Исторический выбор

13 мая правительство собиралось для решающего объяснения, и «была инициирована энергичная атака на Галарсу (левосоциалистический министр внутренних дел – А. Ш.) со стороны коммунистов, обвинявших его в нерешительности (дословно, „в том, что он держал дряблую руку“ – А. Ш.) в отношении нас в Каталонии и остальной Испании», – писал Х. Кампанья. В ходе этой дискуссии Ларго Кабальеро назвал коммунистических министров лжецами и заявил, что не предаст «рабочего братства». По сообщению Х. Кампанья «дискуссия была очень жесткой, и два министра‑коммуниста подали в отставку и покинули Совет…»[1126].

По словам Х. Гарсиа Оливера камнем преткновения была не столько НКТ, сколько ПОУМ. Он вспоминал об этом заседании: «Министры‑коммунисты, послушные и подчинявшиеся приказам своего бюро, начали прения как коммунистическая ячейка городского района. Эти прения ожесточенно направлялись против ПОУМ, которую обвиняли в том, что она выступала зачинщиком майских событий. Ослепленные яростью, они требовали, чтобы правительство приступило к уничтожению и преследованиям ПОУМ, расправившись, насколько это будет возможным, со всеми ее членами, начиная с Нина и заканчивая дворниками их помещений.

Ларго Кабальеро не вступил в дискуссию, не участвовал в голосовании при обсуждении предложения коммунистов. Сказал лишь, что он приказал бы расправиться с ПОУМ или теми, кто несет ответственность за похожие события, если бы обвиняющая партия предоставила доказательства такой виновности. Если говорить о майских событиях в Барселоне, ПОУМ в официальном заявлении, выпущенном ее Исполнительным комитетом, отрицала свое участие в этих событиях и выражала свое осуждение зачинщикам. В силу этого, он считал, что позиция, которую занимали в то время министры от коммунистов была такой, словно они хотели перебросить на плечи испанского правительства те проблемы, которые они делили с коммунистическим партиями по всему миру.

В качестве уполномоченного министра, присутствовавшего в Барселоне по соглашению с правительством, я объявил, что мое пребывание у президента Женералитата и его правительства за то время, что я здесь находился, выяснило очевидность того, что майские события произошли из‑за провокационных действий Левой республиканской партии Каталонии и ОСПК. Дали толчок дальнейшим событиям те силы, которые попытались захватить телефонную станцию, а именно: политико‑полицейские силы руководителя безопасности Родригеса Саласа, ОСПК, зависящей от министра внутренних дел, Артемио Айгуаде, Левая республиканская партия.

Федерика Монсени, также прибывшая в Барселону в качестве уполномоченного министра, высказалась в том же духе, что и я, уточнив, что за время своего пребывания в графском городе она не получила ни единого доказательства участия ПОУМ как партии в планировании и развитии тех событий»[1127]. После такого разбора впору было давать распоряжения об арестах лидеров ОСПК и примкнувших к ним каталонских националистов.

Коммунистам следовало разрушить правительство немедленно: «Хесус Эрнандес, „министр Сталина“, взялся добить правительство. Или, точнее, закончить этот фарс с правительством.

– Если руководитель правительства отказывается принимать наши обвинения против ПОУМ, тогда Коммунистическая партия отзовет своих министров, и мы уйдем.

Он и Урибе встали и ушли.

Ларго Кабальеро, скрыв переполнявшее его возмущение и взяв себя в руки, сказал нам:

– Господа, правительство только что пережило кризис. Само по себе это неважно. Однако мне надо подумать, как с ним справиться. Прошу вас извинить меня, однако так уж случилась, что придется отменить это заседание. Прощайте и большое спасибо всем вам»[1128]. Однако, судя по другим воспоминаниям, Ларго Кабальеро попрощался не сразу, а после того, как И. Прието заявил: «Без участия коммунистов нет правительства»[1129]. Вслед за И. Прието зал покинули еще четыре министра‑социалиста (официально они заявили об отставке 14 мая). С Ларго Кабальеро остались два социалиста и четыре синдикалиста.

Уход большинства министров означал правительственный кризис. Согласие на новый состав правительства зависело от президента, так как роль кортесов была сведена на нет. Президент стоял на позиции поддержки противников Ларго Кабальеро.

15 мая Асанья объявил о правительственном кризисе и поручил формировать новое правительство Ларго Кабальеро, уже понимая – он не сможет представить такой проект кабинета, который санкционирует президент.

* * *

Это был один из переломных моментов в развитии Испанской революции, а значит, и мира. Возникнет ли новая синдикалистская модель, которая будет существовать наряду с американским, советским и фашистским вариантами регулируемого индустриального общества? Будет ли стоять перед странами, вступающими на путь социального государства, выбор – создавать новое общество на основе авторитаризма, капиталистического плюрализма или, как в Испании, – на основе производственной демократии? Внимание мира было приковано к Испании. Скажет ли она ему что‑то новое?

Очевидно, что правительство, ядро которого состояло бы из профсоюзных лидеров НКТ и ВСТ (в этот период здесь доминировали левые социалисты), продолжало бы социальные преобразования, направленные на упорядочение коллективизации и синдикализации. Это правительство провело бы расследование событий в Барселоне в невыгодном для коммунистов ключе, что могло привести к ослаблению позиций коммунистов и в силовых органах, а в конечном итоге – к поражению КПИ в борьбе за власть. Однако этот же вариант развития событий означал отстранение от власти не только коммунистов, но и правых социалистов, а также республиканцев.

Принципиальным было и сохранение за Ларго Кабальеро и поста военного министра – НКТ и кабальеристы не хотели допустить на этот пост Прието. Министры‑синдикалисты решили «посетить Ларго Кабальеро для того, чтобы продемонстрировать, что НКТ не будет сотрудничать с таким правительством, которое не будет им возглавляться, и является организацией, которая примет участие в формировании правительства, в котором Кабальеро фигурирует в качестве председателя и военного министра»[1130]. 16 мая позицию НКТ поддержал исполком ВСТ – профсоюз не войдет в правительство, где Ларго Кабальеро не будет занимать посты премьера и военного министра. Орган ВСТ «Кларидад» уже 15 мая утверждала: «УХТ[1131]не будет сотрудничать с новым правительством, если в нем не будут представлены организации, участвующие теперь в правительстве, и если Ларго Кабальеро не останется председателем совета министров и военным министром». Ларго Кабальеро был назван в статье «мастером победы»[1132]. О коммунистах было сказано намеками: «Кто маневрирует против правительства, представляющего всех нас, является врагом испанского народа»[1133]. Это была точка зрения левого крыла социалистической партии и руководства ВСТ. Анархо‑синдикалисты уже открыто атаковали КПИ: «Коммунистическая партия доказала фактами, что она добивается раскола правительства, в котором имеются представители всех антифашистских, политических и профсоюзных организаций»[1134]– писала «СНТ». Конфликт между двумя направлениями был очевиден и, похоже, непримирим. Антифашистская коалиция могла сохраниться только в новой форме. Перечень организаций оставался почти прежним, но направление политики правительства зависело от победы одной из двух команд, каждая из которых состояла из лидеров разных организаций.

Для того, чтобы продвинуть команду «своих» социалистов, коммунистам нужно было разрушить уже сложившийся авторитет Ларго Кабальеро. «Френте рохо» 15 мая выпустил передовицу: «Народный фронт – это организации, а не люди». Коммунисты выступили против того, чтобы в Народном фронте «процветала концепция людей, отмеченных провидением, неоспоримых вождей и т. д.».

В СССР такая «концепция» может процветать, а в Испании – нет. Во всяком случае сейчас, когда коммунисты взяли курс на смену Ларго Кабальеро. «Если необходимо менять людей, то нужно менять их решительно и без колебаний». Позднее коммунистическая пресса будет воспевать нового, прокоммунистического премьера Негрина, несмотря на все поражения республики в период его правления. К строптивому Ларго другой счет: «Кто был не способен десять раз, тот будет не способен и в одиннадцатый раз»[1135]. Нет, это не касается Прието – его политическая позиция нравится коммунистам. Это – о Ларго Кабальеро. Правда, коммунистические пропагандисты не перечисляют «десять ошибок» – ведь тогда придется вспомнить, что вслед за неудачей под Малагой была победа под Гвадалахарой.

«Мундо обреро» 15 мая писала о том, что в политике правительства Ларго Кабальеро были «ошибки, которые довели до кровавых событий в Каталонии, ошибки, которые отразились в пассивности на фронтах, в хаотическом состоянии индустрии»[1136]. Премьеру снова был дан «внятный сигнал» – можно сохранить кресло в обмен на кардинальное изменение политики и уступку поста военного министра.

При консультациях о формировании нового кабинета коммунисты дали предварительное согласие на кандидатуру Ларго Кабальеро в качестве премьера, если Прието возглавит вооруженные силы. Ларго Кабальеро категорически отказался. «Но гордыня Кабальеро, его видение собственной ответственности за формирование новой армии и его острое соперничество с Прието не позволили ему принять это предложение»[1137], – комментирует Г. Джексон. Сведение революционных политических конфликтов к обычной игре амбиций нескольких лидеров почти всегда свидетельствует о непонимании подобными авторами причин событий или даже попытке скрыть от читателя эти причины, свести проблему до уровня понятной обывателю карьерной склоки. Но все дело в том, что за участниками этой драмы стояли интересы гораздо более широкого круга людей, массовых социально‑политических групп, по отношению к которым «гордыня» и соперничество отдельных политиков были очевидно вторичны. Эти амбиции просто не могли бы повлиять на ситуацию, если бы не выливались в стратегии, пользовавшиеся массовой поддержкой. В мае 1937 г. столкнулись стратегии войны и социальных преобразований.

Для того, чтобы преодолеть сопротивление коммунистов и социал‑либеральных политиков, сторонники Ларго Кабальеро должны были предложить стране ясную политическую альтернативу – власть союзам, а не партиям.

В принципе, этот подход и выдвинули лидеры НКТ, рассчитывая на поддержку Ларго Кабальеро. Однако инерция идей сплочения всех антифашистских сил была еще столь сильна, что уже в предложениях НКТ содержалась попытка совместить оба подхода, что было тогда нереалистично: НКТ и ФАИ призвали ВСТ выступить с согласованными обращениями, в которых необходимо было подчеркнуть, «что правительство должно конституироваться так, чтобы основываться на рабочих организациях и представительстве всех антифашистских направлений»[1138]. Руководство ВСТ в принципе было готово к участию в таком кабинете, но его конкретные предложения требовали компромисса с коммунистами и неравноправия двух профсоюзов: три места ВСТ, три – социалистам, два – НКТ, два – коммунистам, одно – левым республиканцам, одно – республиканскому союзу, одно – баскам, одно – левым каталонцам[1139]. Отвечая на предложения ВСТ, «организация (НКТ – А. Ш.) ответила, что это невозможно по ряду причин: 1) НКТ не может уступать ВСТ; 2) нельзя уравнивать нашу организацию с коммунистами»[1140]. Таким образом, в профсоюзном фронте единства не оказалось. Поскольку речь шла не о концептуальном разногласии, оно было преодолимо, на что, однако, требовалось время.

Более принципиальная проблема заключалась в том, что сам Ларго Кабальеро не решился бросить вызов партийно‑политической системе, во всяком случае, при первой попытке формирования нового кабинета. Собственно, в этот момент его политическое поражение было предрешено.

* * *

Уже 15 мая Ларго Кабальеро составил проект нового правительства и 16 мая представил его Асанье.

Ларго в этот момент не решился сразу выдвигать план профсоюзного правительства без коммунистов, а попытался еще раз сохранить конструкцию широкого антифашистского фронта, потеснив не коммунистов, а прежде всего правое крыло ИСРП, отобрав у Прието авиацию и флот, а у Негрина – финансы (которые передать Галарсе). Он предложил объединить военные ведомства в единое министерство обороны под своим началом, а для Прието оставить министерство общественных работ. Другому «центристу», де Грасиа, предлагался пост министра труда. Таким образом, кабальеристы претендовали также на министерства внутренних и иностранных дел, а, возможно, на министерство промышленности и торговли (которое также могло перейти и «центристу»), что было уже совсем неприемлемо для НКТ. На посты коммунистов Ларго не покушался, но был готов поменять сельское хозяйство на труд. Позиции либералов и националистов предлагалось оставить без изменений[1141].

Рассчитывая на заведомую лояльность НКТ, Ларго снизил ее представительство с четырех до трех мест (при четырех местах у ВСТ). Лидеры НКТ требовали дальнейших консультаций (но не нового премьера, как правые), чтобы восстановить баланс между профсоюзами. Ларго Кабальеро не учел эти возражения НКТ, что не дало анархо‑синдикалистам поддержать его проект уже 16 мая. Это был тактический проигрыш Ларго Кабальеро, и А. Виньяс придает ему большое значение как «образцу явной близорукости, впрочем, очевидно обусловленной исключительно эмоциями»[1142]. Однако, как показали дальнейшие события, недовольство НКТ было легко преодолимо[1143]. В сложившихся условиях позиция НКТ по поводу проекта правительства 16 мая уже не играла решающей роли. Асанья, правое крыло ИСРП, либералы и коммунисты были готовы одобрить только то правительство, в котором Ларго не будет военным министром. А на это уже не был готов Ларго.

«Подобающий вопрос – превратился бы он в декоративную фигуру в случае, если бы он остался во главе Правительства? Самый разумный ответ – нет. Ларго Кабальеро был личностью жесткой и тяжелой, но не лишенной достоинств. У него была прочная база в ВСТ и, частично, в самой ИСРП»[1144]. А. Виньяс словно забыл, что «прочная база» будет разрушена в ближайшие месяцы путем систематической кадровой работы по сценарию «народной демократии». После майского столкновения возврата к прежнему сосуществованию двух политических стратегий не было. Это не сразу поняли Ларго и лидеры НКТ, но уже знали коммунисты и социал‑либералы ИСРП. В случае потери силового блока сторонники Ларго Кабальеро и НКТ не могли бы остановить сворачивания революции и внедрения гибельной стратегии войны.

Позднее Ларго так разъяснял свою позицию: «Коммунисты хотели выкинуть меня из Министерства военных дел и оставить меня как фигуру на носу корабля на посту Председателя Совета, под предлогом того, что два портфеля – слишком тяжелая работа. Тогда я заявил, что, как социалист и испанец, я обязан продолжать войну, и в противном случае я не могу принять пост председателя. Но я сказал это не потому, что считал себя незаменимым, ни в коем случае, а потому, что я был решительно настроен дать бой коммунистической партии и всем ее приспешникам, а это могло быть сделано только через министерство военных дел. Они это знали. Поэтому они меня выкинули». «Более того, я предполагал создать Правительство без участия коммунистов…»[1145]Не сдать Прието и коммунистам военное министерство было принципиально важно для него потому, что их стратегия войны вела к поражению. Что, собственно, и подтвердилось. Здесь важна еще одна деталь. Судя по этим воспоминаниям, Ларго рассчитывал, что у него будет вторая попытка формирования правительства, возможно – без коммунистов. В парламентском государстве это нередко случается. Не получилось сформировать коалицию с одними – можно предложить и новую комбинацию. Отсюда возможная небрежность при составлении проекта 15–16 мая, мнимая уступчивость в отношении коммунистов, которые все равно отвергнут соглашение, и временное ущемление НКТ, которым позднее можно будет предложить больше. Ларго не учел, что Асанья в условиях паралича кортесов более свободен в выборе кандидатуры премьера, и просто не даст ему второй попытки.

Ссылаясь на его тактические ошибки в сложной политической игре середины мая, критики Ларго настаивают: он сам виноват в своем падении, и коалиция социал‑либералов и коммунистов вовсе не подставляла ему ножку. Х. Грэхэм считает, что проект правительства, представленный им президенту, «подтвердил только совершенно нереалистичное представление Ларго о балансе политических сил, удерживаемом левыми»[1146]. Было ли оно в принципе нереалистичным? В мае 1937 г. власть в республике могла удерживаться либо левыми (лидеры ВСТ и НКТ), либо правым центром и коммунистами. Ставка на левый фланг сама по себе была реалистична. Нереалистично было добиваться ее одобрения заведомо правым Асаньей. Тактической, но поправимой и малозначимой в сложившейся ситуации ошибкой было ущемление НКТ.

Чтобы окончательно снять ответственность за кризис с противников Ларго, А. Виньяс даже назвал главу своей книги «Харакири Ларго Кабальеро». Мол, он сам во всем виноват: «он не мог выиграть и этим совершил самоубийство, желая того или нет»[1147]. А. Виньяс путает самоубийство с отказом от капитуляции. В политике как раз капитуляция аналогична самоубийству. Такую же ошибку совершают и те критики Республики, которые считают, что она изначально не могла победить, и потому ее борьба была самоубийственной. Что же, лучше такое «самоубийство», чем смерть капитуляции.

Пытаясь оправдать организаторов свержения Ларго Кабальеро, А. Виньяс изображает его уход чуть ли не как дезертирство по собственной воле: «Уйти из Правительства было худшим, что мог сделать Кабальеро, потому что возглавлять его не было синекурой»[1148]. Но Ларго потому и отправили в отставку, что он не был согласен получить почетную синекуру.

Нет ничего дурного в том, что А. Виньяс стремится защитить репутацию такой крупной исторической фигуры, как Хуан Негрин. Негоже, что он пытается делать это путем систематического очернения предшественника Негрина Франсиско Ларго Кабальеро. Разумеется, тот не был человеком безупречным. Но в работах А. Виньяса и других апологетов социал‑либерального направления мы слишком часто сталкиваемся с попытками «переложить с больной головы на здоровую», закамуфлировав действительные причины поражения Республики «наследием Ларго Кабальеро», который был отстранен от поста премьер‑министра почти за два года до финала: «Но все же замена Кабальеро произошла слишком поздно. Ни Негрин, ни Прието не могли избежать цепи поражений, которые отнюдь не способствовали поднятию или поддержанию боевого духа. Но, несмотря на это, Республика продолжала бороться всеми правдами и неправдами. Густаво Дуран был прав, заметив, что „история гражданской войны в Испании – это история долгой агонии“»[1149]. Однако агония началась не сразу, а в второй половине 1937 г. Это косвенно подтверждает и сам А. Виньяс, чьей сильной стороной является тема «испанского золота»: «Мы доказали, что золото позволило выковать „щит Республики“ и, к лучшему или к худшему, сделать ее способной бороться с мятежниками и вести долгую кровопролитную гражданскую войну»[1150]. Это уже не похоже на агонию. Это – способность к борьбе. Испанское золото сыграло в этом свою роль. Но денег не достаточно для победы в гражданской войне. Нужна еще воля масс к победе. При Ларго Кабальеро она была – даже не благодаря старому премьер‑министру, а благодаря тому, что он почти не мешал развиваться главному источнику этой энергии – социальной революции. Авторы, стремящиеся скомпрометировать Ларго Кабальеро, добавляя к его реальным грехам надуманные претензии, целят не столько в него, сколько в период его правления, время максимального подъема Испанской революции. Той революции, которую ненавидели Франко и его союзники, которой не доверял Сталин, которую боялись лидеры Франции и испанские социал‑либералы, против которой продолжают информационную войну их нынешние наследники.

* * *

Ларго Кабальеро мог остаться во главе правительства при одном из двух условий: либо подчиниться диктату и превратиться в номинальную фигуру, либо, воспользовавшись неблаговидной ролью коммунистов в событиях в Барселоне, ослабить их и создать правительство на новой профсоюзной основе (уравняв в правах ВСТ и НКТ) и проигнорировав мнение президента, апеллируя к организованным массам. Это, конечно, в очередной раз нарушало бы Конституцию, но после 18 июля ее только и делали, что нарушали. Такова революция. Но в мае 1937 г. Ларго Кабальеро не решился действовать революционно. «Испанский Ленин» не обладал решительностью Ленина настоящего.

Не решившись на разрыв с партийно‑президентской системой, Ларго Кабальеро проиграл, и 17 мая М. Асанья поручил формирование правительства социалисту Х. Негрину, ориентированному на теснейшее сотрудничество с КПИ.

Выбор Негрина в качестве кандидата на пост премьера стал в тот момент несколько неожиданным, учитывая, что лидером «центристов» был Прието, кандидатура которого на премьерское кресло уже обсуждалась в 1936 г. Но Асанья не очень‑то хотел получить Прието в качестве премьера. Асанья в своих воспоминаниях указывает, что он не доверял его «переменам настроения» и «приступам». Прието предложил собственную версию. Как он говорил, Асанья объяснял ему через Хираля, что «он не назначил меня главой Правительства, т. к. я был слишком явным противником коммунистов для того, чтобы председательствовать в коалиции, где они бы присутствовали. Я был очень благодарен ему за объяснение и за то, что он избавил меня от должности, в которой я не мог и не хотел служить». Эти объяснения не противоречат друг другу. Асанья мог вполне найти в этом предлог для того, чтобы не назначать Прието[1151]. Но это похоже на объяснение «постфактум». В этот период Прието не афишировал свои антикоммунистические взгляды. У Асаньи могли быть и личные мотивы. Получив ненадолго в свои руки реальную власть (которая фактически выпала из них в июле 1936 г.), Асанья понимал, что новая сильная личность во главе правительства снова оттеснит его в сторону. После этого Прието оставалось делать вид, что «не очень‑то и хотелось». Став «сильным человеком в правительстве», он мог во всяком случае серьезно повлиять на выбор премьера из своей фракции.

«Неясно, голосовал ли Исполнительный комитет формально за Прието или предложил Негрина. Напротив, Асанья утверждает, что именно он решил привлечь Негрина»[1152]. Прието еще до объявления правительственного кризиса предлагал именно Негрина на пост премьера[1153]. Мотивируя свой отказ выдвигаться на пост премьера, Прието «подчеркнул, что не находится в хороших отношениях ни с НКТ, ни с коммунистами. В том, что касается последних, речь может идти о толковании a posteriori. Прието предположил, что он был бы полезнее на посту министра национальной обороны. Также он указал, что коммунисты уже разнесли на весь мир имя Негрина»[1154]. Это значит, что Прието не выдвинул Негрина, а согласился с уже более ранним предложением коммунистов.

Эрнандес сообщил Негрину, что коммунисты предложили президенту его кандидатуру на пост премьера. На возражение Негрина о том, что он мало известен в стране, Эрнандес ответил: «Популярность… она фабрикуется!»[1155].

Культ личности Негрина, создававшийся тогда, жив и поныне. Апологет Х. Негрина А. Виньяс с восторгом перечисляет качества этого политика, которые делали его достойным кресла премьер‑министра: «Ни один из членов кабинета не показал подобной решимости и отваги». (!!? – А. Ш.) «Негрин много работал в важнейших сферах – экономической и финансовой – о которых немногие министры имели хоть какое‑то понятие»[1156]. Правда, стоило Негрину развернуть экономическую политику в соответствии со своими представлениями, как положение стало стремительно ухудшаться. Но это – «мелочи». Продолжим гимн Негрину: «Он создал себе репутацию на восстановлении общественного порядка, а Корпус карабинеров под его контролем получил впечатляющее развитие. Он сохранял прекрасные отношения с представителями СССР, не напрасно он был одним из немногих министров, которые активно с ними общались. Он владел иностранными языками, что являлось важным козырем для выхода на международную сцену, на которую Ларго Кабальеро даже не потрудился сделать шаг. Асанья был очень чувствителен к этим вопросам и держал Негрина на хорошем счету. В ретроспективе сложно представить другое лицо, которое мог бы выбрать президент вместо Прието для того, чтобы сформировать новое Правительство. Ввиду подобных преимуществ и малого количества недостатков, выбор был чрезвычайно разумен»[1157].

В реальности список эксклюзивных достоинств Негрина был гораздо короче. Успехи Негрина на международной арене в сравнении с периодом Ларго Кабальеро, мягко говоря, спорны, что подтверждает уже следующая книга его адепта А. Виньяса. В Республике было немало и поборников порядка, и знатоков иностранных языков. Пожалуй, «прекрасные отношения с представителями СССР» можно выделить, но и здесь Альварес дель Вайо не уступал Негрину.

Коммунисты не питали иллюзий по поводу характера Негрина. Он не был идеалистом, подобным левым социалистам и анархо‑синдикалистам, и хорошим организатором, подобно коммунистам. П. Тольятти писал о нем: «К числу слабых мест Негрина надо отнести и его стиль работы – стиль размагниченного интеллигента, болтуна, дезорганизованного и дезорганизующего, и его личная жизнь представителя богемы, не лишенная симптомов разложения (женщины)»[1158].

Выбор был не столько разумен, сколько не велик. Главный выбор на этом этапе революции заключался в падении правительства Ларго Кабальеро. Это свершилось. После этого большого выбора альтернатива оставалась чисто тактической и практически предопределенной. Коммунистическая поддержка сыграла решающую роль не в приходе на пост премьер‑министра именно Негрина, а в приходе правого социалиста («центриста»). Прието уже достаточно проявил себя как конфронтационная и неустойчивая личность. Он, к тому же, был готов сосредоточиться на военной стороне политики Республики. Итак, нужен «центрист» ИСРП, но не Прието. Если выставляются такие условия – выбор минимален. Поэтому, даже если коммунисты и их зарубежные товарищи, решившие в итоге атаковать Ларго Кабальеро «до победы», не настаивали именно на фигуре Негрина, они выставили такие параметры нового премьера, под которые прежде всего подходили Негрин и Альварес дель Вайо. Выбор между ними делали не коммунисты, и не Москва, а ситуация. Альварес имел все же давнюю репутацию «левого». А Негрин был классическим «центристом».

Таким образом, во фракции «центристов» ИСРП Негрин оказался министром, который устраивал и СССР, и коммунистов, и Прието, и Асанью. Не удивительно, что есть указания на его выдвижение с этих трех сторон.

Строго говоря, кандидатура Негрина наряду с Прието обсуждалась уже давно – как только стало ясно, что предстоит борьба за свержение Ларго Кабальеро. Это обсуждение шло в таком секрете, что стало даже известно франкистам. Еще 21 февраля Кейпо де Льяно заявил: «По приказу из Москвы Ларго Кабальеро, к которому потеряно доверие, замещается доктором Негрин»[1159].

* * *

Историки обсуждают, были ли события, спровоцированные атакой на телефонную станцию 3 мая, сознательной провокацией коммунистов и их союзников, направленной на свержение Ларго Кабальеро, разгром анархистов и «троцкистов». Р. Радош считает, что ответ на этот вопрос позволяет дать информационное письмо сотрудника Коминтерна, которое Г. Димитров направил К. Ворошилову 15 апреля 1937 г. Там говорится, что не следует просто ждать грядущий кризис, но «ускорить его и, если это будет необходимо, спровоцировать его»[1160]. «В этих словах, – комментирует Р. Радош, – которые предшествовали атаке на телефонную станцию всего чуть более двух недель, мы имеем доказательство того, что взгляд оппонентов коммунистов был в сущности верен. Испанская коммунистическая партия, при поддержке и с ведома Коминтерна и Москвы, решила спровоцировать столкновение, с полным пониманием, что результат даст им как раз те возможности, которые они так долго искали»[1161]. Такая однозначная трактовка документа, которую допускает Р. Радош, совершенно неубедительна. С одной стороны, сравнив этот анонимный текст с материалами архива Коминтерна в РГАСПИ, мы можем легко установить авторство. Это письмо И. Степанова, написанное не «за две недели» до майских событий, а поступившее в ИККИ 28 марта[1162]. В историографии, как мы видели, существует точка зрения, отстаиваемая прежде всего А. Виньясом, что Степанов в малой степени отражает позицию как КПИ, так и Москвы, что этот «злой гений» «фильтровал информацию», манипулируя коммунистами по разные стороны Европы в интересах своей позиции. Мы видели, что эта картина далека от действительности, но решительное отождествление Р. Радошем записки Степанова с планами Москвы и КПИ подставляет его под огонь во многом справедливой критики А. Виньяса[1163]. Однако, с другой стороны, и обратная точка зрения – мол, Степанов может отвечать только за себя, разбивается о маленькую записочку, которой Димитров 15 апреля сопроводил доклад Степанова Ворошилову: «Видимо, этот доклад выражает также настроения, мнения и установки самого Политбюро ЦК, так как устная информация, сделанная нам по Поручению Политбюро приехавшим из Валенсии товарищем, совпадает с содержанием доклада»[1164]. Однако в последний момент перед отправкой текста в нем были сделаны карандашные пометки (они отличаются от решительных подчеркиваний красным карандашом, сделанных читателем в Наркомате обороны – вероятно, самим Ворошиловым). Возможно, Димитров на всякий случай дистанцировался от позиции Степанова и его сторонников в КПИ. В частности, зачеркнуты слова «в полном согласии с советами, полученными из дому», когда речь идет о слиянии КПИ и ИСРП[1165]. Так вот, в наиболее сенсационных фрагментах о провоцировании правительственного кризиса таких зачеркиваний нет (как нет в тексте и ссылок на позицию Москвы).

Таким образом, мы можем лишний раз убедиться, что позиция Степанова была достаточно авторитетной (хотя и не единственной) как в Коминтерне, так и для КПИ. Однако значит ли это, что Р. Радош имел право сделать свой однозначный вывод о том, что коммунисты уже в марте (когда был в действительности написан доклад) планировали майские события? Увы, но приведенная цитата не дает оснований для столь однозначного вывода. Мнение о том, что политический кризис назрел и что по политическим противникам нужно нанести удар при первой возможности, было уже весьма распространенным с февраля‑марта. Из текста письма, которое выражает мнение одного из представителей Коминтерна в Испании, вовсе не следует, что даже он предлагает организовать вооруженные столкновения в тылу – речь идет о политическом кризисе, который можно подтолкнуть самыми разными, в том числе и куда более мягкими средствами.

Убедительный ответ на этот вопрос не может быть однозначным. Политическая ситуация в Республике обострялась в связи к конфликтом двух стратегий в широкой антифашисткой коалиции. Коммунисты добивались смены правительственной стратегии и военной политики, не останавливаясь при необходимости на отстранении от власти главы правительства. Однако это не значит, что они заранее спланировали весь ход майского политического кризиса, начиная от вооруженных столкновений в Барселоне. Они были готовы действовать решительно и грубо, отыгрывая у оппонентов позицию за позицией, но когда их действия в Барселоне вызвали взрыв недовольства – в первый момент даже растерялись. Более того, результат их действий в Барселоне вовсе не гарантировал коммунистам разгром оппонентов и даже ставил под угрозу их собственные позиции. Чтобы выкрутиться из сложившейся ситуации, коммунистам пришлось предпринять сложные политические маневры, в которых их фактически спасли лидеры правого крыла ИСРП и президент Асанья. Это привело к новому разделу власти, в котором позиции коммунистов не были еще безусловно доминирующими, хотя и усилились. Коммунисты могли воспользоваться и другим, менее рискованным поводом, чтобы продвинуться по пути превращения Испанской республики в «народную демократию». Они не были всемогущими комбинаторами, их сила была в другом – в последовательности, с которой они шли по пути этатизации.

Защищая Х. Негрина от репутации марионетки Кремля (отчасти действительно незаслуженной), А. Виньяс переходит границы объективности, отрицая «импульс», который придал Коминтерн событиям, увенчавшимся созданием правительства Негрина: «Где, в таком случае, документальные доказательства, hard‑core evidence, которые подтверждали бы импульс Коминтерна в манипулировании процессом, который привел к „майским событиям“ и, следовательно, перевороту во власти, который, если верить стольким авторам – консерваторам, поумистам, проанархистам, кабальеристам, просто антиреспубликанцам – был подготовлен в пользу Хуана Негрина? Возможно, что такие доказательства существуют, но до сих пор ни один автор их не привел»[1166]. Но не все так просто. Напомню, что Коминтерн – это организация, которая включает и Сталина, и Степанова, и Диаса. Влияние такой организации «в манипулировании процессом», который привел к отстранению от власти Ларго Кабальеро и в повороте во всем ходе Испанской революции, можно считать безусловно доказанным. Ее «импульсы» были весьма весомыми, если не решающими (значение февральской демонстрации в начале кампании по ослаблению позиций Ларго Кабальеро признается практическим всеми). Действия этой организации привели и к майским событиям, хотя организаторы авантюры с «Телефоникой» (как присягнувшие на верность Коминтерну, так и их союзники) вряд ли могли предположить, в какое опасное положение они поставят Республику и к каким последствиям это приведет.

Политический переворот подготовлялся не в пользу персон, а в пользу блока коммунистов и правого крыла социалистов. Дело не в Негрине – он был лишь представителем политической тенденции.

При этом коммунисты, разумеется, действовали не в одиночку, а в тесном союзе с противниками Ларго в ИСРП. Это породило в историографии еще один «перегиб». Как пишет Э. Грэхем, «Ларго Кабальеро не был свергнут хитростью и алчностью КПИ. Если о какой‑то группе можно сказать, что она заставила его уйти в отставку, то это было реформистское крыло ИСРП, которое подорвало его полномочия как премьер‑министра, отозвав его назначение в кабинет»[1167].

Из огня да в полымя. Либо только те, либо только эти. В действительности – и те, и эти.

Очевидно, что без поддержки КПИ и ОСПК правые социалисты не смогли бы одержать верх над Ларго Кабальеро и социальной революцией. Советские представители и эмиссары Коминтерна непосредственно участвовали в этих комбинациях и пользовались большим влиянием на коалицию «майских победителей».

А. Виньяс горячо опровергает «легенду» о том, что советские дипломаты, советники и агенты НКВД «успешно заменили совершенно не склонного к сотрудничеству председателя Правительства Республики Ларго Кабальеро на более услужливого Хуана Негрина»[1168]. Однако полностью отрицать роль советско‑коминтерновской стороны в выдвижении Негрина не может и сам А. Виньяс. Не случайно он упоминает среди достоинств Негрина его близость к советскому посольству. Мы видим, что эмиссары Коминтерна были среди инициаторов свержения Ларго Кабальеро и майской провокации. В то же время очевидно, что в этих действиях участвовали далеко не все «слуги Кремля», а те, «кому следует». А остальные, в том числе и сотрудники НКВД, решали другие задачи.

Победа над левым крылом политического спектра Республики – дело не только коммунистов, но в той же степени – и правого крыла ИСРП. Эти две силы разделяют ответственность за падение правительства Ларго Кабальеро практически в равных долях.

Антонов‑Овсеенко докладывал в Москву, что лидеры КПИ «приписывают себе в актив свержение правительства Кабальеро, тогда как режиссура кризиса была полностью в руках Прието». Более осведомленные работники НКИД зачеркнули слово «полностью» и заменили на «фактически»[1169]. Если Прието был режиссером кабинетной комбинации, то коммунисты – инициировали сам кризис. И пусть не все шло по нотам, но в итоге выиграли обе эти силы. Они и составили основу нового «майского» режима.

* * *

Правительство широкой антифашистской коалиции во главе с Ларго Кабальеро сменилось более узким по составу правительством Народного фронта во главе с Негрином. Негрин сохранил за собой также пост министра финансов. Военным министром стал И. Прието, что гарантировало сохранение старого стиля войны. Приетист Х. Сугасагоитиа получил пост министра внутренних дел (коммунисты, сохранившие свои прежние министерства, получили также очень важный в сложившейся ситуации пост главы службы безопасности). Иностранные дела перешли к Хиралю – либералы получили шанс договориться с Францией. Другой либерал Х. де лос Риос стал министром общественных работ и связи (общественные работы – традиционная вотчина левых, но теперь курс сдвигался вправо). Министром юстиции стал баскский националист М. Ирухо, а министром труда – каталонский Х. Айгуаде[1170].

Власть на местах формально перешла в руки муниципалитетов, хотя реальная сила оказалась у партий, победивших в мае и доминировавших в комитетах Народного фронта. Отсутствие лидеров крупнейших профсоюзных организаций в правительстве (сторонники Ларго Кабальеро продолжали сохранять свои руководящие позиции в ВСТ до осени) ослабляло координацию борьбы с франкизмом, но облегчало решение внутриполитических задач победившей группировки.

Новое правительство было сформировано к вечеру 17 мая. Но чиновники стали переориентироваться раньше. Уже 16 мая «Аделанте» и «Фрагуа социаль» вышли с цензурными пропусками[1171]. Зато правительство поддержал не только официоз ИСРП «Эль Социалиста», но и орган ВСТ «Кларидад».

После напряжения последних дней Ларго Кабальеро заболел, и это не дало ему дать волю гневу. Альварес дель Вайо рассказал Кольцову, «что болезнь помешала Кабальеро выступить против коммунистов со специальным заранее подготовленным документом, в котором он обвиняет компартию в подготовлении переворота и военной диктатуры во главе с коммунистом генералом Миаха»[1172].

Лидеры ВСТ и НКТ заявили, что не будут участвовать в правительстве без Ларго Кабальеро. «Хождение во власть» для анархо‑синдикалистов закончилось[1173]. Ф. Елинек писал тогда об одном из министров‑синдикалистов: «Х. Пейро вернулся к своей работе стекольщика в Матаро. Вероятно, это единственный министр в истории, который вернулся назад к ручной работе, с которой ушел»[1174].

18 мая «Кастилия либре» и «СНТ» охарактеризовали новое правительство как контрреволюционное. Выпуски были конфискованы[1175]. «Солидаридад обрера» вышла с передовицей «Создано контрреволюционное правительство». Иронизируя над лозунгом нового кабинета «Правительство мира и войны», «Солидаридад обрера» писала, что это правительство мира с буржуазией и войны с пролетариатом[1176]. НК НКТ принял решение, что «не дает ему никакого сотрудничества»[1177]. «Солидаридад обрера» писала, что началось возвращение «к позорному прошлому, существовавшему до 19 июля, идут к „реставрации“, к контрреволюции». Законные органы демократии – это не парламентаризм, это «ничего другого, как профсоюзы»[1178]. Анархо‑синдикалисты надеялись, что все же «революция не провалилась и не провалится», потому что «причины, исторически определяющие необходимость политико‑экономического переустройства общества, не исчезли»[1179].

Действительно, революция будет продолжаться вплоть до окончания Гражданской войны, но уже «по нисходящей». Созданным ей структурам производственной демократии придется вести трудную борьбу за выживание.

После того, как политическая партия была выиграна, коммунисты предприняли первые шаги к возвращению НКТ в единую систему «Народного фронта», пытаясь представить смену кабинета как тактическое, личностное событие. 18 мая «Требаль» писала: «Мы скорбим, что испанские организмы НКТ и ВРС не дали товарищу Негрину свою непосредственную помощь и свое конкретное сотрудничество, вещь, означающая странную и неожиданную приверженность к известной личности, а не к программе; положение, полное опасностей, так как оно оставляет открытую дверь к главенству, вполне отвергаемому массами»[1180]. При этом обе стороны прекрасно понимали, что между курсами правительств Ларго Кабальеро и Негрина существуют именно программные различия. Призыв КПИ был обращен не столько к лидерам НКТ, сколько к анархо‑синдикалистским массам, еще не осознавшим суть происходящих перемен.

Коммунисты пытались изобразить дело так, что «новое правительство представляет всех антифашистов». Хотя теперь в нем нет представителей профсоюзов, но правительство представляет «рабочие массы Испании… через их самые подлинные, самые соответствующие для представительства организмы: политические партии»[1181]. Партократия возобладала.

«Френте рохо» победно выводила падение правительства Ларго Кабальеро из невыполнения им требований коммунистической манифестации 14 февраля (которая, собственно, и положила начало наступлению коммунистов на правительство) – сосредоточение власти в руках правительства, единое командование, сдача оружия правительству, чистка высшего комсостава[1182]. Теперь можно было реализовать эту программу. Правда, это не поможет выиграть войну. Парализовав революцию, новое испанское руководство убьет стимулы самоотверженной борьбы за победу.

Санчо Пансы свергли Дон Кихота.

Date: 2015-11-15; view: 276; Нарушение авторских прав