Лирический герой

Одной из основных черт лирического героя является его двойная функция не только как носителя авторского сознания, но и как предмета изображения. Именно эту двойную функцию в лирическом повествовании отмечает Л.Я. Гинзбург, характеризуя творчество Лермонтова. Исследовательница пишет, что в лермонтовской лирике "…личность не только субъект, но и объект его произведения, его тема, и она раскрывается в самом движении поэтического сюжета"[1].

Формирование категории лирического героя связано с апологией личности, характерной для творчества романтиков. Разрушая казавшиеся незыблемыми устои, а вместе с ними и систему абсолютных ценностей, на смену идее государственности приходит идея личности. В основе романтического мировосприятия лежит уверенность в том, что именно личность должна занимать главенствующее положение в иерархии ценностей, поэтому она не только субъект, но и объект творчества. Лирический герой, будучи особой формой выявления авторского сознания, является неким художественным двойником личности поэта, что основывается на признании самоценности и бесконечности внутреннего мира поэтической личности. Из философских предпосылок романтизма, важных для формирования категории лирического героя, Л.Я. Гинзбург выделяет убеждение, что "искусство и жизнь в пределе стремятся к отождествлению, и тождество это может распространиться на все, от вселенной, которая, по учению Шеллинга, есть художественное произведение Бога, до эстетически осознанной судьбы отдельного человека. Реальная жизнь, биография человека начинает рассматриваться как построение, как художественная форма"[2], вплоть до построения внешних черт. В качестве примера исследовательница приводит факт недовольства современников внешностью В.Г. Бенедиктова, который "вместо наружности "пламенного поэта", обладал наружностью "геморроидального чиновника"»[3]. Здесь мы имеем дело с категорией романтического жизнетворчества (как известно, категория жизнетворчества займет впоследствии одно из центральных мест в эстетике символизма).

Точка зрения на реальную жизнь как на художественное построение приводит к тому, что в читательском восприятии лирический герой соответствует образу самого поэта – реально живущего или жившего человека, происходит отождествление творения и творца. Принимая лирического героя, читатель одновременно принимал и существование в реальной жизни его двойника. Но, как заметила Л.Я. Гинзбург, "речь идет не о читательском произволе, но о двойном восприятии, заложенном в художественной системе поэта. Притом этот лирический двойник, эта живая личность поэта отнюдь не является эмпирической, биографической личностью, взятой во всей противоречивой полноте и хаотичности своих проявлений. Нет, реальная личность является в то же время "идеальной" личностью, идеальным содержанием, отвлеченным от пестрого и смутного многообразия житейского опыта. Это демонический лик Лермонтова, это таинственный Блок 1907 года в хороводе снежных масок"[4], это, добавим мы, "Сафо", "вакханка" и другие "маски" Лохвицкой.

И.Б. Роднянская замечает, что "…образ лирического героя создается не помимо жизненного опыта поэта, а на основе этого опыта, закрепленного в произведении в художественно преображенной, "снятой" форме... образ поэта в лирике условен и заключает в себе элемент вымысла в той же мере, в какой условен любой художественный образ, но эта условность вовсе не вступает в противоречие ни с правдивостью образа, ни с искренностью поэта"[5]. Таким образом, мы можем выделить еще одну характерную черту лирического героя – сочетание самонаблюдения и документальности с элементами вымысла.

Л.К. Долгополов считает формирование лирического героя закономерным процессом в развитии русской поэзии. Процесс оформления лирического героя в законченный лирический образ делится на две главные стадии: "отчуждение лирического "я" поэта от его биографии и затем новое сращение, но уже на уровне "художественной формы"»[6]. Нам важно подчеркнуть мысль Л.К. Долгополова об исторической эпохе конца XIX – начала XX вв. как времени активного формирования лирического героя и становления этой категории, преодолевающей постулаты романтической эстетики: была снята "проблема исключительности, неординарности воспринимающего субъекта. Был снят и другой важный постулат романтической эстетики – противопоставление поэтической личности, как бы совершенной в своем внутреннем содержании, несовершенному миру, достойному лишь презрения и негодования. Поэтическая личность сама стала микроэлементом окружающего мира, показателем и носителем трагизма действительности и ее несовершенства"[7]. Понимаемая таким образом категория лирического героя позволяет определить характер эпохи, ее отражение в творчестве Лохвицкой.

Рассматривая лирического героя как одну из форм воплощения субъекта лирического переживания, понимаем его, прежде всего, как духовный образ поэта, его идеальное "я", сокровенное "произведение", освобожденное от всего случайного, нехарактерного. Н.Л. Степанов, с чьим мнением, мы согласны, назвал лирического героя носителем авторского мировоззрения[8]. Суммируя высказывания Л.Я. Гинзбург, отметим, что лирический герой, наделенный единством личности и личной судьбы, становится основной темой произведения поэта[9]. Нам особенно близки размышления А. Белого, предложившего такие определения лирического героя, как "ненаписанная лирическая поэма" поэта, "ядро", "зерно" его поэзии, "поэма души", "поэтическая идеология"[10]. Существенным представляется нам также наличие у лирического героя устойчивых черт – биографических, психологических, сюжетных – благодаря которым облик лирического героя приобретает определенность и индивидуальность.

Лирический герой – особая форма авторского сознания, носитель авторского мировоззрения с личной формой высказывания, некий художественный двойник поэта, представляющий идеал личности автора, наделенный устойчивыми – внешними и внутренними – чертами.