Философская истина и интеллигентская правда

Пускай Бердяев опять же ничего этого не мог знать, но ведь и Пушкина было уже достаточно. Александр Сергеевич не отличался особой склонностью к философскому вопрошанию, а тут вдруг забеспокоился, и вы только посмотрите, как далеко зашёл — в буквальном смысле слова до мышей до…бался: подайте ему смысл, да и всё тут!

Пушкин гениально почувствовал то, что скука и есть наиболее оголённое и настоятельное требование смысла. Другое дело, что она также сигнализирует о его утрате или отсутствии. Но это не противоречие, это — диалектика, в которой противоположности сходятся. Например, скука есть момент наиболее убедительного переживания бытия (от неё, как от бессонницы, не отвертеться), и в то же время это его, бытия, нулевой уровень, потому что в скуке ровным счётом ничего не происходит. Но именно через это ничто она и наследует миру до момента его творения, она — предвкушение творения, и отсюда её интимно-родственная с ним связь. Положим, Бердяев мог быть не слишком чувствителен к поэзии, мог позабыть о стихах Пушкина, но ведь о творчестве из ничего он в своей книге говорит постоянно — так почему бы не сказать и о скуке? Вот в чём причина наших к нему приставаний.

Философ, когда ему это надо, от христианской мистики легко переходит к Каббале. Но и тут он почему-то не счёл нужным упомянуть, быть может, самую смелую у каббалистов версию творения — так называемый цимцум. Великий Ицхак Лурия некогда задался вопросом — если Бог вездесущ, если нет ничего, кроме Бога, то как появился мир, который не есть Бог? А главное, как Господь сотворил этот мир из ничего, если никакого Ничто просто не существовало?

Лурия пришёл к выводу, что Бог должен был как бы освободить в Себе самом место, куда бы можно было потом вернуться в акте Творения. Иными словами, цимцум — это ссылка, изгнание в самого себя. Это сжатие и умаление, движение внутрь, которое с неизбежностью предшествуют раскрытию себя вовне. Это всё равно, как если бы Господь заскучал.

И всего интереснее, что для человека скука — это его личный (и вместе с тем богоподобный) цимцум. В скуке человек выпадает из мирской жизни, вернее, в нём высвобождается место, этой жизни неподвластное, некая очень плотная пустота, которая, обессмысливая мир вокруг, тем самым настаивает на поисках настоящего смысла, больше того, уже по одному только праву наследования настаивает на творчестве.

И вся острота, вся насущность бердяевской книги сегодня как раз и состоит в её молчаливом (причём не так уж и важно, вольном или невольном) приглашении к скуке, больше того — в необходимости своеобразного откровения скуки. Понятно, что ни о каком творчестве новой жизни тут ещё речь не идёт. Но она тем более не идёт и в сегодняшнем мире, где по-прежнему полнота интенсивности (одержимости) остаётся единственным критерием полноты жизни, а скука — досадным ослаблением напряжения. Но чем интенсивнее ритм, чем плотнее график, тем обычно меньше в нём смысла. Неудивительно, что самый интенсивный и экстатический на сегодня дискурс — реклама — есть в то же время и самый бессмысленный. «Она, — пишет Мишель Ульбек, — продолжает совершенствовать средства передвижения для людей, которым некуда ехать, потому что они нигде не чувствуют себя дома; создавать новые средства связи для людей, которым уже нечего сказать друг другу; облегчать контакты между существами, которым уже не хочется общаться с кем бы то ни было». И это именно она, сама того не сознавая, всеми силами убеждает нас, что обладание теми или иными вещами уже есть некое творчество бытия, ещё раз подчеркнём — бытия экстатического. Отсюда все эти взрывы вкусов, свежее дыхание, способное заковать реку льдом, неземной восторг по поводу чашки чая или кофе и т.п. Конечно, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы во всём этом половодье чувств увидеть банальный мираж в пустыне. Но и в жизни реального содержания не больше, а смысла — нет и подавно.

Скука на сегодня — едва ли не единственная убедительная реальность, реальность, принципиально взывающая к смыслу, причём с такой силой, которой даже самые последние циники отрицать не в силах, хотя бы потому, что им тоже случается скучать.

К этой реальности сегодня и следует обратиться. В первую очередь тем, кто имеет смелость называть себя творцами.