Осторожная анархия

Первая реакция анархистов на уход из правительства напоминала вздох облегчения: «Ну, теперь мы им покажем!»[1239]Не связанная союзническими обязательствами, НКТ могла бы действовать решительнее. «Уступчивый Мас» был заменен на посту каталонского секретаря НКТ более радикальным и «твердым» Эролесом[1240].

Однако в это время уже поднялась волна правительственных репрессий, шло разоружение анархистских формирований в тылу. НКТ ничего не стала «показывать». Да и какие действенные антиправительственные меры могли предпринять анархо‑синдикалисты в условиях войны? Стачки на военных заводах? Этим они бы только помогли Франко.

Стало ясно, что в мае 1937 г. НКТ и ФАИ потерпели поражение. Циркуляр региональных комитетов НКТ‑ФАИ призвал анархо‑синдикалистов воздерживаться от столкновений, так как это может привести к конфронтации по всей стране[1241].

Главным виновником майских событий анархо‑синдикалисты сочли коммунистов, и 22 мая пленум Каталонского комитета НКТ решил вести борьбу за вытеснение коммунистов на всех уровнях власти[1242]. Делегаты пленума надеялись на поддержку ВСТ, преувеличивая степень его оппозиционности новому правительству. В действительности лишь часть актива ВСТ шла за Ларго Кабальеро, а остальные поддерживали умеренных социалистов и коммунистов.

Более того, на пленуме НКТ «почти все выражали недоверие Кабальеро»[1243]. Раздражение партнером после неудачи понятно, но на кого же собирались опираться лидеры НКТ в ВСТ, выстраивая оппозиционный фронт, как не на Ларго Кабальеро и его сторонников? Больше не на кого было. Поражение дезориентировало НКТ.

Вскоре выяснилось, что ВСТ не может быть союзником в антиправительственной борьбе, и 3 июня новый пленум НКТ взял курс на примирение с Негрином, приняв решение продолжить политическое сотрудничество «на достойных и действительно пропорциональных условиях» («пропорциональность» означала требование участия в органах власти). Пленум принял предложенную М. Васкесом «Программу‑минимум по проведению подлинной военной политики», которая предполагала создание множества общественно‑государственных структур, куда могла бы войти НКТ, оставаясь как бы вне правительства (подсекретариат по военной промышленности Министерства обороны, Национальный комитет по военной промышленности, Совет по общественной безопасности, Экономический совет, Национальный совет по вопросам образования). Формирование этих органов, назначение губернаторов, послов и других чиновников по мысли лидеров НКТ должно было проводиться на паритетных началах марксистами, республиканцами и либертариями[1244]. Такая заявка на возвращение во власть совершенно не учитывала политическую ситуацию, сложившуюся после мая 1937 г. В Республике сформировался режим, который был готов интегрировать структуры и кадры анархо‑синдикалистов исключительно на своих условиях в установленных сверху рамках.

НКТ не имела возможности оказать военное или экономическое сопротивление режиму, которое не было бы в то же время и прямой помощью франкистам. Конфедерация могла оставаться в политической оппозиции, сохраняя верность принципам, но не более. Однако в условиях второй половины 1937 г. НКТ и ФАИ стояли перед очень сложным выбором – можно ли сохранить хотя бы часть завоеваний 1936 года, оставаясь в непримиримой оппозиции. Фракция Васкеса считала, что единственная возможность обеспечить эффективное взаимодействие в борьбе с Франко и сохранение хотя бы основ коллективизации – это возвращение в государственные структуры.

Теперь, когда «оппортунистическая» стратегия НКТ увенчалась поражением, ее противники в анархо‑синдикалистском интернационале Международное товарищество рабочих (МАТ) щедро сыпали соль на раны. 11–13 июня пленум МАТ в Париже принял резолюцию: «Проведение революционной войны одновременно с социальными преобразованиями должно бы исключить со стороны НКТ всякое прямое участие и всякое непрямое соглашение с правительствами Валенсии и Барселоны; требовало прекращения со стороны НКТ всяких концессий политических, экономических и доктринальных этим правительствам, делаемых с целью удержать так называемый антифашистский фронт, составленный из секторов, которые ведут переговоры с врагами рабочего класса, чтобы ликвидировать войну и удушить революцию»[1245]. Представителям НКТ оставалось только разводить руками: «А что было делать?» Убедительного ответа у критиков из МАТ не было.

На Пленуме Каталонской организации НКТ 13 июня прошли выборы генерального секретаря. При этом «экстремист» Шена получил 106 тысяч голосов, относительно умеренный Исглиес – 98 тысяч, а Эролес – 91 тысяч (из 550 тысяч). Но за него выступило больше организаций, и он был избран[1246]. Эти выборы показывали, что радикалы‑нонконформисты имели в НКТ крупную фракцию, но все же не имели права говорить от имени большинства членов, даже представленных на пленуме. Более того, по данным коммунистов, в НКТ были и прямо противоположные настроения – недовольство «тем, что руководители НКТ отказались в мае месяце от участия в правительстве»[1247].

После разгрома ПОУМ именно НКТ стала центром антисталинской агитации. 17 июля «СНТ» опубликовала фельетон по поводу футбольных побед басков в СССР: «Нельзя всегда выигрывать. Надо уметь проигрывать. Надо держать ноги в голове – иначе вы троцкисты»[1248]. В своем выступлении 21 июля Ф. Монтсени говорила: «В России революция во время керенщины преодолела все препятствия и шла вперед, разрушив тиранию царей, но затем диктатура сбилась, в результате коллективного заблуждения, на диктатуру Сталина»[1249]. Впрочем, Монтсени оговаривалась: мы благодарны СССР. «Но это не значит, что те (люди – А. Ш.), которые в Испании представляют партию, держащую власть в СССР, могут присвоить себе право на все, сделанное СССР в пользу Испании»[1250]. Сталинская диктатура – дело советских людей. Острие критики направлено против испанских коммунистов.

Секретарь НКТ М. Васкес 3 августа разъяснял официальную позицию НКТ: «В мозгу ни одного анархиста не может быть даже мысли о вражде к России». Но мы выступаем против коммунистической партии, мы – «идеологические противники государственного коммунизма, ибо мы – поклонники свободы, в то время как последний (государственный коммунизм) – враг свободы… Россия сделала большой шаг в социальном прогрессе, показывая пример пролетариату мира, который, конечно, может быть превзойден в потрясениях, которые происходят в других странах… Мы должны быть благодарны России за поддержку делу испанского антифашизма, хотя считаем, что речь идет лишь о проблеме взаимной помощи, так как если Россия нам помогла, то мы также помогаем России, которая заинтересована в победе антифашизма». Эту мысль он повторил 5 августа: «Россия также заинтересована в нашей победе, как заинтересованы Германия и Италия в победе Франко»[1251].

Анархо‑синдикалисты добавляли ложки дегтя в медовые репортажи правительственной прессы об СССР. Когда «Аделанте» 12 декабря написала, что выборы в СССР «показали, что весь советский народ поддерживает свое правительство»[1252], «Солидаридад обрера» напомнила, что в СССР нельзя выставить альтернативного кандидата[1253].

Критикуя СССР и коммунистов, лидеры НКТ продолжали искать приемлемые для них условия примирения с правительством. В Народный фронт НКТ не входила. Тогда анархисты развернули кампанию за замену Народного фронта Антифашистским фронтом. 8 июля эту идею высказал генсек НКТ Васкес в интервью нескольким газетам: «Антифашистский фронт, слияние всех антифашистских партий и профсоюзов – вот, что необходимо»[1254]. Для анархистов это было мостиком для возвращения в систему власти «без потери лица». Компанис поддержал эту идею. Однако Компанис и Коморера договорились создать Женералитат без анархистов[1255], и сближение сорвалось.

30 июля был подписан пакт ВСТ‑НКТ. Был создан комитет связи, договорились не нападать друг на друга в прессе, готовить объединение двух профцентров, которые к тому же претендовали на монополию в рабочем движении: «СНТ и УХТ не признают никаких профсоюзов, которые не подчинены дисциплине УХТ и СНТ»[1256]. Впрочем, два профобъединения действительно объединяли почти всех рабочих. Анархо‑синдикалисты в «Кастилия либре» повторяли старые лозунги: «Пролетариат вырос и не желает больше принадлежать к политическим партиям…»[1257]Однако после майского перелома это было не более, чем идеологическое заклинание. В действительности речь шла о выработке условий реинтеграции анархо‑синдикализма в систему Республики через зависимую от правительства объединенную профсоюзную структуру. Но если до мая 1937 г. НКТ была мотором социальных преобразований в Республике, то теперь это была совсем другая Республика, отторгающая эти преобразования.

Коммунисты поспешили поправить своих партнеров. «Френте рохо» писала: «Организованные в профсоюзах рабочие горячо желают единства, но не для борьбы против политических партий и против правительства, которое они сами поддерживают через свою партию»[1258]. Режим останется прежним, и НКТ через это соглашение должна быть привязана к его колеснице. Впрочем, как отметили советские наблюдатели по поводу соглашения профцентров, «похоже, что это – пакт двух врагов, заключивших перемирие для нападения на третьего»[1259]. «Третьим» могли быть приетисты. Но вскоре действия Прието и коммунистов сорвут такой «пакт».

В начале августа ЦК КПИ предложил НКТ‑ФАИ начать переговоры о возобновлении соглашения о единстве действий и совместной борьбе с «неконтролируемыми элементами»[1260]. Таким образом, делался реверанс в сторону «контролируемых» анархо‑синдикалистов. Обсуждение отношений с коммунистами на конференции представителей регионов НКТ было бурным. Нормализация отношений с КПИ, как казалось части делегатов, могла бы прекратить наступление на позиции НКТ и обеспечить сближение с ВСТ. В то же время Национальный комитет и часть региональных организаций понимали, «что на этом пути уступок коммунистам мы идем к поражению»[1261]. Новое поражение наступило в августе – «народная демократия» ударила по Арагону.

* * *

Реальная власть в Арагоне принадлежала Арагонскому совету – территориальному органу, образовавшемуся в 1936 г. и контролировавшемуся анархистами. Арагонский совет опирался на коллективы и профсоюзы. Его статус как территориального органа самоуправления де‑факто был признан правительством. Летом 1937 г. были предприняты попытки легализации Совета де‑юре, но они натолкнулись на правительственное требование принять губернатора из центра[1262]. В июле 1937 г. правительственные карабинеры стали конфисковывать грузовики коллективов, дезорганизуя производство. В начале августа арагонцы обнаружили опасную концентрацию правительственных военных сил вблизи границ региона. В Барбастро был создан марионеточный «Совет Арагона», который призвал правительство установить «федеральное правление» Арагоном[1263]. Сюда был назначен губернатор, не признававший прежних прав Арагонского совета. Тогда же стало известно об исключении анархо‑синдикалистов из Астурийского совета[1264].

Национальный пленум НКТ обсуждал 7 августа опасное положение, сложившееся вокруг Арагона. Дискутировалась возможность оказания вооруженного сопротивления в случае нападения на Арагон. Арагонская делегация «заявила, что существуют две позиции: защищаться с ловкостью и дипломатией или прибегнуть к насилию; в любом случае Арагонский совет готов действовать так, как укажет пленум»[1265]. Лидер Совета Аскасо также спрашивал, следует ли ему сдаваться властям, если будет выписан ордер на его арест[1266]. Мнения разделились. Представители Каталонии и ФАИ настаивали, что пассивное сопротивление наступлению коммунистов будет недостаточным. Организация Центрального региона считала вооруженное сопротивление недопустимым и выступала за активизацию переговоров с правительством по этому поводу. Эту позицию поддержало большинство. «Необходимо выяснить военные возможности, потому что существует возможность крушения – фашизм ликвидирует нас за восемь дней, а если он этого не сделает, то это сделают коммунисты»[1267], – говорилось на пленуме.

Трагическая ситуация, в которой любое столкновение в тылу могло привести к крушению фронта, заставила анархо‑синдикалистов воздержаться от военного сопротивления. Как показали дальнейшие события, коммунисты не были столь же щепетильны. Они не опасались, что действия их военных подразделений в тылу вызовут обвинения в разжигании братоубийственной войны – у правящей группировки сохранялся перевес в средствах массовой информации. Предлагалось также активизировать давление на коммунистов через государственные структуры. Скованная условиями гражданской войны, предполагавшей непривычную для анархистов лояльность Республике, НКТ просто не могла эффективно действовать в оппозиции.

Оставалось использовать противоречия в лагере майских победителей, прежде всего между Прието и коммунистами. Заигрывания коммунистов с НКТ можно было рассматривать как подготовку к новому столкновению в борьбе за власть. Президент М. Асанья склонялся к поддержке Прието. Национальный комитет НКТ предложил делегатам встретиться с президентом, чтобы доказать ему необходимость «срочного включения нашего организма во власть… Люди правительства и Асаньи начали чувствовать заметный страх не только по нашему поводу, но и по поводу своих вчерашних друзей, располагающих властью»[1268]. Было решено создать комиссию для переговоров с президентом. Однако эта идея была неудачной – ведь президент был давним и жестким противником анархо‑синдикализма. Коммунистам с их умеренной тактической линией было гораздо легче найти ключи к сердцу президента, чем сторонникам широкомасштабных социальных преобразований. Эти политические маневры НКТ были вызваны безысходностью. Анархо‑синдикалисты не хотели становиться сателлитами коммунистов, понимая, куда это их приведет. Но и союзников против коммунистов НКТ не нашла.

Анархо‑синдикалистам не удалось найти выход из положения, сложившегося к моменту наступления коммунистов на Арагон. Пленум НКТ предоставил возможность Арагонской организации действовать по своему усмотрению[1269].

11 августа силы 11‑й дивизии под командованием коммуниста Э. Листера напали на Каспе и разогнали Арагонский совет, арестовав его лидеров и несколько сот анархо‑синдикалистов. Акция не встретила значительного сопротивления, так как анархо‑синдикалисты не стали использовать даже небольшое количество оружия, имевшееся у них на складах в тылу, и не сняли войск с фронта. Листер утверждал, что операция была согласована с И. Прието, руководством КПИ и советскими представителями[1270]. А вот Антонов‑Овсеенко считал, что от этой акции выиграл Прието: «Характерно, что Приэто использовал для этой задачи дивизию Листера с тем, чтобы направить против коммунистической партии все недовольство анархистов»[1271]. Действительно, игры коммунистов в блок с анархистами против Прието после разгона Арагонского совета пришлось отложить.

Обосновывая новый удар по либертарному движению, Х. Негрин говорил: «Моральные и материальные нужды войны неминуемо требуют концентрации всей власти в руках государства»[1272]. Офицер дивизии Листера Т. Руис утверждал, что «крестьяне встречали нас как освободителей», но тут же добавляет, что частью операции было разоружение крестьян[1273]. Сам факт наличия у крестьян оружия показывает, что коллективизация большинства из них не могла быть насильственной. Коммунистическая пресса так комментировала разоружение анархо‑синдикалистов: «Любое оружие, которое прячут в тылу, не оправдывает своего назначения, оно способствует предателю Франко и интервентам в нашей стране… Оружие должно служить фронтам. В тылу нужны трудолюбивые руки…»[1274]. Характерно, что именно отсутствие в тылу значительных вооруженных формирований, подконтрольных Арагонскому совету, и обеспечило успех операции Э. Листера. Зато майский режим позаботился о том, чтобы в тылу действовали преданные ему воинские части. Даже коммунист А. Росель признает, что после разгона Арагонского совета «мы перешли от анархистской диктатуры к коммунистической»[1275]. Новый губернатор Арагона Х. Мантекон, левый республиканец и бывший член Арагонского совета, рассказывал Асанье, что Листер собирался расстрелять захваченных членов Совета, но Монтекон отговорил его[1276].

Во время этого похода Листеру удалось распустить часть коллективов. Однако, несмотря на провозглашенную победителями свободу выхода из коллективов и сильное давление, оказанное на крестьян, разрушить созданную анархистами систему не удалось – в разных районах от четверти до большинства крестьян остались в коллективах[1277]. Уже в июле 1937 г., после того, как анархисты потеряли политическую власть, около 1000 участников коллективов Леванта направились в Кастилию для помощи в организации там коллективов. Это привело к распространению движения на новые районы в разгар наступления коммунистов на коллективы в Арагоне[1278]. Более того, количество членов коллективов вновь стало расти и в 1938 г. достигло 290000 домовладельцев, то есть около 40 % населения Арагона[1279]. Коллективы продолжали существовать вплоть до прихода франкистов[1280].

После августовских событий анархистам удалось достичь компромисса с правительством и «вписать» коллективы в правовую систему Республики. Анархисты приняли участие в разработке Министерством труда типовых положений о кооперативах – сельских и потребительских. Эти документы, созданные на основе закона 1931 г. и правительственных декретов 1931 г. и 1936 г., должны были придать правовую базу коллективизации по всей республиканской зоне. Типовой устав сельскохозяйственного кооператива, обобщающий первый опыт коллективизации, носит антикапиталистический характер: «Ничто не может принадлежать этому коллективу на принципах предпринимательства, найма, капиталистического общества и т. п.» (ст. 6 устава сельских кооперативов)[1281]. Однако признавалась возможность использования на работах людей, не являющихся членами кооператива с назначением им зарплаты и социального страхования (ст.43)[1282]. Проекты типовых уставов, разработанные Министерством труда при участии НКТ, демонстрируют компромиссную модель кооперативного сектора в рамках плюралистичной экономики, в которой сохраняется и рынок, и государственное регулирование, но решающую роль играют самостоятельные, объединенные в добровольные федерации коллективы. Эти документы стали плодом политического компромисса: правительство получило дополнительные права в отношении кооперативной экономики, а анархисты добились ее правовой защиты. Тем не менее, анархо‑синдикалистская система продолжала разрушаться, что уже в конце 1937 г. вызвало острый продовольственный кризис в Каталонии.

Разгром Арагонского совета стал новым тяжелым поражением либертарного движения. Тщетными оказались попытки играть на противоречиях майских победителей. Не удалось наладить контакт с противниками коммунистов в коридорах власти. Одновременные переговоры с КПИ выглядели капитулянтством. 15 августа НКТ заключила соглашение с коммунистами. Оно предусматривало прекращение полемики в печати и установление «сердечных отношений»[1283]. Однако в это время стали известны подробности действий Листера в Арагоне, и соглашение было разорвано. 21 и 25 августа ЦК КПИ обратился к анархистам с новыми предложениями о сотрудничестве, но на этот раз «понимания» не встретил. Под угрозой всеобщей забастовки коммунистам пришлось освободить арестованных в Каспе анархистов[1284].

Прието стремился добить главный источник социальной революции в лице анархистов. Но коммунисты сочли, что после августовских ударов НКТ достаточно ослаблена, и можно вернуться к политике «приручения» конца 1936 г. В сентябре 1937 г. коммунисты выступили против дальнейшего преследования анархистов и оппозиционной прессы, формально – так как это ведет к изоляции правительства от масс[1285]. К этому времени им понадобился противовес против правых социалистов.

«Кастилия либре» выражала настроение анархо‑синдикалистских масс: «В интересах смертельной борьбы, которую мы ведем против фашизма, мы дошли до максимальной границы наших уступок. Пусть никто не требует от нас большего»[1286]. Но уступок будет еще много.

* * *

Столкнувшись с авторитарно организованной силой и проиграв схватку с ней, анархо‑синдикалисты стали искать причины поражения в своей децентрализации. Под давлением обстоятельств анархо‑синдикалисты стали переходить к более «партийной» структуре. По словам историка Х. Гомеса Касаса, «НКТ и ФАИ выжили, приспособившись к изменениям. Но они потеряли свой характер, свое лицо»[1287]. Это высказывание, сделанное в завершенной форме, является преувеличением. НКТ и ФАИ никогда не были лишены некоторой внутренней авторитарности, но в то же время до конца войны эти организации не потеряли и своего демократизма. Но все же авторитаризм в НКТ и ФАИ заметно усилился. На пленуме 4–7 августа 1937 г. ФАИ взяла курс на организационную перестройку, которая могла бы фактически превратить ее в структуру партийного типа[1288]. Если раньше ФАИ состояла из «групп единомышленников», то теперь должна была быть создана территориальная структура – объединялись все члены ФАИ на данной территории, независимо от оттенков их анархистских взглядов. При этом члены территориальных ячеек должны были участвовать в «публичных институтах, которые могут способствовать обеспечению и развитию нового положения вещей»[1289], то есть – режима Негрина.

Характерно, что именно эта тенденция привела к усилению в ФАИ влиятельной оппозиции (ряд делегатов июльского регионального пленума покинули зал), – централизация не укрепляла, а раскалывала движение. После этого руководство ФАИ пошло на уступки оппозиции.

Постепенно возрастало влияние аппарата в НКТ и ФАИ. В начале 1938 г. был создан исполком НКТ. Существенные изменения в организации НКТ проявились и на национальном пленуме по проблемам экономики в январе 1938 г. По словам Х. Пейратса, «одной из заметных аномалий стало предварительное выдвижение мнения Национального комитета по всем вопросам повестки. Это противоречило традиционной процедуре»[1290]. Давление руководителей НКТ на делегатов значительно усилилось по сравнению со съездом в Сарагосе – предыдущим форумом такого же масштаба.

* * *

Когда возникла опасность национализации коллективной собственности под предлогом ее нелегитимности, анархо‑синдикалисты развернули борьбу за узаконивание коллективизированных предприятий, проявив удивительную для анархистов осведомленность в вопросах права. В циркуляре Национального комитета НКТ говорилось, что «не существует пока закона, который говорит трудящимся: „отныне и вовеки официально признаем инкаутацию, коллективизацию и социализацию…“, однако не существует и закона, который признавал бы обратное»[1291]. Ссылаясь не только на акты 1936–1937 гг., но и на законодательство 1887, 1905, 1932 гг., анархо‑синдикалисты обосновывали юридическую неприкосновенность коллективной формы собственности и невозможность ее произвольного отчуждения[1292]. Подчеркивая вспомогательную роль права в отношении социальной революции, Национальный комитет все же рекомендовал использовать его для защиты революционных завоеваний[1293], что было новым словом в теории анархизма. Правовая подкованность анархо‑синдикалистов дала эффект – в критический период второй половины 1937 г. правительство не решилось отменить городскую коллективизацию. Впрочем, анархо‑синдикалисты в принципе не отказывались и от традиционных для них средств борьбы. В январе 1938 г. угроза забастовки НКТ остановила огосударствление отрасли зрелищ.

В то же время синдикалистский сектор в сложившихся условиях стал по своей структуре сближаться с государственным. Эту тенденцию отразил январский пленум НКТ, который принял программу централизации экономики, планирования, укрепления дисциплины, нормирования и роста производительности труда. В условиях войны признавалось, что это возможно даже за счет благосостояния трудящихся[1294].

Разрушение коллективизированного сектора и подчинение коллективов государственным администраторам деморализовали рабочих, и теперь трудовая дисциплина катастрофически падала, а вместе с ней – и производительность труда. В этих условиях НКТ взяла курс на консолидацию коллективизированного сектора, превращение его в целостный уклад, автономный от государства. Для этого создавался Экономический совет НКТ и экономические советы на местах, которые должны были действовать во взаимодействии с отраслевыми федерациями. При этом НКТ была согласна создать совместно с ВСТ Национальный экономический совет для планирования экономики в целом. Экономический совет должен был в четырехмесячный срок разработать план экономического развития, согласованный с нижестоящими структурами. Выполнить эту громоздкую задачу не удалось. Зато отраслевые федерации в соответствии с решением конгресса стали назначать на предприятия технических делегатов, «ориентировавших» работу предприятий и разрабатывавших санкции против нарушителей дисциплины. Однако функции этих специалистов были совещательными, окончательное слово оставалось за коллективом.

Была регламентирована и оплата труда. После долгих споров делегаты приняли компромиссное решение. Работники получали оклады по пяти категориям (высшая могла отличаться от низшей не более, чем в два раза). При этом создавались кассы семейной компенсации, из которых работник получал выплаты в соответствии с количеством членов семьи.

Было решено также создать систему потребкооперации («синдикатов распределения»), страхования и инвестиционный Иберийский банк (к его работе предполагалось привлечь также ВСТ)[1295]. Эти проекты так и остались памятником социалистической мысли – в условиях 1938 г. они были явно не ко времени. В условиях военных поражений авторитарный режим не собирался содействовать укреплению синдикалистской экономики, а без благожелательного отношения властей запустить такую структуру в условиях войны было нельзя.

Одновременно продолжалось упорядочение синдикалистской экономики. Была укреплена система учета производства и распределения. Было принято решение, по которому Конфедерация отвечала по обязательствам отдельных синдикатов. В феврале 1938 г. Пленум НКТ подтвердил, «что распространение учетных купонов синдикатов не будет иметь отношения к распространению конфедеративных купонов, которые будут продолжать приниматься синдикатами посредством ответственных локальных федераций и конфедеративных торговых организаций»[1296]. Самостоятельное хождение векселей (купонов) конфедерации и синдикатов создавало рыночные условия уже внутри НКТ.

Как пишет современный исследователь В. В. Дамье, «в кругах Национального комитета НКТ во главе с занимавшим пост генерального секретаря Мариано Васкесом и „теневым“ лидером О. Прието усиливалось стремление к пересмотру ряда основных концепций анархо‑синдикализма в сторону социал‑демократической модели „демократии трудящихся“ и „смешанной экономики“, к превращению ФАИ в политическую партию, возглавляющую профсоюз НКТ»[1297]. О. Прието даже выдвинул идею создания партии как инструмента синдикалистского движения[1298]. Против этой неотриентистской линии выступали лидеры ФАИ Абад де Сантильян, Монтсени, Пейро и др. Но при этом ФАИ требовала своего представительства в Народном фронте, а НКТ – в правительстве. Так что при всех протестах против стратегии Васкеса‑Прието, ФАИ все равно шла в ее фарватере.

В случае победы линии Васкеса‑Прието, НКТ‑ФАИ превращалась в левосоциалистическую партию, занимая нишу, оставленную ИСРП после поражения группы Ларго Кабальеро. Идеологически НКТ становилась испанским аналогом российских эсеров. В этот период идеологи НКТ апеллировали уже не к анархии, а к реальной демократии, экономическому коллективизму, выступали в «защиту территориальной, моральной и социальной целостности Испании: ее обычаев, ее темперамента, ее психологии»[1299]. Это было своего рода испанское народничество.

В случае победы над фашизмом этот курс НКТ способствовал бы возникновению двух‑трехпартийного политического спектра, сильно сдвинутого влево (НКТ‑ФАИ как левосоциалистическая, КПИ с частью социал‑демократов в центре (такая модель использовалась позднее в странах «народной демократии») и либералы с частью социал‑демократов справа. Эта расстановка стала бы стартовой для послевоенной Испании, и при этом левый фланг опирался бы на сохранившийся коллективизированный сектор экономики, структуру НКТ, а возможно – и части ВСТ, где также сохранялось влияние левых социалистов.

Предел отступления от анархо‑синдикализма к левому социализму, на который НКТ была готова пойти в условиях военных неудач и авторитарного давления режима, был «достигнут» во время (и во имя) заключения пакта о сотрудничестве с ВСТ. Единство с ВСТ во время всей гражданской войны было важной задачей НКТ, поскольку только в условиях этого союза можно было проводить политику, санкционированную большинством трудящихся.

В феврале 1938 г. ВСТ, откликаясь на предложения НКТ, предложил принять совместную платформу. Однако сами предложения разочаровывали анархо‑синдикалистов: широкая национализация, милитаризация, поддержка сдельной оплаты. Несмотря на очевидное их различие с концепцией НКТ, в предложениях ВСТ была и основа для сближения. ВСТ соглашался с идеей Высшего экономического совета при условии, что он будет действовать в соответствии с директивами правительства, выступил за принятие закона о рабочем контроле на национализированных предприятиях. НКТ приветствовала саму инициативу ВСТ по сближению, приняла часть его предложений по части национализации (при условии сохранения коллективизированного сектора в оставшихся отраслях) и сделала предложения иного рода – необходимо «эффективное включение пролетариата в управление Испанским государством»[1300], то есть возвращение профсоюзов во власть. Обсуждение общей платформы продолжилось. Руководство ВСТ стремилось вымарать упоминания о «социалистической», «федеративной» республике и другие идеологические пункты. Если НКТ предлагала создать государственно‑общественные органы, то ВСТ настаивал, что они должны быть государственными с участием профсоюзов. Неприемлемыми для новых лидеров ВСТ были и требования освобождения политзаключенных. «Тем не менее позиции лидеров обоих профсоюзов были теперь близки, как никогда прежде»[1301], – считает В. В. Дамье. Можно добавить – как никогда прежде с апреля 1937 г. ВСТ и НКТ договорились прекратить полемику, изучать «доктринальные различия», не признавать профсоюзы, вышедшие из другого объединения (эта мера направлена против перебежчиков из союза в союз). Новый пакт о единстве действий профсоюзов 12 марта 1938 г. предусматривал создание Национального комитета по связям, признание успехов правительства в создании армии, поддержку правительства. НКТ согласилась на национализацию тяжелой и военной промышленности, шахт, железных дорог, авиасообщения, банков и др. Но там должен был быть установлен рабочий контроль, включающий «вмешательство в управление и распределение прибылей», сильное социальное законодательство (включая минимум зарплаты при сдельной оплате). Сельскохозяйственные коллективы должны были работать в рамках закона и при государственной поддержке. НКТ признавала индивидуальное землепользование для желающих. Теперь уже не только на время войны, но и после войны стороны выступали за создание демократического правительства[1302]. Это происходило в то время, когда Республика стремительно теряла демократический характер.