Глава VII. Старцы Нарбонна

Однажды потомки Вениамина покинули свою страну, некоторые остались. Спустя два тысячелетия Годфруа становится королем Иерусалима и основывает Орден Сиона…

Из секретных досье Сионской Общины

В Маэне было все готово в дорогу, ожидали лишь прибытия рыцарей. Поправившийся в стенах родного замка де Пейн, лично проверил отобранное для похода оружие, – мечи, копья, доспехи; выбрал лучших лошадей и конскую упряжь. Раймонд Плантар с двумя слугами, крепкими крестьянскими парнями, заготовили необходимое продовольствие, погрузив его на телегу. Особо тщательно Гуго де Пейн упаковал свой родовой талисман – хранившуюся в золотой, арабской шкатулке голову, найденную когда‑то его далеким предком меж берцовых костей мертвой возлюбленной. Порой вечерами, когда жизнь в замке замирала, Гуго де Пейн вынимал два медальона, и при слабом свете свечи рассматривал их, погружаясь в раздумья. На одном была изображена юная графиня Катрин де Монморанси, на другом – выполненный Греем Норфолком портрет византийской принцессы. Они были удивительно похожи, словно художник рисовал одну и ту же девушку, с промежутком в несколько лет. Отличались лишь глаза: одни сияли беспечной голубизной, а другие обжигали сердце вишневым цветом.

Первыми приехали Бизоль де Сент‑Омер и Роже де Мондидье, наполнив тишину замка грохотом доспехов и гулом голосов. Бизоль привез с собой целый арсенал оружия и маленькое войско: трех оруженосцев, с десяток слуг, двух поваров и дюжину воинов‑лучников. Двор заполнили телеги с продовольствием и фуражом блеющие овцы и квохчущие в клетках куры.

– Ты намерен все это съесть? – насмешливо спросил Гуго де Пейн, пнув ногой вырвавшегося на свободу петуха.

– Главное в дороге – правильное питание, – горячо возразил Бизоль. – Ты не понимаешь, насколько это важно для успеха всего дела. Подтверди, Роже!

– Истинно так, – сказал одноглазый рыцарь. – Устами Бизоля глаголет мудрость.

– Устами Бизоля глаголет младенец, – улыбнулся де Пейн. – Я заставлю вас все это съесть на первом же привале. А то мы никогда не доберемся до Иерусалима со всем этим стадом. И отправь половину своей свиты назад. Я удивляюсь, почему ты не взял с собой еще цирюльника и садовника. Надо было бы также приволочь с собой мельницу, кузницу и пекарню, – самые необходимые в дороге предметы, да и места занимают немного.

– Тебе бы все насмехаться, – обиделся Бизоль. – Поздравь лучше Роже, он обручился с моей свояченицей.

Единственный глаз рыцаря радостно сверкнул. Роже гордо расправил плечи. Гуго заметил, что его рыжие, вечно взлохмаченные волосы, были на этот раз аккуратно причесаны. Не иначе, как заботливой рукой Жанетты.

– Что ж, я рад, – сказал Гуго де Пейн. – Когда кто‑то ждет твоего возвращения из дальних странствий – сама эта мысль вселяет уверенность и надежду на благоприятный исход. Приятно возвращаться к теплу домашнего очага. Но не надейтесь, что это произойдет скоро.

– Жанетта, я уверен, будет ждать меня сколько потребуется, – произнес Роже. – Хоть сто лет.

– Вы намерены прожить так долго? К чему? – спросил де Пейн.

– А к тому, что жизнь прекрасна и удивительна, и чем дольше я живу, тем больше она мне нравится, – воскликнул Роже. – И даже если я потеряю второй глаз, я все равно не перестану видеть солнце!

– Мне бы ваш заряд бодрости, – вздохнул де Пейн. – Надеюсь, вы им поделитесь с нами в пути.

Следующим приехал граф Людвиг фон Зегенгейм с оруженосцем‑венгром и молчаливым слугой громадного телосложения. Проведший почти всю жизнь в походах, странствиях и битвах, благородный рыцарь, каштановые волосы которого были тронуты сединой, а спокойные глаза напоминали разлившиеся по весне воды Дуная, взял с собой в дорогу лишь самое необходимое. Несчастная смерть на королевском турнире в Труа графа Жуаеза, невольным виновником которой он стал, сильно огорчала его в последнее время. Но от подобных происшествий во время состязаний не был застрахован никто, и ни один человек не упрекнул его за это. Граф был искусным бойцом, владевший многими приемами битвы на мечах, копьях, палицах или алебардах, как в пешем, так и в конном строю. Его навыки были неоценимы в столь опасном предприятии, и Гуго де Пейн очень надеялся на его опыт, трезвый расчет и рыцарскую честность.

– В случае моей болезни или гибели, вы должны заменить меня, – сказал он Зегенгейму. – Цель нашего путешествия простирается глубже того, что я смог поведать. Но в свое время вы узнаете истинные причины нашего стремления в Иерусалим.

– По правде говоря, я догадываюсь о тех причинах, которые двигают вашу группу на Восток, – ответил Людвиг. – И вы можете положиться на мою преданность и усердие.

– Не сомневаюсь в этом, – произнес де Пейн, пожимая графу руку.

Прибыл маркиз Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина, в окружении восьми кабальерос и идальго: все они были, как и их сеньор, небольшого роста, смуглые, с остроконечными бородками. Отлично дисциплинированные, они с полуслова понимали маркиза, выполняя любое его приказание и действуя, как единый, отлаженный механизм. Маркиз привез с собой целую повозку древних рукописей и книг.

Каждый сходит с ума, как умеет, – сказал на это Бизоль, переглянувшись с Роже. – По мне важнее забота о желудке.

– Без этих манускриптов мы будем в Палестине беспомощны, – возразил маркиз, бережно распаковывая поклажу. – Здесь собран весь Восток, все его тайны.

– Тайна у Востока только одна: там почему‑то никогда не чувствуешь себя, как дома, – сказал Роже перелистнув несколько страниц в одной из книг.

– Ради бога, осторожней! – воскликнул маркиз де Сетина. – Это бесценное сокровище Фирдоуси, называемое «Шах‑Наме или Книга Царей». Не помните страницы.

– А мне милее «Тысяча и одна ночь», – Роже осторожно положил книгу в повозку. – Помню, Петр Отшельник зачитывал нам у костра эти забавные истории, когда мы стояли лагерем возле Яффы, – и он увлек за собой Бизоля, вспоминая одну из сказок Шахерезады.

На следующий день с двумя оруженосцами и слугой приехал молодой граф Грей Норфолк. Все его снаряжение размещалось на двух сменных лошадях, а сам граф, тщательно побритый, выглядел как всегда щеголевато и безукоризненно. Гуго де Пейн представил его остальным рыцарям. Бизоль, при виде англичанина недовольно заворчал, но был вынужден пожать его руку. Окончательно Сент‑Омер оттаял лишь тогда, когда Грей Норфолк, постоянно делая различные зарисовки, нарисовал и его портрет, изобразив Бизоля этаким Атлантом, поддерживающим небосвод. Картинка так понравилась могучему рыцарю, что он отослал ее вместе с одним из слуг своей жене Луизе, наказав вставить ее в раму и повесить в главном зале замка. А вот портрет Роже де Мондидье заказчику не понравился, поскольку, желая сделать рыцарю приятное, художник нарисовал его с двумя глазами.

– Искусство должно быть правдивым, – сказал Роже и проткнул кинжалом нарисованный глаз. Картина также полетела в замок Сент‑Омер, к Жанетте. Скромное обаяние и молчаливая невозмутимость Норфолка пришлись по душе рыцарям; Зегенгейм успешно обучал его боевым приемам, а маркиз де Сетина нашел в его лице любознательного слушателя и сведущего собеседника. Обладая феноменальной памятью, молодой англичанин мог запомнить целые страницы незнакомого текста, набросать план любой местности, вплоть до малейшей кочки, где бы ни проехал.

– Я и не предполагал, что англичане бывают такими умными, – сказал как‑то Бизоль, не желая, впрочем, обидеть графа. – Я‑то думал, что постоянная сырость способствует образованию в их мозгах некоей плесени – ну, как на нашем сыре…

– Но качество сыра от этого только повышается, – ответил граф Норфолк, передавая ему рокфор.

Наконец, появился последний, седьмой рыцарь, приехавший с тремя копейщиками поздним вечером из Труа. Ужинавшие в зале рыцари, разгоряченные беседой, даже не сразу заметили его появление в дверях. Лишь Гуго де Пейн, бросив на гостя быстрый взгляд, поднялся и пошел ему навстречу.

– Надеюсь, господа, – сказал он, беря рыцаря за руку, – вам не надо представлять друга и сподвижника графа Шампанского – барона Андре де Монбара. Прошу вас, барон, отужинать с нами.

За столом воцарилось неловкое молчание, поскольку всем были известны чародейские наклонности Монбара, и мало кто относился к ним с одобрением. Бизоль украдкой перекрестился, а Роже, помнивший, как ловко Монбар сбил его с лошади во время королевского турнира, нахмурился. Растопил лед недоверия Людвиг фон Зегенгейм, сказав:

– Было бы кстати, барон, применить сейчас ваши способности и превратить поданную нам воду в вино.

– Нет ничего проще, – улыбнулся Монбар и взмахнул рукой. Доверчивый Бизоль потянулся к кубку и одним махом осушил его. После столь мощной дегустации его лицо скривилось.

– Обман, – обиженно произнес он, недоуменно глядя на Монбара. Барон огорченно развел руками.

– Увы! – сказал он. – Фокус не удался. Видимо, мое волшебство ограничивается пределами Труа.

– Но может быть получится у меня? – промолвил Гуго де Пейн, и дал знак слугам принести настоящее бургундское. После этого прерванная беседа оживилась, вернувшись в прежнее русло, а природное умение Андре де Монбара оставаться незаметным, нисколько не повредило ее течению. Барон обладал еще одним достоинством: ему удавалось гасить любую конфликтную ситуацию, обезоруживая и отвлекая противоборствующие стороны от предмета их спора маленькими дипломатическими хитростями; сам же он ускользал от нависающих грозовых туч, подобно ящерице.

Через три дня, закончив последние приготовления, Рыцари вместе со своими оруженосцами, слугами и поклажей выехали из Маэна. Почти одновременно из Лиона и Марселя отправились в путь две другие группы, возглавляемые Робером де Фабро и Филипом де Комбефизом.

Одетый в темный шерстяной гарнаш свободного покроя, какие обычно носят купцы среднего достатка монах‑киновит – начальник тайной канцелярии клюнийского приора Сито – вышел из постоялого двора, находящегося на самой окраине Нарбонна. Он жил здесь уже три недели. Стекавшаяся к нему по крупицам информация не давала четкой картины происходящего. Он чувствовал неудовлетворение и досаду от невозможности проникнуть в самую сердцевину зреющего таинственного плода, который холили и лелеяли чьи‑то изощренные умы. Бессильное противостояние им раздражало монаха, не привыкшего отступать перед противником, какой бы силой и численностью он не обладал. Но сейчас он словно бы натолкнулся на стену, воздвигнутую какой‑то особенной, могущественной организацией, за которой, возможно, стояли даже не люди, а нечто иное, необъяснимое, не укладывающееся в сознании, способное сдвигать и перемещать целые массивы народов, управлять странами и континентами, стирать и изменять прошлые пласты истории и двигаться к конечной цели, смысл коей мог проясниться только в будущем.

За это время, через своих многочисленных агентов, где подкупом, а где угрозами и шантажом, монаху удалось выяснить лишь следующее: да, действительно в Нарбонне собираются еврейские раввины из Франции, Испании, Германии, Англии, а также Палестины, и собираются они не чаще одного раза в год, меняя каждый раз место встречи, останавливаясь либо в домах богатых еврейских купцов, либо в замках лангедокских баронов. В промежутках же между этими съездами активно заседает и действует некий Совет Старцев, или Мудрецов, который решает все оперативные вопросы. Но связаны ли они лишь с финансовыми проблемами, что свойственно иудейской общине, или задачи их более глубокие – политические? Что, если действительно а Нарбонне обосновалась некая ветвь, представляющая потомков иудейского царя Давида, пустившая корни и в других странах, способная объединить все мировое еврейство под единой властью и вознести Сион над всеми другими народами и государствами? Какой бы фантастической ни могла показаться эта мысль, но монах‑киновит, направляясь в город, начал трезво обдумывать ее, ища возможные доказательства для подкрепления. Идя на встречу со своим агентом по шумным, торговым улицам, пробираясь между лотков и палаток, монах спустился по мраморным ступеням к набережной, бросив мимолетный взгляд на длинный белый дом, обнесенный высокой металлической оградой. Если бы он знал, что именно здесь в настоящий момент собрались нарбоннские старцы, то бы многое отдал за возможность оказаться внутри здания.

Старцы, или Мудрецы, как называли их посвященные, представляли высший политический совет Сионской Общины, существовавшей уже много веков и уходящей корнями ко временам царя Соломона. С тех пор ее тактические задачи менялись, приспосабливаясь к историческим условиям, но стратегические цели оставались неизменными. Немногим было дано осознать их. Во главе Сионской Общины стоял человек, носивший разные имена; его звали Председатель, Генеральный Секретарь, Навигатор, Великий магистр. Но даже он, председательствуя на Совете, облаченных в белые одежды Мудрецов, не смог бы четко сформулировать идею, лежащую в основе Сионской Общины. Можно ли сказать что движет пчелиным роем или муравьиным племенем и кто управляет ими, кроме великого инстинкта? Где находится верховный мозг, посылающий неслышимые посторонним сигналы, дергающий за невидимые нити, отдающий команды, которые по цепочке передаются во все уголки земли? И не на астральном ли уровне возможно понимание самой природы этого явления, где нет места ничему человеческому? В секретном уставе Общины было записано, что продолжительность ее деятельности бесконечна во времени, а все документы, относящиеся к ней, тайные досье и протоколы охранялись так тщательно, что подобраться к ним было попросту невозможно. Но даже если бы кто‑то и обнаружил их малую часть, или незаметно проник на Совет Старцев, он высветил бы для себя лишь уголок сокровенных тайн, уткнулся бы руками в вяжущую пустоту, подобно слепцу, сумевшему схватить Неведомое. Сионская Община, владея уникальным наследием Соломона, обладая широкими финансовыми возможностями и имея выходцев из самых разных стран, вовлеченных в политическую, экономическую, культурную и религиозную жизнь большей части света, оказывая влияние на монархов и государей, ждала нужного момента, часа, когда можно было бы воззвать к духовным силам своего народа, объявить о своем Пришествии и выдвинуть объединяющего весь мир истинного Царя. Ближайшей же целью Сионской Общины было восстановление на французском престоле Меровингской династии. Род Меровингов, низложенный в VIII веке, не исчез после убийства Дагоберта II, вдохновленного Ватиканом. Через спрятанного сына Сигиберта, он непрерывно продолжался по прямой линии и, благодаря династическим союзам и бракам, подобно библейским аллегорическим прививкам к виноградной лозе, включил в себя Годфруа Буйонского, освободившего в 1099 году Иерусалим, а также членов многих знатных семей и старинных фамилий в Анжу, Шампани и Лотарингии.

Первый шаг в этом направлении уже был сделан – венец короля Иерусалима получил представитель Меровингской династии, а после смерти Годфруа Буйонского он перешел к его молодому брату, Бодуэну I, герцогу Лотарингскому… Здесь тоже таилась загадка для непосвященных. Когда Годфруа Буйонский весной 1099 года вернулся в Левант для возобновления похода на Иерусалим, его сопровождали несколько неизвестных людей в белых одеждах, бывших, возможно, его советниками. Но воинство Годфруа не было единственным, отправившимся в Палестину; их было еще три, во главе которых стояли представители высшей европейской знати. Из Европы уехали четыре могущественных правителя, и все они имели право сесть на трон, если Иерусалим падет и в Палестине будет создано королевство франков. Но Годфруа Буйонский был заранее убежден, что трон займет именно он, ибо он был единственным из сеньоров, покидающих свои земли, чтобы отправиться на Восток, кто отказался от всех своих владений, будто зная заранее, что Святая Земля воздаст ему за все это на всю жизнь. И, несмотря на требования Раймона, графа Тулузского, собравшийся таинственный конклав, отдал трон именно ему, Годфруа Буйонскому. Заседали они на юге Иерусалима, на высоком холме горы Сион, где находились развалины древней византийской базилики. И почти тотчас же, после избрания короля, на этом месте быстрыми темпами началось строительство хорошо укрепленного аббатства, с башнями, крепкими стенами и бойницами, окрещенного Аббатством Богоматери на горе Сион или Нотр‑Дам‑дю‑Мон‑де‑Сион. Тогда же, за год до своей смерти, Годфруа Буйонский объединил здесь монахов и рыцарей в официальный Орден, носящий то же имя. И вскоре, следуя королевской традиции, Орден Сиона передал монарший венец Бодуэну I, следующему представителю Меровингской династии. Действуя в тени, Орден по‑существу управлял Иерусалимским королевством и поддерживал тесные связи с Сионской Общиной.

Вот почему донесение ломбардца Бера, резидента Сионской Общины в Клюни, о готовящемся создании в Палестине нового ордена, призванного послужить оплотом католической веры, было воспринято старцами Нарбонна с беспокойством и опасением. Могла появиться организация, не контролируемая в своих действиях, способная противостоять долгосрочным замыслам старцев. Было несомненно, что новый Орден обязательно войдет в противоречие с Орденом Сиона. Избежать этого можно было лишь двумя способами: либо ликвидировать все три направляемые в Иерусалим группы, либо находиться постоянно где‑то рядом, и, затаившись, выжидать чтобы в благоприятный момент взять ситуацию в свои руки. За треугольным столом вспыхнули горячие споры. Мнения старцев разделились. Уничтожение рыцарей, говорили одни, приведет лишь к тому, что из Клюни будут постоянно посылаться новые группы, которым будет просто невозможно перерезать дорогу. Но контролировать в Иерусалиме Фабро, де Пейна и Комбефиза также сложно, отвечали другие, следует оставить кого‑то одного из них. Разумнее всего, высказывали свое мнение третьи, это попытаться связать новый орден с Орденом Сиона, слить их таким образом, чтобы полученный симбиоз, внешне отвечая целям католической церкви, преследовал интересы Сионской Общины.

– Так тому и быть; – подытожил Председатель – Великий магистр. – В этом мире нет ничего невозможного, мы уже неоднократно в том убеждались.

Было принято решение: одна из групп, направляемых в Иерусалим, получит там фактор наибольшего благоприятствия, она будет находится под постоянным контролем и наблюдением Сионской Общины; с этой целью следует отозвать ломбардца Бера из Клюни, сети вокруг которого затягивались, и перебросить его в Палестину. Вторая группа будет уничтожена на подходе к Константинополю. А в отношение третьей, вернее только лишь ее руководителя, применен старый, но действенный план, смысл которого не надо было объяснять заулыбавшимся старцам. Покончив с этим вопросом, Мудрецы перешли к неудавшемуся заговору графа Шампанского против короля Людовика IV.

Встретившись со своим агентом, невзрачным служкой из синагоги, монах‑киновит выслушал его сообщение и спрятал переданные ему документы в складках гарнаша. Лицо его оставалось невозмутимым, хотя он почувствовал, что наконец‑то удача плывет к нему в руки. Когда на постоялом дворе он вскрыл пакет с документами, то понял, что предчувствие его не обмануло. Протокольная запись одного из собрания Старцев показалась ему столь важной, что он не решился доверить ее письму, и, свернув свою работу, в тот же вечер выехал из Нарбонна в Клюни.

Рыцари, их оруженосцы, латники и слуги, – всего около пяти десятков человек, находившиеся уже несколько дней в пути, приблизились к небольшому селению близ Ульма. Место для лагеря на опушке леса показалось приемлемым и пока не стемнело, установили шатры, расседлали лошадей, разожгли костры под большими походными котлами. Бизоль де Сент‑Омер лично взял на себя обустройство привала и приготовление пищи, подгоняя своих поваров пинками и затрещинами, другие же рыцари занялись кто чем: маркиз де Сетина – своими фолиантами, граф Норфолк – рисунками в альбом, Людвиг фон Зегенгейм – обучением молодых воинов ратным приемам, а Андре де Монбар просто исчез, скрывшись в лесной чаще. Гуго де Пейн и Роже де Мондидье, прихватив с собой Раймонда и пару слуг, направились в ближайшее селение. Харчевня, в которую они зашли, пустовала: лишь одинокий хозяин, низко кланяясь дорогим посетителям, поспешил выставить на стол кубки с вином. Мондидье приказал слугам стоять у входа в харчевню и никого не пускать, чтобы посторонние рожи не мешали благородным рыцарям. Гуго де Пейн при этом неодобрительно покачал головой, но спорить с одноглазым рыцарем не стал.

– Кому принадлежат эти владения? – спросил он у хозяина.

– Сеньору Курту Агуциору, – ответил трактирщик.

– Судя по тому, что я видел, местность и селение в большом запустении.

– Увы! Живем мы не богато.

– Не его ли это замок на холме? – полюбопытствовал Роже. – Он напоминает выброшенный на берег корабль с пробоинами.

– Сеньор Агуциор стар и немощен, – ответил трактирщик. – А единственный наследник, отправившись более десяти лет назад в Палестину, так и не вернулся.

– Не навестить ли нам отца одного из защитников Гроба Господня? – предложил де Пейн.

– Непременно, – согласился Роже. – Как только управимся с этими кубками.

В это время за дверью перед входом в харчевню послышался какой‑то шум и гневные голоса. Брань все нарастала, и вот – прямо через дощатую дверь, разлетевшуюся вдребезги, в харчевню ввалился один из оставленных там слуг, шлепнувшись на земляной пол. Второй слуга очутился рядышком с ним, оставив похожую на свою фигуру дыру в тростниковой стене.

– Не люблю, когда кто‑то стоит на моем пути! – строго проговорил вошедший человек, – не то монах, не то рыцарь, поскольку под рясой у него виднелась кольчуга, а к поясу был прицеплен широкий меч. Было ему около сорока пяти лет, и, глядя на его загорелое, покрытое сетью мелких морщин лицо, коротко подстриженные седые волосы, можно было предположить, что большую часть времени он проводит в дороге – на свежем воздухе, под знойным солнцем или проливным дождем. Он был среднего роста, широк в плечах и крепок в сложении. Следом за ним вошел маленький человек, желтолицый, с узкими щелочками вместо глаз и заплетенной на затылке косичкой. Человек этот помог подняться очумевшим слугам и невозмутимо отряхнул их от пыли.

– Оставь, Джан! – сказал монах‑рыцарь. – Позаботься лучше о хлебе насущном, да глотке вина.

– Ну и как это понимать? – с вызовом спросил Роже, отставляя свой кубок. – Что за бесцеремонное обращение с нашими слугами, сударь?

– Да уж какие церемония, когда я чертовски голоден, – повернулся к нему монах‑рыцарь. – Вот и пришлось их посторонить.

– Пустой желудок плохой советчик в вопросах этикета, вы правы, – согласился Гуго, делая Роже успокаивающий знак. – Присаживайтесь к нашему столу и будем считать инцидент исчерпанным.

– И все же вам, рыцарю, не следовало драться со слугами, как простому поденщику, – не унимался Роже, тем не менее пододвинувшись на скамье.

– Я к ним и не прикасался, – усмехнулся странный посетитель. Свою благодарность они могут передать моему слуге, Джану.

– Как? Вы хотите уверить меня, что ваш маленький азиат, сер, швырнул двух таких огромных балбесов сквозь стенку?

– Вот именно! – трактирщик уже налил новому гостю вино и поставил огромное блюдо с бараниной, которая стала быстро исчезать меж крепких белых зубов монаха‑рыцаря. – Однако, не мешало бы представиться. Меня зовут Милан Гораджич. Оставив свое княжество в Сербии более пятнадцати лет назад, я с тех пор путешествую по свету, чему очень рад.

– Но мы видим на вас монашеское одеяние, – промолвил Гуго де Пейн.

– Стены моего монастыря – все четыре стороны света, – ответил сербский князь. – А крыша – небосвод. Правда, она иногда протекает, но зато молитва уносится к Богу прямой дорогой.

– Где же вы побывали за это время?

– Без преувеличения – везде! – блеснув улыбкой отозвался Милан. – Если я начну перечислять страны и города, то к концу рассказа мы все вместе встретим утреннюю звезду. А мне еще нужно поискать ночлег. Думаю, я найду его в том замке на холме.

– Неподалеку отсюда мы остановились лагерем. Вы можете воспользоваться нашими шатрами, – предложил де Пейн, заинтересовавшийся необычным собеседником.

– Конечно, – подтвердил Роже. – Я тоже много постранствовал: мы бы с вами посостязались в рассказах о далеких и волшебных странах.

Милан Гораджич не успел ответить – вновь перед входом в харчевню возник шум, сопровождаемый громкими причитаниями, а через несколько секунд на пороге появился окровавленный мужчина с пробитой головой, поддерживаемый женщиной в порванной одежде.

– Помогите! – взмолился мужчина, падая на колени и протягивая к рыцарям руки. – Несчастье! Они убьют моего хозяина и его жену!

Трактирщик помог раненому подняться и усадил его на скамью. Женщина, громко рыдая, опустилась рядом. Из их бессвязных слов трудно было что‑то понять.

– Это Гюнтер, дворецкий сеньора Курта Агуциоре, – шепнул трактирщик рыцарям. – И его супруга Мария. Видно, в замке какая‑то беда.

– Плесни‑ка им вина, – посоветовал Роже. – И клянусь своим единственным глазом, я восстановлю справедливость!

Несчастные, понемногу успокоившись, рассказали следующее. Утром в замок синьора Агуциора приехал его старый знакомый рыцарь Пильгрим с двумя своими товарищами. Встретили его хорошо, ласково, накормили и напоили медом и вином. Но, видно, Пильгрим задумал недоброе дело, поскольку предложил Агуциору поохотиться в полях с кречетами. Готовясь к поездке, Агуциор отправил большинство своих людей за ворота замка, остальных же Пильгрим сам разогнал, посылая то за одним, то за другим. И вот, когда Агуциор остался наедине с этими злодеями, Пильгрим выхватил нож и набросился на него, нанеся три раны, а затем обмотал его шею веревкой и поволок к башне, намереваясь повесить. Досталось и слугам, которые попытались вступиться за своего хозяина. Жене же его Пильгрим сказал, что теперь все их добро принадлежит ему, а если она будет кричать, то и ее повесят. Он отобрал у нее все драгоценности и запер в подвале замка, а сеньора Агуциора пока посадил на цепь в башне. Только недавно Гюнтеру и Марии удалось вырваться и бежать.

– Заступитесь за моего несчастного сеньора, молю вас! – выкрикнул Гюнтер, вновь падая на колени перед рыцарями.

– Что за гнусное вероломство! – гневно сказал Милан Гораджич, вскакивая из‑за стола.

– Раймонд, скачи в лагерь и передай то, что услышал, – приказал Гуго де Пейн. – А мы отправляемся к замку сеньора Агуциора.

– Этот Пильгрим ответит за свое злодейство, – добавил Роже, направляясь к лошадям. Через минуту всадники уже скакали к замку, перед воротами которого белели фигурки людей.

Стены замка, окружавшие внутренний двор, были достаточно высоки, хотя то, что должно было изображать ров, напоминало лишь неглубокую канаву в два метра с гнилой водой, а мост через нее – полуразрушенный бревенчатый настил. На единственной башне по всему периметру тянулся длинный узкий балкон с резными деревянными грифонами. Слуги, испуганно жавшиеся к воротам, при виде подъехавших рыцарей разбежались и попрятались за кустами.

– Вышибем ворота и ворвемся во двор, а там видно будет, – предложил Роже де Мондидье, гарцуя на коне под стенами замка. Словно услышав его слова, на балкон вышел черноволосый рыцарь с узким, бледным лицом. Он вытащил за собой старика в окровавленной одежде, на шее которого была завязана толстая пеньковая веревка. Другой конец веревки злодей держал в руке. Он выхватил нож и поднес его к горлу старика.

– Эй, вы! – крикнул черный рыцарь. – Если вы посмеете сунуться сюда, я перережу Агуциору горло. А заодно и его жене!

– Отпусти старика с супругой, и мы позволим тебе убраться из замка на все четыре стороны! – крикнул Гуго де Пейн.

– Как бы не так! – хрипло захохотал рыцарь, дернув за веревку. – Я буду здесь жить сколько захочу. И вы ничего мне не сделаете, хоть сидите в осаде целый год. Еды и питья нам хватит!

– Прошу вас, уходите! – слабо выкрикнул сеньор Агуциор. – Он убьет нас, если вы останетесь!

– Дальнейшие переговоры бесполезны, – заметил сербский князь, подъехав к Гуго и Роже. – Мы не можем войти в замок, не повредив старикам, а он будет сидеть там сколько захочет. Надо искать другой выход.

– Небо покарает тебя, Пильгрим! – крикнул Роже, вдавив меч в ножны. В ответ снова раздался зловещий смех. А вдали – на дороге – уже показались снявшиеся с лагеря рыцари и латники.

– Не будем обострять обстановку – едем им навстречу, – сказал Гуго де Пейн, тронув поводья.

Обе группы встретились на середине пути и де Пейн, представив друзьям Милана Гораджича, обрисовал сложившуюся ситуацию.

– Нам следует вернуться в лагерь и подумать, как выкурить из замка Пильгрима с его дружками, – произнес он, хмуря брови. – Но мы не можем бросить несчастного старика в беде. Нет у нас времени и на длительную осаду замка. Что можете предложить вы, Людвиг?

– Внезапная атака исключена, – задумчиво произнес граф Зегенгейм. – Мне видится разумным лишь ночное, незаметное проникновение в замок. Причем сделать это лучше всего малыми силами, чтобы не привлекать внимания. Три‑четыре человека, не больше.

– Но как перебраться через стены? – спросил маркиз де Сетина. – Громоздкие лестницы наделают шума. Причем, наверняка они выставят посты. Сколько там негодяев?

– Три бесчестных человека, недостойных звания рыцаря, и несколько их слуг, – ответил Роже. – Возможно, кто‑нибудь из домашних Агуциора перешел на их сторону.

– Нужно сделать подкоп! – предложил Бизоль де Сент‑Омер, но, взглянув на Гуго, сам же отказался от этой мысли, проворчав. – Впрочем, никогда не был в роли крота. По мне проще вышибить ворота…

– А если дождаться, когда Пильгрим выйдет на балкон и подстрелить его из лука? – спросил граф Норфолк. – Думаю, у меня это получится.

– Риск слишком велик, – произнес де Пейн. – Кроме того, вряд ли это помешает другим мерзавцам расправиться со стариком.

– Ну, коли нельзя пробраться в замок по земле или под землей, то следует перенестись по воздуху, – произнес долго молчавший Андре де Монбар.

– Это неудачная шутка, – заметил Роже.

– Ничего подобного. Существует такой способ, как катапульта. Потребуется только противовес и… смельчак, который не побоится переломать ноги, опустившись во внутреннем дворе.

– Прямо на копья стражников, – добавил Роже.

– Господа, это предложение натолкнуло меня на одну мысль. Кажется, я нашел выход, – сказал Милан Гораджич, сдерживая коня. – Надо только дождаться ночи и отобрать четырех человек. Вернее, еще троих, поскольку я уже в деле.

Впереди показались костры и вскоре кавалькада всадников въехала в лагерь, продолжив военный совет в шатре Гуго де Пейна. Большинство одобрило план сербского князя, и, после легкого ужина и кратковременного отдыха, когда над всеми окрестностями Ульма опустилась темная, беззвездная ночь, четыре всадника тихо выехали из лагеря. За спиной Милана Гораджича на лошади сидел еще один человек – его маленький китайский слуга Джан.

Не доезжая до замка всадники спешились и привязали лошадей к растущим возле дороги деревьям. Потом осторожно двинулись вперед. Вслед за сербским князем и Джаном шли Роже де Мондидье, Андре де Монбар и Грей Норфолк. Они подошли к замку с южной стороны, перейдя вброд узкий ров, и выбрались на насыпь под самыми стенами. Тишина вокруг настораживала.

– Надо дождаться, когда выйдет луна, – прошептал Гораджич. – Тогда Джан перелезет на стену и сбросит нам веревку.

– Интересно, каким образом он взберется по отвесным камням? – с сомнением ответил Роже. – Если только он не умеет летать.

– Увидите, – произнес князь, делая знак слуге. Бледная луна стала появляться из‑за мохнатых туч. – Пора.

Джан немного отошел назад, сосредоточенно посмотрел вверх; лицо его казалось отрешенным от всего земного, а глаза закрыты. Потом он легко побежал вперед, подошвы босых ног коснулись стены и заскользили вверх. Еще мгновение, – и Джан оказался на вершине четырехметровой стены, уцепившись руками за бойницу!

– Невероятно, – пробормотал Роже, с изумлением глядя на спускающуюся сверху веревку. – Мой дорогой Монбар, ваша кошачья ловкость ничто по сравнению с этим трюком.

– Таким штучкам его обучили в одном из монастырей Тибета, – промолвил Гораджич, цепляясь за веревку.

Через некоторое время все четыре рыцаря взобрались на стену, а затем таким же образом спустились во внутренний двор. Около парадных дверей замка дремал часовой, сидя на широкой скамье и опустив голову на грудь. Гораджич подошел к нему и слегка сдавил горло руками. Тело часового сползло на землю: он так и не издал ни единого звука, сменив ночной сон на вечный. Толкнув дверь, рыцари вошли в замок, обнажив на ходу мечи. И тотчас же столкнулись с еще двумя часовыми, вышедшими из‑за угла коридора.

– Изме… – попытался выкрикнуть один из них, сраженный клинком Роже де Мондидье. Второй бросился бежать, но Монбар, догнав его в три прыжка, вонзил ему меч в спину. Между тем, произведенный ими шум, всполошил спящих в замке людей. Из соседних комнат выскочили четыре латника с алебардами. Роже и Монбар, встав спиной друг к другу, отбили их первую атаку, а в это время сербский князь и граф Норфолк устремились вверх по лестнице, ведущей в башню. Они ворвались в покои, где на огромной кровати под балдахином вповалку спали пьяные Пильгрим и два его дружка, пытавшиеся дотянуться до своих мечей. Двумя точными ударами Гораджич и Норфолк покончили с ними, но Пильгрим, сорвав балдахин, выскочил на балкон и перебежал в соседнюю комнату, откуда помчался вниз по лестнице, где разгорался бой между двумя рыцарями и четырьмя его слугами. Проскочив мимо них, Пильгрим выбежал во двор, озираясь по сторонам и тут что‑то тяжелое обрушилось на него сверху и придавило к земле. Это спрыгнувший с балкона Гораджич подмял негодяя под себя. Видя позорное бегство своего хозяина, латники побросали оружие и взмолились о пощаде.

– Где Агуциор и его жена? – крикнул спустившийся вниз Норфолк.

– В подвале, – отозвался один из латников. – На цепи.

– Ведите меня к ним!

А Гораджич в это время приволок в зал скрученного веревками Пильгрима, который от страха вращал глазами и пускал изо рта слюну. Сербский князь с отвращением пнул его ногой и затолкал под стол.

– Пусть там посидит, пока Агуциор с ним сам не разберется, – промолвил он. – Хотя похоже, он начинает смердеть.

– Может быть, его окунуть в ров? – предложил Роже. – И забыть вынуть?

– Я еду в лагерь, – сказал Монбар, вкладывая меч в ножны. – Сообщу о закончившемся деле. И надо привести разбежавшихся людей Агуциора, чтобы они убрали трупы и отмыли полы от крови. А вот и хозяин!

Уже освобожденные от цепей, бледные старик с супругой поднимались вслед за графом Норфолком из подземелья замка. По лицу Агуциора текли слезы, но он не скрывал радости от неожиданно обретенной свободы. Слова благодарности застревали у него в горле, он мог только лишь обнимать рыцарей и трясти седой головой.

– Пильгрим там, под столом, – сказал Гораджич. – Я бы на вашем месте сделал из его шкуры барабан и бил бы в него всякий раз, когда придет охота повеселиться.

– Я отправлю его нашему владетельному барону, и пусть он поступит с ним по справедливости, – произнес Агуциор. – Сам же своих рук марать не стану, – и он вновь принялся обнимать своих спасителей.

Наступил рассвет. Когда первые лучи солнца стали золотить верхушки деревьев, к замку подъехали снявшиеся с лагеря рыцари и их слуги. Они пробыли здесь некоторое время, но Гуго де Пейн наотрез отказался задержаться хотя бы на день и разделить радость освобождения. Но, расспросив старика о его сыне, Гуго пообещал сделать все возможное, чтобы отыскать его следы в Палестине. Выплакавший, казалось, все свои слезы ночью, старик снова заплакал. Он долго еще стоял на балконе, махая платком, пока кавалькада всадников не скрылась на пыльной дороге.

– Значит, вы направляетесь в Палестину? – спросил ехавший рядом с Гуго де Пейном Милан Гораджич, думая о чем‑то своем.

– Именно так, князь, – ответил рыцарь, испытующе глядя на него. – Я предлагаю вам присоединиться к нам, если вам все равно куда ехать.

– Что же, тогда мы – вместе!

И скитающийся по свету сербский князь стал восьмым рыцарем в этой команде.