Фэйм в огне

Людмила Викторовна Астахова

Честь взаймы

Текст предоставлен издательством «Эксмо» http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=181619

«Честь взаймы»: Эксмо; Москва; 2009

ISBN 978‑5‑699‑35760‑4

Аннотация

Все маги – коварные негодяи. Эту прописную истину знает в Эльлорской Империи каждый. Перед вероломством и жестокостью чернокнижников не способны устоять ни хрупкая, беззащитная женщина, ни всемогущий Канцлер Империи. У беглой вдовы государственного преступника Фэймрил Эрмаад злобные колдуны отобрали пятнадцать лет жизни, счастье материнства и свободу быть собой, у маршала Росса Джевиджа – память о сорока прожитых годах, власть, положение в обществе и здоровье. Двум жертвам высокопоставленных злодеев остается только объединить свои усилия, чтобы попытаться сокрушить черные планы магов и отомстить за свои разрушенные судьбы.

Людмила Астахова

Честь взаймы

Честь состоит в том, что ты знаешь о себе сам…

Эйрел Форкосиган

Глава 1

Фэйм в огне

Осень пришла в Сангарру, и город настолько ей понравился, что она решила задержаться здесь чуть подольше, чем обычно. Вместо краткого зарева бабьего лета, быстро сменяемого дождями и слякотью, надолго установилась чудесная солнечная погода. Почти как летом, только без духоты. Красота, да и только! А как могло быть иначе? Вряд ли сыщется еще в Империи такой уютный городок, где никогда ничего не происходит, кроме мимолетных романов меж курортниками, таких же диетически‑профилактических, как и местные целебные источники. Здесь по утрам так тихо, что можно услышать, как на булыжную мостовую роняют багряные листья полувековые клены. Весело воркуют голуби, и шелестит вода в крошечном фонтанчике, где мраморная фея льет и льет из волшебного кувшинчика тонюсенькую струйку в перламутровую раковину. И только скрип колес тележки молочника разгонит дремоту раннего осеннего утра.

Осень, мирная теплая осень, самая лучшая осень в жизни Фэйм за последние двадцать лет. По крайней мере, она так решила, едва проснувшись. Сквозь дырочки в старинных шторах пробивались солнечные лучики, в которых плясали золотистые пылинки, от постельного белья пахло лавандой, и для того, чтобы заставить себя выбраться из‑под одеяла, потребовались нечеловеческие усилия. После купания да на свежей постели спалось просто замечательно. Еще одно маленькое преимущество житья без постоянной прислуги. Спала бы хозяйка, как же! Либо кухарка начнет звенеть посудой, либо у горничной приключится очередной приступ благочестия в виде громогласной молитвы ВсеТворцу. Было это уже все в жизни Фэйм, было и прошло. К счастью.

«Да! Именно – к счастью! И никаких сомнений!» – твердо решила думать мистрис Эрмаад. Для кого‑то резкие перемены, может быть, и оказываются губительны, но только не для нее. А все оттого, что все самое худшее возможное приключиться – уже случилось. Дальше падать уже некуда. Посему стоит расслабиться и оставить тревоги и сомнения тем, кому еще есть что терять.

Накинув поверх ночной сорочки длинный вязаный халат и кое‑как скрутив в узел волосы, Фэймрил спустилась на кухню. Ночью уже далеко не так тепло, надо хоть немного протопить дом, а потом честно предаться единственному сохраненному со столичных времен роскошеству – сварить себе чашечку настоящего кофе самого высшего сорта – малати. По правде сказать, под нее не мешало бы выкурить трубочку, но хорошего табака в Сангарре днем, как говорится, с огнем, и стоит он здесь столько, что быстрее разоришься, чем получишь удовольствие. Год назад, окинув внимательным и неподкупным мысленным взором свои финансовые возможности, Фэйм прагматично решила одним махом избавиться и от лишних трат, и от вредной привычки. Сказано – сделано… Но как же иногда хочется запить ароматный терпкий дым глотком благородного напитка…

Потягиваясь и прихлебывая мелкими глоточками обжигающий кофе, женщина прогулялась по узкой дорожке между стеллажами с цветочными горшками, любуясь своей так называемой оранжереей. Ну и пусть на месте карликовых роз и лилий поселились кустики томата и жгучего перчика. Не слишком оригинально, зато практично. Растения радовали, а вот состояние стекол в широких и высоких окнах – нет. Если навскидку, то примерно треть пошла трещинами. Хватит хорошего ливня, чтобы они осыпались. Стеклили‑то еще при бабушке – прежней владелице дома. И тогда придется на зиму заколачивать наглухо двери, ведущие из гостиной в оранжерею.

Фэйм поморщилась, как от головной боли.

Вот за что ни возьмись, сразу так или иначе все сводится к деньгам. Кушать нужно каждый день? Нужно. Печку топить надо? Обязательно. Крыша протекает? Так точно. Входную дверь перекосило? Без всякого сомнения. И на все нужны деньги. А где их взять?

В заветной шкатулке, хранившейся под половицей в спальне, лежало еще несколько дорогих побрякушек из старых запасов, но что будет, когда закончатся сережки и брошки? А ведь рано или поздно такой день настанет. Фэйм думала о нем с содроганием еще с середины лета.

Сангарра – это тебе не стольный Эарфирен, тут пристойной работы для женщины ее возраста и положения не найти даже при очень большом желании. Здесь просто нет подходящей работы. Разве что на почтовую станцию, но там уже сидит юная Дайзин – старшая дочь Сефасены, лучшей и закадычной подруги. И получает, между прочим, чуть меньше, чем сама мистрис Фэймрил Эрмаад, урожденная Сааджи, платила своей горничной в столице.

Будь домишко – бабушкино наследство – чуть побольше, имейся в нем хотя бы еще одна спальня, то комнату можно было бы сдавать внаем. Так нет же! На первом этаже – тесная прихожая, кухня с уборной и гостиная с оранжереей, а на втором – спальня и огромный балкон, закрытый от летнего солнца диким виноградом. Очаровательно, но чудовищно непрактично. Причем все это пространство заставлено старой массивной и на редкость уродливой мебелью. «Было заставлено», – мысленно уточнила Фэйм и ухмыльнулась. С какой же нескрываемой радостью она продала совсем недавно три инкрустированных перламутром столика времен позапрошлого регентства. Колченогие мебельные уродцы выводили наследницу из равновесия уже давно, еще в те благие годы, когда ее привозили сюда родители на целое лето. Сколько синяков набито об их углы – не пересчитать.

Хотя… на те 150 серебряных таларов, которые Фэйм выручила за столики, она жила уже два… Нет! Почти три месяца! И собиралась прожить до начала зимы. В первых числах нарви‑месяца, если все сложится удачно, она продаст серьги с изумрудами, и тогда… Тогда, если совсем уж не повезет, придется принять предложение Лалиет.

Леди Аджит, урожденная Лорги, с самого начала предложила сдать в аренду весь дом, чтобы поселиться у нее в поместье в качестве почетной экономки. Но Фэйм отчаянно не хотелось расставаться со столь внезапно обретенной свободой и независимостью и к тому же терять дружбу с Лалиет. Оно ведь, пока не замешаны деньги, можно сколько угодно водиться высокородной замужней леди с одинокой вдовой убитого мага‑заговорщика: сплетничать, секретничать, чаевничать и даже иногда позволять себе называть друг друга на «ты», как в детстве. А когда одна подруга начнет платить другой, тут очень скоро и дружбе придет конец.

Это ведь хорошо, что мистрис Эрмаад на завтрак предпочитает вареное яйцо и кусочек хлеба с маслом, а если бы эта самая мистрис взялась за старое и позволила себе салат с ветчиной, то надолго 150 таларов не хватило бы ни за что. Зато куда только девалась легкая, едва намечающаяся полнота, которая так беспокоила мэтра Уэна Гвенол Эрмаада и столь регулярно и интенсивно питала его изысканное остроумие.

Фэйм подтянула пояс юбки еще на одну дырочку и довольно улыбнулась отражению в старинном зеркале. Ну, хоть какая‑то радость, если уж приходится экономить на еде. Сангарра здорово отставала от столичной моды, что сильно способствовало сохранности содержимого кошелька. В старой юбке, штопаной блузке и растянутой на локтях кофте Уэн никогда бы не разрешил из дому выйти.

Порой Фэйм казалось, она выбирает из куцего арсенала своих нарядов самые старые и поношенные вещи не столько из экономии, а чтобы еще разок досадить покойному супругу. Оставить за собой последнее слово в так и незаконченном жестоком споре.

«Смотри‑ка, милый мой Уэн, я хоть и в старье, но живая‑здоровая, а ты, весь такой хитроумный и утонченный, гниешь где‑то в общей могиле!» – с удовольствием подумала Фэймрил, затягивая шнурочки на ботах.

В первое время после приезда в Сангарру женщина частенько ловила себя на том, что бессознательно пытается соблюдать правила, насаждаемые мэтром Эрмаадом, которыми он опутал домочадцев, словно паук паутиной. И добро б речь шла только о нарядах.

«Так, Уэн, брысь обратно в преисподнюю!» – шикнула на призрака Фэйм, легко подхватила корзинку и выскочила на согретое мягким осенним солнцем крыльцо, громко хлопнув дверью.

Мыр‑р‑р‑р‑р! Это полосатая соседская кошка деликатно напомнила про давний уговор – мистрис Фэймрил угощает ее чем‑нибудь вкусненьким, а взамен получает эксклюзивное право чесать за кошачьим ушком и играть с фантиком. Очень выгодно, не правда ли, мистрис?

– На обратном пути, Шиим, – извинилась женщина. – Может быть, попробуешь все‑таки поймать мышку, ради разнообразия, а?

«Как вам такое только в голову пришло? – поразилась златоглазая красотка, нервно дернув полосатым, как чулки столичных модниц, хвостом. – Откуда эти дикие мысли?»

– Ну, как знаешь, – пожала плечами Фэйм. – Жди тогда, скоро приду.

Она легко шагала по узкой улочке, уводящей путника вниз к Рыночной площади, и жалела только о том, что не может себе позволить скакать вприпрыжку, как в детстве. Несолидно, и соседи не поймут. Вот, скажем, мистрил Биджай точно не поймет и не одобрит. Он вообще не одобряет незамужних женщин, считая их средоточием всех пороков, вместе взятых.

– Доброе утро, мистрил Биджай, – как можно ласковее проворковала Фэйм. – Отличная погодка.

– Доброе, мистрис Эрмаад, – чопорно кивнул сосед. – Скоро зима.

Да, скоро зима, это он точно заметил. Но мы ведь совсем не боимся зимы, а, мистрис? Уже не боимся. Подумаешь, зима? Это же Сангарра, а не Эарфирен. Тут даже снег выпадает один или два раза за весь холодный сезон и за окном никогда не кружит метель, не воет вьюга. Осталось только запастись дровами.

Мысли плавно перетекли с дров на средства для их приобретения, но испортить чудесное настроение так и не сумели. Колечко с сапфиром – подарок отца к свадьбе – как раз пойдет на отопление нынешней зимой. Камень великолепен, как уверял личный ювелир императора, и за него можно выручить кругленькую сумму. И еще одной головной болью меньше.

Не торопясь, без всякой спешки, Фэйм прошлась по лавкам, постепенно заполняя корзинку снедью. За кусок говяжьей голяшки пришлось немного поторговаться, но мясник, любезнейший мистрил Макхеш, не смог устоять перед аргументами «столичной вдовушки» и быстро сдал позиции. Ну где это видано, чтобы фунт жилистого мяса стоил больше 1 талара и 15 сетов? Нет таких цен, мистрил Макхеш, и не было никогда.

Потом был зеленщик и бакалейщик, которые предпочли не спорить с мажьей вдовой. А то мало ли, может, ее супружник покойный научил своим зловредным фокусам, прежде чем откинуть копыта?

Как? Вы не знаете, что у колдунов вместо ступней копыта? Вообразите себе! И хвост! С кисточкой.

Забавно, но лишь поселившись в Сангарре, Фэйм оценила преимущества, даруемые сомнительным счастьем совместной жизни с волшебником. Впервые за все пятнадцать лет брака. Отчего‑то в Эарфирене она все время чувствовала себя не привилегированной особой, а прокаженной.

Впрочем… все уже в прошлом… Да здравствует Сангарра!

На обратном пути Фэйм сделала уступку общественному мнению и зашла в храм ВсеТворца, чтобы сделать мелкое пожертвование общине и воскурить палочку благовония перед алтарем в память о Кири… Киридис Фэймрил Эрмаад.

– Береги ее, – шепотом попросила вдовая мистрис вместо традиционной молитвы. – И… спасибо Тебе за все!

Она никогда не была особенно религиозна, полагая, что ВсеТворец читает в сердце каждого и от бесконечного повторения одних и тех же слов Он внимательнее не становится. Торчать в храме по четыре раза на дню, как это делали многие знакомые столичные леди, Фэймрил не хотела, но старалась не привлекать к себе внимания показным пренебрежением обязанностями честной прихожанки. Раз в неделю отметиться – более чем достаточно, чтобы не вызвать пересудов.

Это был восьмой день второй десятидневной недели второго месяца осени – тол‑ат‑нэнил,[1]в храме воскуряли смолу‑равинд, и ее терпкий аромат смешивался с запахом прелых листьев. Теплый дым поднимался вверх под самую крышу, окутывая полупрозрачным саваном золоченую статую ВсеТворца‑Зиждителя, простершего все десять своих рук над грешным миром – защищая, прощая и любя.

Фэйм закрыла глаза, прислушиваясь к тихому шелесту поминальных листочков, развешанных в оконных проемах. Кто знает, может быть, Кири уже родилась снова? Разве она успела нагрешить за свой единственный прожитый день?

И вспомнилась вдруг бабушка, которая если и появлялась в храме вообще, то лишь раз в году, в последний безымянный день лайка месяца,[2]чтобы совершить жертвоприношение и помолиться о душах предков. Считалось, что это рискованно, особенно для здоровья, но леди Ииснисса вопреки всем ожиданиям дожила почти до ста десяти лет. Видимо, молитва ее была искренняя, а дары от всего сердца.

Бабушка всегда говорила: «Фэймрил, никогда не обращайте внимания на пересуды, нет смысла забивать себе голову мыслями о том, что будут молоть чужие языки. Будьте выше сплетен, будьте выше грязи». Леди Иисниссу Ле Калидас воспитывали в старых традициях эльлорской аристократии, и она обращалась на «вы» даже к годовалому младенцу.

Фэйм старалась быть выше даже тогда, когда из окружающей со всех сторон «грязи» у нее только нос торчал. И порой ей казалось, что бабушка ею и в самом деле очень гордится. Оставила же леди Калидас свой особняк не кому‑то, а – Фэймрил. Хотя, к бабушкиному неудовольствию, та все же утратила право именоваться «леди» из‑за своего во всех смыслах недостойного брака с мэтром Эрмаадом. Впрочем, все относительно: особняк – это слишком сильно сказано, а иной родни, кроме внучки, у старушки не осталось.

Нельзя сказать, чтобы после посещения Дома ВсеТворца у Фэйм становилось легче на душе, но в этот тол‑ат‑нэнил женщину с самого утра переполняла необъяснимая радость, и та разве только не на крыльях летела к выходу из храмового сада. Эта вопиющая беспечность и неуместное благодушие не могли остаться безнаказанными. Просто не могли – и все.

В первый миг Фэйм показалась, что она с разбегу врезалась носом в каменную стену, из глаз аж искры брызнули. Второй мыслью было отчаянное: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» Третьим – неукротимое желание бежать. Но вместо того чтобы броситься наутек, мистрис Эрмаад совершенно неизящно пригнулась и на цыпочках подкралась ближе, прячась за кустами и страшась одного – мужчина в темном плаще услышит, как отчаянно стучит ее сердце.

Лорд Росс Кайлин Джевидж, канцлер, патрон Тайной Службы, советник Императора и прочая и прочая, стоял, засунув руки в карманы длиннополого плаща с пелериной, наподобие тех, которые носят кавалеристы, и внимательно вглядывался в каждого проходящего мимо человека. Явно поджидая кого‑то. Кого именно высматривал Росс Джевидж, лично у Фэйм сомнений не вызывало – ее. Кого ж еще?

Росс Джевидж повернулся в профиль, и мистрис Эрмаад, к счастью своему, почти не рисковала встретиться с ним взглядом. Иначе точно дала бы стрекача прямо через кусты. Наверное. Все‑таки привычка идти наперекор желаниям иногда очень полезна, что ни говори.

«Спокойно, спокойно, девочка моя, – сказала Фэйм себе. – Присмотрись получше, вдруг ты обозналась?» Слабое утешение и тщетная надежда – его трудно с кем‑то перепутать. Нет, ничего особенного в чертах лорда Джевиджа не имелось: серые глаза, прямой ровный нос, четко очерченная линия губ, впалые щеки, тяжелый подбородок. Вот только глаза слишком глубоко посажены, а над ними нависают густые брови, нос слишком велик, а рот широк и перекошен набок. Некрасивый немолодой мужчина, к тому же и очень неприятный человек со скверной привычкой мстить за малейшую обиду и убивать всех, кто, по его мнению, замыслил против власти императора. Раилов Пес – звали его за глаза. Людская молва, в свою очередь, утверждала, что Росс Джевидж состоит из костей, дубленой кожи, стальных нервов и звериной подозрительности.

«Почему он один? Где его злобная свора акторов?»[3]– озадачилась Фэйм, так и не заметив рядом с Россом ни единого человечка из Тайной Службы. А ведь у мистрис Эрмаад глаз на таких людей набит давным‑давно. Но как следует поразмыслить над этой загадкой Фэйм не успела. Лорд Джевидж покинул свой пост и направил стопы в храм. Самое время дать деру.

Разумно рассудив, что береженого бережет ВсеТворец, Фэйм вышла из храма не через ворота, как все остальные прихожане, а своим, заранее продуманным путем. Еще весной она под видом интереса к выращиванию гортензий исследовала весь храмовый сад на предмет потайной лазейки. Мистрис Эрмаад всегда так делала – оказавшись в незнакомом месте, первым делом искала черную лестницу. Только так и можно выжить, так она и выжила.

Никто из монахов и стражи за полгода не обнаружил, что несколько штакетин в заборе можно отогнуть и тогда не слишком упитанная женщина вполне может проскользнуть в образовавшуюся дыру.

Вокруг квартала, где располагалось ее убогое домовладение, Фэйм обошла несколько раз, проверяя отсутствие слежки. Правда, для этого пришлось зайти в гости к мистрилу и мистрис Дипали, якобы за образцом для вышивки, и проторчать там чуть ли не до обеда, зато из окна их гостиной открывался прекрасный вид на всю улицу и ни один подозрительный или просто незнакомый прохожий не мог пройти незамеченным. Прелесть маленьких городов вроде Сангарры в том, что там все знакомы со всеми и очень трудно сохранить инкогнито. Тем паче в начале мертвого сезона, когда курортники уже разъехались.

– Что‑то вы сегодня бледны, мистрис Эрмаад. Вас так замучили мигрени? – участливо поинтересовалась хозяйка. – Вот когда я была молода, то по соседству с нами живал один замечательный целитель. – Она обратила взор на задремывающего супруга: – Риваллон, вы помните мэтра Кришни?

– Ась?! – вздрогнул достойный мистрил, с трудом продирая заспанные глаза. – Что?

– Мэтра Кришни, я говорю, вы еще не забыли?! – прокричала пожилая дама и тут же, не дожидаясь ответа, предалась воспоминаниям о достойном мэтре, который так чýдно и безболезненно лечил всяческие хвори, проистекающие у женщин от избытка лишних мыслей, в частности вечерние мигрени.

Фэйм довольно ехидно усмехнулась в ответ. У нее никогда не было особенной необходимости болеть «вечерними мигренями». Когда Уэн жаждал исполнить супружеский долг, то ему было плевать на любую хворь, хоть умирай, а «жажду» его удовлетвори.

– Я просто рано встала сегодня, – успокоила гостья мистрис Дипали. – Не переживайте, все пройдет.

– Да, да, милая наша Фэймрил, приляжете после обеда вздремнуть, и все как рукой снимет. Только не спите до самого захода солнца – это страшно вредно.

«Будет чудом, если я вообще теперь сумею заснуть».

Так и не выявив хоть каких‑то признаков слежки, а заодно объевшись пирожков с капустой, Фэйм распрощалась с соседями и пошла домой.

Прошло больше года, рассуждала она, за это время можно всю империю перевернуть в поисках вдовы Уэна Эрмаад. Если бы Росс возжелал ее найти, уже давно нашел бы. Вдруг его привели в Сангарру какие‑то тайные дела, не имеющие отношения к Фэйм? Вдруг это – случайность, простая банальная случайность?

Верить в случайности мистрис Эрмаад перестала лет в двадцать. И вся дальнейшая жизнь в столице стала тому ярким свидетельством. Но, говоря откровенно, ей уже так надоело бояться собственной тени, так надоело трястись от страха при каждом резком звуке, что вместо лихорадочных сборов и подготовки к бегству Фэйм стала варить жаркое. Надела фартук, подвязала платком волосы и занялась готовкой. Спасибо наставницам из пансиона «Длань Назидающая», научившим ее кое‑как куховарить, иначе несладко бы пришлось без поварихи. За последний год Фэйм практически освоилась на кухне, но любви к кулинарному искусству новые знания ей не прибавили, и до хитрых десертов дело не дошло. Овощной суп, разнообразные каши, рагу, жаркое, яичница, яйца вкрутую и гренки – вот и все меню. А ведь поначалу сидела на молоке и хлебе.

Зато Фэйм обнаружила, что домашняя работа очень хорошо успокаивает нервы – что готовка, что уборка. Режешь ли ты овощи или чистишь ли ковер, а мысли текут ровно и плавно, как вода в дельте Аверна. Накрыв крышкой кастрюлю и собрав в ведро очистки, мистрис Эрмаад смогла присесть и почувствовала, как ее покидает нервная дрожь – результат неожиданной встречи со старым недругом. Вот теперь можно и пораскинуть мозгами над причинами и следствиями удивительной встречи. Не состоявшейся, к великой радости.

Лорд‑канцлер, лорд Джевидж никогда не делал ничего бессмысленного, это знал каждый подданный Императора Раила Второго. За ним водилась слава человека невероятно работоспособного, решительного, неумолимого, жестокого к себе и другим. И говоря откровенно, ему всегда находилось, чем заняться. И чтобы сверхзанятый Росс Джевидж отложил все дела и самолично отправился на поимку какой‑то беглой тетки? Видано ли такое? Насколько помнила Фэйм, даже ловить убийц Императрицы Анвэнилы Росс послал трех лучших акторов Тайной Службы, приказав брать преступников живыми или мертвыми. Но сам и с места не сдвинулся. Неспокойный Эарфирен нельзя оставлять без надзора, как не стоит отходить лекарю от постели тяжелобольного, чтобы не пропустить миг смертельного кризиса. Что ни год, то новый заговор, и любое промедление способно обернуться катастрофой для политика такого уровня.

«В таком случае что же Росс Джевидж делает в Сангарре?» – спросила себя Фэймрил и, пока варилось жаркое, так и не нашла вразумительного ответа. Сангарра – всего лишь курортный городок, знаменитый своими целебными источниками, и больше здесь заняться нечем. Не лечиться же лорд‑канцлер сюда приехал?

Ведь, если вспомнить, весь вид его был до крайности странен. Волосы, короткие черные с проседью волосы, отросли на недопустимую длину, закрывая шею. Трех… нет! – почти пятидневная щетина на подбородке. И эта качающаяся неровная походка… Не секрет, что лорд Джевидж может не просто выпить, но и напиться в стельку, но делает он это только в своем загородном доме и лишь по большим праздникам. Да и не похож он на пьяного.

Росс двигался не просто неуверенно, он еще и прихрамывал, вспомнилось Фэйм. У всемогущего канцлера очень сильно болела правая нога, он ее приволакивал. Как все‑таки приятно знать, что старый выродок уязвим точно так же, как и все остальные смертные, что ему тоже больно.

«Не такой он уж и старый, девочка моя, – неделикатно и весьма несвоевременно напомнила совесть. – Ему всего лишь сорок, и у тебя самой не за горами эта круглая дата».

Как раз этой весной Росс Джевидж разменял пятый десяток, а Фэйм Эрмаад собиралась встречать свое тридцатишестилетие в канун Нового 389 года Илдисинг.[4]

Помнится, аккурат 17 вирке[5]злопамятная вдовушка искренне «поздравила» канцлера словами: «Чтоб ты сдох, упырь!» – и пожелала ему скорее окочуриться от заворота кишок, например. Пускай бы дольше мучился. На точное исполнение своего желания Фэйм не надеялась, но и простого перелома будет вполне достаточно. На первое время. Для Росса Джевиджа ничего не жалко.

Время порвалось, как ветхая тряпка, с мягким противным треском, и Фэйм провалилась в образовавшуюся прореху…

– Мистрис! Мистрис! Вы спите? Откройте!

Илидир буквально ломился в дверь спальни.

– Сейчас!

Фэйм накинула на плечи теплый палантин и поспешила отворить, чтобы в оцепенении застыть посреди комнаты при виде ночного гостя. Помощник мужа выглядел так, словно его волокли лошадьми по мостовой: все лицо в синяках и кровоподтеках, волосы наполовину сгорели, от одежды на груди, животе и коленях остались клочья. А в руках у него… револьвер. И не старинный, из коллекции Уэна, а новейшей системы полковника Улеама – самозарядный «медведь».

– Мистрис, мятеж подавлен, мэтр убит, вам надо бежать! – выпалил на одном дыхании Илидир и заметался по комнате как ошпаренный. – Скоро здесь будут люди Урграйна! Спасайтесь, мистрис. С вами никто не станет церемониться.

Слепой Фэйм не была, глухой тоже, а самое важное, что бы там ни говорил Уэн, никто не смог бы упрекнуть мистрис Эрмаад в глупости и недалекости. Конечно, она видела – муж собирается принять участие в очередной авантюре, только надеялась, что у него не хватит духу присоединиться к заговорщикам на деле, а не лишь на словах. Уэн отнюдь не такой смельчак, каким любит себя выставлять в глазах молоденьких девушек.

– Нас предали, мистрис! Это было страшно! Никто не ждал, что Джевидж выведет на улицы войска! Они начали стрелять!!! Один залп за другим…

Илидир бился в истерике, пересказывая свои ночные приключения и наматывая сопли на кулак от жалости к себе, а Фэймрил пыталась выдавить из него подробности гибели Уэна. Как это произошло? Где тело?

– Мэтр сгорел заживо… Я сам видел… это кто‑то из подручных Трифина Ирттаны… я не уверен, но… в мэтра угодил зажигательный снаряд… Он вспыхнул как факел… как сразу сотня факелов… Страшное зрелище, мистрис!

Новоиспеченная вдова чопорно поджала бледные губы. Сдерживая изо всех сил счастливую улыбку, рвущуюся наружу сквозь стиснутые зубы. Вид полыхающего, точно чучело Зимней Ведьмы, Уэна Эрмаада, пожалуй, стал бы главным подарком ей на Новый год. Но, видно, не судьба.

– Вам надо бежать, мистрис! – уверенно подытожил бывший ученик мага. – Вы же знаете, что ждет семью мага‑заговорщика?

Уж Фэйм‑то знала лучше, чем кто‑то другой, – либо эшафот, как в старые времена, ибо законы остались прежними, либо ссылка где‑нибудь далеко‑далеко, откуда не возвращаются, в дань моде на цивилизованность в системе наказаний преступников. У жен магов много привилегий, но и спрашивают с них наравне с мужчинами. Ведь ни для кого не секрет, а также имеется множество исторических прецедентов, когда женщины, получившие доступ к запретному знанию, становились опаснее самых безумных фанатиков. И чего менее всего следует ожидать, так это милосердия от лорда Росса Джевиджа. Он начнет с конфискации всего имущества в пользу короны, а закончит каторгой.

Не прошло и часу, как мистрис Эрмаад покинула дом, где прожила пятнадцать лет, с одним лишь саквояжем в руках, где помимо смены нижнего белья, пары платьев и шкатулки с украшениями не было ничего лишнего. Гримуар Уэна вдова оставила дознавателям из Тайной Службы, а к мужниным колдовским игрушкам она и в лучшие времена старалась не прикасаться. Ее никто не провожал – прислуга разбежалась, Илидим тоже спасал как мог свою шкуру.

Две ночи она пряталась в храме ВсеТворца‑Крушителя, а потом… потом, когда волнения в столице улеглись, Фэйм села в дилижанс, едущий на Эктарское побережье. Сангарра располагалась как раз на полпути к теплому морю.

Бледную женщину в черном вдовьем одеянии с поминальным платком в руках никто из попутчиков старался не беспокоить. Во‑первых, это – плохая примета, а во‑вторых… слишком уж роскошен был платок. Все решили, что у несчастной женщины по‑настоящему большое горе. Лиловые птицы на черном фоне и белые цветы шиповника – символы траура, страха и печали подавленного духа. Так оно и было, вся эта печаль и страх, только Фэйм вышивала его для Кири и только для нее.

На деле женщина была по‑юношески преисполнена тревожных надежд и призрачных планов. С документами на дом бабушки на дне саквояжа и мешочком с пятнадцатью золотыми таларами, подвязанным под юбкой, Фэймрил чувствовала себя относительно уверенно. Кстати, именно бабушка – леди Калидас – подарила первую золотую монету и надоумила новобрачную каждый год приобретать к годовщине свадьбы по одной такой же монете. Главное – делать это втайне от мужа. Никогда ведь не знаешь, где пригодится кругленькая сумма никем не учтенных доходов.

Фэйм последовала совету бабушки и, видит ВсеТворец, не прогадала.

Интересно, что сталось с Илидиром? Наверное, убили погромщики…

От неожиданного, хотя и негромкого, почти деликатного стука в дверь Фэйм чуть со стула не свалилась. Кого это там принесло? Акторы Тайной Службы стучать не будут – это понятно, у них в правилах вламываться без спросу, а сангаррцы сейчас все поголовно предаются послеобеденному отдыху. Посему открывать Фэйм пошла с маленькой сковородкой, предназначенной для жарки блинов, в руках. Мало ли что?

Она рывком распахнула створку и едва к полу не приросла. Лорд Джевидж завороженно уставился на нее своими бешеными глазами и, заикаясь, выдавил из глотки:

– Ф’эйм? Ф’эйм’рил… Эрма’ад?

В ответ она отлично поставленным резким ударом правой засветила ему сковородкой прямо в лоб. Словно всю свою жизнь только и делала, что лупила мужчин тяжелыми предметами по голове.

Глаза у лорд‑канцлера закатились, он пошатнулся и рухнул, сначала на колени, а затем лицом вперед, прямо под ноги оторопевшей Фэйм.

Как заправская преступница, она быстренько огляделась вокруг, проверяя отсутствие свидетелей безумной сцены, и с неожиданной от себя самой силой затянула бесчувственного лорда Джевиджа в дом. Признаться по правде, она не ожидала, что он окажется таким дьявольски тяжелым – пока Фэйм волокла тело на кухню, с нее семь потов сошло. Перевернув нежданную добычу, мистрис Эрмаад одновременно восхитилась и ужаснулась. Восхитилась… нет, вовсе не собственной отваге и даже не огромной шишке, которая вспухала на лбу у Росса Джевиджа прямо на глазах, а тому, как стремительно сбылись ее «добрые» пожелания канцлеру. Наверное, не так давно благородного лорда здорово отлупили, потому что на левой скуле красовалась огромная ссадина, а губы разбиты, и неоднократно. Это не считая совершенно свинской щетины и гноящегося шрама на шее. За‑ме‑ча‑тель‑но! Наконец‑то Росс Джевидж получил по заслугам.

А ужаснулась Фэйм возможным последствиям своего героического поступка. И что теперь прикажете делать с этой тушей? Добивать или приводить в чувство?

«А не отходить ли его ногами, пока в себя не пришел?» – закралась соблазнительная мысль. Была у мистрис Эрмаад одна знакомая дама, чей супруг регулярно прикладывался к бутылке, чередуя возлияния с тяжкими побоями для всех домочадцев. Но стоило слугам принести храпящее тело домой и уложить его на диван в гостиной, как мстительная мистрис давала выход гневу – с помощью острых каблуков туфель и его же трости, вкладывая в каждый удар всю свою ненависть к мучителю. А когда наутро помятый хозяин дома жаловался на боль в разных частях тела, искренне его жалела и мягко сетовала на неумеренный образ жизни. Так они и жили, и каждый, пожалуй, был по‑своему счастлив.

Фэйм присела на корточки рядом с бесчувственным лордом. Беглый осмотр одежды и содержимого карманов подтвердил, что в последнее время дела у могущественного лорда шли совсем плохо. Рубашка из грубого полотна, серая от неумелой стирки, брюки вообще чужие – их явно носил кто‑то гораздо выше ростом, а потому пришлось подворачивать штанины, плащ заскорузлый от грязи, а сапоги… Сапоги – это просто позор и срам. Даже нищий не наденет такого рванья. В одном кармане у Росса нашелся столовый нож в самодельном чехле, а другом несколько мелких серебряных монет. Никаких документов и подорожных, даже носового платка нет.

– Что же с вами приключилось, милорд? – задумчиво молвила Фэйм, в замешательстве разговаривая вслух сама с собой. – Вы ли это?

Но Росс Джевидж пребывал душой где‑то в эфирных сферах и не мог ответить.

– А если я вас свяжу, милорд? Вы не будете возражать? Так… от греха подальше.

Полотенец было жалко, но ничего лучше для надежных пут она придумать не могла. Если полотно смочить водой и покрепче затянуть узлы, то они будут держать не хуже кандалов.

Но полностью стреножить приблудного канцлера ей не удалось, потому что в двери опять постучали.

– Кто там?! – крикнула вдова Эрмаад, истово молясь ВсеТворцу, чтобы это не оказался дежурный полицейский из городской стражи.

– Это я, милочка Фэйм! – приглушенно пискнула мистрис Сефасена Дилад Анирунжа.

Это ж надо как вовремя! Вот кому‑кому, а Сефе тайну доверить нельзя никакую, ни большую, ни маленькую. Разболтает всей Сангарре и окрестностям тут же.

– Одну минуточку! Уже бегу! – отозвалась хозяйка и стала заталкивать непослушное и большое тело Джевиджа в кладовку. – Дорогая, я уже иду! Какие у вас тяжелые кости, милорд, – шипящим шепотом сетовала она. – Точно свинцом налитые.

Мистрис Сефасена ворвалась в гостиную пухленьким кружевным вихрем, принюхиваясь, точно гончая, взявшая след.

– Какой странный запах! Какими‑то тряпками? Сапогами?

Подразумевалось, естественно, мужскими. Неудивительно, что гостья как бы невзначай заглянула под диван и за шелковую ширму.

– Я ничего не чувствую, – светски улыбнулась Фэйм и многозначительно добавила: – Добрый день, Сефасена. У вас что‑то случилось?

Подруга детства очнулась от захватывающего поиска тайного любовника вдовы Эрмаад и окатила ту целым потоком незаслуженных любезностей, пытаясь загладить впечатление. Разумеется, великодушная Фэйм не стала обижаться, а предложила выпить по чашечке кофе, преследуя две цели – ублажить подозрительную подругу и проверить, на месте ли Джевидж. За глоток горькой бодрости Сефа сменила гнев на милость, а поверженный сковородкой лорд пребывал в беспамятстве, и Фэймрил решила, что пока все складывается удачно.

– Есть ли какие‑то новости из столицы? – как бы невзначай полюбопытствовала мистрис Эрмаад, вернувшись в гостиную. – Что пишет кузина Маргодис?

– А что именно вас интересует, милая моя Фэйм? Мода? Сплетни?

– Политика, – сладко пропела хозяйка, заставив гостью мелодично расхохотаться.

– Вы шутите? Ха‑ха. Политика…

– Ну, мало ли? Вдруг у его императорского величества завелся новый фаворит или раскрыт очередной заговор?

– Помилуйте, станет ли кузина Маргодис интересоваться всей этой скукой и мерзостью? Скажете тоже…

Вот тут лапушка Сефа очень сильно ошибалась, в Эарфирене политика – важнейшее из занятий, при этом смертельно опасное как для мужчин, так и для женщин.

– Что‑то я давно ничего не слышала о канцлере Джевидже, – пошла в лобовую атаку Фэйм.

– Помилуй ВсеТворец! Нашли, кого помянуть всуе, милочка, – охнула Сефасена, инстинктивно делая жест, отвращающий духовную скверну. – Похоже, вы сегодня не в настроении.

– Голова болит, – притворно вздохнула вдова и довольно громко простонала: – Ох‑о‑хо, – массируя переносицу.

Лишь бы заглушить другой тихий стон, доносящийся из кухни.

– Вы тоже слышите? – насторожилась мистрис Анирунжа.

– Кошка, – мгновенно отреагировала Фэйм. – Соседская.

– Шиим греется на пороге.

Пленник кладовки снова заскулил.

– О! Тогда… крыса, – быстро нашлась хозяйка. – У меня в подполе живет древесная крыса.

Сефа побледнела и поджала ноги.

Как это она раньше не догадалась упомянуть про крысу, дала себе мысленного пинка Фэймрил. Подруга с самого детства до смерти боится крыс и мышей, хотя древесные тварюшки – обитатели фруктовых садов, несмотря на название, даже не грызуны, а стало быть, нечего их страшиться.

Но уловка подействовала. Сефасена не рискнула оставаться под одной крышей со страшным хвостатым чудовищем – одарила подругу парочкой звонких поцелуйчиков рядом с ухом и сбежала.

Едва за ней закрылась дверь, как Фэйм ринулась на кухню. И очень вовремя, надо сказать, потому что Росс Джевидж как раз очнулся.

– Кто? – вдруг прошептал он. – Зачем? Кто… ты… такая? – повторил Росс требовательно и даже сварливо.

Интимное «ты» бритвой резануло слух, и лишь чудом ВсеТворца Фэйм удержалась от пощечины наглецу.

– Судя по всему, Воплощенное Милосердие, лорд Джевидж, – язвительно заявила она.

Его затуманенный и мутный, как в разгар тяжелого похмелья, взгляд вдруг обрел соколиную ясность.

– Как вы меня… назвали?

От звука этого голоса хотелось втянуть голову в плечи, но «вы» – это уже гораздо лучше и правильнее.

– Хорошо, я сдаюсь, – буркнула раздосадованная женщина, коря себя за слюнтяйство и трусость. – Лорд Росс Кайлин Джевидж, если вам угодно.

Но вместо привычного холодного презрения в серых глазах канцлера вспыхнул огонек подлинной радости.

– Росс. Кайлин. Джевидж, – медленно повторил он.

Похоже, лорд получал огромное удовольствие от каждого слога собственного имени, буквально смакуя их.

– Росс… Кай‑лин… Дже‑видж.

Теперь он знал свое имя. Такое теплое чувство – словно замерзшую на морозе руку сунул в мягкую перчатку по размеру – растеклось по закоченевшему телу.

Росс – хорошее имя, понятное и удобное. Р‑о‑о‑о‑с‑с‑с… Росс Джевидж – еще лучше. По крайней мере, звучит решительно. Всего два коротких слова, а звонкой пустоты в разуме как не бывало. Кайлин – имя матери.

– Кай‑лин, – прошептал Росс, прислушиваясь к себе, терпеливо ожидая отзыва – горячей приливной волны, с которой приходят воспоминания.

Но бесполезно и оттого вдвойне обидно. Казалось, достаточно услышать имя родителей (ведь были же у него родители?), и все это отчаянное безумие разом закончится. Разочарованный лорд до крови прикусил губу.

«Нич‑ч‑ч‑чего, – сказал он сам себе. – Прорвемся!» Хотя с каждой неудачей, с каждым срывом планов верить в свою удачу становилось все сложнее и сложнее.

Джевидж снова и снова вглядывался в подозрительно знакомое, но болезненно неузнаваемое лицо женщины, все еще сидевшей рядом на корточках. Где‑то он уже видел эти золотисто‑карие глаза. Где‑то и когда‑то… Но нет, не вспомнить даже под пыткой, хоть режь, хоть жги. Просто женщина лет… э‑э‑э… тридцати с небольшим, не слишком худая, высокая, темно‑каштановые блестящие волосы собраны в тугой вдовий узел. Пожалуй, нос слишком тонкий для широкоскулого лица, и подбородок тяжеловат. Одним словом, не красавица и не первой молодости, к тому же бедно одетая.

«На себя посмотри, урод!»

– Развяжите мне руки, леди… – попросил было Росс, но незнакомка тут же его поправила:

– Мистрис, если не возражаете.

«Странно», – подумал он. Умение безошибочно определять в человеке благородное происхождение Джевиджа никогда не подводило.

– Я не сделаю вам ничего дурного, мистрис. Развяжите меня.

Получилось проникновенно, без запинки и унизительного заикания.

– И тогда вы уйдете? – напряженно поинтересовалась женщина.

– Нет.

– Почему же?

– Не знаю, – отрезал Росс. – Но, если развяжете, п‑постараюсь объяснить.

«Ну вот! Опять началось!» Он презирал и ненавидел себя за внезапные приступы дурацкого заикания.

От круглого талисмана на груди, спрятанного под рубашкой, волнами расходился неприятный зуд. Джевиджу жутко хотелось почесаться и глянуть на свое единственное сокровище, а тут руки связаны.

– Зачем вы тогда пришли? – не унималась хозяйка.

– Развяжете – скажу.

– Слушайте, милорд, это дьявольски похоже на шантаж, – возмущению дамы не было предела.

– А это, – он кивнул на свои посиневшие, перетянутые мокрыми полотенцами руки со скрюченными пальцами, – еще сильнее п‑похоже на пытку.

Женщина колебалась, балансируя между паникой и упрямством. Теперь бы не спугнуть ее.

– П‑п‑просто ослаб‑бьте узел и отойдите на б‑безопасное расстояние, если вам угодно, – сказал он самым безобидным тоном, стараясь не делать резких движений.

Она выполнила просьбу, предоставив Россу самому выпутываться с помощью зубов, но когда руки оказались на свободе, то первое, что они сделали, совершенно против воли хозяина, это выдернули из‑за пазухи медальон. На аверсе имелась гравировка Королевской ОгнеПтицы,[6]как на старинной монете, а с реверсной стороны было написано: «Приложи меня ко лбу». Росс последовал рекомендации, прижав ладонью теплый кругляшок чуть выше переносицы, какое‑то время сидел, молча прикрыв непроизвольно дрожавшие веки.

Это было… потрясающе… как воскрешение из мертвых…

Когда ощущение то ли падения в пропасть, то ли вознесения к небесам кончилось, он открыл глаза и уставился на кареглазую даму с искренним и неподдельным интересом.

– Фэймрил Эрмаад, я полагаю, – сказал Джевидж уже совсем другим тоном.

– Она самая, милорд, – церемонно склонила голову женщина. – Что вам нужно в моем доме? Что вы вообще здесь делаете?

– Если бы я знал, – вздохнул Росс, беспомощно разведя руками, и, словно внезапно очнувшись от сна, стал нервно оглядываться по сторонам. – Это ведь… не Эарфирен?

Мистрис Фэймрил насмешливо фыркнула:

– И даже не Нэну.

Считалось, что в священном для каждого верующего городе безумцы излечиваются быстрее всего, и, по ее мнению, Росс Джевидж как раз нуждался в срочном паломничестве туда.

– Логично, – взгляд незваного гостя стал затравленным. – Потому что я шел в Сангарру…

Он осторожно прикоснулся к шишке на лбу и кивнул в сторону сковородки.

– Это вы меня так приложили?

– Да, – не стала лукавить мистрис Эрмаад, и в голосе ее прозвучал нескрываемый вызов.

– Понятно.

Так вот почему воспоминания первой половины дня остались размытыми и смутными, больше похожими на сны, чем на реальность, догадался Росс.

– Можно я умоюсь?

И, не дожидаясь разрешения, поковылял к столику с тазом и кувшином.

«Все! Пропали мои полотенца, – подумала раздраженно Фэйм, наблюдая, как Джевидж оттирает окровавленный подбородок и прикладывает мокрое полотно к шишке, и, когда незваный гость снял грязный плащ и повесил его на гвоздь, прямо на чистый запасной фартук, добавила: – И не только полотенца».

Ногу он таки приволакивал и вообще мало чем напоминал того лощеного светского льва, каким она знала канцлера в столице. И ведь не сказать, что Фэймрил была шокирована. Сбита с толку – да, но, когда имеешь дело с Россом Джевиджем, может случиться что угодно. Ходили слухи, будто ради раскрытия очередного заговора он мог пойти на такие крайности, о которых лучше в приличном обществе не пересказывать, ибо чревато для репутации. Джевидж дергал за ниточки очень многих политиков и сам играл в опасные игры, но сейчас… совсем не похоже, чтобы это было очередное лицедейство.

– Хотите чаю, милорд? – дипломатично спросила она, зажигая спиртовку под маленьким чайником. – Заодно расскажете, что с вами приключилось и как вы оказались в Сангарре.

– Откуда вы меня знаете? – ответил вопросом на вопрос Джевидж.

Фэйм чуть не выпалила: «Да кто же не знает лорд‑канцлера и тайного советника Императора?!» – но вовремя придержала свой бабий резвый язык. Излишняя откровенность – это последнее, что необходимо для общения с Россом.

– Я встречала вас в столице. Чуть больше года назад, когда еще был жив мой муж, – уклончиво молвила мистрис Эрмаад. – Разве вы не помните?

Совсем ведь не обязательно нагло лгать, верно? Особенно если дается возможность ничего не уточнять. Обтекаемость фраз, многозначительность и несколько возможных трактовок – достаточно, чтобы никто потом не стал укорять за вранье.

Джевидж тяжело уселся на стул и вытянул перед собой больную ногу.

– Нет, мистрис Эрмаад, я ничего не помню, я вообще ничего не помню из того, что случилось ранее 5‑го числа лотиса месяца.[7]

Сказал так, словно каждое слово обжигало губы. И тяжело сглотнул.

Date: 2015-11-13; view: 250; Нарушение авторских прав