистрис Лаххми, находясь все время на глазах у хозяйки.

Вот почему мэтр Амрит помогал, лечил и заботился о больном незнакомце, а два малолетних выродка жаждали мучить и убивать, при том что все трое – колдуны? Был ли Амрит в юности таким же злобным скотом, но с годами вся его мизантропия постепенно выветрилась или он от природы оказался более добросердечен, чем иные волшебники? Теперь уже не дознаться, но загадка осталась загадкой: делает ли магия людей более жестокими или эти качества идут рука об руку, как глухота голубоглазых белых котов?

Большинство чародеев существа на редкость зловредные – это прописная истина, от них больше вреда, чем ощутимой пользы. Но, к сожалению и разочарованию многих, не существовало особого рода колдунов, который легко уничтожить, поголовно истребив всех, как пытался сделать Ведьмобой. Волшебник может родиться в любой семье, в любом доме, у каких угодно отца с матерью, через много поколений. А где один, там и второй, и не успеешь обернуться, как запретное знание снова в ходу. Словом, уже довольно давно властители земель и царств поняли, что там, где невозможно полностью победить, там можно и дóлжно загнать неподконтрольную силу в законное русло. Мудрые правители решили, что иметь под рукой пусть не слишком приятных, но весьма изобретательных подданных и плательщиков налогов гораздо выгоднее, чем тайное сообщество идейных и непримиримых изгоев, готовых на любую пакость. Про меньшее из двух зол, сытость волков и целость овец, а также худой мир, который лучше доброй ссоры, помнят все, но кому от этого легче? Не Россу Джевиджу и не Фэйм Эрмаад – это точно.

Небо постепенно стало затягивать тучами, подул холодный ветер, и, чтобы окончательно не задубеть самому и не дать замерзнуть спящим спутникам, Джевидж подкинул в костер пару бревен топляка. От потока тепла тут же разморило и начало тянуть в сон. Поэтому пришлось встать и походить вокруг стоянки, развеивая дремоту. Ему не хотелось снова подвести Фэймрил. Сон для Росса давно уже стал врагом – коварным и безжалостным, с которым невозможно договориться по‑хорошему. Сколько ни сражайся с ним – никогда не победить.

Дожидаясь окончания смены, Джевидж несколько раз ходил умываться к реке, делал в уме арифметические расчеты и повторял исторические даты.

Кайра и будить‑то особенно долго не пришлось – тут же открыл глаза, едва лорд Джевидж коснулся плеча.

– Уже пора?

– Да, – хмуро кивнул тот, сунул парню в руку револьвер и рухнул рядом с Фэйм, засыпая в миг соприкосновения ресниц.

У этой осени были холодные руки и злые глаза, у нее были ожесточенное сердце и тяжелая поступь. Она с недобрым любопытством наблюдала из камышей за ничтожными созданиями, жмущимися друг к другу и к золотому цветку огня. Она пила из реки и собирала в горсти туман, решая, каким еще способом испытать людей на прочность. Но, так ничего не придумав, нырнула в темные глубины Серды, зарылась в ил, недовольная и расстроенная. Что еще можно сделать с бездомными, голодными, усталыми и гонимыми? Ну ничего, ничего, скоро придет зима, уж она‑то найдет управу на хромых гордецов и вдовых упрямиц.

Date: 2015-11-13; view: 227; Нарушение авторских прав