XXIV. Мамонов и вера 1 page

Как, наверное, догадывается проницательный читатель, вера в данном случае – отнюдь не женское имя, а состояние сознания. Уже говорилось о том, что, после того как Мамонов в середине 90-х принял православие, его общение с прессой в корне изменилось. Заставить Петра Николаевича рассуждать на интересующие СМИ темы с тех пор не мог никто – если только речь не заходила о духовном поиске. Зато в таких случаях Мамонов под настроение готов был говорить подолгу – как правило, в режиме монолога. В наиболее выигрышном положении здесь оказывались православные издания, к которым Петр Николаевич обычно относился с большим доверием.

12 октября 2006 года в Киеве на открытии фестиваля православного кино «Покров» состоялась премьера фильма «Остров» (в России он был показан несколько позже). Сразу после этого события Мамонов дал большое интервью местному православному журналу «Отрок.ua», который на основе этого рассказа подготовил и последовательно публиковал на протяжении 2007 года своеобразный триптих из монологов Мамонова: «Крест – это раскрытые объятия», «Из десяти поражений все-таки бывает одна победа» и «Страшный суд – счастливейший момент в жизни». Также его разместила на своих страницах студенческая православная журнал-газета МГУ «Татьянин день». Этот гипнотический гипертекст мы приведем здесь с небольшими сокращениями.

«Разделение на „православие“ и „все остальное“ – это все от врага, одно из имен его – разделяющий. Как бы нам так сделать, чтобы православие было общим?

Не надо обязательно тянуть людей в храм, чтобы креститься. Ну, окрестился. Так и Ленин был крещен, и Гитлер, ну и что толку-то? Это же не магия, это помощь нам, костыли. Это надо четко понять всем нам и не тянуть никого никуда: иди за мной в православие… Надо явить пример – собой. <…> А то у меня одна злость в сердце, одна раздражительность, одно любоначалие: я хочу, чтобы все, как я. А чтоб полюбить, надо человека принять таким, какой он есть, никуда его не тащить, а принять его таким, какой он есть. Для этого в себе надо очень много перекопать, перелопатить. В себе, а не в нем! <…> Почему я так раздражаюсь, так злюсь, осуждаю?.. Да потому что во мне это есть, и я вижу это в другом. Если бы во мне этого не было, я бы не видел этого в другом. Когда мне хорошо, мне все милы. Когда мне плохо, мне все не то.

Как-то об этом бы поговорить друг с другом. А не с высоты какого-то там православия что-то там вниз вещать. Иди в детский дом и сиди у постели инвалида-ребенка, организуй дежурство в хосписе. Люди увидят: вот христиане какие. Они свою жизнь отдают, смотри они какие. Сутки просиди-ка у постели умирающего – очень трудно.

Душа не заполнится ничем – ни любимой работой, ни детьми, ни любимой женщиной, ничем – кроме Того, Кто ее создал, кроме Господа Бога.

Конечно, каждому в меру сил, необязательно всем идти в хоспис… Подними пачку сигарет на улице и брось в урну. Христианский поступок? Христианский, если ради Бога делаешь. Если помнишь о том, что Богу угодно, чтобы был порядок, а не хаос, чтобы было чисто, а не грязно. Совесть надо хранить по отношению к Богу, к людям и к вещам. И если ты человек богатый, ничего в этом зазорного нет, только делись. Свое богатство, которое ты честным трудом заработал, отдай – и увидишь, как тебе будет хорошо на душе. И потом, Господь дает больше в сто раз, а не „дашь – на дашь“.

Вот если бы мы это как-то объясняли людям… Ребята, мы сами слабые и немощные, но мы просто нашли! Это как разговор двух пьяниц. Один говорит: „Я нашел такую пивную, там такое пиво наливают! Там чистенько, хорошо, креветки вкусные…“ Другой говорит: „Так чего мы здесь эту дрянь пьем – тут же разбавляют. Конечно, идем туда!“ Вот так и надо людям объяснять, что я вот туда! Вот так и надо людям объяснять, что я вот рыпался-рыпался, пил, туда-сюда… Но ты знаешь, что я нашел? Ты знаешь, что я нашел? Вот у меня все изменилось!.. <…>

Ну а эти все пути к Богу и прочее – это должен быть личный опыт, никому ничего не объяснишь, никого ни в чем не убедишь, это сто процентов. Воспитание все идет до четырехлетнего возраста, потом можно только что-то подправить – это факт, установленный учеными. Человек должен тебе позавидовать: смотри, ничего у него нет, а он все улыбается, все ему хорошо, всем он доволен. Вера – это радость, это всем быть довольным. И смирение – это быть всем довольным. Не подклоняться под любую палку, а всем быть довольным. И воевать надо, и защищать слабых, и убивать надо врага, когда он напал на родину твою. Священник шел впереди войска, с крестом, безоружный – с нами Бог! – и вел войска. Ложь, что люди кричали „за Родину, за Сталина!“. Все были люди крещеные, православные, верующие. У кого образок, у кого крест. Все с Богом шли в бой, а не за советскую власть. Почему? Потому что воевали тридцатилетние мужики, которые родились еще до этой ленинско-сталинской банды. Вот кто выиграл войну.

Когда мы работали там, в этом кино, на Соловках, бывало всякое: падаешь с ног, нет сил. Хочется и выпить, и курнуть, и то, и се. Там с нами был отец Симеон, москвич… Я говорю: „Отец Симеон, ну что ж так долбит?“ А он мне: „Петр, молитесь, молитесь, не можете – ну хоть «Господи, помилуй»“. Я говорю: „Сто процентов поможет?“ Он: „Сто процентов!“.

Вот и надо вдолбить себе одно – что Бог сто процентов поможет. Он не предаст, не изменит, Он всегда Тот же, Который был две тысячи лет назад и есть сейчас, это Тот же Христос, это все то же самое, все без изменений, и сто процентов будет помощь. Вот кажется, невозможно терпеть, все. Но потерпи еще десять минут – увидишь! Все нам всегда по силам дается. Бывает, проваливаешься, думаешь: „Господи, прости“ – наливаешь, пьешь. Думаешь: ну, дурак! Но стоит пятнадцать минут переждать вот это самое страшное, смотришь – попустило. Потому что раз болезнь долгая, трудная, то и лекарства горькие. Аппендицит резать надо, манипуляциями какими-то не вылечишь. Надо разрезать брюхо и отрезать кишку. Так и тут. Бывает больно очень, но что сделать.

Тяжело, тяжело… Жизнь вообще не курорт. У меня есть один знакомый диакон. Я у него спрашивал: а вот тебе не хочется там… выпить, с девушкой… то-се… А он говорит: „Я с десяти лет в Бога впился, как клещ, мне ничего, – говорит, – не страшно“.

Хорошо он сказал: впился, как клещ, в Бога. Вот как надо!»

«Мы не можем даже представить себе, что такое Вечность, неизъяснимое блаженство. Раз уж ты жадный такой, давай, вот этого добейся! Даже если есть один шанс из ста. Люди-то оставили свидетельства. Миллионы людей этим путем прошли. Кто такие святые? Это обычные люди, такие же, как мы, которые решили: я хочу туда. Очень хочу, очень сильно. Все остальное мне неважно. Вот это жадность, настоящая алчба!

Почему человек может оставить помышление о мире? Потому что он весь устремлен в вечность. Если просто ему в этой вере тихо, спокойно, хорошо – это не то. Исаак Сирин пишет: настоящая молитва, с которой приходит безмолвие чувств, – это когда человек просто стоит пред Богом в изумлении и ничего не просит. В изумлении пребывает перед Богом. И говорит только одно: Господи, твори со мной волю Твою.

У каждого свой путь. У всех людей разная потребность в Боге. Спящего не буди, а проснувшегося накорми. Кто спит, кто проснулся – кто как. Каждый по-своему, всем не объяснишь. Бог каждому хочет помочь спастись и в разум истины прийти, просто у каждого свой путь.

У меня вот в сорок пять лет ухнуло. До этого я бегал, водку пил. И то вот, как ухнуло – а я продолжал все свои грехи творить. И до сих пор бывает всякое. Но я твердо знаю, что я не прав, что это просто «старый и лукавый мой обычай препятствием бывает». Очень глубоко это все сидит. А вырывать надо с корнем, потому что если будешь веточки обрезать, то корень рано или поздно все равно прорастет…

Ну, могу поделиться: как быть, когда налетает очень сильно какое-нибудь „хочу“ скверное, от которого точно знаешь, что потом будет очень плохо. А ведь бывает так, что просто невозможно, ну так хочется выпить… „Уклонись от зла“ – этого мало. „И сотвори благо“. Хватайся что-нибудь делать хорошее. Землю копать, посуду мыть, в доме убирать – что угодно. Пройдет. Если будешь просто лежать и терпеть, рано или поздно треснешь. День протерпишь, два, на третий – ах, надоело! Надо обязательно в какое-нибудь другое дело уйти. Через силу начинаешь в комнате подметать…

Мне легче: я в деревне, там или дрова рубить, или пилить что-нибудь, чтобы устать, устать, устать! К этому себя понудить достаточно легко. Проходит. Не сразу, но проходит.

Потом, не надо брезговать медициной. Уныние, депрессия – это, может быть, никакие не искушения, а просто болезнь. Врачи – от Бога, лекарства – от Бога, поэтому надо идти к врачу, к психиатру, он выпишет какие-то антидепрессанты, успокоительные. Потому что если ты болен и просто терпишь – это глупо. Болезнь души – да, надо прибегать к Богу. А может, у тебя центральная нервная система нарушена. Мы не святые люди, чтобы уповать на Бога полностью. У нас таких сил пока нет. Поэтому надо и к докторам ходить, а то мы с любой мелочью – к батюшке. – Батюшка, у меня нарыв на пальце, что делать, какую молитву читать? – Что делать? К врачу иди! – Бессонница у меня, батюшка, сколько акафистов читать? – Сто сорок пять! К врачу иди, пусть таблетки пропишет, будешь спать. Потихоньку снизит дозу, все пройдет. Устал, трясешься ведь, изнервничался – прими успокоительную таблетку, которую тебе врач порекомендовал. Не бойся ты. Не думай, что ты на Бога не надеешься, пьешь таблетки… Но и увлекаться тоже не стоит. Потому что тогда закалки не будет. Закаляться надо – потерпел часик-второй, но если до трех не спишь, ну уж тогда принимай. Потерпи, но в меру сил – не надо подвигов сверх меры. Треснешь. Скатишься в еще худшее. Лучше таблеточку прими, раз уж так.

Хочется. Хочется часто. Концертик отыграл, хочется награды – ложной. Вот он тебе начинает нашептывать: „Ну ты же поработал, людям отдал… ничего, один косячок травки не страшно, во всем мире курят, расслабься“. Десять раз отобьешь, а один раз и свалишься. Потом опять идешь: „Батюшка, я вот опять“. – „Петя, ну что мне вам сказать, вы же все сами знаете“. Господи, помилуй. И все заново приходится – все так называемые достижения.

Единственное что – накапливается опыт. Если борешься своими слабыми силами хоть чуть-чуть, то накапливается опыт. Из десяти поражений одна все-таки бывает победа. Вот вспоминая опыт этой победы, можно дальше карабкаться. То есть все время надо думать, что с тобой происходит, что и как ты делаешь. Ну вот ты курнул. Ну вот ты опять лежишь на диване, слушаешь эту музыку бесконечную, уже скучно, ничего нового не будет. А у Бога все новое: новое стихотворение, новое ощущение, новые люди, новые встречи. Сразу Он окружает, помогает сразу, сразу! И думаешь: ну что, опять туда? Можно таблетками обожраться успокоительными, ну и будешь в коме такой пребывать. Это не то, когда первый раз курнул – взлетел… В двадцать лет думаешь: „О! какие ощущения!“ Сейчас уже нету такого, только дурь. А алкоголь – вообще смерть. Сразу безумие, агрессия, сразу куда-то бежать… Пятьдесят пять лет, а ты бежишь куда-то… Чума!

Силен враг. Шесть тысяч лет воюет. Поэтому падай, проси: Господи, помоги, помоги, Боже, пропадаю! Знаете, как древние христиане псалмы орали в небо: „Блажен муж…“ – орали! „Господи, помилуй!“ орать надо Богу. Кричать изо всех сил. Когда нельзя больше – вот она, смерть души твоей, вот она, наяву, помираешь! Тогда даст. Поэтому Бог и попускает такие страшные искушения, чтоб до дна, чтобы щенячьим носом… но каждому в свою меру, по силам. Потому что, как сказал уж не помню кто, если ты на самом дне, то у тебя на самом деле хорошее положение: тебе дальше некуда, кроме как вверх. Это не означает, что давайте сейчас все на самое дно. Там очень страшно. Лучше до этого не доходить. Речь о том, что и со дна ада восставали и становились святыми. Мария Египетская тому пример. Женщина, которая блудила не из-за денег, а из-за любви к этому делу. Любила блудить, любила быть проституткой. Страшно ей это нравилось. И в один прекрасный день решила: все, никогда больше, ни разу, хоть подохну! И по водам стала ходить. Очень немногие святые удостаивались… Андрей Юродивый, она, еще кто-то – и все. Поэтому очень глупо считать, что это все сказки.

Старец Паисий пишет: на сберкнижку давайте откладывать, а не тратить. На будущее. Грешник, который делает доброе что-нибудь, он долги отдает. А человек, который живет относительно чистой жизнью, – он в банк откладывает, да не в сбербанки, которые завтра все лопнут, и все окажемся у разбитого корыта. Там твердо, сто процентов.

Почему подвижники не ели по четыре дня? Да чтоб убить это, чтобы не думать об этом, чтобы наконец-то освободиться от этих цепей. Хочу помягче, хочу послаще, да леденец еще, да подоткни, дует… Вот это все цепи. А если холодно, если в лесу, один, вот топор у тебя, спички, соль, двадцать градусов мороза и лес. Где там „подоткни“? А ты всю жизнь „помягче“. Пропадешь. А если одиннадцатилетним ходил ты в школу три километра через лес по морозу – мужик! В шестнадцать лет ты уже не только веселиться можешь, но уже и что-то сделать. Потом ведь преодолевать трудности – это самое интересное, потом себя чувствуешь человеком. Думаешь: ух, победили! Надо твердо помнить только: не ты, а с Богом. Мужчинам знакомо это чувство – тяжелая физическая работа… Я грузчиком работал. Конец дня уже, полчаса осталось до конца, и вдруг машина приходит с мясом, надо разгружать. И вот корячимся до одиннадцати вечера. Но зато потом разгрузили, сели, стаканы налили – другое дело. Чувствуешь, что ты поработал.

Конечно, много в этом ложного, но трудности – хорошее дело. Когда все удобно, легко – ну скучно же, потому что хочется еще помягче, и чувствуешь, что совсем тебя прямо не тронь, ты ничего уже не можешь вообще. Потому надо воспринимать трудности как лекарство, как спасительное дело, как благо. „Почему на меня все сыпется? Вроде как все живу…“ – да хорошо, значит, тебя Бог любит, значит, тебя Бог закаляет, готовит к чему-то лучшему, тренирует. Как в спорте: чтобы двести килограммов штангу поднять, надо два года гантелями потихоньку набавлять… Зато какая радость потом – двести – ба! Весь стадион встал. Так же и тут: сделал что-то – у Ангелов на небесах радость какая… Вот грешил, грешил человек – и встал! На небесах радость, праздник. <…>

Важно различать добро и зло. Да, Пушкин гений, но какая б мама хотела, чтоб ее ребенок прожил жизнь Пушкина? Подымите руку. Дуэли, пьянства, бабы сплошные. В тридцать семь лет помер из-за ерунды: кто-то там его обидел… Да прости ему, не обращай внимания. Не в этом честь. Честь в том, чтоб простить, чтоб стать выше зла. Митрополит Антоний отлично об этом писал, что зло прежде всего недостойно человека. Делать злые поступки, чувства злые питать – это нечеловеческое, это ниже нашего уровня. И вот мне это очень понятно. Когда я начинаю раздражаться, устал, злиться начинаю, – думаю: эй, ты же все-таки Мамонов Петр Николаевич. Тогда давай… Я не о славе говорю, это чепуха, а о личном достоинстве. И опять ты, Мамонов Петр Николаевич, лежишь в поле пьяный в доску, и друга своего обидел, нахамил, и думаешь: что ты, с ума сошел совсем?

Первое дело – прийти в себя. Вот я тридцать лет пил, пил, пил – пора прийти в себя. Это же не я все, когда я пьяный на диване лежу и на жену ору: то не так, это не так. Надо прийти в себя. Я – это тот, кто вставал утром четырехлетний, и солнышко, и ничего не надо, и бежал по травке босиком… Куда я это дел? Почему я каждое утро вставал и радовался дню? Просто, не почему.

Вспомни, человек, как ты был маленьким. Это было вчера. Как было все хорошо, все интересно, все радостно: „Ой, снег пошел! Ой, дождик!“ Улыбнись себе. А потом о Боге поговорим. Вот так».

«Слава может и не мешать духовной жизни. Смотря как относиться. Если ум включать свой, что это все дар Божий, это все не ты делаешь, не ты, Петя Мамонов, такую песню придумал, которая у тебя в голове – пых! – и вспыхнула, а ты только записал и отдал другим – тогда все в порядке. Попроще надо! Ну Бог дал, очень хорошо. Я к батюшке своему прибегаю, говорю: отец Владимир, не знаю, как жить, боюсь очень. Все хвалят, руки целуют… Как же быть? – Он говорит: ну и что? Бог дал, что вышло, – очень хорошо. Не вышло – так не вышло. Спокойно, говорит, чего вы на это обращаете внимание?

Он у нас такой, 30 лет служит. Человек мудрый, простой. А не то что там: ох, как я послужил! Это парень может в 20 лет… Да и то уже пора понимать. Хотя, конечно, приятно, когда хвалят. Но я помню, что от людей получил – от Бога не получишь. Справедливо: или – или. Поэтому лучше как-нибудь схорониться, а если не получается схорониться – что делать: вызвали на сцену – стой, кланяйся. Только внутри спокойно думай: людям приятно, ну и слава Богу. И не надо потом три дня стоять в позе, как на календарь… да православный еще… <…>

Кто-то писал: здоровье – опасная вещь, это условие для греха. Потому что когда тело здоровое, оно сразу начинает всего хотеть. Хочу поесть вкусно, хочу девку красивую, хочу, хочу. А когда болен – да какую там девку, лишь бы не болела нога эта! Поэтому болезнь Бог посылает, когда видит: ну никак его не исправишь, пошлю ему болезнь, чтобы он не мог этого делать просто физически. Может, хоть так спасу его.

Вот меня спрашивают, общаюсь ли я с молодежью и какое оно, это новое поколение. У меня ж дети: 23 младшему, среднему 25, старшему 30. И потом, я же на сцене все время танцую, туда-сюда. Меня молодые люди любят, хлопают. Поэтому я знаю ребят. Хорошие они. Чепуха это все, что все хамы… Пиво там, Клинское… Это все пена. Молодые люди стремятся к чистоте, к образованию, никакая порнуха им не нужна. Хотят жить наполненной жизнью, отвергают то, что им предлагают. А вокруг – зомбирование, на кока-колу даже подсаживают. Там есть такой ингредиент, ее месяц попил – и не оторвешься, как наркотик. Точно. Вот что делают эти все дядьки, которые на мешках сидят со своими деньгами. А молодые – нет, не поддаются!

„Мне страшно за тех, которые идут за мной“, – поет „Московский освободительный оркестр“. Им по 23–24 года. Крутую играют музыку, современную. Вот им страшно за тех, кто за ними, и они правы. Потому что если будем столько абортов делать, через 50 лет вымрем – и никаких войн не надо. Будет здесь Китай. Поэтому давайте, рожайте, девчата, По 4, 5, 6. Мусульмане, смотрите, – 10, 12. Конечно, они все рынки заняли в Москве. Их много. Они крепкие. Потом, когда у тебя 10 человек, ты не будешь его облизывать одного: ножка болит… Да не до тебя! Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… девятого нет, где он? В грядке спит. Некогда будет сюсюкать. Давай быстрей, мать устала… А если двое или один – они все вокруг него, не знают, что с ним делать. И вырастает чудовище в 15 лет. Чудовище! С которым потом уже ничего не сделаешь. Потому что в 15 лет уже воспитывать поздно. На цепь только сажать от этой улицы.

Отец Дмитрий рассказывал: извините, на службу опоздал, беседовал полтора часа с 16-летней девой. Говорит фразами из телевидения – все, не пробиться никак. Ну что я могу отцу ее посоветовать, если там героин? На ключ только, под замок, и все. Никакого другого средства. Ничего человек не слышит, не понимает – глухой, слепой. Не говоря уже об этих сектах, где технологии разработаны целые, что ты полностью подвластен, делаешь все, что твой гуру скажет. Что делать? Отец Дмитрий говорит – менять место жительства, продавать квартиру, переезжать в какую-нибудь Пермь, вытаскивать силой, потому что человек уже полностью там, ничего ему не объяснишь, уже все, поздно!

А мы все стонем: что-то нам скучно… Дети-сироты вон сидят на Казанском вокзале. Если тебе скучно, возьми одного в дом, сразу скучно не будет, сразу он будет у тебя деньги тырить, то-се. И всякую скуку забудешь. Будешь думать только, как бы его научить хоть чему-нибудь, хоть доску распилить.

Если начинаешь за себя Бога просить, и Он какую-то чистую жизнь подает, то не успеваешь все делать, и никакой скуки. Дня не хватает! То одно, то другое, смотришь – уже 9 часов, ты еще не помолился, Евангелие не почитал, целый день пробегал: там надо, там надо, там грядку вскопать, чтобы не копала лопатой женщина, – все на пользу. Только надо вкус почувствовать к этому, любить это делать, не из-под палки, а почувствовать – сколько это дает тебе спокойствия, уверенности, добра в душу. Вкус поиметь к этому. А чтобы вкус поиметь, надо попробовать, начать. В тюрьме сидит товарищ, напиши ему письмо – что, рука отсохнет? Ему радость знаешь будет какая? – Завтра, завтра. – Сегодня сядь и напиши. Ни о чем: как у тебя жизнь, как тут дела, какое тут кино показывают… Он тебе напишет, как у него, – и вот пошло дело, ему полегче. Сейчас мы с вами тут сидим, а где-нибудь в такой же комнате человек 30 набито, да вонь, да смрад, да мат… А мы тут рассуждаем о Боге. Вот если об этом себе напоминать почаще, то будет проще жить. Сейчас кто-то умирает, сейчас кто-то мучается, сейчас кто-то без ноги, в аварию попал в эту минуту и от боли орет, лежит на дороге… Какое тут „скучно“? Слава Богу, что руки-ноги есть – и хватит.

Довольным надо быть всегда, все, что есть, – слава Богу, потому что люди и не такое терпят… А не хотели бы, как митрополит Петр? Ни одного дня жизни не выдалось хорошего – сплошные лагеря, пытки… Все стерпел человек, и не озлобился, и не возненавидел жизнь. Вообще ни дня вот так посидеть, как мы, ни минутки. Такой же человек, с руками, с ногами, с нервами – все то, что и у нас. Это себе на память приводить – и полегче будет. Смотришь – и силы появятся. Думаешь: что я сижу, хоть помолюсь за кого-нибудь, кто болеет. Давай-ка прочту „Всецарице“ акафист. Всего 20 минут, подумаешь… Смотришь – самому стало теплей и приятней. Даже если механически.

Потому что молитва – это ведь целая история. Как нас учат старшие, Господь молитву дает молящемуся. Молись, молись, и увидишь: придет. Не надо умствовать об умной молитве… Встань и говори эти слова. Сначала будешь механически, потом почувствуешь на языке прямо сладость. Все придет, все придет. Произноси хотя бы эти слова. Слова-то хорошие. Я вот так: не идет молитва, не хочется; ну, думаю, хотя бы механически прочитаю. Смотришь – прочитал, в конце – губы не ватные, голова чуть-чуть прочистилась. Читаешь механически, когда мысли парят, бегают. Ничего, читай, читай. Потом привыкнешь – без этого не сможешь уже. Как бы ни устал, а без этого не ляжешь. Вчера устал, наговорился, думаю: ну какая уж молитва. Пришел, спать ложусь, ну не могу: дай, думаю, хоть начну. Начал – раз, и все, и прочитал, и все хорошо, и лег, и не заметил… А вроде и устал, и весь трясся, на нервах. И ничего, пошло. А почему? Потому что привык уже, 10 лет. Если б первый раз – лег бы так спать. И не смущайся, что не все сердце вкладываешь, это… куда там. Это только по милости Божией. Вечером особенно трудно, потому что устал, и все. Я себе все время говорю: прочитай хотя бы. Не жди никаких озарений, просветлений, никаких эмоций, просто прочитай: ну ведь текст же хороший, не матом написан. Прочитаешь – смотришь, и какая-то крупиночка попала, какая-то пара слов осталась в сердце, ну и хватит – значит, на сегодняшний день так обстоят дела. А все это рвение…

Надо потихоньку. Так же и с пороками – не надо рваться: все, с понедельника… Мы не святые. Мы очень слабые и немощные. Если пьешь или куришь, потихонечку снижай хотя бы дозу. Расшатывай хотя бы дерево, потому что вырвать надо с корнем. Не веточки обрезать, а вырвать надо с корнем. Для этого надо расшатывать, и ничего, если долго приходится… Год пил по бутылке, а сейчас начал по двести грамм пить – уже дело, потом – через день постарайся. А то мысль, что «никогда ни рюмки всю жизнь? Да нет, не смогу…“ – она от лукавого: не надо так! Вот скажи: сегодня – не буду. А завтра – посмотрим, как Бог даст. Может, и буду завтра, посмотрим. Сегодня – не буду. Твердо решил, что сегодня – нет, не буду, что бы ни случилось. Вот и хватит. Наутро встал и думаешь: чего так хорошо? А, вчера-то я не пил! Получилось. Ну, давай и на сегодня загадаю: не буду. Может, завтра и буду. Смотришь – еще день. Каждый день нас приближает к Страшному Суду. А Страшный Суд – это что такое? Встреча с Господом. Это на самом деле счастливейший момент нашей жизни. Еще один день прошел – ты ближе, ты чисто прожил (относительно, конечно: грехи всякие, я уж не говорю о душевных сквернах). Хотя бы телесную чистоту… Потом станешь перед Ним – и Бог Сам скажет: вот, пятницу, субботу молодец был. Хвалю! А чего ж в воскресенье и понедельник опять? Нехорошо. Ну ладно, старался, ладно уж. Самым последним, но иди…

Насколько научился любить – настолько и будешь ближе к Нему. И себя надо любить, но того себя, чистого, маленького, в 4 года, который вставал, и солнышку рад. Тогда и в других сможешь это увидеть. А если в себе видишь один мрак, то и в другом увидишь один мрак».Несколько иначе, но не менее завораживающе выглядел «Мамонов-теолог» в контексте столкновения с представителями иной конфессии. Пример тому – уже упомянутое «тель-авивское интервью», взятое у Петра Николаевича Денисом Иоффе и Михаилом Клебановым в 2001 году.

Денис Иоффе: Расскажите, пожалуйста, вот вы приехали сюда… Это ведь ваш первый визит?

Петр Мамонов: В Израиль – да.

Д. И.: Вот. Ну и как вы ощущаете себя тут у нас? Терра сакра – имманентно присутствующий абсолют… Ваша конфессиональность чувствует здесь обретение божества?

П. М.: Не понимаю, о чем вы. Имманентный абсолют… Я так не ругаюсь.

Д. И.: В плане вашего отношения к Богу.

П. М.: К Богу? Я – верующий. Православный христианин. Восточная церковь.

Д. И.: Имеет ли ваша вера отношение к визиту сюда?

П. М.: Нет.

Д. И.: Никак вообще не связано?

П. М.: Ну, что значит никак не связано… Конкретно – нет. Но на самом деле всем, конечно, управляет Господь.

Д. И.: Но вы чувствуете некий особый импульс здесь?

П. М.: А мне чувствовать зачем? Это мне не надо.

Михаил Клебанов: Это могли бы быть импульсы, которые…

Д. И.: Может, это происходит как-то помимо вашей собственной воли…

П. М.: Моя задача – призывать Бога в себя. Чтобы Он был во мне. А дальше…

Д. И.: В обители Божьей – Иерусалиме – побывали уже?

П. М.: Нет еще. Но я об этом не думаю – то, о чем вы спрашиваете. У меня на это ответов готовых нет. Я думаю только о том, как бы мою жизнь почистить, чтобы Бог пробыл подольше во мне. Чтобы Он не погнушался этого мерзкого сосуда, которым я являюсь…

Д. И.: Но Бог, выходит, не имеет особого отношения…

П. М.: Бог имеет отношение ко всему.

Д. И.: Конечно. Но к чему-то больше, к чему-то меньше…

П. М.: Вот, скажем, – пропали очки – попросите у Господа – тут же найдутся. И так далее. И Голос Он имеет всюду. Во всём и всегда. Вечно. А мы – ложь… Вот… Мы с вами – это ложь.

Д. И.: Однако, мы вообще лишь пассивно снимся. Будде…

П. М.: Мы ложь, ложь. Правда одна – Бог. А мы – ложь. Поэтому нам нашим разумом решать нечего. Надо на Господа уповать.

Д. И.: А ваши взаимоотношения с религией как таковой…

П. М.: Я ж вам уже сказал. Я – верующий.

Д. И.: Эксклюзивно христианский?

П. М.: Православный, христианский. Восточная церковь.

Д. И.: А ваше отношение к, скажем, буддизму? Исламу?

П. М.: Никакого. (Закуривает.)

Д. И.: Тогда что это всё? Ошибки?

П. М.: Это всё ересь.

М. К.: Просто дело в том, что многие артисты, которые приезжали сюда на гастроли, всегда очень любили акцентировать тот факт, что они приезжают именно в, эээ, «Палестину» и чувствуют некое сближение с присутствием Бога. Определенное сближение с тем, с чем это место ассоциировалось на протяжении времени…

П. М.: Ну… святые места – конечно, есть…

М. К.: Я никогда не знал, насколько серьезно к этому можно относиться… но у вас нет никакого своего отношения к этому… Как вы в целом относитесь к подобным вещам?

П. М.: С благоговением.

М. К.: То есть у вас наблюдается ощущение некоторой зависимости…

П. М.: А как же иначе… Как же иначе… Повсюду, где святые места… Вот мы были в Киеве – это очень намоленный, такой святой город.

Д. И.: Но вы себя не ощущаете в ро…

П. М.(перебивает): Я себя не ощущаю. Нет.

Д. И.: Как интересно. То есть в вас нет паломнического аспекта.

П. М.: Тут вообще не о том речь. Что об этом говорить? Я же вам ответил. На все воля Господа. И раз я тут, то значит, так надо. А мое дело вообще не в этом. Мое дело – чистить собственную грязь.

Д. И.: В плане корней?

П. М.: Не в плане, а чистить. Вот я – говно, вот надо чистить. Вы – тоже. Тогда Бог будет чаще вам…

М. К.: Но и ваш визит в этой связи тоже неслучаен.

П. М.: Наверное. Наверное. Я об этом не думаю и думать мне об этом не надо. Мне следовать надо. Следовать. Законам, по которым я стараюсь жить. Вот вся моя задача. Остальное всё – мысли… Ложь.

О том, что значит для него творчество в контексте веры, Мамонов наиболее, пожалуй, емко поведал в интервью православному журналу «Фома»:

«С одной стороны, концерты, спектакли помогают мне жить, но с другой – очень изматывают. Здесь палка о двух концах. Если всерьез бороться с грехом – что у меня не получается, как хотелось бы, – то это отнимает все силы: и духовные, и физические. Но надо служить людям! Я знаю, что занимаюсь независимым искусством, странным, неудобопонятным, что меня любят от силы тысяч десять человек – но зато это люди, которым мое творчество действительно необходимо. Вот для них я и работаю. Яне культмассовый работник, но это мне и не нужно. Я делаю то, что хочу, то, что в душе моей рвется наружу. Я предпочитаю молчать год, чем делать что-то быстро, лишь бы денег заработать. И благодарю Бога за то, что как-то могу свой дар отдать людям. Вот еще один день на земле… Прожить бы мне его достойно».