Лагерь Первого Германского легиона. Проверка на вшивость. День обещал быть жарким. Очень жарким

День обещал быть жарким. Очень жарким. Утро тоже не подкачало. Пот по лицу – струйками. Подшлемник – хоть выжимай. А ведь на шлеме Коршунова – белый шерстяной кокон. Каково же его германцам, чье парфянское глухое железо уже четверть часа калится на утреннем солнце?

Армянам легче. У них – открытые шлемы. Хилый ветерок хоть как‑то кожу охлаждает…

– Ну и жарища, – вздыхает Алексей. Косится на Агилмунда. Место примипила – в строю. Позади строя. Рядом с Орлом‑Аквилой и трубачом. Сейчас брат‑гот отступил от этого правила, остался в стороне. Управлять его катафрактариями будет инструктор‑перс. Он справится лучше, а под закрытым шлемом всё равно не разглядишь, кто там командует.

– Да, – соглашается Агилмунд. – Немного снега не помешало бы.

– Не перегрелись бы наши на солнышке, – беспокоится Коршунов.

Агилмунд ухмыляется.

– Вут, – говорит он. – Вут, Священная Ярость Вотана кипит в них! Что им солнце?

Они говорят по‑готски. Коршунов очень хорошо говорит по‑готски, но мыслить по‑готски так и не научился. Опять по себе меряет. А варвары – это другая порода. Жара, холод… Какая на хрен разница, если сейчас начнется драка?

– Красиво, – говорит Коршунов, с удовольствием оглядывая строй.

– Да, – вежливо соглашается Агилмунд. – Очень хорошие латы.

У него – другие понятия о красоте. Вот когда начнется рубилово, тогда да… Красотища!

Однако, время. Пора бы и начать.

– Мы кого‑то ждем? – уже по‑латыни интересуется Коршунов у Мания Митрила Скорпиона, избранного арбитром.

– Череп обещал быть, – сообщает префект Девятого Клавдиева. – Да вот и он!

Точно. Пылит по дороге колесница. А следом – дюжин пять конных.

Колесница – это новое увлечение Генки. Местное «Феррари» с «Мазератти». На хорошей дороге – километров под сорок разогнать можно. Если колеса не отвалятся.

В колеснице – четверо. Сам наместник, он же – возничий. Довольный, как слон. Если так пойдет дальше, не ровен час, пожелает повелитель Сирии и в призовых гонках участвовать.

«А вот хренушки! – думает Коршунов. – Костьми лягу – не дам!» Травматизм на гонках колесниц – процентов восемьдесят. Половина – с тяжелыми увечьями, а то и со смертельным исходом.

Колесница лихо слетает с дороги и, по‑птичьи подпрыгивая, подкатывает в руководству: Коршунову, Агилмунду, Меружану, Скорпиону и остальным старшим офицерам, расположившимся вдоль старательно выровнянного учебного полигона Первого Германского легиона.

В колеснице – Черепанов, Корнелия и (вот дурак, не догадался сам пригласить!) Алексеева Настя. И еще раб с опахалом, живой вентилятор, сейчас «выключенный». Размахивать полутораметровым опахалом и удерживаться на скачущей по буграм аристократической повозке не всякий циркач сумеет.

Всадники рассыпаются в стороны, выискивая свободные места. Это не охрана – городская элита, не желающая пропускать шоу. Как хорошо, что послы пальмирского Одената уже убрались к своему «папочке». С заверениями о том, что наместник Геннадий готов хоть сейчас отправить царю персидскому и пленников, и взятую добычу и целый мешок свитков с дипломатическими извинениями.

Нынче господа послы уже в Пальмире. А в Персию‑Парфию, возможно, скачут гонцы «посредника» Одената с известием о том, что наглый наместник взят на поводок и покорно ходит на задних лапках по воле римских дрессировщиков.

Мечтайте дальше, господа!

Круто изогнутая, золотом горящая на солнце буккина яростно взревела.

– Ну что, – Черепанов подмигнул Алексею. – Проверят сейчас на вшивость твоих германцев!

Коршунов не успел ответить, потому что в ту же секунду оба конных строя пришли в движение. Сначала – неторопливо, потом быстрее, быстрее…

Более крупные и мощные парфянские кони должны были бы разгоняться быстрее, но армянские всадники были более опытными – и не уступали. Две железные стены неслись навстречу друг другу с устрашающим грохотом. Коршунов невольно напрягся. Конечно, копья тупые, с защищенными наконечниками и даже глаза лошадей закрыты сетчатыми наглазниками… Но все равно страшно!

Кафрактарии Меружана скакали повеселее. Играли оружием, кажется, пели…

Карафрактарии Коршунова на баловство не отвлекались. Даже неопытный Коршунов угадывал разницу между ними и более опытными конниками‑армянами. Так отличаются легионеры‑первогодки от ветеранов. Вроде бы в одном строю стоят, с одинаковым оружием… А всё равно заметно.

«Строй! Держать строй!» – захотелось заорать Алексею на кентурионовский манер.

Впрочем, там и без него было кому орать.

Метров четыреста – между конными ратями. Копья – к бою. Дружно и легко – у армян. Самую малость вразнобой – у германцев… И вдруг – бешеный рев! Словно тысяча разъяренных медведей разом выпрыгнули из берлог!

Даже невозмутимый Черепанов подпрыгнул от неожиданности.

Алексей усмехнулся. Это он придумал. Ученья там или не ученья, а боевой клич варваров – это впечатлит даже дружественного противника.

Впечатлил. Строй Меружановых катафрактариев дрогнул… Не то, чтобы смешался, нет, но как‑то заколебался. Армянам, может, и по барабану, а вот лошадки заволновались, и всадникам пришлось потратить драгоценные секунды на то, чтобы успокоить животных… Те самые секунды. Непосредственно перед сшибкой. Красиво получилось. Сначала боевой клич ударил, а потом, почти сразу же – копья.

Грохнуло, будто связка гранат взорвалась. На миг всё будто перемешалось…

Однако уже через пару секунд стало понятно: Коршунов выиграл пари. Армяне не опрокинули его новичков‑варваров. Ну да, пара‑тройка его парней вылетела из седел, но выбывших «меружановцев» было несравненно больше. И выбитых из седла, и сбитых вместе с лошадьми… Впрочем, оба строя сохранили порядок. Прошли друг сквозь друга и начали разворот для новой атаки.

Вот это был важный момент, потому что от точности маневра зависело многое. А точность маневра зависела от выучки.

Нет, не сплоховали германцы. Сомкнулись колено к колену, и четко развернулись двумя крыльями, разошлись и тут же сошлись – снова лицом к противнику.

И опять разгон, медвежий рев, сшибка… И летящие наземь всадники. И опять, в основном, армянские.

В плотном строю уворачиваться трудно. Да и как увернешься, не нарушив строя? А разница в весовых категориях – очень даже существенная. Разика этак в полтора.

Еще один разворот. Лошади, потерявшие всадников… Упавшие, пытающиеся спрятаться под щитами… И лежащие неподвижно…

«Черт! – подумал Коршунов. – А ведь это серьезно! Будут не только раненые… Наверняка и трупы тоже будут!» Поспорили, блин!

Но машину уже не остановить. Третья сшибка. На сей раз армяне попытались сманеврировать. Перестроиться и ударить во фланг. Самую малость не успели. Должно быть, персы‑инструкторы сориентировались. А может и сами германцы – все же у варваров умение драться – на генетическом уровне.

Сплошной строй германцев зацепил армян в процессе маневра…

Алексей метнул монету – в наплечник Меружана. Тот обернулся – пальцы вцепились в гриву коня, лицо – будто сведено судорогой.

– Может, довольно?!

В грохоте, реве и диких воплях голос Коршунова потерялся. Меружан скорее угадал, чем услышал… И быстро кивнул.

Алексей двинул коня вправо, хлопнул по колену Мания Митрила, проорал:

– Отбой! Командуй отбой, Скорпион!

Тот будто только и ждал… Гневно взревела буккина. Раз, еще раз… Ее голос подхватили другие трубачи…

К счастью, их услышали. Развернувшаяся для нового захода германская конница придерживала коней, поднимались над головами тяжелые копья…

– А он хорош, твой боковой удар! – Ахвизра, красный, мокрый, хоть выжимай, но невероятно счастливый, подлетел, осадив коня в шаге от Коршунова. – Ах как хорош! Хряп! И – наземь! Как дитенков! Вот так, префект! – Белозубый оскал – Меружану! – Это тебе не овечек пасти!

И не дожидаясь ответа Меружана, потерявшего дар речи от этакого хамства, захохотал весело, салютовал копьем Черепанову и умчался к своей когорте.

– Пожалуй, ты проиграл пари, Меружан, – сквозь зубы, изо всех сил стараясь прятать улыбку, произнес Маний Митрил.

Благородство – это в крови. Маружан гигантским усилием воли задавил разочарование, обиду, гнев… Всё – разом. Выпрямился в седле, чернобородый, горбоносый, гордый красавец, витязь и потомок витязей Меружан величественно поклонился Коршунову, признав поражение.

Алексей не мог не восхититься, поскольку знал: не умение побеждать делает мужчину мужчиной, а умение с достоинством принять поражение.