Формации или цивилизации? 4 page

В этой связи хотелось бы обратить внимание на следующее известное утверждение, часто воспроизводимое в нашей литературе: объективные законы в обществе, будучи независимы от сознания и воли людей, так или иначе, в тех или иных формах пробивают себе дорогу через всевозможные преграды, зигзаги и хитросплетения исторического движения и массовых действий людей.

Я полагаю, что именно а бсолютизация подобного наблюдения (связанная, очевидно, со стремлением четко дистанцироваться от взглядов, отрицающих или принижающих историческую закономерность) привела к отрыву (в данном отношении) действия законов от условий. Да, действительно, в определенных условиях какие-то конкретные законы данного общества пробивают себе путь…, но ведь могут сложиться и реально складывались многократно на различных участках исторического движения такие обстоятельства, которые оказывались непробиваемы силой этих законов.

Это утверждение не означает намерения как-то ограничить роль исторических закономерностей, напротив, речь идет о том, чтобы развить конкретно-исторический подход к пониманию общественного закона, более четко выявить именно научную природу знания о законе, элиминировать из этого контекста спекулятивные моменты, представляющие в различной степени необоснованные допущения и экстраполяции.

С этой точки зрения подвергнутая критике пятичленка и есть такая схема действия исторической закономерности, которая не учитывает, исключает данный характер связи с историческими условиями; формационная закономерность здесь понимается в изложенном выше духе: так или иначе пробивает себе путь, неотвратимо и т. п. Но это ведь и есть законченное фаталистическое представление об историческом процессе, логически ведущее, кроме всего прочего, и к умалению принижению человеческого фактора, человеческой деятельности и сознания в истории.

Некоторые «антиформациопные» примеры, которые приводились и в нашей дискуссии (минование отдельными странами и целыми регионами каких-то формационных ступеней, прерывание формационного движения, экзотический характер развития с признаками циклического времени и др.), на самом же деле не опровергают и не ограничивают формационного подхода, а, напротив, показывают его научную правильность: всякая объективная закономерность реализуется лишь при наличии необходимых и достаточных для этого условий (среди них особенно важное значение принадлежит как раз цивилизационным условиям и предпосылкам) В тех же регионах, где такие условия по каким-то причинам не сложились, такая формационная закономерность и не может утвердить себя. Но из этого также вовсе не следует однозначно, что в этих регионах уже никогда не заработают механизмы действия формационной закономерности. В отличие от законов природы эта закономерность, как и другие общественные законы, имеет качественно более сложную форму своего проявления, действия.

Природный закон либо действует, если дли этого имеются необходимые условия, либо нет — при отсутствии таковых. Общественный закон, его связь с условиями более гибкие: он может прекращать свое действие, но и возобновлять его в иных формах в зависимости от условий. Он может убывать по силе действия, уступая место иным тенденциям при нарастании неблагоприятных условий, как, впрочем, и наоборот. Кроме того, исключительно важными, чтобы заработал внутренний формационный механизм, являются внешние условия и влияния, трансформирующиеся в соответствующей силы импульсы и предрасположения к формационному развитию.

На мой взгляд, достаточно четко прослеживается зависимость между характером и способом перехода к социализму, развития этого общества и его существенными особенностями, с одной стороны, а с другой — исходными, стартовыми условиями, цивилизационными предпосылками этих процессов, коренящимися в определенном уровне развития сети общественных отношений, господствующем типе технологического развития, уровне индустриальной культуры и целом ряде других цивилизационных факторов.

Эта зависимость выразилась в том, что исторически сложились в насыщенном глубокими внутренними противоречиями мировом поле развития в XX в. две альтернативные (в исторической перспективе, по-видимому, сходящиеся) мировые ветви формационного становления социалистической цивилизации с присущими им своими рядами закономерностей. (Каждая из них имеет внутри себя качественные различия, но от этого вопроса я здесь отвлекаюсь.)

Основоположники марксизма разрабатывали проект перехода к социализму применительно к развитым капиталистическим странам, находящимся на индустриальной стадии технологического развития. В своих прогнозах они исходили из условий раннего промышленного капитализма, для которого были характерны острые социально-классовые конфликты между трудом и капиталом. В последующем, как известно, эти условия и особенности развития капитализма начинают существенно меняться (на его империалистической стадии). Буржуазия, пройдя через полосу глубокого кризиса, сумела не только приспособиться к революционным изменениям в производительных силах, но и стимулировать их; осуществив «своего рода экономическую и политическую интеграцию рабочего класса в капиталистическую систему» (в результате чего и последняя претерпела определенную эволюцию), сняла остроту этих конфликтов.

Иначе происходило развитие капитализма в России. Здесь социально-классовые конфликты обнаруживались и воспроизводились в гораздо более острых и в то же время затяжных формах. В сочетании с наличием достаточно крупной промышленности это создавало необходимые предпосылки для организации пролетариата и реализации им во главе с его партией своей исторической миссии в особых условиях относительно отсталой капиталистической страны.

Впоследствии стали вырисовываться некоторые достаточно устойчивые признаки такого пути (мировой ветви) к социализму стран, находящихся на более низкой по сравнению с передовыми капиталистическими странами, ступени развития. Этот исторический опыт показывает: для капитализма в условиях его индустриально-технологической фазы развития существует зона политической нестабильности, где сохраняется наибольший риск прерывания капиталистического пути и перехода к социализму. При благополучном же миновании этой зоны капитализм приобретает дополнительную устойчивость и известный иммунитет именно к данному способу перехода к новой формации.

Для стран же, не сумевших преодолеть эту зону, оказался характерен целый ряд общих черт перехода к социализму: острота и напряженность социально-классовых противоречий и конфликтов обусловили и способ их разрешения — революционную ломку старых порядков; подлежала экспроприации частная собственность на основные средства производства. Эти и другие общие особенности социальных преобразований, связанных с коренным изменением отношений власти и собственности, достаточно хорошо известны и нет смысла на них здесь останавливаться, но об одной общей черте следует сказать особо, поскольку она, как правило, четко не выделяется и не раскрывается.

Для всех этих стран прервать капиталистическое развитие и начать переход к социализму оказалось делом гораздо более успешным и выполнимым, чем двигаться по избранному пути и достигнуть основных целей — преодолеть экономическое и политическое отчуждение человека от общества, обеспечить полновластие трудящихся, удовлетворить их материальные и культурные запросы, для чего, естественно, необходимо обеспечить стабильный экономический рост, использовать преимущества научно-технической революции и т. д. (В этом отношении Марксов прогноз оказался правильным. Социализм, согласно логике формационного движения,- более высокий по сравнению с капитализмом социальный строй и ступень развития, и для того, чтобы его осуществить, необходимо освоить общецивилизационные достижения в области организации труда и производства (включая развитие товарно-денежных и рыночных отношений, а также других экономических регуляторов, технологической и политической культуры, развития демократии и т. д.)

Уступая (в ряде случаев довольно значительно) в уровне развития капиталистическим странам Запада, страны, вставшие на путь социализма, столкнулись с исключительно серьезными трудностями в решении таких задач. Реализация объективных законов и принципов социализма — планомерности, пропорциональности развития народного хозяйства, обеспечения всестороннего развития членов общества посредством более полного удовлетворении их материальных и культурных потребностей (основной экономический закон) и др.- вопреки заверениям представителей политической экономии социализма на этот счет наталкивается на очень сильное противодействие контртенденций.

Радикальные экономические и политические реформы, которые ныне охватили, по существу, большинство социалистических стран, можно назвать второй социальной революцией: она призвана создать условия для разрешения этих противоречий, для того чтобы эффективно заработал механизм действия объективных законов социализма, реализации его основных принципов.

Теперь кратко о другой ветви формационного развития социализма. Ставшая уже привычным стереотипом абсолютизация одного исторического способа перехода к социализму мешает нам увидеть наличие альтернативного пути к социализму — для развитых капиталистических стран, миновавших опасную для себя зону нестабильности.

В настоящее время мы все чаще сталкиваемся со своего рода парадоксальными явлениями позднекапиталистического развития в эпоху НТР, которые не вписываются во многие традиционные представления о природе этого строя: создание механизмов (в том числе и наднациональных) регулирования экономических и политических противоречий, макро- и микроэкономических тенденций, преодоления на этой основе разрушительных сил рыночной стихии и анархии, реализация широких социальных программ для населения; развитие отношений общественной собственности и — особенно — общественного присвоения результатов труда; участие трудящихся в управлении производством и распределении прибылей и т. п.

Как объяснить эти явления, их природу? Включить ли это объяснение (что и делается во многих случаях) в общую концептуальную схему развития современного капитализма, которая доминирует в пашей науке: капитализм сохраняет свою капиталистическую природу, приспосабливается к новой обстановке, демонстрирует большой запас прочности и наличие не выявленных ранее резервов и потенций своего дальнейшего роста? Но разве не более логичным было бы все же назвать их своими именами, признать, что это все же явления иной социальной — непосредственно, буквально не капиталистической или не вполне капиталистической — природы, тем более что они во многом результат длительной борьбы трудящихся, их партий и других организаций за свои права? Подвергаясь мощному воздействию господствующей тенденции, эти явления тем не менее в своей системе уже образуют достаточно устойчивую по отношению к ней контртенденцию, проникают в ткань капиталистических общественных отношений и постепенно начинают ее перерабатывать, работают как фактор эволюционного преобразования капитализма в социализм.

Если встать на эту точку зрения, то не покажутся такими уж странными и экстравагантными, например, рассуждения Ч. Айтматова па I Съезде народных депутатов о социализме в таких странах, как Швейцария, Швеция, Австрия, Финляндия, Голландия, Канада, а также другие аналогичные утверждения в нашей печати.

Отвергая же эту точку зрения, мы — хотим того или нет — переходим на позиции увековечивания и облагораживания капиталистического строя: такой смысл как раз и имеют достаточно распространенные высказывания о длительном, охватывающем многие эпохи параллельном развитии двух формаций.

С другой стороны, если мы будем рассматривать эту проблему, сделав упор на один лишь общецивилизационный аспект, то скорее всего придем к идее конвергенции этих обществ, соотносящейся уже с иным типом законов, и т. д.

Иными словами, от того или иного ответа на поставленный выше вопрос (и с учетом соотношения цивилизационных и формационных факторов) зависит очень многое, существенное и в понимании современного капитализма, и современного социализма, и в целом всей картины мирового развития на рубеже тысячелетий.