Глава 1 Сергей Кочергин

Лев Пучков Жесткая рекогносцировка

Некоторые события, описанные в книге, выдуманы. Названия ряда населенных пунктов, учреждений и организаций намеренно изменены. Изменены также многие фамилии, встречающиеся в тексте.

Пролог

«Cool, Cool, Cool!!!»

"...Жизнь прекрасна.

Нет, это не просто цитата из классики. Это вполне емкое и исчерпывающее определение текущего момента.

Мне восемнадцать. Я абсолютно здорова, умна, недурна собой..."

— Да ладно скромничать, ты у меня просто краса писаная!

«Это папа. Папа неадекватен: оценивает меня оч-чень даже необъективно. Я для него — свет в окошке, это понятно. Эмм... Ну и понятно также, что у меня прекрасные родители, потрясающие перспективы и просто фантастическое будущее...»

— Брось свой дурацкий диктофон и прекрати кормить кота со стола! У него диета, ему нельзя мидии!

"Это мама. Потрясающе хороший человек, но оч-чень эмоциональна. Да и не мудрено: шутка ли, такой дом держать на своих хрупких плечах!

Так... Угу... Угу...

А, вот: особенно отчетливо ощущаешь, что жизнь прекрасна, когда в праздничный день, солнечным утром, неспешно завтракаешь с семьей в зимнем саду. Повариха Матильда подсматривает с кухни, расплющила нос о дверное стекло. Три минуты назад спросила горничную Дусю, понравились ли маме кексы. Дуся не смогла дать вразумительного ответа, теперь Матильда переживает..."

— Матильда, не переживай! Кексы — фантастика! Хи-хи...

«Так, Матильда удрала. Графиня в страшном смятении бежит к пруду... Хи-хи... Эмм... А, да: Восьмое марта, весна, солнце. Вижу: по двору слоняются секьюрити, тот, что ближе к оранжерее, — Миша, он по мне тайно вздыхает. Хи-хи... Дурачок...»

— Кто вздыхает?!!!

«Это специально для папы: проверка реакции. Папа — брось. Неужели не понятно: слуги всегда тайно хотят дочь босса, даже если она корявая, хромая и горбатая. А уж если у нее все на месте и от нее не воняет протухшими памперсами... Гхм-кхм... Ну, в общем, понятно: это ведь азы психологии...»

— Ну-ну, я присмотрюсь. Если что, всю вздыхалку повыдираю, под самый корень!

«Папа, папа... Все хочет составить дочурке счастливую партию. Спит и видит, как бы удачно пристроить свое неразумное дитя за какого-нибудь принца...»

— Кстати, насчет партии. На сегодняшнем балу тебе надо быть обязательно...

«Ну вот, началось! Балы, ассамблеи, премьеры, бенефисы... Боже мой, какая жуткая скукотища! Все каменно и чопорно, все друг друга ненавидят и картонно улыбаются, хотя каждый прекрасно понимает: это фикция. Зачем?!!! Неглупые ведь люди, неужели не жаль так бесславно тратить свое драгоценное время? Решительно не понимаю, зачем этим монстрам, динозаврам, рулящим страной, все эти маскарадные сборища...»

—...Президент будет!

— И что с того? Президент не в моем вкусе. Мне больше нравятся полные курчавые брюнеты с большими влажными глазами.

— Пфф... Кто-то спросил про твои вкусы? Что ты можешь понимать в таком возрасте?!

«Эх, мама... Мама, видимо, надеется, что президент мгновенно мною пленится, загорится, воспылает, бросит Первую Леди и женится на мне. Да, признаю: выглядит это весьма заманчиво. Вот это точно — хорошая партия...»

— Вот дуреха-то, прости господи... Ну ты только послушай, что ты несешь! Вот прокрути назад и послушай!

«Мама негодует. Раздувает ноздри, взор ее сверкает. Мамочка, не надо, не стоит оно того...»

— Слушай, брось это свое идиотство! Я его сейчас об пол тресну!

— Мам, это не идиотство. Это я к курсовой готовлюсь. А диктофончик все-таки немало стоит. Не бог весть какие — но все же денежки. Ты лучше скажи, хотела бы президента зятем? Как тебе такая перспектива?

— Боже, дай мне терпения...

— Окси, не ерничай, — вовремя вмешался глава семьи. — Мама упомянула про президента исключительно для того, чтобы подчеркнуть особый формат мероприятия. Особый статус. Там будут люди очень высокого полета.

— И что мне эти ваши люди?

— Ну как — что?! Надо пользоваться случаем. Ты у нас уже не ребенок, пора потихоньку устраивать свою будущую жизнь.

— Ага... Удачная партия?

— Ну, партия не партия... Но — осмотреться, показаться, оценить обстановку... Тебе в июне уже девятнадцать будет...

Оксана укоризненно покачала головой и вздохнула. «Осмотреться, показаться, устраивать жизнь...» Что за бред? Разве можно тратить время на всю эту нудистику, когда каждый твой день и без того до отказа насыщен жизненно важными и совершенно неотложными делами? Учиться, самообразовываться, набираться ума (это три совершенно разные вещи) для великих свершений, срочно переделывать наш неправильный мир, который от этой своей неправильности в любой момент может рухнуть, и вообще существует до сих пор только ввиду какого-то чудовищного недоразумения...

— Ну что ж, глубокоуважаемые предки... У меня для вас две новости.

— Боже мой, доченька... Ты...

— Успокойся, мама, это совсем не то, что ты думаешь!

— Да, это не то, — с ходу выловил суть мудрый папа, спокойно подливая себе чаю. — Она просто не поедет с нами на бал.

— Да, не поеду. У меня мероприятие.

— Какое мероприятие? Что у тебя может быть за мероприятие, которое важнее этого? — удивилась мама.

— Поверь мне, мое мероприятие стократ важнее этого вашего бала. Я бы даже сказала так: вопрос жизни и смерти. Тебе лучше как: дохлая дочка на балу или живая-здоровая, но вне бала?

— Да что там за мероприятие такое?! — мама растерянно всплеснула руками. — Ты понимаешь, в какое положение ты нас ставишь?! Куда это ты собралась — на важное такое? Это кто такие вообще?

— Четыре вопроса. Акцентов приоритета не уловила — все равноправно и одинаково сумбурно. В какой последовательности отвечать?

— Ну ты уж совсем-то из меня дуру-то не делай! Думаешь, если мать без высшего образования, так над ней и глумиться можно?!

— Мам, ну что за глупости? При чем тут образование?

— Куда ты собралась?!

— Лучшие по успеваемости студенты нашего курса собираются в «Поземке». С руководителем и всем деканатом в полном составе.

— Что-то я не поняла... Откуда у тебя такая любовь к сокурсникам? То они для тебя — «биомасса», то ты ради них готова вдрызг разругаться с родителями?

— Поясняю. «Биомасса» здесь ни при чем, если ты прослушала, уточняю: там будет наша профессура. И я буду делать научный доклад, как раз по этой теме, которую набалтываю на диктофон. Теперь понятно?

— Ну... Час от часу не легче... А чего это — Восьмого марта?

— А чем этот день лучше других?

— Так праздник же!

— Это у вас праздник. Такой ваш тупой совковый праздник, который придумали ваши тупые коммунисты для забитых, затурканных судьбой женщин. Триста шестьдесят четыре дня в году ты — скотина и быдло, а сегодня, так и быть, на тебе, почувствуй себя человеком.

— Ну что ты опять несешь!

— Правда всегда нелицеприятна, мама, это закон жизни! Посмотри на Европу, для нормальных людей 8 Марта — обычный день, ничем таким особым не примечательный.

— Ну вот... Гхм-кхм... Даже и не знаю...

— Моя порода, — одобрительно крякнул папа. — Врет и не краснеет. Да еще как вдохновенно врет!

— Что значит «врет»? — тревожно вскинулась мама.

— Врет, врет! Глумится над нами. У нее сегодня вечернее рандеву с «Народным ополчением».

— Это кто?!

— Это — «что», Машенька, а не «кто».

— И что это?

— Шайка юных бездельников, мнящих себя спасителями мира.

— Антиглобалисты, что ли? Буйные, нет?

— Да ну что ты, Машенька, какие антиглобалисты... Ничего такого, о чем можно было бы беспокоиться. Я же сказал — бездельники. Пустое место...

— Сами вы пустое место! Что вы можете понимать в таких вещах?!

Оксана обиженно хлопнула ресницами и испепелила папу взглядом.

— Родители-то у них хоть приличные, нет? — озабоченно уточнила мама.

— Увы, ничем утешить не могу. Самый крутой папа там — завуч в общеобразовательной школе.

— Боже мой! Да как же... Кто допустил... Как с такими отбросами... Ты на какой свалке их откопала?!

— Сами вы свалка!

— Не выражайся!!!

— А по Интернету, по нему, родимому. До этого все — в чате да на форуме, потом — по телефону. А сегодня, стало быть, у них первая встреча. Знаешь песню: «Первая встреча — последняя встреча...»

— Тупая песня!

— "Утро туманное", старинный русский романс. Не оскорбляй классику...

— Я тебя туда не пускаю! — решительно подбоченилась мама. — Не для того я загибалась-горбатилась, дочь растила, чтобы она со всяким сбродом...

— А я тебя и не спрашиваю! Я совершеннолетняя! Дождетесь — соберу сейчас веши и уйду от вас!!!

— Совсем сдурела?! Чего это на тебя нашло?!

— Спокойно, Маня, спокойно... На полтона ниже, пожалуйста... «Если у вас проблемы с родителями-ретроградами, мы дадим вам приют, обогреем и накормим...» Ага?

Оксана опять испепелила папу взглядом и растерянно прикусила губу. Черт, а не папа! Есть ли в мире информация, которой он не владеет?! Везет же некоторым: папы у них простые олигархи или тупоголовые губернаторы, которые и со своими делами разгрестись не успевают, не то что отслеживать какие-то левые телодвижения отпрысков...

— Папа — гад. — Папа ловко утянул из-под носа расстроенного чада диктофон и нажал запись. — Испортил, гад, всю малину. А так было бы все славно... Вопрос: на что вообще рассчитывала?

— В смысле?

— Все табельные маршруты утверждены на неделю вперед, по любому изменению — немедленный доклад. Никого из этой шатии в те места, где ты бываешь, даже на пушечный выстрел не подпустят. Ну, допустим, в ту же «Поземку». Никак, начальника охраны охмурять собралась?

— Да больно надо! — Оксана забрала диктофон, отложила в сторону, подальше от папы, и, непримиримо выровняв спину, скрестила руки на груди. — И вообще, можешь не волноваться: никакой малины ты не испортил.

— То есть?

— Куда хочу, туда и пойду. И без всякой охраны. Они ведь мне руки вязать не будут?

— Не будут, радость моя. И ноги — тоже. Они к тебе пальцем не смеют прикоснуться, и ты прекрасно это знаешь.

— Господи, Оксанка, да что с тобой сегодня...

— Хватит, мама! Попили моей кровушки, и будет. Иду куда хочу — и все тут! Что вы мне сделаете — из дому выгоните? Да на здоровье! Уйду с большим удовольствием!

— А куда уйдешь, если не секрет? — деловито уточнил папа.

— Не ваше дело! Куда хочу, туда и уйду.

— Очень приятно, — папа поманил пальчиком притаившуюся в углу горничную Дусю. — Притащи из кабинета мобильник.

— Который?

— В коричневом чехле из крокодиловой кожи.

— Сию секунду...

— Значит, так, — папа, непримиримо выровняв спину (это, вообще, его манера — а дочка просто невольно подражает) и скрестив руки на груди, глянул исподлобья. — Идти тебе некуда. Все, с кем ты общаешься, в курсе, что почем и каким концом потом им достанется. Остается один вариант: вот это идиотское «Народное ополчение».

— Оно не идиотское...

— А я сказал — идиотское! Дебильное — тупоголовое — дегенеративное!! Пока ты с ними общалась по сети и телефону, я терпел. Можешь продолжать и далее в таком же духе, это не возбраняется.

— Вот спасибо!

— Пожалуйста. Но я не допущу, чтобы ты общалась с ними непосредственно, «вживую».

— Да ну! И что ты сделаешь?

— Я их уничтожу...

Тут как раз явилась горничная и притащила телефон.

— Погоди... Что ты имеешь в виду? В смысле — морально?

— А вот это понимай как хочешь, — папа дважды пикнул кнопками и задержал палец на «вводе». — Сейчас ты дашь мне слово, что никогда не будешь с ними встречаться. Ты ведь мой ребенок и слово держать умеешь.

— А если не дам?

— Тогда я дам.

— Что ты дашь?

— Команду. Прямо сейчас, при тебе. И до исхода сегодняшнего дня от этих ублюдков останутся одни воспоминания.

— Погоди-погоди... Ты чего так сразу — с места в карьер? — не на шутку разволновалась Оксана. — Давай поговорим об этом, обсудим...

— Не собираюсь я это обсуждать! У тебя есть двадцать секунд, чтобы принять решение.

— Нет, ты мне скажи: что значит — «уничтожу»? В каком плане — «уничтожу»?!

— Я сказал — понимай как хочешь. Все, засекаю время...

Так... Ну и что теперь делать? С ходу, не задумываясь, дать слово — потом ведь держать придется. Это значит, все грандиозные замыслы и прекрасные идеи отодвигаются на неопределенный срок. По телефону и сети — это, конечно, здорово... Но главное ведь — это личное общение! Чтобы понять, что стоит за безликими никами и стандартными телефонными голосами, надо смотреть людям в глаза, видеть их рефлексии, дать своей интуиции поработать на живом материале: правильные ли это люди, стоят ли они того или ну их к черту...

— Десять секунд...

А если дать и не держать? Нет, понятно, что всю жизнь держала, чего бы это ни стоило — воспитывали так, с самого детства, всегда ставили личную надежность и внутриклановую честь во главу угла... Но ситуация-то какова?! Ведь это из ряда вон, никогда ранее ничего подобного не было!

Не держать — опасно. Во всех отношениях. Оступишься, словчишь раз, другой — все равно рано или поздно отследят и доложат. Вот ведь позор будет!

Но позор — это всего лишь ее личное дело, траченное реноме, моральные минусы...

А реальная опасность в том, что ее папа, без всяких скидок и условностей, может ВСЁ. Думаете, от нечего делать прицепилась: "...что значит — «уничтожу»? В каком плане — «уничтожу»? Да как бы не так! Если в двух словах, то речь в данном случае идет не о том, чтобы «разогнать и осложнить жизнь» (папа на такие мелочи просто не будет размениваться), а устроить неприятности в диапазоне от «состряпать уголовное дело и надолго усадить в тюрьму» до убийственно простого «устранить физически». Все понятно, нет?

Ну и как теперь выкрутиться из ситуации?

— Время вышло. Решение?

— Слово.

— Конкретнее?

— Я не буду пытаться с ними встречаться. Достаточно?

— Так... Ага, понял. Думаешь, хитрее всех?

— А что тебе не нравится?

— То есть ты, конечно, пытаться не будешь... Но если вдруг тебя застукают с кем-нибудь из этой шатии, всегда можно будет сослаться на форс-мажор. Они подошли сами, заговорили со мной, а я даже без понятия — кто такие...

— Погоди...

— Не пойдет!

— Ну а что ты хочешь?

— Смени формулировку.

— Хорошо. — Оксана тяжело вздохнула и выдала требуемое: — Я не буду с ними встречаться. Ни при каких обстоятельствах.

— Слово?

— Слово.

— Ну вот и славно, — папа поманил пальчиком горничную и сдал опасный телефон. — Умница!

И принялся как ни в чем не бывало помешивать остывший чай. Хотя заметно было — украдкой облегченно вздохнул и слегка расслабился.

Хорошо, когда дочь — умница. Не надо лишний раз давать команду, чтобы кого-то неправедно упекали за решетку или вовсе уничтожали физически. Зачем без надобности грех на душу брать?

Плохо, что умница чересчур впечатлительна и склонна к самокопаниям. Сидит сейчас с потухшим взором, бездумно смотрит в окно и тихо ненавидит всех подряд...

— Ты пойми, я ведь это не из вредности. Да я за тебя умереть готов, горе ты мое! Просто есть вещи, которые тебе в твоем возрасте пока что не понять...

— Прекрати, папа! Оставь это для своих тупоголовых дуболомов, ладно?

— Ну хорошо, хорошо...

— Так ты едешь с нами на бал, или как? — осторожно поинтересовалась мама, совсем потерявшаяся в этой внезапно налетевшей буре страстей.

— МА-МА!!!

— О боже... Да чего я такого сказала-то?!

— Не трогай ее, Маня, — мягко посоветовал мудрый папа. — Какой, на фиг, бал? У нас траур, надо ждать, пока рассосется.

— Ну и что теперь, будешь в праздник дома сидеть?

— Маня...

— Чего — «Маня»? Сорок пять лет уже Маня! Съездила бы хоть в «Поземку» эту вашу, развеялась...

— А что — хорошая идея, — в потухшем было взоре Оксаны появился какой-то нездоровый проблеск. — Поеду, развеюсь... Нажрусь там, как свинья, перебью всю посуду, драку устрою, опозорю вас на весь свет!

— Господи, да какая муха тебя сегодня укусила?! — У мамы от огорчения даже губы затряслись — сейчас заплачет.

— Да на здоровье, — папа хладнокровно пожал плечами. — Это ты себя опозоришь. Мы в твою «Поземку» не ходим, мнения ее завсегдатаев нам глубоко безразличны, ты человек взрослый, отвечаешь за себя сама...

— Ага! Насчет этого, значит — «взрослый»?

— Угу, взрослый. Так что — приятного вечера, радость моя...

* * *

Интересно, почему эти дебилы всегда врубают музыку на полную мощность?

Децибел тут — чересчур. Как зайдешь, с непривычки на уши давит — жуть! Хочется тут же выскочить обратно. Светоэффектов тоже через край. В глазах рябит, двоится и троится. Нужно долго привыкать, чтобы хоть как-то ориентироваться во всех этих сполохах, вспышках, заревах и протуберанцах. Пока отыщешь взглядом знакомые лица, глаза сломаешь: людей тут полно, они не просто сидят, а активно перемещаются, и от этого кажется, что их в два раза больше!

И вообще, всего тут много, и все тут почему-то очень бестолково.

«Поземка» — «элитный» ночной клуб. Тусуются тут дети первых людей страны и разные именитые знаменитости. Могли бы, наверное, как-то все организовать поприличнее, на более достойном уровне. Или, может, это некий отголосок «социальной справедливости»? В смысле, в стране бардак — и у элиты на вечеринках то же самое?!

Так, а вот и сокурсники — почти половина группы собралась, несколько столиков сдвинули вместе.

— Привет, биомасса!

— Привет, синий чулок.

— Кх-а-аа! Кх-то прише-ел!!! Кха-кхая чессь для нашшшего болота!

— Окси! О-о-оуу! Оу-кси! Ну все!

— На рейв-парти у нас нынче тетка — первый класс! И воще, блин, воще — сегодня полный рас-колбас!!!

— О-о-оуу!!!

— Ксю-ха! Ксю-хха!! Ксю-кхы-кхы...

— Ага... Уже наширялись?

— Нет, тебя ждем.

— Совсем мозги кончились? Когда это я с вами ширялась, придурки?

— Да, ты у нас не такая. Но ты, не такая, только намекни — мы тебе...

— Ага, все бросила, помчалась намекать... Чего там у нас сегодня в меню?

— Да так — все как обычно...

С сокурсниками Оксана не церемонится. Смысла нет. Это она для них, оперируя понятиями папиного круга, — прекрасная партия. А они для нее — никто, мелочь пузатая. По табели о рангах даже в один разряд никто не попадает. Пример: «Поземка» охраняется как режимный объект, секьюрити тут высшей категории, контролируется каждый квадратный метр, хозяева отвечают за безопасность гостей в буквальном смысле головой. Первое правило режима: охрану посетителей в клуб не пускают. Плечистые хлопцы и накачанные девицы с резиновыми мышцами дисциплинированно ожидают предписанные к хранению тела в дорогих машинах на утыканных камерами слежения парковках. Есть небольшое исключение: с охраной в клуб имеют право зайти ровно пять человек в мире. Билл Гейтс и Джордж Буш в этот список не входят, на первом месте там стоят дочки президента, а на четвертом — Оксана Зубова. Кроме того, ее охрана может потребовать пересадить посетителей из-за любого столика, если они затрудняют наблюдение за объектом с целью обеспечения его полной безопасности.

Вот вам разница в разрядах.

Но дело, в принципе, даже не в табели о рангах. Ребята из «Ополчения», по определению папы, — «пустое место», однако Оксана общается с ними с большим удовольствием. Потому что они умные, нестандартно мыслят, имеют твердые намерения сделать мир лучше, и хотя бы уже за это их можно уважать.

А за что уважать этих бездарных детей вельможных родителей, которые сами по себе, без пап и мам, ровным счетом ничего собой не представляют?

Вот Петя Иванов, сын министра, холеный ленивый красавец, неформальный лидер их группы и полнейший бездарь (уже год как капает слюной в сторону Оксаны, все какие-то там планы строит, дубина!). Вот выдержка из разговора Оксаны с Петей по существу вопроса:

— Петя, ты чего себе вообразил?

— Ну че, я те вооще, что ли, совсем не нравлюсь, ннэ?

— А ты еще чего-нибудь можешь, кроме как «зажигать, отрываться, тусоваться, оттягиваться»?

— Ну, ты понимаешь, Окси... Мммэ... Ну, мы сейчас, типа, молодые, надо все успеть...

— Нет, ты мне ответь конкретно-прямо: на что ты способен?

— Ну, я че-то не понял, вооще, че ты имеешь в виду... Я че, слабо упакован, ннэ?

— Петя, барахло, бабки и крутые тачки — это не твое. Это тебе папа дал. Этого добра у нас у всех — сынков и дочек — хватает. А вот конкретно тебя: в одних трусах, на лужайке, без всего, что тебе предки дали, — за что тебя, голого Петю, можно не то что бы любить, а хотя бы просто уважать как личность?

— Ну, Окси, ты че-то загнула...

— Если ни одной извилины нет, я тебе сама отвечу: не за что, Петя! Без своего большого папы ты — полный ноль. Ничтожество. До папиного уровня тебе не подняться — папиных мозгов нету, значит, будешь всю жизнь пользоваться его заслугами, паразитировать и впустую коптить небо. Ну и на фиг ты мне нужен, такое недоразумение ходячее?!

Ну вот, примерно в таком ключе. Уважать не за что, скрывать свое отношение нет смысла. Да и приятно это — лениво хамить тупоголовым вельможным отпрыскам, заведомо зная, что проглотят, как миленькие: удачно и едко парировать — мозгов нет, а грубить никто не посмеет, потому что можно тут же, «не отходя от кассы», огрести от охраны...

Сегодня Оксана вела себя примерно. Всем приятно улыбалась, сверх меры не хамила, общалась со знаменитостями и «звездами» (тут этого добра едва ли не больше, чем сынков и дочерей) и потихоньку налегала на французское шампанское. Не то чтобы исправилась или вдруг в одночасье поменяла мировоззрение... а просто был у Оксаны на этот вечер весьма определенный план.

План простой и бесхитростный: в общих чертах — нализаться в доску и устроить дикий скандал с битьем посуды и всех подряд противных рож, что подвернутся под руку; а также конкретная задача номер два: под шумок крепко отдубасить Петю Иванова.

Насчет Пети сомнений не было: он длинный, но дохлый, на физкультуру давно забил, злоупотребляет кокаином и регулярно глотает «экстази». А Оксана, напротив, давно и регулярно потеет в популярном среди «верхов» клубе айкидо, ничем не злоупотребляет и, вообще, имеет довольно крепенькую стать.

То есть Петю сделать — раз плюнуть. Пусть потом обтекает, сволочь: тоже мне, красавец, с девчонкой не мог справиться!

А приятно улыбалась всем и вела себя паинькой для того, чтобы усыпить бдительность окружающих и своей охраны. Внезапный удар будет особенно хорош, когда вся эта золотая биомасса нажрется, наглотается, обнюхается и начнет благостно гукать и пускать розовые сопли. Вот тогда я вам устрою, сволочи!

Откуда бы это у нее? Сама родом из того же инкубатора, от остальных прочих отличается лишь рангом папы, личным повышенным трудолюбием да чрезмерной вдумчивостью... Спроси сейчас кто — вряд ли даст внятный ответ. Просто, сколько себя помнит, презирала и терпеть не могла всю эту тупоголовую «золотую молодежь» и трущихся вокруг нее «звезд», алчных до подачек и дармового угощения. Считала почему-то, что на их месте должны быть другие, одаренные и талантливые, которые действительно заслужили право вести такой образ жизни...

В зале, где «зависала» Оксанина группа, нельзя было разговаривать по телефону: шум вокруг стоял — как на каком-нибудь металлургическом комбинате в самый разгар производственного цикла. Трижды Оксана выходила в просторное фойе поболтать: два по двадцать — для души, с «Ополчением», раз на полторы минуты — по делу, поругаться с мамой.

— Ты там с шампанским полегче! Третий фужер уже пьешь!

— Мама, я совершеннолетняя! Что хочу, то и пью! Сколько хочу, столько...

— Будешь продолжать в том же духе — все брошу, приеду и вставлю там всем вашим подавальщикам-барменам! Пусть тебе будет стыдно, что люди из-за тебя пострадали!

— МА-МА!!! О, боже... Да когда, в самом деле, вы уже прекратите мне нервы трепать...

И в таком духе — еще шестьдесят секунд. До красных пятен на щеках и до еле контролируемого желания с размаху шваркнуть телефон о паркет.

Обычное явление: охрана доложила о ходе культурного мероприятия. Предатели. В обе стороны работают. Неплохо было бы, если бы, допустим, какие-нибудь террористы напали да перестреляли всех к известной матери. Вокруг — трупы, а она — совсем одна. Свобода!

Оксана вернулась в зал, со злости осушила свой на две трети наполненный фужер, сделала официанту пальчиком — «повторить», нащупала взглядом примостившихся через два столика телохранителей и показала им нехороший американский жест. До большего опускаться не стала: бессмысленно. Работа у них такая. Вот помрут папа с мамой, будет она хозяйкой, тогда они будут ее слушаться и докладывать о каждом шаге ее чад. Если таковые чада вдруг образуются когда-нибудь...

Пока гуляла туда-сюда, многие однокашники, судя по поведению, нюхнули, да не по разу, а некоторые и вовсе приняли общеизвестной дряни с выраженными эффектами. Вели себя как заведенные кем-то механизмы с ограниченной программой: не по-человечьи бодренько отплясывали, дергаясь, как ужаленные в причинные места, жутко потея и поглощая лошадиные дозы напитков, непринужденно орали, изливаясь потоками труднопонимаемого косноязычия (а полчаса назад многие двух слов связать не могли — только мычали да «чекали»), реготали неестественными голосами, причем ни с чего, на ровном месте — что называется, «с пальца перлись».

Ну за что их уважать, скажите? Такого рода мероприятия Оксана посещает редко, но каждый раз — одно и то же. Через полчаса после начала все нанюхаются-наглотаются, и обстановка начинает напоминать хлев.

Есть мнение, что великие художники и прочие незаурядные творческие личности принимали наркотики, чтобы раскрепоститься, полнее раскрыться, дать своей великой фантазии вольно воспарить над ограниченной плоскостью реальности. И якобы они в эти минуты были просто прекрасны, великолепны, неподражаемы и, вообще, богоподобны. Очень может быть, очень может быть... если есть чему раскрываться и парить.

А если там, внутри, пусто? И мало того, не просто пусто — вакуум, а пустота эта до отказа наполнена душевным мусором, всевозможным хламом и грязью?!

Вот и представьте себе, что будет, если это чудо-юдо папо-мамино вдруг сглотнет «колесико» да раскроется, раскрепостится в компании себе подобных.

Короче — быдло, оно и есть быдло...

Так... В общем, Оксана залпом осушила свой фужер, услужливый мальчик притащил другой, повертела его за ножку (фужер, а не мальчика), пытаясь стряхнуть негативные эмоции, оставшиеся от разговора с мамой... И вдруг поняла, что с ней происходит нечто странное и необъяснимое.

Кто-то прибавил звук — не музыки, а вообще всего вокруг: отчетливо слышно было, что орут танцующие и люди за столиками. А музыка неузнаваемо трансформировалась: мелодия потерялась, аранжировка пропала, остался один лишь ритм. Дум-дум-дум... И колошматил этот ритм, казалось, в самое сердце, как будто какой-то неутомимый работяга лупил по мембране молотком. Дум-дум-дум... Ноги непроизвольно дернулись несколько раз, как судорогой свело — хотели ноги танцевать, сами, без участия остального тела. Краски сделались резче и ярче, причем красный преобладал — как будто местный светотехник чего-то там нахимичил с фильтрами.

— А-а-а, рожи!!!

Да, рожи... Рожи однокашников за сдвинутыми вместе столами как будто приблизились, стали крупнее, отчетливее, рельефнее... Даже в полумраке, в ослепляющих сполохах стробоскопа хорошо различимы веснушки на вспотевшем лбу сидящего рядом Пети Иванова. Глазки масляные, хитрые, смотрит как-то выжидающе, с прищуром, как кот на мышку... А так ничего себе рожи... Даже нет, скорее — лица. Рожи бывают у плохих людей, а тут все свои, родные... И вовсе они не противные, как обычно, что-то с ними сейчас случилось, этакое приятственное, изменились они в лучшую сторону... Улыбаются, смотрят приветливо, тыкают... Да вообще — милые ребята!

— Гы-гы... — непроизвольно выдала Оксана, впадая в общий контекст. — Гы-гы-гоо...

— Ну, как самочувствие?

— Ой, су-у-уки... — шибануло вдруг откуда-то изнутри остатком здравого смысла. — «Экстази» в шампанское подмешали...

— Ну, подмешали, — честно признался Петя Иванов. — Гы-гы... ну а че те — плохо, что ли?

— Мне? Гм... Уфф... Не, неплохо.

— Ну вот, и тащись, как все приличные люди. Все намана?

— Намана... — Оксана облизнула пересохшие губы — слюны во рту вдруг не стало, язык прилипал к небу — и потянулась за фужером.

— Окси, ты брось это — на шампань не налегай, — предупредил опытный Петя. — Лучше колу пей. Алкоголь того — типа, того, усиливает...

— Да ну, какая фигня, — Оксана залпом опрокинула фужер и тут же отняла у Пети початую бутылку фанты. — Дай-ка...

— Ну че, пошли подергаемся?

— Па-а-ашли!!!

И пошли.

Танцевать, оказывается, это просто здорово. Оксана, танцевавшая редко и по жизни равнодушная к развлечениям подобного рода (пустая трата времени, в мире есть масса гораздо более интересных и полезных дел), почувствовала себя вдруг как минимум королевой бала. И не важно, что при этом она всего лишь прыгала на месте, высоко подбрасывая колени и отчаянно мотая головой. Оксана была занята важным делом: пыталась руками поймать ритм, который стал подобен некоему материальному стержню, вонзавшемуся в нее под разными углами со всех сторон. Ритм ловко ускользал — Оксана чертыхалась и весело визжала от избытка чувств. Если бы в горле не сохло да нижнюю челюсть не сводило бы судорогой, — вообще все было бы здорово!

— Побольше пей, — Петя, исчезнув на минуту, вернулся с большой бутылкой колы, — и все будет намана. Ну как ты?

— На-ма-на!!!

— Ну и молоток. Поцелуемся?

— Только не взасос. А то в харю тресну. Ммм-ммм... Фу, соленый какой-то...

— Гы-гы-гы!!!

— Ты потише прыгай — людей задеваешь...

— Да че там люди! Смотри, как могу: ы-ыхх!!!

Оксана, ловко сгруппировавшись, сделала безукоризненное сальто назад. Как учили. Приземлилась, в общем, удачно, но одного товарища задела ногой да на завершающей стадии приземления крепко саданула второго товарища локотком. Неумышленно — тесно ведь. Публика восторженно заорала, захлопала.

— Только один раз — и только для вас! — Оксана изобразила книксен и манерно раскланялась.

Ушибленные товарищи попробовали было заявить о своих правах, но Петя быстро их поправил:

— Куда прете, скоты, не видите — кто?! Еще слово, и вас тут закопают!

Петя — душка! И вообще, все так классно, все так здорово!

— Шампанского! — завопила Оксана от избытка чувств. — Гарсон, ведро шампанского людям! Йю-ххууу!

— Ты потише ори, — озаботился Петя. — Вон, смотрят...

— И что?!!!

— Да нет, твои смотрят. Гляди, загоношились...

Точно, телохранители стоят, пялятся озабоченно, начальник охраны направляется в фойе, на ходу доставая телефон. Стучать побежал, сволочь!

— Ну е-мое! — не на шутку обиделась Оксана. — Я кто — швея-мотористка, что ли?! Мне теперь че — и поорать нельзя?!

— Да можно, все можно, — горячо поддержал ее преданный Петя. — Уж если тебе не поорать, то кому же? Но только не здесь.

— А где?

— Хочешь, свалим отсюда, тут рядом местечко есть — че хошь мона делать, хоть на голове ходить.

— Нереально. Охрана вон, глаз не спускают. Потом, тут у них камеры везде понатыканы...

— Я знаю, как можно выйти. Давай, двигай потихоньку наверх, на антресоли.

— И?

— Постой рядом с диджеем, я сейчас — быстренько все организую.

— Хорошо, давай...

По дороге зацепила из бара две бутылки шампанского — все равно охрана уже доложила, хуже не будет, — пристроилась рядом с кучкой поклонниц диджея, оперлась о перила, чтобы не выпадать из поля зрения телохранителей, а то ведь наверх попрутся! Стояла так и дергалась в такт музыке, опасно постукивая бутылками о благородный мореный дуб перил, одно неверное движение — и внизу кто-нибудь получит травму...

Потом откуда-то возник сноровистый Петя — почему-то с мокрыми волосами, приволок из гардероба Оксанино соболье манто (как пронес по лестнице — не понятно, то ли охрана по какой-то причине не отреагировала, то ли чертовски ловок, гад!), зашептал жарко на ухо:

— Давай, потихоньку, не торопясь, два шага назад... Так... А теперь — быстро!

И вприпрыжку помчались по верхнему коридору в дальний конец. А сзади что-то зашумело, заверещало: спохватившиеся телохранители протискивались на антресоли сквозь плотный строй облепивших перила девчат.

— Быстро, быстро...

Выскочили наружу: балкончик из металлического прута, пожарная лестница, под козырьком — аж целых три камеры слежения, тревожно подмигивающие красными огоньками.

— Камеры же!

— Да и хрен на те камеры, — Петя, не поворачиваясь лицом к камерам, принял бутылки, завернул их в манто. — Давай. Удержишься?

— А то!

— Пошла, пошла...

Внизу уже ждали трое однокашников: две девчонки и Женя, друг Пети, — подпрыгивая и повизгивая от нетерпения и переполнявших их чувств, приняли Оксану на руки, тут сверху кулем рухнул Петя, накинул на плечи королеве бала манто, бутылки сунул к себе в карманы, и вся компания дружно припустила за угол.

Короче, удрали. Камеры, конечно, все это безобразие зафиксировали, но разбор полетов будет завтра, когда поймают. А сегодня — СВОБОДА!!! Держите меня трое и прячься в панике, родной город! Ух, теперь-то я вам тут устрою...

* * *

До того чудесного местечка, где, как обещал Петя, было все можно, добирались пешком.

— Тут три квартала, прогуляемся...

Впервые в жизни Оксана гуляла по ночному городу абсолютно без какой-либо охраны и вообще была предоставлена сама себе.

— Свобода! Сво-бо-да!!!

Дула шампань из горла, неумело свистела и вопила в полный голос — компания единодушно ее поддерживала, не слушая уговоров благоразумного Пети малость обождать и добраться все-таки до безопасного места.

Напоролись на одинокого прохожего — какой-то мучившийся бессонницей старичок вышел прогуляться, скакали вокруг него, как туземцы вокруг белого миссионера, орали, визжали, пытались угощать шампанским. Бедолагу чуть кондратий не хватил. Потом белугой ревели спартаковскую речевку (Женя научил — он фанатеет по футболу) и дружно послали в известные места какого-то паршивого интеллигентика, взывавшего из форточки к порядку.

— Тоже мне — спать ему хочется! Да мы те все окна переколотим, сволочь! Ты че, скотина, не в курсе, что страна гуляет?!

А время было как раз без пятнадцати час.

Интеллигентик оказался негодяем — вызвал милицию. А может, она сама вызвалась или просто ехала по маршруту, но, в общем, вскоре наши гуляки узрели мигалку «лунохода».

— Ничего, один звонок — и они тут все строем будут топать. — Оксана полезла было за телефоном.

— Сдурела, что ли? — образумил ее многоопытный Петя. — Какой звонок — первым же делом предкам сдадут! Ходу!

Удирали от милиции по подтаявшим сугробам, как заправские хулиганы, прятались в каком-то проходном дворе, перебежками просочились через темную улочку, потом рвали во все лопатки через широченный яркий проспект, чуть под машину не угодили — машина жутко скрежетала тормозами, стукнулась в столб, там оказались какие-то кавказцы, хотели драться, но были они какие-то толстые и не догнали...

Ух! Вот это житуха!! Вот это приключения!!!

— Кул, кулл, куллл!!! — сипло верещала охрипшая от переполнявших ее эмоций Оксана. — Я вас всех люблю, мерзавцы!!! Вот она — свобода...

Да, верно, следовало все же слушаться опытных товарищей. Так получилось, что из всей компании никто, кроме Оксаны, шампанское не пил: ребята давно приноровились к популярным в их кругу «витаминкам», не раз испытали разные побочные состояния и выработали некую своеобразную этику: если «торчишь» — алкоголь по минимуму или вообще без него.

В общем, пока добрались до места, Оксана, мучимая не проходящей жаждой, высосала обе бутылки шампанского. Прибавьте — в клубе, до этого, выпила почти бутылку и суммируйте: для непьющего человека, даже без всяких «таблов», этого вполне достаточно, чтобы надежно стоять на бровях.

Так что, детали интерьера того чудесного местечка, куда они в конце концов попали, Оксана воспринимала как декорации некоего футуристического спектакля, который, к тому же, показывали через крашеное стекло. И вообще, все вокруг так здорово ехало и плыло, что она с большим трудом представляла себе, что с ней происходит и где она находится...

Судя по всему, это был подвал, спортзал или какой-то спортивный клуб: несколько помещений, в одном — баскетбольные шиты, сетка по стенам, в другом — борцовский ковер, маты — почти новые и совсем непыльные, в третьем — ринг, груши, какое-то железо на стойках и кронштейнах, опять маты.

Да, люди тоже были. Людям было нескучно: играла музыка, кто-то дико хохотал, где-то что-то пели, бегали, топоча как слоны, надсадно визжали, и так далее. Развлекались, в общем. Туалет тоже был, и даже не загаженный. В общем, все сносно.

Петя... Петя — славный парень. Завел в небольшую комнату, где стояли тренажеры и стеллажи с гантелями, уложил на маты, пристроился рядом, мычал что-то на ухо, потом жарко дышал в затылок, надсадно сопел... Почему в затылок? У Оксаны джинсы тугие. Долго терзал джинсы (Оксана от хохота чуть не уписалась), едва сумел стянуть до колен, потом бросил это безнадежное дело, перевернул, уложил животом на маты, а сам взгромоздился сзади. Хи-хи...

Потом Петя переживал и душевно содрогался. Кровь увидел. Ну да, не надо делать круглые глаза, у Оксаны это было первое грехопадение(!!!) — недаром однокашники дразнят «синим чулком». Петя, хоть и двинутый порядком, это дело оценил: долго пускал слюни, всхлипывал, обещал, что никому ее не отдаст, всех за нее убьет и готов, в принципе, если надо, умереть сам. Хи-хи! Ну и ладно...

Потом чего-то курили и глотали, после этого все вокруг надолго провалилось в вязкий сиреневый сумрак...

Когда к Оксане вновь вернулось более или менее отчетливое мироощущение, действительность была настолько нехороша, что хотелось как минимум опять нырнуть в тот сиреневый сумрак, а в идеале — быстро и безболезненно умереть.

Взгляд застилала густая красная пелена, мир перед глазами ритмично дергался, тонко подвывал, временами взрыкивая как тигр, и вонял каким-то приторно-сладким сиропом. Сердце бешено стучало, лупило со всего маху о грудную клетку, грозя в любой момент выскочить наружу. Пронзительно и остро болела голова, как будто в нее воткнули раскаленный штырь — каждый удар сердца штопором ввинчивался в виски.

Катастрофически не хватало воздуха. Оксана в буквальном смысле задыхалась, придавленная сверху какой-то непонятной тяжестью. Посмотрела вправо, влево, помотала головой, пытаясь добиться ясности панорамы...

Слева, уткнувшись лицом в мат, спал Петя без штанов. Вернее, штаны на нем присутствовали, но были спущены до колен. Пете было трудно в таком положении, он пускал пузыри и надсадно храпел: в помещении было душно, топили тут, как в бане. Справа, лениво зевая и смоля какую-то длинную сигаретку, возлежал Петин друг Женя. И был он не просто без штанов, а совершенно голый.

И при ближайшем рассмотрении оказалось, что вовсе это не мир перед глазами дергается, а взгромоздившийся на Оксану какой-то совершенно незнакомый парень. Нет, скорее — мужик, глубоко за тридцать, толстый, курчавый и совершенно смуглый! Национальность — фиг разберешь, короче, представитель нерусского оккупационного корпуса. Без штанов, но в черной толстовке с товарищем Че на животе.

Нельзя сказать, что курчавый получал от этого дела особое удовольствие: глаза у него были стеклянные, подвывал он вполне ритмично, как бы на автопилоте, и вообще больше всего был в этот момент похож на робота некоего гнусно-целевого назначения.

— А-а-а-ааа!!!

Мгновенно миновав стадию недоумения и душевных мук, Оксана с ходу свалилась в боевой транс: с не женской силой оттолкнула курчавого, свела ноги вместе и, издав воинственный клич, мощно лягнула его в грудь!

Курчавый рухнул на пол, скрючился, как зародыш, и, суча голыми ногами, начал смешно разевать рот, пытаясь вдохнуть.

— Уп-пью, с-скот...

Оксана встала, пошатываясь и кренясь на бок (голова — как будто чугунная, гудит, раскалывается, ровно держаться не желает), двинулась к курчавому. На ходу зацепила со стеллажа гантель полегче... А самая легкая была в пять кило, видимо, неслабые ребята тут тренировались.

— Нн-на!

Курчавый в последний момент дернулся — гантель, просвистев в паре миллиметров от его головы, долбанула в пол, вылущив длиннющую острую щепу.

— Ты че, совсем дура?!!! — удивился голый Женя.

— Нн-на!!!

Увы, вторая попытка тоже не удалась: курчавый справился со спазмом и бодро отполз, да тут еще сзади подскочил Женя, вцепился, начал руки крутить.

— Убью, гады!!! — истошно завопила Оксана, пытаясь развернуться и укусить Женю, — все айкидо почему-то вылетело из головы. — Я вас всех!!! УНИЧТОЖУ!!! А-а-а-ааа!!!!

Тут проснулся Петя. За несколько секунд въехал в ситуацию (а ведь не совсем дебил, соображает быстро), принялся помогать Жене. Подключился курчавый, втроем они минуты три боролись со своей беснующейся забавой, которая за это время впала в полноценный приступ берсеркской ярости. Оксана бешено рычала и билась головой об пол, изо рта у нее шла пена, а глаза так налились кровью, что, казалось, вот-вот лопнут. Из соседних помещений на шум явились люди: кому-то поломали кайф, кого-то просто разбудили. Люди тупо таращились на происходящее, а одна укуренная девица с блуждающим взором начала орать, чтобы срочно вызывали «Скорую». А то, мол, может помереть.

— Да ты совсем е... дура!!! — горестно взвыл Петя. — Ты знаешь, что с нами со всеми сделают, если ее в таком виде «Скорая» заберет?!!

— Держите, я сейчас... — Курчавый передал свой фронт работ (Оксанину правую ногу) инициативной девице и не совсем проснувшемуся лысому юнцу с физиономией задумчивого жирафа и куда-то убежал.

Вернулся он довольно быстро, уже в штанах, притащил пятикубовый шприц с каким-то раствором и жгут.

— Давай, навалитесь все разом, надо руку зафиксировать.

— Зачем?

— Надо ее в веняк двинуть.

— А чем? — озабоченно уточнил Петя.

— Чем-чем... Гердосом, естественно!

— Ты че, дурак?!

— Сам дурак! Она у вас «стимула» переела. А опиаты в данном случае — своего рода антагонисты.

— Чего переела?

— Ну, это уж вам виднее, чего вы там ей пихали — «колеса» или «марки».

— "Витаминки".

— Ну вот. По-любому — стимуляторы. А у герыча — обратный эффект.

— А хуже не будет? — засомневался Петя.

— Да куда уж хуже, — буркнул курчавый. — Вообще, метод проверенный. Когда я еще плохо жил, мои знакомые «винтовые» с «отходняка» только так и «снимались».

— Так она же не с «винта» едет!

— Разницы нет, там и там — стимулятор. Вообще, смотрите — дело ваше. Тут больница в двух кварталах, хотите — тащите. Если только она по дороге вас не загрызет или от разрыва сердца не кончится...

— Ар-ррр!!! — В этот момент Оксана, почуяв слабину (инициативная девица с лысым юнцом, заслушавшись умных людей, утратили бдительность иослабили хватку), высвободила ногу, лягнула юнца и, вывернувшись змеей из захвата, шустро и целенаправленно поползла к роковой гантели.

— Навались! — рявкнул курчавый.

Ну и навалились. Бросились всей кучей, поборолись маленько, припечатали к полу, зафиксировали левую руку. Курчавый быстро наложил жгут, с первой попытки вогнал иглу (кожа тонкая, борьба нешуточная, вена — вот она), безо всякой стерилизации, жгут — долой, «контроль», надавил поршень, вводя раствор...

— А че, спирта нет? — недовольно засопел Петя.

— Да ну брось ты, какой спирт... Ну вот, видите!

— Видим, — Петя растерянно хлопнул ресницами и уставился на Оксану, — не понял... Чего это, а?

Оксана, едва курчавый вытянул иглу, сразу обмякла и, синея лицом, безвольно уронила голову набок.

— Не понял... — Курчавый с недоумением осмотрел шприц, как будто в первый раз видел эту загадочную штуковину, отбросил его в сторону и, схватив Оксану за плечи, принялся изо всех сил ее трясти:

— Э... Э! Как звать?!

— Кого?!

— Да ее, б... ее!

— Оксана.

— Промеж себя как зовете?!

— Окси.

— Ну так зовите!

— Зачем?!

— Ну, б... идиоты! Не видите — передоз!!!

— Ты, сука, ты че!.. Ты же сказал... — страшно зашипел Петя, хватая курчавого за грудки.

— Слушай, давай мы ее малехо откачаем, потом будем разборки лепить! — с холодным бешенством процедил курчавый, отшвыривая Петю в сторону и вновь принимаясь трясти Оксану. — Чего вылупились?! Зовите, б... зовите — хором!!!

— Окси... Окси!

— Громче, б... орите, на...! Прямо в уши!

— Ок-си!!! Ок-си!!! ОК-СИ...

Если бы кто-нибудь в этот миг зашел в помещение, то наверняка бы подумал, что тут какие-то молокососы-забавники проводят спортивные соревнования.

— Ок-си!!! Ок-си!!!

Окси соревноваться ни с кем не хотела. Лежала, синяя, на полу, дергаясь, подобно тряпичной кукле, от реанимационных процедур, и упрямо не желала открывать глаза.

— Ок-си! Ок-си!!!

Курчавый трудился со скоростью и сноровкой заправского санитара: яростно тер ей уши, что есть силы лупил по щекам, тряс за плечи, стукая головой об пол... Во взглядах окружающей публики, сорвавшей голоса от крика, застыло тупое отчаяние, приправленное слабенькой надеждой, — смотрели на курчавого, как на волхва, вроде бы утратившего связь с богами: в принципе, чудо явить может, но особо рассчитывать на это не стоит...

— Ок-си! Ок-сиии...

— Да ну вас в ж... придурки! — не выдержала наконец инициативная девица. — Все, звоню в «Скорую»!

— Погоди, погоди — секунду... — курчавый, разуверившись в действенности обычной интенсивной терапии, затравленно посмотрел по сторонам — ну да, смотри не смотри, помощи ждать неоткуда, затем склонился над Оксаной и... что есть силы вцепился зубами ей в ухо.

— "Хрусть!" — нежно выдал насквозь прокушенный хрящик.

— Вы ч-че-е так-хие нут-ные? — еле слышно прошептала Оксана, скривив лицо в гримасе жуткого разочарования. — Вы п-плин, так-хой кайффф оп-пламали...

— А-а-а!!! — восторженно завопила публика. — Получилось! Получилось!!!

— Да куда ты, на хер, денешься, — устало буркнул курчавый, промакивая портретом товарища Че обильно вспотевший лоб. — И не таких откачивал, блин...

И тотчас поставил задачу инициативной девице с юнцом:

— Натягивайте на нее штаны, подымайте, водите.

— В каком плане — «водите»?

— Берите ее и таскайте по коридору! — раздражился курчавый — вот же дилетанты, ни фига не знают! — Говорите с ней, трясите, бейте по щекам — короче, уснуть не давайте. Глаза должны быть постоянно открыты. Чего встали — шевелитесь!

— Давай, я этим займусь. — Петя взял джинсы Оксаны и принялся ее одевать.

— Пш-шел вон! — Оксана вяло отбрыкивалась. — Дай-те посс-сспать, уроды!

— Я кому сказал этим заниматься?! — рявкнул курчавый, отпихивая Петю. — А вы с Жекой бегом одевайтесь.

— Зачем?

— Потащите ее в больницу.

— Чего это...

— Да тут рядом, два квартала.

— Не, зачем вообще в больницу? Вроде бы — все...

— Ни хрена не все! Надо срочно в больницу. Чего вылупились — одевайтесь, я сказал!

— А почему пешком? У тебя там тачка стоит, давай...

— Не хватало мне еще там свою тачку светить... — буркнул курчавый. — Я сказал — пешком! Ее надо прогулять по свежему воздуху — полегчает маленько.

— А ты че, с нами не пойдешь?

— Нет.

— Между прочим, это ты ее ширнул, — напомнил молчаливый Женя. — Из-за тебя передоз получился.

— Ага, а вы ее колесами перекормили — чуть лыжи не сдвинула! Небось первый раз, а?

— Ну, понимаешь...

— Понимаю. Колесо в клубе, наверх — литр шампани, колесо — здесь... Не слишком ли круто для первого раза?! Я вообще удивляюсь, как она у вас сразу не сдохла!

— Ну, понимаешь...

— Понимаю. Не поставь я ей гердоса, загнулась бы от сердечного приступа или от инсульта. Так что вы мне по гроб жизни должны, это даже без базара!

— Ну, в общем...

— Короче: шевелитесь, доходяги! Сдать с рук на руки дежурной — это обязательно, понятно?

— Да понятно, че там...

— Нет, ты запомни: ни в коем случае не бросать под дверью, именно с рук на руки! Представляться не обязательно: сдадите — и бегите оттуда. Все молча. Ясно?

— Ясно.

— Ну все, одевайтесь и дуйте... Эй там, че вы ее гладите? Заснет — опять реанимировать придется! Я сказал — бить и трясти, б...!!!

Спустя несколько минут Петя с Женей уже тащили Оксану к сто двадцать четвертой городской больнице, что располагалась в двух кварталах от «уютного местечка».

Шевелить ногами вредная королева бала категорически не желала, то и дело роняла голову на грудь и норовила отключиться. Приходилось ежеминутно останавливаться и производить предписанные опытным курчавым процедуры: трясти, шлепать по опухшим от ударов щекам и шипеть в ухо всякие гадости, провоцируя вялое возмущение.

Слава богу, на улице было пусто: близилось утро, столица, отплясав свое и выпив праздничную норму, постепенно отходила ко сну, лишь редкие такси везли домой подгулявших граждан.

Когда до ярко освещенного парадного больницы оставалось метров сто, осведомленный Женя (он тут вырос, это его родной район) начал притормаживать.

— Ну ты че, я не понял?! — возмутился взмыленный Петя. — Не тормози, чуть-чуть осталось!

— Там это... — Женя замялся. — Ну, короче, там охрана. В вестибюле мент сидит. Или даже два...

— И что?.

— Ну так это... Они же там постоянно, опытные. Сразу поймут, что Окси под кайфом.

— Так... — задумался Петя.

— Ну и чего будем говорить?

— Так... Нет, с ментами нам говорить не о чем, это понятно... А точно там менты? Ты когда там был в последний раз?

— Ну... Эгм-кхм...

В настоящий момент Женя, как и Петя, состоял на учете в ЦКБ, а местную больницу в последний раз посещал, когда ему было лет семь.

— Ну, короче, мой кореш тут недавно был. Они одного приятеля привезли с травмой, на рэйсинге влетел, хотели сдать по-тихому, а там менты сидели. Пришлось, короче, отмазываться...

Петя затравленно глянул в сторону парадного и судорожно вздохнул. Да, вот это новость... одно дело — сестра, фельдшер, врач там, на худой конец.,. И совсем другое — милиция. Общаться с милицией сейчас нельзя ни в коем случае, это даже не вопрос...

— Вот же влипли... Ну и как нам теперь сдать это сокровище?

— Ну, вариант один: подтащим к самым дверям, поставим — и ходу!

— Двери стеклянные, по бокам витрина, свет... Короче — увидят. Побежим, так сдуру могут и пальнуть.

— Ну, тогда давай дадим им на лапу. Какие проблемы?

— А если не возьмут?

— Да ну, на фиг! Менты — и не возьмут?!

— Да не в том дело, что не возьмут совсем, — могут просто прикопаться, чтобы подороже содрать. Начнут крутить, документы потребуют...

— Ну и какие проблемы? Покажешь им студенческий, скажешь, кто ты — они тут же и обхезаются от страха... "

— Совсем идиот?! Сразу же бате доложат! А за такие фокусы он меня собственноручно пристрелит, даже не станет ждать, как отреагирует ее пахан...

— Ну, короче, в любом случае остается одно: очень быстро бежать.

— В смысле?

— Подведем ее вдоль стены к самому крыльцу. Сбоку, прижмемся к стене, не видно будет. На первую ступеньку поставим — и ходу.

— Да она самостоятельно и двух шагов не сделает, — покачал головой Петя. — Как поставишь, так и обрубится!

— Надо ее мобилизовать.

— Куда?!

— Не куда, а на сколько. На минуту хотя бы. Ну, чтобы смогла до дверей дотопать.

— Пффф! И как ты ее мобилизуешь?

— Ну, не знаю... наверное, напугать надо.

— Да ей сейчас все по барабану, хоть убивай!

— Маму боится?

— Не знаю. По-моему, она вообще ничего не боится. Упертая и наглая, как танк.

— Насчет мамы... Гхм... Думаю, все же стоит попробовать. Чтоб взяла себя в руки. У нее же железная самодисциплина. Одно слово — «синий чулок».

— Ну, давай...

Петя без особой надежды встряхнул Оксану и вполголоса рявкнул ей в ухо:

— Мама, Окси! Ма-ма! Ну?

— Мам-мма... — Оксана, медленно подняв голову, с трудом разлепила веки. — Где?

— Мама смотрит! — обрадованно заспешил Петя. — Мама! Смотрит!

— Гы-де?

— А ты пьяная! А она смотрит!

— Я пффьяная?!

— Да, да! Хуже того, ты под кайфом! Она сейчас подойдет и увидит!

— Даффай уй-тем, — вполне отчетливо выразила желание Оксана, самостоятельно делая два неверных шага вперед. — Даффай... уй... демм...

— О! — обрадовались приятели. — Работает! Поехали...

Подтащили свой драгоценный груз вдоль стены здания к самому крыльцу (пока перемещались, груз успел обрубиться до полной отключки), кое-как привели в чувство, утвердили на нижней ступеньке и принялись наперебой дуть в уши про маму, которая смотрит.

— Надо дойти до двери, открыть и зайти внутрь, — горячо шептал Петя. — И все! Тогда мама тебя не увидит!

— Нне уффидит...

— Да, да, не увидит! Только иди ровно, не спотыкайся. А то поймет, что ты под кайфом. Ты мо-, жешь идти ровно?

— Пффф... Я могу... Ровно...

— Ну вот и молодец. Дойдешь до двери, откроешь, войдешь внутрь — и все! Мама не увидит!

— Да... Все, пошшла...

Оксана сделала два неверных шага, титаническим усилием воли выровняла чугунно-тяжелую голову, норовившую свалиться на грудь, и тихо потопала по ступенькам к дверям.

Ближе... Ближе... Вот они, двери! Ручка... На себя... Уфф, ну и тяжелые же, блин... Оп! Все, мы на месте...

— Есть!!! — Петя от радости так треснул приятеля промеж лопаток, что у того перехватило дыхание. — А теперь — ходу!

И две длинные тени шарахнулись от крыльца в темноту...

Оксана шагнула в вестибюль, с облегчением прошептала:

— Все. Не видно...

И несколько секунд стояла, покачиваясь и тупо глядя на огромный плакат прямо напротив, на стене:

«РЕМОНТ. ВХОД СО СТОРОНЫ АМБУЛАТОРНОГО ПРОЕЗДА».

Краска на стене была ободрана, рядком стояли заляпанные белилами козлы, какие-то ведра, бачки... Справа от плаката располагались двустворчатые стеклянные двери, загороженные козлами и занавешенные с другой стороны больничными простынями...

— Не видно...

Оксана, опершись спиной о стену, сползла на пол. Счастливо улыбнувшись, свернулась калачиком и с огромным облегчением сомкнула веки.

Как хорошо... Тихо... Никто не бьет по щекам и не орет тебе в ухо... Здравствуй, бархатная тьма, возьми меня — я твоя...

* * *

Да, ребята, вот такая получилась фигня.

Столица устраивалась отдыхать после бурного празднования дня весны, многие респектабельные граждане уже видели третий сон, кто-то на прощание целовал возлюбленную, кто-то лихорадочно искал недостающий утренний букет...

А в небеленом вестибюле сто двадцать четвертой городской больницы умирала дочь одного из самых могущественных людей Российской империи. Умница-красавица, непьющая и некурящая, светлая и чистая...

Умирала, как последняя подзаборная шлюха, от вульгарного героинового передоза.

А-у, империя, ты где? Жуткая темень вокруг, и как-то странно воняет...

Глава 1 Сергей Кочергин

Всем привет. Представляюсь по случаю попадания в зону вашего внимания. В рифму? Совершенно случайно, без злого умысла, жизнерадостный идиот тут ни при чем. Просто молодость в жилах звенит, бьет копытом, как жеребец стоялый.

Зовут меня Сергей Кочергин, 23 года, старший лейтенант ГРУ, временно прикомандирован к ЭАБ при НИИ СПР ССНГ под патронажем СПП РФ по ЦФО. Так, наверное, надо расшифровать: Экспертно-аналитическое бюро при Научно-исследовательском институте стратегических проблем развития стран СНГ, где ректором является спецпредставитель президента России по Центральному федеральному округу.

Неплохо звучит, правда? Рассказывать, что есть на самом деле вся эта байда и каков наш генеральный план, сейчас недосуг. Возможно, как-нибудь позже мы к этому вернемся. Если вы уже знакомы с Командой № 9, прошу любить и жаловать, это опять мы, только в несколько иной ипостаси. Как говорит наш суровый френд Петрушин, «те же яйца, только в профиль!»

Да, еще: если вы знакомы с К-9, вы, наверное, будете сейчас смеяться. Или плеваться — это уже зависит исключительно от вашего индивидуального мировосприятия.

Итак, 2005 год, первое августа, 8.50 по московскому времени, Москва, Юго-Западный административный округ, мы сидим в засаде. Хе-хе...

Если еще не смешно, слушайте дальше. Мы тут не все сидим: я, Петрушин и Ростовский уже не первый час кряду лежим, и не брюхом кверху, на солнышке, а в скрадках. Сие простое приспособление делается так: аккуратно снимается дерн — по возможности без порывов, одним пластом, — затем точно по контуру вынимается полкуба землицы. В получившийся окоп укладывается подкладка, на нее — человечек, сверху, в качестве распорок, — крепкие ветки, на ветки — дерн. Земля тщательно рассеивается по округе — это обычно, а в нашем случае просто сваливается на плотный целлофан и оттаскивается как можно дальше от укрытия. Потом привлекается лучший в мире разведчик, отдельно взятый Вася Крюков с инфракрасным ночным зрением (шутка!.. Или не шутка? Черт его знает, короче, этот вредный мелкий тип ночью видит!), поправляет сверху все это дело, придирчиво оценивает со стороны и определяет, как оно будет смотреться в светлое время суток. Да, скрадки мы делали ночью, думаю, это понятно.

Легли мы в четыре утра, сейчас... так... сейчас уже 8.52. Если кто на себе не испытывал, поверьте на слово: даже для специально подготовленного и обученного человека подобное времяпровождение — серьезное испытание на прочность. Жарко, как в бане, плаваешь в собственном поту, воздуха не хватает, в кроссовках ползает какой-то шершавый букаш, а ликвидировать его нельзя — рука не дотягивается, конфигурация окопа не позволяет привстать или изогнуться!

Так... Если еще не смеялись, самое время. Все эти мытарства — исключительно ради пятиминутной видеозарисовки о таджико-азербайджанской дружбе. «Мочить», ловить и крутить никого не собираемся, задача: заснять в нескольких ракурсах встречу и записать беседу посредством узконаправленного микрофона. Вот и все.

Ну и напоследок: у нас нет оружия. Хе-хе... Мы уже четвертый месяц занимаемся сугубо исследовательской деятельностью, которая предполагает отсутствие вооруженного вмешательства в изучаемый процесс. Не надо нам оружия, вот что. Поэтому и не выдают. Разве что у Петрушина с Васей их боевые ножи (хлопцы до сих пор не понимают, как нормальный человек может обходиться совсем без оружия, для них это нонсенс). Но, сами понимаете, в серьезной схватке на дистанции свыше трех метров ножи — это не оружие...

— Второй — шестому, — едва слышно прошелестел в гарнитуре Лизин голос (громкость на минимуме, как положено).

— Слушаю, — отозвался Петрушин.

— Вижу объект. Свернул к вам.

— Понял, спасибо. Внимание — всем! Режим радиомолчания. Связь только в экстренном случае...

Ну вот, слава богу, ситуация стронулась с места. Десять-пятнадцать минут — и поедем домой принимать холодный душ и дуть ледяное пиво. Вообще, надо вам сказать, эта научно-исследовательская работа — до того нудное и неинтересное дело, что порой душа наполняется самой черной меланхолией, а стосковавшиеся по оружейному металлу руки так и тянутся к пулемету на монохромной литографии «Тачанка»...

Чтобы понятно было, где мы и как, рассказываю диспозицию.

Залегли в засаду мы чуток восточнее Ясенево. Справа-сзади, в трехстах метрах, грохочет МКАД, прямо в тридцати пяти метрах — плотоядно вгрызшийся в лесопарк строительный участок, обнесенный сплошным забором из рифленой нержавейки. Ну, не совсем сплошным: один пролет, аккурат напротив нас, слегка сдвинут в сторону и осквернен наскальной живописью — небольшим желтым скорпионом в неровном круге.

Через образовавшийся проем, судя по тропинке, иногда путешествуют люди. Люди-таджики, которые строят дом под руководством турецких мастеров для условно-русских обеспеченных товарищей. Будет кому-то элитное жилье в Битцевском лесопарке — вон, два этажа уже готовы. В общем, таджики строят дом и живут, как водится, тут же, в нескольких дрянных вагончиках, ободранные крыши которых возвышаются над металлическим забором.

Вдоль забора — чисто символическая полоса отчуждения, метров пять-шесть, густо поросшая репейником и лопухами, сразу за полосой, по всему периметру, — редкий молодой ельник, тянущийся сплошным массивом до МКАД. От секретного проема в заборе, как я уже говорил, по полосе отчуждения протоптана тропинка: люди путешествуют не праздно, а по делу, в магазин, что в километре отсюда, на МКАД.

В общем, неплохо. Дом построят, по полосе проложат аллею с фонариками, будут гулять по ней упитанные жильцы с питбулями, любоваться елочками, и никто из них даже не заподозрит, что тут рядышком закопаны трупики...

Так, к трупикам позже (если они вообще образуются). Гхм...

Располагаемся мы следующим образом: я и Петрушин с разносом в две сажени, в тридцати метрах от проема, под углом пятьдесят два градуса к забору. Такая дистанция для комфортной видеосъемки не совсем безопасна, но других вариантов нет: это единственное место, где директриса наименее забита деревьями и кустами. Проще говоря, в кадр попадают не только ветки и листва, но и небольшой пятачок у проема.

Ростовский отдыхает в таком же скрадке, но значительно левее, метрах в двадцати от проема (это если идти по полосе со стороны магазина), под углом 20 градусов к забору. Не хотелось, конечно, его там размешать, это довольно рискованно, но выбора не было. Это запасная позиция на тот случай, если вдруг приехавшие со стороны МКАД машины перекроют нам с Петрушиным сектора. А то, представляете, как обидно будет, столько тут потели и страдали — и все для того, чтобы заснять левые борта пары джипов!

Каждый из нас троих выступает в роли видео-оператора, с задачей вести самостоятельную съемку намечающейся встречи. Вася Крюков — контроль. Прячется в кустиках метрах в десяти за лежкой Ростовского, ничего не снимает, за всем смотрит. Вася у нас самый примечательный товарищ — примечает то, на что другие просто не обращают внимания. Короче, Зоркий Глаз.

Вероятность того, что подопытные заметят наблюдение, весьма незначительна, но она присутствует. А мы не авантюристы, привыкшие полагаться на авось и слепую удачу — мы тут работаем. Поэтому учитываем все возможные варианты развития событий. Последовательность действий и маршруты эвакуации отработаны. Если Вася почует что-то нехорошее и подаст сигнал, мы с Петрушиным, не вступая в боестолкновение, шумно стартуем первыми (таким образом отвлекаем на себя всю вражью активность) и ломимся во все лопатки к трассе. Спустя несколько секунд после нашего старта Вася аккуратно эвакуирует разлегшегося в опасной близости Ростовского. Как видите, все просто и без изысков.

Боестолкновение тут категорически противопоказано: оружия нет, а публика нам противостоит вполне серьезная — люди Андижо (все — бадахшанские, как и сам босс) имеют боевой опыт. Эти не пожалеют.

И последний элемент боевого расчета: группа прикрытия, она же — сторожевое охранение. На МКАД, в ста пятидесяти метрах по обеим сторонам от поворота на стройку, сидят в одинаковых серы

Date: 2015-11-13; view: 302; Нарушение авторских прав