А. Комлоши, Х. Хофбауэр

ОСОБЕННОСТЬ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ, ИЛИ ИСТОРИЯ ПЕРИФЕРИЗАЦИИ

В западной социальной науке история Восточной Европы выделена в специальную дисциплину с ярко выраженным упором на регионоведение. Такая специализация позволяет проводить весьма углубленные исследования. При этом, однако, возникает риск потерять из виду связь Восточной Европы с другой частью континента и остальным миром и долгую традицию их взаимодействия. Характеристики развития Запада все в большей мере трактуются западными же учеными как универсальные; процессы развития в Восточной Европе, напротив, рассматриваются как частная проблема, вызывают к себе интерес постольку, поскольку не следуют общему алгоритму. Они рассматриваются исключительно с точки зрения соответствия или, наоборот, несоответствия "стандартам" Западной Европы. В жестких рамках асимметричного сравнения Восточная Европа воспринимается как более слабая, запоздавшая в развитии, отсталая часть европейского континента. Тем самым подпитываются настроения ущербности, оправдания западной экспансии, разрушения восточноевропейской самобытности². В соответствии с радикальным подходом Восточная Европа вообще не принадлежит Европе; на фоне "ориентализации" восточной части региона Западную Европу следует воспринимать как норму цивилизации. Другая трактовка, основанная на сравнении стран христианской и нехристианской культуры, изначально отвергает способность последних к самостоятельному переходу на современный этап развития. В данном контексте христианская Восточная Европа рассматривается как часть западной "семьи", но в качестве "младшего брата", обладающего потенциалом, чтобы догонять Запад и ассимилироваться с ним.

Рисуя карту Восточной Европы, необходимо принимать во внимание сдвиги границ и понятий "Восток" и "Запад". Начиная с XVIII в. западные политики, философы и путешественники считали европейским Востоком земли, простиравшиеся от Одера, Лейты или Драу (Дравы) и включавшие территории Польши, Венгрии и европейской части Оттоманской империи. Понятие "Восточная Европа", таким образом, возникло задолго до того, как эти земли стали частью советского блока после Второй мировой войны.

Россия всегда была частью Восточной Европы. Однако она - за исключением тех аспектов, которые касаются ее роли гегемона, - не является предметом нашего исследования. Россия отличалась и отличается от других восточноевропейских регионов своими имперским устройством, огромными размерами, численностью населения и военной мощью. Для Восточной Европы были характерны изменения государственности, внешнего подчинения (пребывание под властью то одних, то других держав), ограниченный политический суверенитет. Обширные территории подвергались оккупации или аннексии со стороны соперничающих великих держав, включая Российскую империю, которая в то же время и сама становилась экономически зависимой от Западной Европы.

Мы относим к Восточной Европе следующие территории. Во-первых, периферийные восточные части Габсбургской империи и соответственно страны, которые образовались на ее месте - Словакию, Венгрию, Словению, Хорватию, часть

"Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта 06-03-02042а.

¹ Материалы первого заседания опубликованы в N 2 "МЭ и МО" за 2007 г., второго - в N 6, третьего - в N 1 за 2008 г.

² См.: Kappeler A. Die Bedeutung der Geschichte Osteuropas fur ein gesamteuropaisches Geschichtsverstandnis / Annaherung an eine europaische Geschichtsschreibung. G. Stourzh (Hg.). Wien, 2002. S. 43 - 56.

стр. 57

Румынии и Польши³. Во-вторых, другие части Польши, разделенные в свое время между Пруссией и Россией, и Балканы (Юго-Восточную Европу), находившиеся под Оттоманским и Габсбургским правлением (Албанию, Боснию и Герцеговину, Болгарию, Македонию, Черногорию, Сербию, часть Румынии). В-третьих, балтийские территории царской России - Эстонию, Латвию и Литву. Таким образом, за пределами нашего анализа остаются Россия и страны, бывшие недавно республиками Советского Союза, а также Богемия, Моравия и нынешняя Австрийская Республика.

В нашем понимании данный регион следует рассматривать скорее как "промежуточную Европу". Это та часть европейского континента, которая располагается между расширяющимся ЕС и пространством бывшего СССР, своего рода "Третья Европа" между Востоком и Западом⁴.

Важно отметить, что "промежуточная Европа" расположена между тремя историческими духовными центрами континента: Римом, Константинополем и Москвой. Эти центры традиционно оказывали на нее огромное влияние. Они и сегодня воздействуют на ее конфигурацию, внешние альянсы и внутренние конфликты. Секуляризация лишь формально уменьшила их притяжение. Что касается Рима, то можно утверждать, что наряду с ним возникли и новые центры, представляющие христианский универсализм: Париж и Вена. С начала политической интеграции и расширения Евросоюза к ним присоединился Брюссель, сегодня превратившийся в основной центр притяжения. В этом отношении Брюссель превзошел и Стамбул (который в свое время взял верх над "византийским началом"), и Москву. Последняя перестала воспринимать Константинополь как духовный центр русского Православия после его превращения в столицу Оттоманской империи (1453 г.). После революции в России духовное лидерство Москвы было основано на коммунистической идеологии; ее коллапс не только повлиял на политическую интеграцию в Восточной Европе, но и снизил привлекательность России как культурного центра.

Единственный способ взглянуть на историю Восточной Европы иначе, чем через призму дихотомии "Европейский Восток - Европейский Запад", состоит в том, чтобы понять ее взаимоотношения с другими частями мира. С этой точки зрения Восточная Европа в политическом и экономическом отношении демонстрирует характерные черты периферийности. Ее "ориентализация" основывается на тех же факторах, которые в недавнем прошлом относились к азиатским странам. Миросистемный анализ объясняет межрегиональные различия дисбалансами в развитии, сложившимися в результате неравного разделения труда на межрегиональном или международном уровне. Вследствие этого периферизация трактуется не как исключение, аномалия или расхождение в уровнях развития, а как необходимая и характерная черта процесса экспансии капитализма. Данный процесс, определяющий облик ядра и периферии мировой системы, зависит от комбинации различных форм производства и организации труда, а также уровней дохода в разных частях мира.

ПОПЫТКИ ДОГНАТЬ ЗАПАД

Согласно теории мировой системы ("миросистемы")⁵, Восточная Европа выполняет функции периферии в мировой капиталистической системе, по крайней мере с XVI-XVII вв., со времени перемещения экономических центров европейского континента из Северной Италии и Южной Германии к Атлантическому побережью. Доминирующим ядром миросистемы с эпохи раннего капитализма стала Северо-Западная Европа - вследствие перераспределения стоимости между нею и ее восточными соседями на базе их экономической зависимости и неравного обмена.

Восточная Европа функционально интегрировалась в мир Европы Западной в качестве поставщика сырья, сельскохозяйственных продуктов, рабочей силы, иногда даже пушечного мяса. Реакцией на подчиненное положение явились попытки Восточной Европы преодолеть периферийность путем догоняющего развития⁶. Однако несмотря на такие попытки, Восточная Европа оставалась периферийной зоной модернизационного процесса, центр которого и поныне находится в Западной Европе. Этот центр для своего функционирования нуждался в периферии и потому создавал ее в ходе собственной эволюции. Следовательно, Восточная Европа является частью глобального Юга, и все изъяны ее развития проистекают из ее периферийного положения в

³ Богемия, Моравия и нынешняя Австрийская Республика, при Габсбургах представлявшие собой промышленные центры, не являются предметом нашего исследования.

⁴ См.: Szucs J. The Three Historical Regions of Europe // Acta Historica Academiae Scientiarium Hungaricae. 1983. V. XXIX. N 2 - 4. P. 131 - 184.

⁵ См.: Socialist States in the World-System. Beverly-Hills, London, New Delhi. 1982; Hofbauer H., Komlosy A. Capital Accumulation and Catching-Up Development in Eastern Europe // Review. 2000. V. XXIII. N 4. P. 459 - 502; Nolle H. -H. The Position of Eastern Europe in the International System in Early Modern Times // Review. 1982. V. IV. N 1. P. 25 - 84; Wallerstein I. The Modern World-System. V. I-III. N.Y., San Francisco, London, 1974 - 1989.

⁶ См.: Kappeler A. Op. cit.; Nolte H -H. Tradition des Ruckstands: ein halbes Jahrtausend "Russland und der Westen" // Vierteljahresschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte. 1991. Band 78. N 3. S. 344 - 364; Senghaas D. Von Europa lernen. Entwicklungsgeschichtliche Betrachtungen. Frankfurt/Main, 1982.

стр. 58

системе международного разделения труда, только Север (в политэкономическом смысле) для нее располагается на западе. С точки зрения Восточной Европы, модернизация должна была быть направлена на преодоление структурной зависимости от Севера (Запада) путем экономического, политического и культурного подъема в соответствии с локальными и региональными интересами. Эти попытки оказались встроены в процесс соперничества между великими державами Европы, Российской и Оттоманской империями (и их преемниками), для которых Восточная Европа играла важную роль не только в экономическом, но и в военно-стратегическом отношении.

Мы исходим из того, что догоняющая модернизация требует благоприятных экономических, социальных и политических условий. Ее успех зависит не столько от определенной политической системы, сколько от сочетания усилий, направленных на регулирование процесса накопления в целях развития. Причем речь идет не только о мерах внутренней политики развития (решение проблемы нехватки капиталов, проведение реформ, стимулирование инноваций, устранение несовершенств рынков, планирование и т.д.). На результатах модернизации сказывается состояние общемировой экономической конъюнктуры, постоянно изменяющаяся глобальная ситуация. На наш взгляд, исторически поворотными пунктами для преодоления периферийности стран Восточной Европы, моментами совпадения благоприятных внутренних и внешних факторов за последние 150 - 200 лет были 1867, 1918, 1945 и 1989/91 годы.

Временные рамки нашего анализа простираются от провозглашения политики дуализма (the Dual Settlement) Габсбургской монархии (1867 г.) до принятия восьми восточноевропейских стран в Европейский союз (2004 г.). Внутри этого длительного промежутка времени мы выделяем определенные периоды, соотнося их с крупными историческими событиями: 1867 - 1914/18 - период австро-венгерского симбиоза, или компромисса; 1918 - 1938/39 - межвоенный период государственного суверенитета; 1938/39 - 1945 - период германской экспансии и подчинения нацистской Германии; 1945 - 1989 - период социалистического догоняющего развития при советской гегемонии; 1989 и последующие годы - период проведения новых разграничительных линий согласно интересам Запада, поляризации различных регионов и наций в соответствии с их способностью (или неспособностью) интегрироваться с Западом.

1867. Примерами ранних попыток стран Восточной Европы преодолеть последствия интеграции с их бывшей метрополией, в данном случае Оттоманской империей, могут служить Сербия (1830 г.) и Румыния (1856 г.). Правящие круги этих стран сделали упор на установление независимых политических институтов. Но еще в годы турецкого правления сформировалась их экономическая зависимость от Западной и Центральной Европы. Да иначе и быть не могло, коль скоро национальные элиты рассматривали связи с Западом как гарантию сохранения своего суверенитета перед лицом Порты.

Реально эпоха догоняющих модернизаций бывших внутренних колоний европейских держав ведет отсчет с 1867 г., когда Венгрия обрела "почти независимость" от монархии Габсбургов. Оба государства были объединены личной унией и общими институтами в сфере внешней политики, внешней торговли и обороны. Венгерское правительство могло проводить собственную политику в пределах своей национальной территории и в то же время получать выгоды от военного союза с сильной Австрией и от торгового протекционизма Вены. В этот период были достигнуты неоспоримые успехи в промышленном развитии страны, создании инфраструктуры, улучшении структуры экспорта и различных социальных показателей. Однако догоняющее развитие охватило главным образом немногие добывающие отрасли; достижения в обрабатывающей индустрии были куда более скромными. Кроме того, модернизация в Венгрии при Габсбургах носила анклавный, очаговый характер, распространялась лишь на некоторые области страны. Она сопровождалась увеличением разрыва между городскими промышленными центрами и внутренней сельской периферией, что вынуждало массы обнищавшего аграрного населения к миграции. Кроме того, успехи догоняющего развития в Венгрии достигались за счет иностранных займов и капиталовложений, сначала австрийских и богемских, затем французских и британских. В конкуренции между странами ядра миросистемы за контроль над восточноевропейской периферией Австрия постепенно проигрывала "гонку за Венгрию" западноевропейским банкам и инвесторам.

1918. С крушением империй Габсбургов, Гогенцоллернов и Романовых число формально независимых государств на европейской периферии заметно возросло. Однако попытки Восточной и Юго-Восточной Европы догнать Западную Европу очень скоро натолкнулись на объективные преграды. В некоторых из вновь образовавшихся государств местные олигархии противодействовали необходимым реформам, видя в них угрозу своим традиционным привилегиям, полученным еще во времена монархий. Но и там, где реформы были проведены, их эффект ослаблялся нехваткой капиталов и соответствующих навыков населения, а затем и упадком мировой экономики во время Великой депрессии. Последовавшее за кризисом сближение большинства восточноевропейских правительств с нацистской Германией было

стр. 59

продиктовано, с одной стороны, поиском новых внешних рынков, с другой - стремлением с помощью Гитлера расширить национальные границы.

1945. После освобождения от нацизма для восточноевропейских стран возникли новые возможности модернизации государства и экономики. Геополитическая ситуация (советская оккупация, западное эмбарго и коммунистический контроль) создала поле для формирования новой модели догоняющего развития, отличавшейся от той, которая действовала в межвоенный период. Новая модель была основана на национализации промышленности, государственном планировании и доминирующей роли партии-государства, на форсированной индустриализации и разрыве с Западом. Таким образом, эта модель базировалась на советском ответе на непроизвольный разрыв экономических связей с Западом из-за его политики эмбарго. Но вместо прочной интеграции в рамках СЭВ, основанной на специализации и международном разделении труда, приоритет был отдан национальной индустриализации и самодостаточности экономических структур в каждой отдельной стране.

На Западе в течение долгого времени социалистическая модель исследовалась только в политико-идеологическом плане. Отношения между Востоком и Западом рассматривались в рамках теории международных отношений, никак не касавшейся проблем развития. Последние анализировались только применительно к неевропейским странам. Восточная Европа и Советский Союз оказались интегрированы в исследования развития лишь в рамках миросистемного анализа. Данный подход позволил оценить социализм как разновидность политики догоняющего развития. Политические и экономические меры по планированию рассматривались как способ повышения уровня развития и интеграции периферийной Восточной Европы в мировую экономику⁷.

Расширение торговых и финансовых отношений восточноевропейских стран с Западом, а в некоторых случаях - и промышленной кооперации с ним в 60 - 70-х годах XX столетия означали сдвиг от импортзамещения (в рамках СЭВ) к экономическому росту, основанному на внешних займах и импорте западных товаров. Это было попыткой сочетать решение внутренних проблем социалистической системы с новой глобальной парадигмой. Страны Центра миросистемы вступали в стадию постиндустриального капитализма, основанного на знаниях, а страны Периферии включались в мировую экономику как сфера размещения индустриальных производственных мощностей и производства массовых товаров. Мировой экономический кризис 1973 г. обозначил для социалистических стран Восточной Европы начало их реинтеграции в мировую капиталистическую экономику.

Пока действовали СЭВ и ОВД, а коммунистические партии контролировали внутреннюю политику и внешнюю торговлю, социалистическая система казалась очень мощной. Однако производительность снижалась, задолженность увеличивалась, росло недовольство населения отставанием в уровне жизни, который все больше и больше сопоставлялся с уровнем жизни на Западе. Все это подталкивало к открытию экономики стран Восточной Европы, к введению в нее элементов капиталистического рынка, что противоречило их политическому устройству.

1989 - 1991. В это время рухнула социалистическая система в Восточной Европе и Советском Союзе, распались СЭВ и ОВД, а региональная интеграция уступила место "неформальному капитализму" и стихийной вестернизации. Данный момент вряд ли может считаться отправной точкой догоняющего развития. Он положил начало периоду колоссальной дезинтеграции, банкротств, деиндустриализации, потери рабочих мест, доходов, сбережений и социального обеспечения. Наблюдалось даже снижение продолжительности жизни (на 5 - 10% в 1989 - 1993 гг.) во всех восточноевропейских странах, кроме Чехословакии⁸. Поначалу угрожающие размеры упадка в странах Восточной Европы замалчивались пропагандой и на Западе, и на Востоке - ведь конец социализма породил надежды на лучшее будущее. Лишь спустя некоторое время Запад узнал о подлинных масштабах обнищания и упадка в Восточной Европе. Чтобы избежать распространения социальных проблем между Восточной и Западной Европой, был установлен пограничный контроль, заменивший "железный занавес" советского периода. К сожалению, общественное мнение на Западе все еще руководствуется идеей, что трудности Восточной Европы - результат наследия коммунизма. Такая ошибочная в своей основе интерпретация восточноевропейских реалий позволила западным масс-медиа и правительствам обеспечить господство над рынками, предприятиями и трудовыми ресурсами Восточной Европы, низвести технически сложные отрасли промышленности до уровня дешевых мастерских в рамках стра-

⁷ Frank A. G. Long Live Trans-Ideological Enterprise! The Socialist Economies in the Capitalist International Division of Labor // Review. 1977. V. I. N 1. P. 91 - 140; Frank A. G. Economic Ironies in Europe: A World Economic Interpretation of East-West European Politics. In: Europe in the Making. Global and Regional Perspectives // International Social Science Journal. 1992. N 131. P. 41 - 56; Hofbauer H., Komlosy A. Op. cit.

⁸ UNICEF. Crisis in Mortality, Health and Nutrition / Regional Monitoring Report. Florence. 1994. N 2. P. 35 - 36. Это явление даже получило название "транзитивная смертность" (transition mortality) - смертность, обусловленная переходным периодом.

стр. 60

тегии избавления от "излишеств", а фактически - от потенциальных конкурентов.

Долговременная преемственность и долговременные изменения. Пять отмеченных нами периодов между 1867 и 2004 гг. представляют собой единство преемственности и изменений. Преемственность просматривается в стремлении укрепить экономические структуры на региональном и национальном уровне с целью улучшить позиции региона или конкретной страны в конкурентной борьбе в межрегиональном разделении труда. Решение укрепить экономическую и политическую независимость носит принципиальный характер. Но варианты ориентации внутренней экономической политики и внешних союзов, заключаемых для достижения поставленной цели, демонстрируют огромное разнообразие. Впрочем, оно относится не к различным странам, а, скорее, к различным периодам, этапам развития Восточной Европы. Этот факт подтверждает предположение, что успехи и неудачи догоняющего развития зависят от специфического соотношения между региональными попытками догнать Запад и глобальными условиями, зависящими от мировой политики и процессов в мировой экономике. Таким образом, все пять названных выше периодов развития Восточной Европы соответствуют пяти периодам (циклам) догоняющего развития.

Эти периоды, или циклы различаются между собой по степени благоприятствования догоняющему развитию. Причем успешное развитие не обязательно связано с периодами экономических подъемов и политической стабильности в мире: в одних случаях такие периоды способствуют догоняющему развитию, в других случаях, наоборот, периферийные страны могут выиграть от кризисов и конфликтов в ядре мироэкономики.

В странах Восточной Европы были применены следующие модели развития.

Ассоциировано-зависимая интеграция восточноевропейских стран с мировыми экономическими центрами. Она была характерна для 1867 - 1918 (за исключением Венгрии), 1939 - 1945 и 1989 - 2006 гг. Данная модель была и поныне является препятствием для самостоятельного развития и служит экономическим интересам центров мировой экономики, а также восточноевропейской элиты, которая связана с этими центрами и действует совместно с ними. В подобном случае периферизация становится неизбежной. Однако конкретные функции периферии, которые выполняют различные страны Восточной Европы, изменяются в зависимости от экономических и технологических циклов. Поскольку задача модернизации за счет собственных ресурсов даже не ставится, неудачи в процессе развития обусловлены не возникающими в ходе преобразований ловушками, а являются заведомо неизбежными. Иначе говоря, если считать зависимую интеграцию средством догоняющего развития, то ловушка заложена в самой идее равных возможностей развития для стран ядра миросистемы и Периферии - идее, по сути своей иллюзорной.

Самодостаточное национальное развитие и региональная интеграция предполагают иной путь. Упор делается на замещение импорта; производство осуществляется для внутреннего рынка, обеспечивая занятость населения. Его образование и навыки позволяют осуществлять свои собственные научные исследования и технологические разработки и поставлять на внешние рынки продукцию обрабатывающей промышленности. Такая политика, направленная на отделение от мирового рынка, по крайней мере частичное, фактически ничем не отличается от мер, предпринятых высокоразвитыми странами для повышения своей конкурентоспособности. Однако в условиях глобальной взаимозависимости односторонний разрыв после 1973 г. периферийных стран с прежними торгово-экономическими партнерами в ядре мировой системы обернулся изоляцией без развития. Данное явление вызвало новые споры об адекватности тех или иных стратегий развития, об оптимальном сочетании ориентации на внутренний и/или внешний рынок.

Препятствия для догоняющего развития. Упор на самодостаточность не обязательно ведет к желаемым результатам; существует риск потерпеть неудачу в силу различных ограничений, возникающих в ходе даже относительно успешного развития. Три попытки преодоления периферийности Восточной Европы: в 1867 - 1918 гг. во времена дуализма в Австро-Венгрии, затем в 1918 - 1939 и 1945 - 1989 гг. потерпели неудачу, а продемонстрированные в их рамках успехи оказались временными.

Несмотря на относительную успешность развития, в эти периоды возникали ловушки. Впоследствии они оказывались серьезными препятствиями, не позволившими закрепить успехи и придать им необратимый характер.

1. Ловушка роста (циклическая ловушка) (1867 - 2006 гг.). Западноцентричная модель развития, которая нуждается в периферии для своего функционирования и воспроизводит ее, не может быть просто имплантирована на периферии с ее экономическими структурами, ориентированными на выполнение специфических функций для центров мировой экономики. Это замечание касается не только капиталистической индустриализации, но и той индустриализации, которая проводилась в странах бывшей социалистической системы.

Как известно, мировой капитализм характеризуется экономическими циклами - сменой перио-

стр. 61

дов экспансии периодами застоя и спада; во время последних закладываются предпосылки для нового витка бурного роста. Приспособление к новому циклу обычно связано с внедрением инноваций и перестройкой отраслевой структуры производства, идущих рука об руку с изменениями в международном и межрегиональном разделении труда. Центры роста сдвигаются к новым отраслям промышленности, а старые выталкиваются на маргинальные позиции. Регионы, конкурентоспособные в прошлом благодаря концентрации некогда передовых отраслей (цель догоняющего развития!), оказываются на обочине магистрального пути развития и могут отныне рассчитывать лишь на второстепенное, зависимое положение в центропериферической структуре мироэкономики. Так циклические инновации воспроизводят дисбалансы в региональном развитии в каждый конкретный момент истории, загоняя периферию в ловушку догоняющего развития как в порочный круг. Очень редко периферийным странам удается выиграть в результате сдвигов в технологическом цикле.

2. Национальная ловушка (1867 - 1945, 1989/1991 - 2006 гг.) может принимать различные формы. Например, венгерское правительство во время двойного правления (с 1867 по 1918 гг.) провозглашало мадьярскую национальную гегемонию над немадьярскими частями страны, провоцируя тем самым сопротивление провинций притязаниям Будапешта на лидерство. Это препятствовало стабилизации политической автономии Венгрии в рамках всей Габсбургской монархии. Неслучайно впоследствии и Австрия, и Венгрия пережили территориальный распад империи.

Однако и новые государства, созданные в 1918 г., также оказались в национальной ловушке. В межвоенный период они немало пострадали от фрагментации крупного в недавнем прошлом пространства, что существенно затруднило их экономическое возрождение. Националистические амбиции толкнули их лидеров к сотрудничеству с нацистской Германией. В этом альянсе Восточная Европа выполняла роль поставщика продовольствия, сырья и рабочей силы для военных нужд. Но даже в социалистический период после 1945 г., когда Советский Союз принудил своих сателлитов к региональной интеграции через СЭВ, идеи национальной автаркии продолжали существовать и препятствовать более глубокой экономической интеграции социалистического блока. Сегодня постоянные усилия, направленные на обособление от соседей с целью ускорить интеграцию с ЕС, в том числе на региональном уровне, открывают двери для политического и экономического влияния извне на региональное развитие. Фактически политический национализм ведет к ослаблению национальных экономических позиций.

3. Долговая ловушка (1867 - 1914, 1970 - 2004 гг.). Внешняя задолженность проистекает, с одной стороны, из нехватки капитала, которая, в свою очередь, связана с интеграцией в межрегиональное и международное разделение труда на положении периферии. Иначе говоря, недостаток капитала - и результат, и признак периферийности. С другой стороны, задолженность - непременная спутница той модели, где развитие осуществляется на основе импорта новых технологий и "ноу-хау" либо за счет внутренних ресурсов, либо благодаря иностранным кредитам. Так, долговая ловушка возникает вместе с ловушкой роста. Пока есть возможность поддерживать экспорт и выплачивать долг, модель развития, основанная на привлечении иностранных займов, кажется успешной. Но при изменении технологического цикла, введении протекционистских мер странами-экспортерами производимой за счет займов продукции, появлении новых конкурентов догоняющее развитие за счет кредитов приводит к неблагоприятным последствиям для экономики. Ловушка окончательно захлопывается, когда кредиторы решают повысить процентную ставку.

Венгерская индустриализация в последней трети XIX в. проводилась во многом благодаря иностранному капиталу. В межвоенный период ощущалась острая нехватка капиталов, усугубленная Великой депрессией. В 70-е годы начался сдвиг от импортзамещения к росту за счет импорта, потребовавший привлечения кредитов, доступных и дешевых в годы, последовавшие за экономическим кризисом 1973 г. Когда же процентные ставки в 1980 г. возросли, попадание должников в долговую ловушку стало только вопросом времени. Эта ловушка покончила с проектом обеспечения национальной самодостаточности.

4. Ловушка милитаризации (1867 - 2004). Не следует забывать и о военном факторе, который влияет как на успехи, так и на неудачи самостоятельного догоняющего развития. Создание самодостаточного сектора военной промышленности может служить своего рода условием успеха модернизации. Однако милитаризация грозит истощением ресурсов, подрывающим возможности догоняющего развития. Так и произошло с СССР и странами ОВД в 80-е годы.

Новые разделительные линии в Европе после 1989 - 1991 гг. После коллапса коммунизма и падения "железного занавеса" мы сталкиваемся с установлением новых разделительных линий внутри региона. По мере расширения западного влияния в Восточной Европе они географически перемещаются на восток. Этот сдвиг обусловлен, с одной стороны, привлекательностью Европейского союза, с другой - слабостью России. Поскольку расширение НАТО, Евросоюза, ВТО и других организаций происходит асинхронно, на-

стр. 62

званный сдвиг осуществляется неравномерно по разным направлениям. Между различными странами возникает конкуренция за скорейшее присоединение к упомянутым объединениям. Порой эти страны начинают действовать вопреки интересам друг друга, вместо того чтобы всерьез задуматься о взаимной поддержке, региональной координации или совместной выработке условий такого присоединения.

С момента распада СЭВ, ОВД и Советского Союза начинается уже упомянутый процесс расширения Европейского союза и НАТО, которым охвачены все восточноевропейские страны. Их вовлечение в эти организации не ограничивается установлением формального членства. На самом деле расширение Евросоюза представляет собой ряд последовательных шагов по адаптации Восточной Европы к требованиям и правилам ядра ЕС. Расширение ЕС не предусматривает одновременного включения в него всех желающих; тем самым создается своего рода "Европа концентрических кругов" (выражение, близкое по смыслу метафоре "Европа разных скоростей"). Она представляет собой следующую картину.

В центре расположен "внутренний круг" из 15 старых членов. К нему примыкает "внешний круг" из 10 новых членов, принятых в 2004 г.

Следующий круг охватывает страны, претендующие на членство в ЕС в самом ближайшем будущем (Румыния, Болгария, Хорватия, Македония и Турция). Сюда же относится небольшое число государств, которые связаны с ЕС договорами об ассоциации и надеются в скором времени получить статус стран-кандидатов (Сербия, Черногория, Босния и Герцеговина).

Далее следуют страны, пребывающие в состоянии длительного ожидания. Их формальное членство в ЕС в принципе не исключается, но рассматривается только в долгосрочной перспективе. Это побуждает их быть готовыми выполнить любые условия с целью приблизить свое вступление в ЕС. В такой ситуации раскол государств вследствие того, что их регионы по-разному приспосабливаются к западным требованиям представляется угрозой государственной целостности (как это уже произошло с бывшими Чехословакией и Югославией).

Наконец, есть государства, которые находятся, условно говоря, за пределами перспектив процесса расширения. В обозримом будущем их членство в ЕС практически исключается - либо по причине "неправильной" политики (Беларусь), либо в силу крайней бедности и нестабильности (Албания, Молдова).

Что касается России, вопрос о членстве в ЕС также не ставится, причем обеими сторонами. Россия рассматривается и рассматривает себя в качестве великой державы, хотя и с уменьшающейся зоной влияния. После распада СССР предпринимались разные попытки региональной интеграции бывших республик Советского Союза - от СНГ до ГУУАМ. На фоне их неудач западные проекты интеграции на пространстве бывшего СССР имеют большие шансы на успех. Но при этом такие страны, как Беларусь, Украина и Молдова, могут оказаться на грани раскола под влиянием, с одной стороны, расширения ЕС на восток, с другой - проектов постсоветской интеграции. Отсутствие привлекательности России в качестве ядра нового интеграционного проекта связано не только и не столько с расширением Евросоюза на восток, сколько с экономическим ослаблением России, опирающейся сегодня на производство и экспорт энергоресурсов и сырья. Россия, не прилагая существенных усилий для реальной модернизации своей экономики, демонстрирует, скорее, пример негативного развития в условиях глобализации⁹.

Преодоление периферийности может быть осуществлено через догоняющее развитие, необходимость которого диктуется примером ядра Европы. Однако при этом цель состоит не только в том, чтобы догнать ведущие страны ЕС по уровню социально-экономического развития, но и в том, чтобы обеспечить самодостаточное развитие на местном, региональном и национальном уровнях, а также добиться равноправной транснациональной интеграции.

В. А. Красильщиков. События последних двадцати лет побуждают и ученых, и политиков (разумеется, тех из них, кто способен к какой-либо рефлексии) переосмыслить многие стереотипы, унаследованные от середины XX столетия, точнее, от периода 1950 - 1975 гг. (боюсь, он еще долго будет выглядеть тем самым "золотым" или, по крайней мере, "позолоченным" веком, который всегда остается позади). Переосмысление, в первую очередь, должно касаться региона Восточной Европы, причем независимо от того, рассматривается ли он вместе с европейской частью бывшего СССР или без нее. Предложенный авторами подход к региону с точки зрения миросистемного анализа, безусловно, является весьма плодотворным и заслуживает самого серьезного внимания. Он позволяет рассмотреть судьбы и перипетии Восточной Европы в контексте мировых трендов, которые зачастую влияют на регионы) куда сильнее, чем это представляется ис-следователям-страноведам. Кроме того, данный подход помогает развеять многие иллюзии насчет будущего Восточной Европы - иллюзии, навеян-

⁹ См.: Krasilshchikov V. An Experience of Russia as a Pattern of "Negative Development" in the Conditions of Globalisation (11-th EADI General Conference. Papers of the Working groups sessions). Bonn, 2006 (http://eadi.org/gc2005/paperswgopen/krasilshchikov_rev.pdf).

стр. 63

ные как опытом отмеченного "позолоченного" этапа восточноевропейской истории, так и явно завышенными ожиданиями "манны брюссельской" (la marine bruxelloise)¹⁰.

В докладе хорошо показано, что Восточная Европа, за исключением, может быть, Словении и отчасти Чехии, после 1991 года возвращается туда, где она и пребывала на протяжении почти всей европейской истории, - на Периферию мировой экономической системы. Не следует обольщаться количественными показателями экономического роста, динамикой доходов на душу населения, которые, кстати говоря, достаточно скромны. Периферизация имеет не только и не столько количественное, сколько качественное измерение.

В связи с этим необходимо высказать одно принципиальное замечание в адрес теории миросистемного анализа и разделения мироэкономики на Центр (ядро) и Периферию. Очень часто приверженцы этой теории, в том числе и сам Иммануэл Валлерстайн, трактуют весь процесс мирового развития как игру с нулевой суммой. Согласно точке зрения, будто если в одном месте прибыло, то в другом месте убыло, накопление капитала в ядре, Центре мировой экономики в таком случае предстает как простое перераспределение ресурсов в пользу богатых стран за счет бедных посредством неравного, неэквивалентного обмена. Последний, в свою очередь, является результатом неравного разделения труда, монополизации странами Центра технологических и/или организационных преимуществ¹¹.

Подобное объяснение центро-периферической структуры мировой экономики делает упор не на изменения в процессе производства, а на процесс обращения, торговлю. Концепция Валлерстайна, следуя традиции Адама Смита, ставит во главу угла процесс обмена, но отнюдь не генезис разделения труда, технологических и управленческих преимуществ, лежащих в основе "неравного" (неравного ли на самом деле?) обмена. Недаром Роберт Бреннер еще в середине 70-х годов назвал ее "смитианским марксизмом"¹².

При анализе стран Восточной Европы в рамках миросистемной теории, деления мироэкономики на Центр и Периферию следовало бы задаться двумя вопросами. Во-первых, почему Восточная Европа в прошлом не смогла стать родиной, ядром генезиса капитализма, уступив эту роль Европе Западной и изначально оказавшись на положении периферии? Во-вторых, почему после двадцатилетних усилий, направленных на преодоление периферийности (условно это 1950 - 1970 гг.), восточноевропейские страны обратились к модели роста, основанной на привлечении иностранных займов и закупке зарубежных технологий, что и констатируют наши австрийские коллеги?

Опуская за неимением места и времени экскурс в историю генезиса капитализма, сосредоточусь на втором вопросе, который имеет непосредственное отношение к теме нашего обсуждения.

Прежде всего не стоит переоценивать достижения восточноевропейских стран даже в период их наиболее успешного развития, с 1950 по 1970 - 1973 гг. Если мы возьмем динамику среднедушевого ВВП, измеренного для сопоставимости данных за разные годы по разным странам в постоянных (1990 г.) долл. США по паритету покупательной способности (расчет А. Мэддисона)¹³, то вырисовывается следующая картина. В послевоенный период, примерно до середины 70-х годов, страны Восточной Европы быстро увеличивали душевой ВВП по отношению к его среднемировому значению - со среднегодовым темпом от 0.1% (Польша) до 2.5% (Болгария). Они также сокращали отставание от мирового лидера, США. Но все они, за исключением бывшей "большой" Югославии и стартовавших с крайне низкого уровня Болгарии и Румынии, сохраняли относительное отставание от быстро развивавшихся тогда стран Западной Европы. Более того, по моим подсчетам, душевой ВВП и СССР, и Чехословакии, и Венгрии, и Польши даже в самые благополучные 50 - 70-е годы увеличивался медленнее, чем совокупный аналогичный показатель 12 западноевропейских стран¹⁴. Относительное отставание от западноевропейской "дюжины" составляло от 0.0037% в год у Венгрии до 0.0094% - у Польши; у СССР оно равнялось, в среднегодовом исчислении, 0.005%¹⁵. По существу, они топтались на месте относительно Западной Европы. О сравнении со странами Южной Европы - Испанией, Португалией и Грецией, влившимися в ЕС с 1 января 1986 г. и совершившими подлинный рывок на протяжении 20 - 30 лет, и говорить не приходится.

Кроме того, сравнивая динамику стран Восточной Европы и Европы Западной, не следует забывать о том, что за количественными показателями роста скрывались качественные, структурные различия. Фактически попытки решить проблемы восточноевропейских стран путем под-

¹⁰ См.: Le Monde. 19.07.2003.

¹¹ См.: Wallerstein I. Development: Lodestar or Illusion? // Economic and Political Weekly. Bombay, 1988. September 24. P. 2018, 2022.

¹² Brenner R. The Origins of Capitalist Development: A Critique of Neo-Smithian Marxism // New Left Review. 1977. N 104. P. 25 - 92.

¹³ См.: Maddison A. The World Economy: Historical Statistics. P., 2003.

¹⁴ Австрия, Бельгия, Великобритания, Дания, Германия, Италия, Нидерланды, Норвегия, Финляндия, Франция, Швейцария, Швеция.

¹⁵ Рассчитано по: Maddison A. Op. cit.

стр. 64

ключения к международному разделению труда, о чем говорят авторы доклада, явились во многом результатом исчерпания прежней модели индустриализации, накопления ее внутренних противоречий и попадания в "ловушку роста". Поскольку же страны Восточной Европы могли предложить мировому рынку только ту продукцию, которая ими производилась, им невольно пришлось смириться со своим незавидным положением в международном разделении труда. Таким образом, у нового витка периферизации Восточной Европы, начавшегося после 1989 г., имелись глубокие внутренние предпосылки.

Во-вторых, следовало бы задуматься о социальном субъекте периферизации или, наоборот, успешного догоняющего развития Восточной Европы. К сожалению, авторы доклада не касаются этой проблемы. Впрочем, предъявлять им претензии в этом отношении довольно трудно, так как данная проблема вполне могла бы стать предметом отдельного, самостоятельного исследования. Известно, что в ходе преодоления периферийности стран Восточной Европы, включая бывший СССР, ключевую роль играла партийно-хозяйственная номенклатура. Однако у нее рано или поздно должны были появиться собственные интересы - хотя бы в силу сохранения частного характера потребления материальных благ этим слоем и его окружением¹⁶. К началу 70-х годов значительная часть номенклатуры была заинтересована в увеличении своего потребления за счет импорта престижных благ из развитых стран Запада. До поры до времени этот интерес уживался со стремлением поправить внутренние дела стран Восточной Европы с помощью импорта нового оборудования и технологий, то есть параллельно решать задачи удовлетворения групповых интересов номенклатуры и модернизации. Однако впоследствии вторая задача была попросту отброшена. Далее в действие вступили механизмы периферизации, давно описанные в литературе по развивающимся странам.

Кстати, было бы интересно сравнить развитие стран Восточной Европы и Латинской Америки после 1990 г. И тут и там были проведены неолиберальные экономические реформы, восторжествовали, по видимости, принципы либеральной политической демократии, но была уплачена колоссальная социальная цена за весьма относительные успехи в экономике. Однако страны Латинской Америки в целом все же сумели использовать достижения микроэлектроники и информационных технологий для модернизации аграрного сектора и отраслей старых, восходящих к I-III большим кондратьевским циклам укладов своей промышленности. (Оставим в стороне достижения Бразилии в машиностроении или "макиладорас" в Мексике и Коста-Рике.) Тем самым, допустив снижение технологического уровня индустрии, они смогли повысить общую конкурентоспособность на мировом рынке. Страны Восточной Европы, за редким исключением (Словения, Чехия), не сумели сделать и этого.

Авторы доклада видят альтернативу тенденциям к периферизации региона в программах региональной интеграции в Восточной Европе и предлагают вернуться к ним, но уже в новых условиях. В принципе с таким предложением можно согласиться. Но где субъект, способный осуществить новую стратегию развития Восточной Европы, да еще в условиях жесткого контроля со стороны Большого Бюрократа из Брюсселя? Такового в Восточной Европе, как, впрочем, и в России или Украине, не видно, поэтому, к сожалению, периферизация восточноевропейских стран - это, как говорится, всерьез и надолго. Членство в ЕС вряд ли решит данную проблему, в лучшем случае оно поможет найти какое-нибудь паллиативное решение. Более того, расширение ЕС чревато расширением зоны периферии на Запад вместо успешной реализации Лиссабонской стратегии. Таким образом, задуматься о своем будущем следовало бы не только Восточной, но и Западной Европе как ядру ЕС.

М. А. Чешков. Обсуждаемый доклад важен и интересен тем, что его тема, во-первых, связана с общей теоретической проблематикой развития; во-вторых, охватывает большой исторический период и разнообразный исторический опыт региона; в-третьих, акцент на исторический (кросс-исторический) ракурс обеспечивает анализ развития в разных его параметрах и тем самым выводит к междисциплинарному видению. К тому же доклад сфокусирован не на отдельных странах, а на регионе как целом и, самое главное - в нем сохраняется единая теоретическая "ось", представленная моделью центро-периферийности. В этом центральном пункте, на мой взгляд, концентрируются как сильные, так и слабые стороны доклада.

Сила указанной центральной идеи заключается в том, что она выражает историческую специфику данного региона, периферийность которого возникает как результат его включения в три традиционные мироимперии (Османскую, Габсбургов и Российскую) и в четыре современных мирообразования (третий Рейх, мировая капиталистическая и мировая социалистическая системы, ЕС). Однако такое соответствие реалиям сказалось отрицательно, как ни странно, на обобщающей концепции трех типов развития региона.

Дело в том, что идея трех типов скорее провозглашена, чем фундирована, ибо подчеркивается провал типа развития, ориентированного на самодостаточность, а развитие через интеграцию с

¹⁶ См., в частности: Feher F., Heller A., Markus G. Dictatorship over Needs. N.Y., 1983. P. 60 - 64.

стр. 65

центрами МКС не отделено сколько-нибудь четко от периферийного развития. В итоге мы получаем схему по существу не трех, а одного-единственного типа развития - беспредельного и безальтернативного. Думается, что такое видение сильно упрощает осмысление развития региона.

Причины абсолютизации понятия "периферийность" и соответствующего типа развития можно понять не только из уникальности исторического опыта региона, но и из особенностей леворадикального теоретического мышления 70 - 80-х годов. В докладе феномен рассматривается преимущественно в своих "видимых" измерениях (обмены, стратегические ориентации), нежели в глубинных, фундаментальных параметрах - скорее в духе латиноамериканской школы зависимости, нежели в русле валлерстайновского подхода к периферийности. Фундаментальные параметры - структура общественного воспроизводства, труда, социума - или упущены, или присутствуют (мировое общественное разделение труда), но вне их единства с более "поверхностными" изменениями. Не случайно и терминологическое скольжение от фундаментальных понятий (Центр) к более очевидным (страны/государства). В итоге логика конкретно-исторической ситуации "оттесняет" логику сущностную и даже замещает ее; поэтому мы не получаем представления о сущностном развитии периферийности, возможности перерастания ее в феномен полупериферийности и выхода за собственные пределы. Все это и делает идею периферийности не только беспредельной и безальтернативной, но и внеисторической.

Другая причина абсолютизации идеи периферийности и превращения схемы трех типов развития в схему развертывания одного типа - периферийного - лежит в том, что докладчики оставили в стороне важнейшие изменения мирового контекста. Речь идет о сдвиге в сторону постиндустриализма и активизации глобальных процессов.

Оба эти фундаментальные изменения привели к такому усложнению отношения "Центр-Периферия"¹⁷, что принцип иерархичности, на котором оно строилось, становится проблематичным и относительным, особенно с возникновением сетевой формы связей мироцелостности.

Глобализация - если ее понимать как единство противоположно направленных процессов, рождающих разнокачественные структуры и тенденции, не только углубляет периферийность, но и создает возможности ее отрицания и даже преодоления¹⁸.

Принимая во внимание и переосмысливая эти кардинальные сдвиги в структуре мироцелостности, можно реконструировать схему типов развития, и, отказавшись от сведения ее к одному доминирующему типу (периферийный), сделать ее действительно трехчленной. Для этого третий тип (интеграция с центрами МКС) можно представить как такое развитие, где механизмы интеграции воспроизводят не только периферийность, но одновременно способность к саморазвитию или самоинтегрирующему(ся) развитию. В этом варианте "самость" (self) реализуется через интеграцию, а интеграция воспроизводит "самость". При такой реконструкции схема трех типов становится полнокровной триадой, включая тезис (периферийное развитие), антитезис (развитие для "себя") и их синтез (самоинтегрирующее развитие). Последнее в свою очередь воздействует на два других типа, "снимая" ограниченность обоих. Данная триада¹⁹ включает и производные от трех основных типов развития - комбинации, создаваемые различными субъектами или, точнее, их разнородными (социальными, культурными, историческими) и разнотипными (индивиды, группы, совокупность) конкретизациями. Намеченная триада исходит из развития мироцелостности, и следовательно, ее должно корректировать для отдельных регионов, в том числе и для Восточной Европы. Поэтому, разделяя подход "от мира к региону", примененный в докладе, я вижу источник неудач в понимании идеи периферийности в том, что авторы приняли за мировую "норму" центро-периферическую идею Валлерстайна как раз тогда, когда становится очевидной ее ограниченность и необходимость переосмысления - то есть отрицания обреченности кого-то на вечную периферийность.

Р. С. Дзарасов. В докладе австрийских ученых содержится полезная методология, которую можно применить и к России - ведь она так или иначе входит в Восточную Европу. Российский капитализм, как дореволюционный, так и современный, ярко демонстрирует черты периферийности, рассмотренные в докладе на примере Восточной Европы. Царизм конца XIX - начала XX в. явно шел по пути "ассоциировано-зависимой интеграции" с мировым центром. Индустриализация, призванная обеспечить догоняющее развитие, стимулировалась государством. Экспорт дешевого зерна в Европу позволял накопить необходимые резервы для обеспечения золотого рубля. Возможность получать прибыль в твердой валюте привлекала иностранный капитал, который стал важным двигателем российского промышленного развития. Государство обеспечивало стабильный спрос на продукцию создаваемых

¹⁷ Умножение числа центров и периферий, их взаимное переплетение, рост переходных (полупериферийных) форм и т.д.

¹⁸ Если отказаться от взгляда на глобализацию как однонаправленный и однозначно универсализирующий процесс.

¹⁹ Оставим в стороне соображения, относящие триаду лишь к области гносеологии.

стр. 66