История этрускологии

Уже во времена Римской империи внимание исследователей привлекала нация, которой еще раньше Рима чуть было не удалось объединить Апеннинский полуостров в интересах своего процветания. Тусские священные книги были переведены на латынь и собраны Тарквинием Приском – этруском по происхождению – в I в. до н. э. От этого перевода сохранилось лишь несколько небольших отрывков, которые цитируют Сенека, Плиний Старший и несколько других авторов. Весьма интересовался этрусским прошлым Италии и император Клавдий. Он располагал архивами знаменитых тосканских семей, попавшими к императору, вероятно, благодаря его первой жене Ургуланилле, уроженке знатного этрусского рода; но, к сожалению, до наших дней не сохранился ни один из трудов Клавдия. В частности, ничего не осталось от его этрусской грамматики, и это действительно невосполнимая потеря. Однако интерес римских исследователей к этрусскому народу свидетельствует, что даже в древности он был окружен аурой тайны, до сих пор не разгаданной. Сегодня можно сказать, что Этрурия была заново открыта в XVIII в., но это вовсе не означает, что до того момента исследователи начисто позабыли о ней, ведь в Тоскане археологи обнаружили множество разнообразных предметов.

Однако изначально объектом изучения был Рим, особенно в эпоху Ренессанса; живописные районы Тосканы оставались лишь фоном для предполагаемых событий. Но этрусские гробницы, случайно найденные во время полевых работ, все же привлекали внимание художников, они порой посещали их в поисках источников вдохновения. Этрусские фрески, не дошедшие до нас, наверняка послужили образцом для Микеланджело, когда тот ваял голову Аиты, покрытую волчьей шкурой. Аита – не кто иной, как Аид, царь этрусского мира мертвых. Превосходные образцы этрусского искусства появлялись на свет случайно. Знаменитая Капитолийская волчица была известна уже в Средние века; в XVI столетии в 1553 г. была обнаружена Химера из Ареццо (фото 51), в 1554 г. – Минерва из Ареццо, а в 1556 г. – статуя, которую принято называть «Arringatore» – «Оратор». Эти три бронзовые скульптуры и по сей день являются предметом гордости Археологического музея во Флоренции. В XVII в. были найдены тарквинийские гробницы с фресками – в 1699 г. гробница Тартальи и гробница Кардинала, названные соответственно в честь адвоката Тартальи и кардинала Гарампи, епископа Тарквинии, первыми проникших в эти подземные жилища мертвых. Фактически многие заинтересовались Тосканой после книги, написанной еще в 1616—1619 гг. шотландским ученым сэром Томасом Демпстером. Этот объемистый труд из семи томов, озаглавленный «De Etruria regali libri septem»[1], оставался в виде рукописи более ста лет. Во Флоренции его издали лишь в 1723—1724 гг.

Демпстер, великолепно знавший древнюю литературу, попытался изложить историю древних тосканцев, исходя в первую очередь из письменных источников. Его работа была проиллюстрирована 93 превосходными гравюрами, воспроизводящими различные этрусские документы. Флорентийский сенатор Буонаротти снабдил их объяснениями и гипотезами в качестве комментария к этому первому скромному своду памятников Этрурии. Так было положено начало археологическим и историческим исследованиям в Тоскане.

Рис. 1. Фриз из Гроттадель-Кардинале. Крылатые гении везут умершую женщину к Аиду. С гравюры Байреса в «Гипогеях Тарквинии», часть II, илл. 8.

Эти исследования в скором времени разделились на три тесно взаимосвязанных направления: полевые раскопки, коллекционирование этрусских предметов и теоретические труды, касающиеся этих коллекций или общих исторических вопросов.

Первые раскопки были начаты в 1728 г. в местечке Вольтерра на крайнем севере Тосканы. В 1739 г. была обнаружена гробница прославленного семейства Чечина, в ней нашли около сорока урн, ставших первой коллекцией археологического музея в Вольтерре. Этот музей по сей день носит имя аббата Марио Гварначчи, основавшего его около 1750 г. Так было положено начало тщательному исследованию этого места, одного из самых живописных во всей Тоскане. Вольтерра, по-этрусски – Велатри, расположена вдоль крутого холма в долине Чечины. Судя по остаткам этрусских стен, современный город куда менее значителен, чем этрусский Лукумоний. До наших дней наряду с существенными фрагментами внешней стены сохранились этрусские ворота, известные как Порта-дель-Арко, украшенные скульптурами – головами божеств. Этот великолепный архитектурный памятник запечатлен на многочисленных гравюрах XVIII в.

Как и повсюду в Этрурии, гробницы располагались за пределами стен в соответствии с неизменно соблюдавшимся в античности правилом: поселения мертвых должны быть отделены от поселений живых. К сожалению, одна из сторон плато, на склоне которого обнаружили гробницы, за несколько столетий осела в результате колоссальных оползней. Из-за этого древнее кладбище Вольтерры почти полностью исчезло. А в музей Гварначчи попали преимущественно предметы эллинистической эпохи.

Самую примечательную часть коллекции музея Тосканы составляют терракотовые или алебастровые погребальные урны. Алебастр применялся тосканскими ремесленниками только в этом регионе. На крышках урн обычно изображена склоненная фигура усопшего. Сами урны покрыты рельефными сценами из повседневной жизни или этрусско-греческой мифологии; как правило, они использовались как погребальные символы, чем объясняется постоянное повторение на этих барельефах темы ухода и путешествия. Путник, готовый отправиться пешком или на экипаже к неведомой цели, – не кто иной, как умерший, собирающийся войти в мрачное царство Аида. К этой обширной серии погребальных урн вполне применимы прекрасные комментарии Франца Кумонта, выдающегося историка религии, о погребальном символизме римлян. Археологи XVIII в., находя подобные памятники, обнаруживали предметы, которые по своему стилю и религиозному смыслу были типично этрусскими.

Рис. 2. Барельеф, украшающий фронт саркофага в Вольтерре, II в. до н. э. Улисс слушает пение сирен.

В то же время в Палестрине (древняя Пренеста) примерно в 25 милях к востоку от Рима был случайно найден древний шедевр бронзового рельефа – сундук Фикорони, теперь выставленный в Этрусском музее на вилле Джулии в Риме. Антиквар Франческо Фикорони в 1738 г. обнаружил в земле этого древнего римско-этрусского города огромный цилиндрический сундук из бронзы с рельефными изображениями на крышке и боках, иллюстрирующими, к великой радости Фикорони, различные эпизоды мифа об аргонавтах. Корабль «Арго» («Стремительный»), управляемый отважными моряками, бросил якорь в Вифинии, в земле бебриков. Корабль вытащен на берег, и с него сходит юноша с бадьями и амфорами, чтобы наполнить их из ближайшего источника. Амик, царь этой страны, вызывал на кулачный бой всех, кто осмеливался ступить на его землю. Обладая колоссальной силой, он забивал пришельцев до смерти. Его вызов принял Поллукс; одолев царя, он привязывает его к дереву. В руках Поллукс по-прежнему держит цест, ремень кулачного бойца, которым пользовался в бою. Трудно вообразить себе более благородную композицию и более изящное исполнение. Этот шедевр этрусского искусства, который посчастливилось найти Фикорони, сохранил в себе дух эллинского классицизма, очевидно в его поздних проявлениях, так как сундук датируется приблизительно 330 г. до н. э.

Короче говоря, в земле Тарквинии продолжали находить – и случайно, и в результате нескольких организованных раскопок – погребальные камеры с росписями. В середине XVIII в. священник Джанникола Форливези, уроженец Тарквинии, исследовал несколько гробниц с фресками в окрестностях Корнето и написал труд о своих изысканиях, к сожалению утраченный. Однако мы находим ссылки на его рукопись в сочинениях этого периода. Тем не менее, здесь, как и повсюду, приходится ждать начала XIX в., когда в результате более масштабных исследований были найдены выдающиеся произведения тосканского искусства.

Открытия следовали одно за другим через разные промежутки времени, будучи результатом скорее случая, чем методичных исследований. Для будущего этрускологии гораздо большее значение имело изучение новых документов. Их использовали двумя способами: был основан ряд крупных музеев, и поныне являющихся важнейшими собраниями этрусского искусства, увеличивалось количество книг, посвященных произведениям этого искусства. Мы уже видели, что в это время был создан музей Чивико в Вольтерре. Но описание вольтерранских собраний вскоре издал не основатель музея Гварначчи, а флорентиец Антон Франческо Гори. Это исследование входило в выдающийся по тем временам труд, который Гори издавал в 1737—1740 гг. под названием «Museum Etruscum exhibens insignia veterum Etruscorum Monumenta»[2]. Этот «Этрусский музей» состоит из трех больших томов. Текст очень неровный по качеству, но его сопровождают триста иллюстраций, воспроизводящих не только значительное на тот момент количество этрусских произведений искусства, но и – следует признать – греческих и римских работ, ошибочно приписывавшихся этрускам. Три этих прекрасных тома делают честь одному из пионеров этрускологии. Более того, из-за ошибочности некоторых суждений Гори мы не должны недооценивать значение его исследования, а также тщательность исполнения и красоту гравюр. В частности, Гори приводит рассказ Форливези об открытии тарквинийских фресок. В настоящий момент у нас нет других свидетельств о некоторых из них. Тарквиния также привлекала внимание художников и граверов, порой весьма знаменитых. Сохранились рисунки, показывающие, как выглядели гробницы в момент их открытия, Джеймса Байреса, английского художника, дружившего с Пиранези (рис. 1, 3, 6, 19). Их издали в Лондоне в 1842 г. под названием «Гипогеи, или Погребальные пещеры Тарквинии». Пиранези тоже, как мы увидим, интересовался погребениями в Кортоне.

Рис. 3. Открытие гробницы Тифона. С гравюры Байреса в «Гипогеях Тарквинии», часть I, илл. 4.

Тем временем создавались новые коллекции и открывались новые музеи. Центром так называемой «этрускерии» – этрускомании XVIII в., проявлявшейся в повышенном интересе к этрусскому искусству и цивилизации, о котором стоит поговорить подробно, – являлась Кортона, живописный городок в самом сердце Тосканы на вершине холма, окаймленного густыми оливковыми рощами и виноградниками. Именно здесь 29 декабря 1726 г. была основана Кортонcкая этрусская академия – организация, чья зачастую бессистемная деятельность все же своим наивным рвением производит приятное впечатление. Это общество продолжало исследования в течение всего XVIII в. Осязаемыми результатами его усилий стали музей и библиотека. Благодаря тому же Антону Франческо Гори было незамедлительно издано описание коллекций этого маленького итальянского провинциального музея. «Museum Cortonense» Гори служит дополнением к его книге о музее в Вольтерре. Здесь, как и в Вольтерре, а позже во Флоренции, исследования научных обществ XVIII в. велись параллельно со сбором коллекций древностей. Мы видим тесную взаимосвязь между археологией и зарождением исследований в области древней истории, и эта связь остается одним из важнейших законов, управляющих трудами в этой сфере.

Чрезвычайно любопытной оказалась судьба этого местного научного общества, память о нем и поныне жива в Тоскане. Кортона, знаменитая столица древней Тускии, город, где после бурных Средних веков родился самый прославленный из его сынов – Лука Синьорелли, создатель замечательных фресок в соборе Орвието, – безусловно заслуживал чести стать колыбелью этрусского ренессанса. 26 августа 1726 г. аббат Онофрио Бальделли при содействии трех своих родственников основал Этрусскую академию, которой суждено было добиться больших успехов в изучении античной истории. Одним из важных аспектов ее деятельности было возрождение этрусских имен и древних этрусских обычаев. Ежегодно академия выбирала президента, его называли «лукумон», то есть царь. В академии было 140 членов, из которых 40 – жители Кортоны, а остальные – уроженцы других мест. Их собрания назывались Le Notti Coritane – «Кортонские ночи», ночи, однако, были всецело посвящены исследованиям. Колокола городской ратуши созывали академиков дважды в месяц, на их заседания приглашали благородных дам. На этих заседаниях зачитывали письма и сообщения, демонстрировали новонайденные античные предметы, а члены академии участвовали в куртуазных дискуссиях о наиболее животрепещущих проблемах.

Эта деятельность продолжалась в течение столетия; ее итогом стали девять превосходных томов, изданных в 1738—1795 гг. Огромное удовольствие доставляет листать страницы этих изящных томов ин-кварто, под благородным названием «Saggi di Dissertazioni accademiche pubblicamente lette nella nobile accademia etrusca deH'antichissima citta di Cortona». Тексты этих сообщений проиллюстрированы превосходными гравюрами, а рассматриваемые темы отличаются большим разнообразием (фото 68). Не все они касаются Этрурии; путешественники и исследователи описывают также памятники Рима и Малой Азии, а некоторые статьи посвящены таким широким вопросам истории религии, как поклонение в древности священным рощам, известным как nemora.

Истории и искусству этрусков уделяли внимание два величайших ученых столетия – граф де Кайлюс и Винкельман. «История искусств» Винкельмана, как и «Recueil des Antiquites»[3]графа де Кайлюса, содержат главы, посвященные древней Тускии. Первый, естественно, старается представить искусство этрусков как составную часть обширной системы, которую он усматривал в эволюции древнего искусства; граф де Кайлюс, напротив, ограничивается описанием и анализом различных памятников, которые он видел или которыми владел. Заслуживает внимания, что эти два выдающихся мыслителя не пугались серьезных проблем, связанных с древней Этрурией, и мы вскоре увидим, в какой степени их методы были уместны, и ознакомимся с сутью их умозаключений. Что касается Пиранези, то, хотя его сердцем владел Рим со своими бесчисленными чудесными древностями, он знал и исследовал Тоскану; заслуживает интереса относительно малоизвестная дискуссия об Этрурии, которую он вел с французским исследователем Мариэттом.

Этот героический период этрускологии завершается работами аббата Луиджи Ланци. Аббат Ланци, родившийся в 1732 г. и умерший в 1812 г., посвятил свою жизнь ревностному изучению и разработке различных вопросов, которые ставит этрусская история. Он разделял заблуждения своего времени, но в своем анализе различных образцов и в выводах Ланци показал, что был менее подвержен полетам фантазии, чем большинство его предшественников. Будучи археологом и лингвистом, аббат Ланци воплощает в себе знания своего столетия, но он внес и новый вклад в давно дискутировавшиеся проблемы. Ланци был по рождению флорентийцем и большую часть времени провел в родном городе. Умберто Сегре отдал должное его отважной жизни в книге «Luigi Lanzi e le sue opere». Весьма справедливо, когда современные ученые отводят своим дальним предшественникам заслуженное ими место в истории первых нерешительных шагов и ранних успехов своей науки.

В 1789 г. аббат Ланци издал трехтомный труд, в котором наконец-то определил место этрусского языка среди древних италийских наречий. Его «Saggio di lingua etrusca e di altre lingue antiche d'ltalia», в сущности, представляет собой сумму знаний того периода не только в сфере языка, но и в отношении обычаев, истории и искусства этрусков. При содействии своего ученика Дзаннони аббат Ланци постарался упорядочить этрусскую коллекцию в музее Уффици во Флоренции. Она положила начало Флорентийскому археологическому музею, основанному в 1870 г. В одной из своих книг Ланци впервые систематически доказывает греческое происхождение большинства расписных ваз, найденных в итальянской земле, которые, по традиции, приписывались этрусской цивилизации.

Но мы должны задаться фундаментальным вопросом о методе, использовавшемся в этих эпиграфических и археологических работах. Как в то время проводились исследования и какова была причина грубейших – с нашей точки зрения – ошибок стольких выдающихся людей? С другой стороны, в чем заслуги пионеров этрускологии и насколько далеко продвинулась наука благодаря их усилиям?

В попытках ответить на эти захватывающие вопросы мы должны ясно представлять себе состояние исторических и археологических знаний о древней Тускии в начале XVIII в. В принципе эти знания сводились к информации, почерпнутой у античных авторов. Шотландец Демпстер собрал ее и попытался прокомментировать в своем «De Etruria regali». Однако эти интерпретации представляли собой плод чересчур смелого воображения, а обширная эрудиция их автора безнадежно перемешала точные факты, безосновательные мнения и самые дикие предположения. Такое состояние знаний о всех аспектах жизни этрусков было неизбежно, археология еще пребывала в младенчестве. Для нас сегодня ясно, что основу тех надежных знаний об этрусском народе, которые мы можем получить, почти не понимая его языка, более того, не располагая никакими литературными текстами этрусков, должно составлять детальное исследование тех документов, которые представляют собой изображения, созданные этрусскими художниками.

И по сей день археология этрусков, вероятно, в большей степени, чем археология любого другого народа, ставит перед нами крайне сложные проблемы. Этруски не являлись творческим народом, сопоставимым с древними греками; по крайней мере, для творчества им требовалось внешнее влияние. Вначале это был Ближний Восток, потом Эллада. Поэтому невозможно понять и выделить различные периоды этрусского искусства без постоянной ссылки на влияние эллинских образцов. Этрусские художники руководствовались этими образцами по-разному в зависимости от времени и места; тем не менее их мировоззрение носило личный характер, а порой было весьма странным. Но вопрос о влиянии и прототипах нельзя игнорировать при честном анализе их искусства.

Теперь рассмотрим плачевную ситуацию, в которой находился этрусколог XVIII в. Греческое искусство по-прежнему оставалось почти неизвестно. Да, путешественники бывали в Греции и на Ближнем Востоке, но информация, полученная благодаря греческой археологии, была ничтожной, расплывчатой. В таких условиях трудно сделать какие-либо серьезные выводы относительно предметов искусства, время от времени появлявшихся на свет в Тоскане сперва случайно, а позже благодаря раскопкам. Необходимые точки для сопоставления отсутствовали, и этот факт сильно тормозил прогресс этрускологических исследований. Это, в частности, объясняет и ошибки наивной «этрускерии». Более того, кое-какие задачи мы и по сей день не решили. Иные бронзовые изделия, найденные в Этрурии, не позволяют точно установить, являлись ли они этрусскими или греческими; не закончились даже дискуссии по поводу некоторых из самых знаменитых бронзовых скульптур античного происхождения, таких, как Химера из Ареццо. В XVIII же веке слабое знание эллинского искусства и незнакомство с тосканской продукцией приводили к фундаментальным ошибкам. В этрусских гробницах часто содержится множество импортных греческих ваз, а в Вульчи, где систематические раскопки ведутся с начала XVIII в., найдено больше образцов аттической чернофигурной керамики, чем в почве самих Афин, и все благодаря защите, которую обеспечивали тосканские гробницы, вырытые в туфах Мареммы или в предгорьях Апеннин. Любители и исследователи XVIII в. долгое время верили, что эта огромная коллекция греческих ваз, найденных в земле Тосканы и Кампании, этрусского происхождения. Чтобы опровергнуть это заблуждение, требовалась тщательная аналитическая работа.

Таким образом, невежество и сомнения обсуждаемого периода могут быть объяснены зачаточным состоянием археологии и науки; но к этим причинам мы, несомненно, обязаны прибавить еще одну, на этот раз коренящуюся в национальной психологии. Италия была расколота, и ее север находился под властью Австрии. Вполне естественно, итальянцы пытались найти в истории своей страны какую-либо компенсацию за унижение своего самолюбия. До объединения было еще далеко, но национальные чаяния уже пробуждались. Это и привело к тенденции переоценивать итальянское прошлое, и в первую очередь этрусскую цивилизацию – самую раннюю из зародившихся на итальянской почве. Итальянцы любят возвеличивать свою былую славу. В этом заключалась одна из коренных причин этрускомании, которая продолжалась до того дня, когда наступавшие французские армии освободили Ломбардию и Милан.

Но следует более подробно рассмотреть настроения отдельных людей, поскольку они сильно различались. Хотя тон зачастую задавало воображение, уже был налицо и дух научных исследований. Понятно, что этот научный дух не проявлялся в полевых археологических изысканиях, они еще не вышли из младенческого возраста. Предметами, не имевшими художественной ценности, пренебрегали. Никто не вел учета открытий, что в наши дни сильно затрудняет исследование находок того времени. Мы вынуждены ждать до второй половины XIX в. или даже до начала XX столетия, когда постепенно были выработаны в значительной степени благодаря исследованиям доисторической эпохи фундаментальные принципы научной археологии, основанные на тщательном изучении местности и стратиграфическом исследовании почвы.

Различия в темпераменте хорошо просматриваются на примере изучения существующих памятников и сделанных выводов. Одни при анализе фактов не выказывали никакого почтения к истине; другие, напротив, демонстрировали выдержку и благоразумие, достойные истинных ученых. В число первых мы должны поместить Гварначчи, основателя музея в Вольтерре. Читая его трехтомный труд «Origini italiche ossiano Метопе istorico Etrusche sopra 1'antichissimo regno d'ltalia» (Лукка, 1767—1772), мы переходим от педантичной эрудиции к самым смелым и, по всей очевидности, ложным заключениям. По словам Гварначчи, этруски были не только культурными вождями всех прочих италийских народов, но в некоторые периоды обгоняли даже греков. Примерно в то же время в Риме вышли в свет несколько томов труда Джованни Баттиста Пассери «Picturae Etruscorum in vasculis primum in unum collectae»[4]. В них Пассери описывает замечательную коллекцию греческих и италийских ваз, найденных в окрестностях Кьюси и Неаполя, которая в то время принадлежала кардиналу Гвальтиери. Впоследствии эта коллекция оказалась в Ватиканской библиотеке и сегодня составляет основу чрезвычайно богатого собрания расписных ваз в Григорианском этрусском музее. Пассери считал, что эти вазы, вывезенные из Греции либо сделанные греками, имели этрусское происхождение и представленные на них сюжеты были связаны с представлениями древних этрусков о загробном мире. Таким образом, весь его анализ и интерпретации с самого начала шли в неверном направлении. Труд Пассери, носящий отпечаток несомненной этрускомании, потерял всякое значение, хотя нужно отметить, что это обширное собрание документов оказалось полезным для дальнейших исследований. Гравюры этого периода часто слишком неточные, однако эти достаточно вольные интерпретации не лишены некоторой ценности, а также очарования.

Тем временем к этрусскому вопросу подступались более пытливые умы. Примерно в 1770—1775 гг. знаменитый гравер Джанбаттиста Пиранези и француз Мариэтт вступили в очень оживленную дискуссию о значении этрусского искусства и его влиянии на Рим. Этот спор хорошо иллюстрирует то ожесточение, к которому могла привести стычка между двумя выдающимися умами, уже пытавшимися обобщить имевшиеся сведения в период, когда еще не был собран базовый материал. В 1761 г. Пиранези, с гордостью носивший звание Socius antiquariorium regiae societatis londiniensis – член общества лондонских антиквариев, – издал свою большую работу «Delia magnificenza ed architettura dei Romani». Текст на 212 страницах фолио, сопровождавшийся 40 иллюстрациями и виньетками, был призван продемонстрировать величие латинского гения и Рима. Эти страницы, как выразился господин Фосийон в своей прекрасной книге о Пиранези, полны пылкой страсти. На них Пиранези, как художник и как человек вдохновения, защищает латинскую цивилизацию. В то время некоторые ненавистники Древнего Рима утверждали, что до завоевания Греции римляне были полными невежами в зодчестве. Пиранези обращается к латинским текстам и римским археологическим памятникам, чтобы реконструировать Рим Тарквиниев. В придачу к этому мы получаем ряд отличных изображений Большой клоаки – канализационной системы, построенной во времена этрусско-римской династии, и некоторые ее фрагменты сохранились до наших дней. Проблема возникновения римского искусства вынуждает Пиранези исследовать этрусское влияние на Рим. Его вывод таков: римская архитектура родилась на итальянской почве; она носит национальный характер; она не являлась заимствованием; своими достижениями она обязана не греческому искусству, а архитектуре этрусков. Далее он приводит не одну гравюру, воспроизводящую план и украшения этрусского храма по описанию Витрувия, и пытается реконструировать этот храм.

Гравюры Пиранези очень красивы, но в них есть ошибки. В трехчастном храме, план которого восстановлен по Витрувию, Пиранези помещает три целлы, в них находились статуи богов, вдоль одной из сторон святилища, в то время как в реальности они выходили непосредственно в заднюю часть наоса. Крыша прорисована с чрезмерной тщательностью. Разделяя преобладавшее в то время мнение, Пиранези считал, что этрусское искусство происходит от египетского. Однако в связях, которые Пиранези обнаруживает между этрусками и искусством Древнего Рима, содержится не просто зерно истины, а нечто куда большее.

Такая защита национального искусства древней Италии нашла противника в лице выдающегося французского любителя искусства Пьера Жана Мариэтта. Он был поклонником Пиранези, но считал, что тот приписывает грекам слишком незначительную роль в развитии римского искусства. По его мнению, именно Греция влияла на Рим. Мариэтт твердо выражает свое мнение в письме в «Gazette Littéraire de l'Europe», опубликованном в приложении к этой газете в воскресенье, 4 ноября 1764 г. Аналогичное расхождение во мнениях и поныне наблюдается у некоторых ученых. В таких запутанных вопросах чрезвычайно затруднительно прийти к истине, если, вместо того чтобы выносить тщательно взвешенное суждение, пытаться решить сложные проблемы с помощью формулировок, которые, как правило, оказываются отчасти ложными. Мариэтт не был исключением из этого правила, когда писал: «Синьор Пиранези утверждает, что, когда римляне впервые захотели возводить массивные здания, основательность которых приводит нас в изумление, они были вынуждены обратиться за помощью к своим соседям – этрусским архитекторам. С теми же основаниями можно сказать «за помощью к грекам», ибо этруски, происходившие от греков, были невежественны в искусствах и знали лишь те из них, которым были обучены их предки в стране, откуда они пришли». Ошибочное рассуждение, хотя его можно встретить и в некоторых современных сочинениях.

Дискуссия между Пиранези и Мариэттом на этом не заканчивается. Пиранези, оскорбленный замечаниями противника, довольно едко отвечает ему в «Osservazioni». Он справедливо критикует смелое утверждение оппонента, что этруски были греками. Кроме того, он упрекает Мариэтта, что тот недооценивает римское искусство, которое француз рассматривает всего лишь как искаженный отголосок греческого искусства.

Этот диспут имеет большое значение в истории этрускологии, так как привлек внимание публики к фундаментальной проблеме происхождения этрусков. Тем временем Пиранези – и как археолог, и как итальянский патриот – продолжал интересоваться памятниками тосканского искусства. Он ездил и в Кортону, и в Кьюси, чтобы на месте скопировать фризы, украшавшие стены некоторых гробниц. В изданном в 1765 г. труде «Delia introduzione e del progresso delle Belle Arti in Europa nei tempi antichi» он снова обращается к некоторым фундаментальным идеям, которыми руководствовался в своем диспуте с Мариэттом. Несколько иллюстраций в его новой книге воспроизводят геометрические орнаменты, скопированные с расписных фризов недавно открытых гробниц в Тарквинии и Кьюси. Пиранези дает довольно фантастические интерпретации и помещает на одну гравюру различные элементы из различных гробниц. Отсутствие точных указаний, откуда скопированы узоры, и ложные интерпретации в значительной степени лишают работу Пиранези ценности как исторический документ.

Нельзя не заинтересоваться методами самых знаменитых ученых того времени – Винкельмана и графа де Кайлюса. Однако Винкельман, значительно повлиявший на развитие идей и на искусство своего времени, ни в своей жизни, ни в работах не демонстрирует сколько-нибудь реального интереса к этрусской археологии и искусству. В своих пространных сочинениях он не обращается к этрусским коллекциям, собранным во Флоренции, Кортоне и Вольтерре. Не пользовался он и многотомными трудами Гори. Его наблюдения и замечания по поводу этрусского искусства достаточно скудны, невзирая на живость его интеллекта, в основном это довольно поспешные общие рассуждения. Однако Винкельман заслужил нашу большую благодарность: в отличие от общепринятого мнения того времени, он подметил, что большинство ваз, найденных в этрусских гробницах и в земле Кампании и Сицилии, имеют греческое, а не этрусское происхождение, и отстаивал это мнение. Но лишь аббату Ланци удалось обосновать этот факт научно.

Иное впечатление возникает у нас от «Recueil d'antiquités égyptiennes, grecques, etrusques at romaines»[5], изданного графом де Кайлюсом в Париже в 1752 г. Действительно, Кайлюс, изучая этрусское искусство, сталкивается с теми же трудностями, что и его современники. Но он более осторожен, чем Винкельман, и его суждения о древностях, которыми он либо владел, либо мог видеть, всегда основательны и точны. Он признает свое невежество, и такие рассуждения, как нижеследующее, могут принадлежать лишь истинному ученому. «В этой области, – пишет Кайлюс, – часто приходится иметь смелость не знать и не стесняться предположений, которые приносят больше чести, чем помпезная демонстрация бесполезной эрудиции». Он понимает значение и необходимость сравнения предметов аналогичных или принадлежащих к одной серии. «Хотелось бы, чтобы документальные свидетельства чаще подкреплялись сравнительным методом, который для антиквария является тем же, чем являются для физика наблюдения и эксперимент». Кайлюс возвращается к той же идее, когда сожалеет, что слишком часто не может решить, следует ли приписывать конкретный предмет египтянам, грекам или этрускам: «Мы находимся не в том положении, чтобы различать произведения этих различных народов, у нас недостаточно предметов для сопоставления».

Те же воззрения позволили аббату Ланци опровергнуть заблуждение, укоренившееся в этрускомании его времени, о том, что все расписные вазы, найденные в итальянской земле, приписывались этрускам. В трех диссертациях, опубликованных им во Франции в 1806 г. под общим названием «Dei vasi antichi dipinti volgarmente chiamati etruschi», мы видим ту же интеллектуальную честность, что и в работах графа де Кайлюса. Значение его выводов велико, поскольку впервые было проведено определенное, хотя по-прежнему не до конца полное, различие между греческой и этрусской керамикой, и эта работа может считаться отправной точкой для современной науки. Аббату Ланци пришлось бороться с очень древним предрассудком, распространенным в обществе. Ведь и Гете писал в своем «Italienische Reise»[6], изданном в 1787 г.: «Теперь этрусские вазы оцениваются очень дорого… Нет ни одного путешественника, который не желал бы их приобрести…» Так, аббат не без грусти замечает: «Non vi é errore piu difficile a sterminare di quello che a radice in una falsa nomenclatura» – «Труднее всего искоренить те ошибки, которые основаны на ложной терминологии». Неверное название, продолжает аббат, все равно что фальшивая монета, пущенная в оборот. Даже если ее признают фальшивой в одной стране, все равно она останется в обращении в другом месте.

Он довольно решительно опровергает представления этрускоманов той эпохи, проведя тщательный анализ ваз и надписей на них. Почему, спрашивает он, мы должны приписывать этрускам предметы, имеющие на себе греческие надписи? С этим доказательством не сразу согласились. Почти невероятное количество прекрасных аттических ваз, извлеченных на свет благодаря раскопкам начала XIX в. в гробницах Вульчи, в самом сердце Тосканы, порождало непрерывные разговоры об этрусских вазах; «этрусская ваза», фигурирующая в одной из лучших новелл Проспера Мериме, конечно, была греческой вазой, сделанной в Греции или в одной из греческих мастерских, процветавших в Южной Италии начиная с IV в. до н. э. И только во второй половине XIX в. с этим заблуждением было покончено, так как в Греции нашли вазы с теми же греческими клеймами, что были и на вазах из тосканских могил.

Ланци умер в 1812 г. Его похоронили в церкви Санта Кроче во Флоренции, и на его могиле высечена хвалебная надпись. Такую честь Ланци вполне заслужил. Благодаря своим обширным познаниям, которые не упускали ни одного аспекта этрусской цивилизации, этот непредубежденный ученый, эпиграфист и археолог открыл дорогу современным исследованиям.

С началом XIX в. ход развития истории этрускологии изменился. Колебания и ошибки предшествующего периода сменяются методичными и более уверенными исследованиями; археология и лингвистика постепенно выходят из тумана, сквозь который они брели на ощупь, и становится возможным проследить непрерывный прогресс этих дисциплин вплоть до нашего времени. Но открытия происходят столь часто, а разнообразные труды столь многочисленны, что их историю приходится давать лишь в общих чертах. К 1820 г. вокруг молодого ученого Герхарда и герцога де Линя образовался кружок исследователей из разных стран. Благодаря поддержке принца Фридриха Прусского удалось основать институт, Istituto di Correspondenza archaeologica[7]. Первое собрание этого института состоялось на Капитолии 21 апреля 1829 г. Герхард, человек большой энергии, не случайно проявил интерес именно к этрусскому миру. Работы, посвященные такой очаровательной теме, как этрусские зеркала, не утратили своего значения и сегодня. В период, когда произошло зарождение этой новой науки, на свет были извлечены великолепные памятники тосканского искусства. В Тарквинии было обнаружено несколько гробниц с росписями, а среди них ряд шедевров античной живописи – гробница Биг и гробница Барона, открытые в 1827 году.

В этот период удач этрусской археологии началось систематическое исследование гробниц, чьи сокровища оказались воистину неиссякаемыми. В 1828 г. упряжка волов, пахавшая землю, обрушила потолок гробницы поблизости от Вульчи. Так началась лихорадочная, нередко неуклюжая и почти ничем не ограниченная деятельность в сфере, до тех пор практически неизвестной. Руководил этими поспешными исследовательскими работами, которые, к сожалению, велись без должной осторожности или научной осмотрительности, Люсьен Бонапарт, князь Канинский и владелец большей части земель, где были древние гробницы Вульчи. Менее чем за год его коллекция древностей пополнилась приблизительно двумя тысячами греческих ваз. Одновременно возникали и другие частные собрания; коллекция Кампанари, богатого землевладельца из этой местности, стала основой восхитительного собрания греческих ваз в Григорианском этрусском музее в Ватикане (фото 12). Однако эти плодотворные раскопки проводились крайне неметодично. Интерес проявляли только к редким и ценным предметам, все другие бросали за ненадобностью или уничтожали, гробницы снова закапывали, даже не пытаясь точно зарисовать их или составить опись найденных в них предметов. Ущерб, нанесенный такой небрежностью, невозместим, так как у нас нет каких-либо документальных свидетельств о найденном ценном материале. Тем не менее бесчисленные предметы, оказавшиеся в распоряжении ученых, очень быстро расширили их знания о Греции и Этрурии; восторженные письма Герхарда служат тому достаточным доказательством.

Эти новые находки пробудили широкий интерес. В 1834 г. в Тоскане был найден прекрасный саркофаг Адониса; в 1835 г. обнаружили большую статую Марса недалеко от умбрийского города Тоди. Две эти скульптуры стали важнейшими экспонатами выставки этрусского искусства и цивилизации, которая объехала всю Европу в 1955—1956 гг. Затем было сделано открытие колоссального значения, подтвердившее, что с середины VII в. до н. э. Этрурия вступила в период великого процветания. 22 апреля 1836 г. в Черветери архиепископ Реголини и генерал Галасси обнаружили очень богатую гробницу, найденные в ней золотые украшения представляют собой вершину мастерства тусских ювелиров (фото 70). Весь материал, извлеченный на свет, доказал наличие прочных связей (в культуре и искусстве) между Этрурией VII в. и странами Восточного Средиземноморья. Примерно в то же время появилась первая книга, где рассматривалась вся этрусская история с истинно научных позиций: это было сочинение «Die Etrusker» Карла Оттфрида Мюллера. Она была издана в 1828 г., перепечатана под редакцией Дееке – другого исследователя и в этом новом виде до сих пор актуальна. Однако очень немногие научные труды выдержали испытание временем. В первой половине XIX в. особенно важно было лучше узнать тосканскую глубинку, практически неизвестную публике. Источником для ученых служили различные описания путешествий по тем местам. Самое ценное из этих описаний сделал британский консул в Италии Джордж Деннис, путешествовавший по областям, в то время пребывавшим в полудиком состоянии. Его книга «Города и кладбища Этрурии» появилась в 1848 г. и выдержала несколько переизданий.

Этот успех был вполне заслужен, поскольку Деннис, образованный любитель, сумел написать интереснейший отчет, сочетая в нем самые тщательные и подробные наблюдения с приятным и живым стилем. Даже сейчас вряд ли найдется лучшее вступление к исследованию древней Этрурии, чем чтение этого маленького шедевра; его очарование и ценность нисколько не потускнели со временем.

Примерно до 1880 г. – даты, отмечающей конец очередного этапа в истории этрускологии, – разнообразные сочинения и открытия следуют одно за другим. Появляются обширные коллекции изобразительного искусства и других произведений искусства одного типа, например ваз зеркал и погребальных урн. Сегодня эти коллекции следует изучить заново, так как с тех времен материал невероятно обогатился, а методы экспонирования тоже видоизменились. Но даже в их нынешнем виде они представляют большую ценность. Например, этрусские надписи, собранные Фабретти в первом Coprus – «Corpus Inscriptionum Italicarum»[8], дополнения к которому издавались вплоть до 1880 г. и до сих пор не утратили своего значения для ученых.

Важные открытия совершались одно за другим. В 1857 г. Франсуа нашел в Вульчи монументальную гробницу с фресками на стенах, названную его именем. Вскоре росписи были сняты со стен гробницы и доставлены в Рим, в музей их владельцев Торлониев. Франсуа не дождался вознаграждения за свои труды первооткрывателя, так как из-за неблагоприятного климата Вульчи, где до самого недавнего времени свирепствовала малярия, он умер. Очень богатый любитель искусств Маркезе Кампана собрал разнообразную коллекцию древностей; образцы этрусского искусства занимали в ней существенное место. Его деятельность приобрела особый размах в Черветери. Вскоре в его коллекции насчитывалось огромное количество греческих и этрусских ваз, нередко очень ценных, и знаменитый саркофаг с двумя фигурами, лежащими на погребальной колеснице, который сейчас выставлен в Лувре. После смерти владельца эта огромная коллекция была распродана, и ее экспонаты попали в ряд европейских музеев, в том числе в Лувр и Эрмитаж (фото 21—23). Чуть позже, около 1860 г., благодаря неиссякаемым богатствам кладбища в Черветери римский гражданин Кастеллани собрал великолепную коллекцию ваз разного происхождения. Когда он умер, часть из них попала за границу, другие оказались в римских музеях. В 1855—1866 гг. семья Барберини вела обширные раскопки в районе Пренесте – сперва этрусского, а затем римского города, расположенного примерно в 25 милях к востоку от Рима. Там были найдены чудесные гробницы, содержащие, подобно гробнице Реголини-Галасси, сокровища VII в. до н. э. Они выставлены в Риме в залах музея виллы Джулия и в Доисторическом музее Пигорини. Все вышеупомянутые открытия существенно обогатили историческую науку.

Одно из важных открытий было совершено за границами Этрурии – в Вилланове, примерно в трех милях к северу от Болоньи. Эта область была заселена этрусками в VI—IV вв. до н. э. и стала известна как Циркумпаданская Этрурия. В 1853 г. граф Гоццадини раскопал в Вилланове кладбище, в довольно бедных гробницах которого содержались вазы, своей формой напоминавшие двойной усеченный конус. Здесь мы сталкиваемся со следами италийской цивилизации, которая предшествовала самой этрусской цивилизации и была названа вилланованской по месту открытия. Этот факт имел важнейшее значение для историков, и весь вопрос о происхождении этрусков отныне следует рассматривать в свете этого открытия.

Начало последнего этапа в эволюции этрускологии следует поместить где-то около 1870 г. С тех пор никакие факторы уже не влияли на направление современных исследований или их непрерывный прогресс. В 1869 г. в древней Чертозе под Болоньей было обнаружено огромное этрусское кладбище, сильно отличающееся от гробниц в Вилланове. Эти раскопки, которые руководил Дзаннони, стали первыми, проводившимися в соответствии со строгими правилами археологии. Каждую гробницу тщательно описывали, все находки описывали в каталогах, различные слои почвы скрупулезно идентифицировали, как и должно быть, если мы хотим, чтобы истории был от них какой-нибудь толк. Таким образом, Дзаннони первым подал пример современных научных раскопок в этрусской гробнице.

Его примеру последовали и другие. Археологи появились в Тарквинии, Вульчи, Кьюси, Ветулонии, Болонье и Орвието. В Тарквинии в 1873—1892 гг. были найдены великолепные архаические гробницы охотников и рыбаков, львиц и быков. В 1876 г. был основан официальный бюллетень итальянских раскопок, «Notizie degli scavi»; с тех пор он регулярно выходил раз в год. Был также создан департамент по организации раскопок и надзору за древностями на полуострове, благодаря чему значительно увеличилось число квалифицированных археологов.

Рис. 4. Бронзовые фибулы в форме пиявки, украшенные гравировкой. Ок. 700 г. до н. э. Из Капены. Музей виллы Джулия, Рим.

Появились и музеи, например на вилле Джулия в Риме, где собирали находки из южной Этрурии и Нация; Археологический музей во Флоренции для материала, найденного при раскопках в современной Тоскане; музеи в Болонье, Тарквинии, Кьюси и других местах. Вместе с Григорианским этрусским музеем в Ватикане, основанным еще в 1836 г., музеи виллы Джулия и во Флоренции стали крупными собраниями этрусского искусства. Первый этаж Археологического музея во Флоренции разделен на секции, которые соответствуют древним центрам Этрурии. Фактически это топографический музей, позволяющий и посетителю, и исследователю последовательно ознакомиться с различными царствами, входившими в Этрусскую конфедерацию. Размещением материала по географическому принципу мы обязаны Милани, бывшему хранителю музея. Его «Museo topographico dell' Etruria» был основан в 1897 г. и с тех пор постоянно развивался.

Весьма разумная и продуманная организация этих великих этрусских музеев, а также создание и расширение второстепенных музеев оказались тем более полезны, что резко увеличилось количество исследований, проводившихся по всей Тоскане. Мы ограничимся лишь перечислением важнейших открытий, сделанных после 1916 г. в окрестностях города Вейи, в десяти милях к северу от Рима. Благодаря им мы смогли увидеть великолепные скульптурные украшения большого вейянского храма, названного в честь Аполлона, где найдена серия терракотовых статуй почти в натуральную величину (фото 39—42), исполненных с поразительным мастерством, в том числе и статую Аполлона, несомненно изваянную скульптором Вулкой, которая быстро завоевала вполне заслуженную славу.

Начались исследования и в городах. Так, примерно около 1890 г. Брицио исследовал город Марцаботто и остатки его домов. Позже на плато, где стоял священный город Тарквинии, успешные раскопки провел г-н Романелли, нынешний хранитель древностей на Форуме и на Палатине (фото 59). Американская школа в Риме смогла провести исследования в древней Козе, на берегах Тирренского моря, а французская школа в Риме получила в 1946 г. разрешение изучить район, где находились Вольсинии, столица Этрусской конфедерации (фото 6, 7). В результате был обнаружен пропавший город, и появилась возможность исследовать его, а также окрестности. Мы должны быть благодарны молодой Итальянской республике, столь великодушно выдающей иностранным школам разрешения на раскопки. Также радует, что Франция смогла восстановить свое положение в области этрускологии, которого она, как казалось одно время, лишилась.

Издано много монографий, посвященных различным этрусским городам, аспектам их жизни и искусства. В 1893 г. был начат серьезный труд, целью которого было собрать все известные эпиграфические тексты, – это «Corpus inscriptionum etruscarum»[9], в его составлении участвовали многие ученые. В роли координационного комитета по всем вопросам, связанным с древней Этрурией, выступает Институт этрусских исследований во Флоренции, состоящий из ученых разных стран. С 1927 г. под патронажем института издается очень важный обзор «Studi etruschi»; в нем участвуют не только археологи и лингвисты, но и медики, натуралисты. Ведь прогресс науки требует сотрудничества людей, которые занимаются на первый взгляд чрезвычайно далекими областями знания.

Новые технологии постоянно развиваются (фото 1—4); поэтому было бы удивительно, если бы археология, и этрусская археология в частности, постоянно находящаяся в контакте с физическим миром в своем поиске прошлого, не обращалась бы к совершенствующимся научным методам.

Здесь мы рассмотрим только приложение к этрускологическим исследованиям новых методов, изобретенных или развитых итальянским специалистом К.М. Леричи. Автор лично имел удовольствие наблюдать работу г-на Леричи в гробницах Черветери в апреле 1957 г. Один из его методов, весьма отличающихся от общих принципов, применяющихся при всех систематических раскопках, основан на использовании электричества. Идея проста. Земля проводит электричество, но ее проводимость зависит от состава пород, из которых состоит земная кора. Наличие террас, стен, канав, дорог, гробниц и колодцев в конкретном районе изменяет проводимость пород, составляющих земную кору, и это можно обнаружить с помощью потенциометра. Колебания в показаниях этого прибора позволяют специалисту очень точно установить местоположение руин, которые он ищет.

Насколько известно автору, первым такой метод в археологии применил английский ученый, Р.Дж. К. Аткинсон из Эдинбургского университета. Леричи, усовершенствовав метод, обнаружил в Черветери много гробниц, в которых были предметы этрусско-греческого происхождения, хотя район этот уже не раз тщательно исследовали. Кроме того, Леричи усовершенствовал метод, благодаря которому можно определить, стоит ли в данном месте заниматься раскопками, а если да, то как к ним приступать. Метод годится только для гробниц с камерами. Электробуром просверливают отверстие диаметром примерно десять сантиметров, через землю, камень и крышку самой гробницы. Затем небольшую электрическую фотокамеру со вспышкой и дистанционным управлением – наподобие тех, что использовали во время войны шпионы, – помещают в металлический цилиндр с окошком. Длину цилиндра можно менять, он пригоден для использования на глубине до шести метров. После этого весь аппарат просовывают в отверстие. Благодаря вспышке с дистанционным управлением можно сфотографировать стены гробницы. Цилиндр медленно вращается, гробница по всему периметру запечатлена на двенадцати снимках. По ним можно точно судить о содержимом гробницы, была ли она разграблена или нет, стоит ли ее раскапывать. Наконец, при фотографировании устанавливается, где расположен вход. Получив все необходимые данные, археолог может приступить к работе в наиболее благоприятных условиях.

Итак, мы подошли к концу нашей краткой экскурсии в прошлое этрускологии. Теперь мы должны получить представление о состоянии наших знаний и, оставив всякое самодовольство, указать и на провалы в них, и на достижения. Что мы знаем о происхождении древних жителей Тосканы и об их языке? Таковы первые два вопроса, на которые мы постараемся ответить.

Date: 2015-10-21; view: 319; Нарушение авторских прав