Совсем другое дело

Тот ключ я запомнил. Замок мгновенно открылся.

Я осмотрелся. Полтора часа должно было хватить; дольше заставлять ждать Бригиту, которая охотно откликнулась на мое предложение и опять пригласила Пешкалека, я не мог. Я позвонил ей.

– Мне очень жаль, но…

– Ты что, опять задержишься?

– Да.

– Ничего страшного. Ману тоже еще не вернулся. Ты когда придешь?

Напольные часы как раз пробили восемь.

– Сейчас восемь. Думаю, к половине десятого я успею. Ужинайте, не ждите меня. И оставьте мне тоже что‑нибудь.

– Обязательно.

В этот день темнеть начало немного позже, чем в прошлый раз. Мне пока еще все было видно. На этот раз я не просто заглянул в ящики письменного стола, а тщательно осмотрел всё в поисках пистолета. После этого я заглянул за каждую папку на полках стеллажа. Потом проверил спальню, прощупал все в шкафу от пуловеров до рубах, носков и белья, перетряс все пиджаки и брюки. Я никак не мог найти его обувь – никаких обувных полок и ящиков нигде не было видно, и на полу они тоже нигде не стояли. Мужчина с одной парой обуви? Нонсенс. Занявшись кроватью и подняв матрац, я обнаружил выдвижной ящик под днищем кровати, а в нем туфли и ботинки в огромном количестве – рассортированные по цвету и начищенные до зеркального блеска. Выдвинуть его полностью, чтобы посмотреть, нет ли чего между ящиком и стеной, было непросто в довольно тесной комнате. Но мне все‑таки с грехом пополам удалось сделать это; я заполз под кровать и прощупал стену и пол. Ничего!

Под кроватью было тесно, и мне хотелось поскорее вылезти из‑под нее. Однако вылезать оказалось гораздо сложнее, чем залезать. Я уперся руками в стену, подрыгал ногами, но почти не сдвинулся с места. Забрался я под кровать с помощью ног, но обеспечить задний ход они не могли. «Вот пожалуйста, – подумал я, – еще один наглядный пример того, что одно дело – вляпаться в какую‑нибудь историю и совсем другое – выпутаться из нее». Мне полезли в голову разные сравнения – монастырь, женитьба или замужество, Иностранный легион, дурная компания. Я вспомнил пожарный водоем, в который я прыгнул мальчишкой. Я тогда только что научился плавать. Поплавав несколько минут, я вдруг понял, что мне не выбраться наверх по гладким бетонным стенкам. Я оказался в ловушке.

Наконец, после отчаянных усилий, елозя на животе и дрыгая ногами, я сантиметр за сантиметром продвинулся в обратном направлении настолько, что зад оказался снаружи; после этого дело пошло быстрее. Вскоре освободились плечи, потом голова. Я облегченно вздохнул. Перевернувшись на спину, я в изнеможении прикрыл глаза – я просто не мог сразу же подняться на ноги.

Когда я открыл глаза, надо мной стоял Пешкалек. Одну руку он держал в кармане, другой теребил ус, глядя на меня.

– Ты давно уже тут стоишь? – Это было неудачное начало. Надо было спокойно встать, предоставив первое слово ему.

– Я, наверное, должен был помочь тебе выбраться оттуда? И извиниться за то, что под моей кроватью так тесно. А потом любезно спросить: что прикажете еще показать? Где вам угодно будет еще порыться, господин частный сыщик? – Он сделал иронический поклон.

– Как ты вообще здесь оказался? – Это тоже была не самая остроумная реплика. Я явно растерялся. Но тем не менее все же встал с пола.

Он ухмыльнулся.

– Я услышал бой своих часов, когда ты звонил Бригите. – Его ухмылка стала злобной. – И отгадай, почему я тоже его услышал, когда ты звонил? Почему я оказался так близко от твоей Бригиты, а?

Он вынул руку из кармана и сжал кулаки. Я не знаю, хотел ли он, чтобы я бросился на него, или, наоборот, боялся этого. Я не торопился.

– Ну? – Он пританцовывал, как боксер.

– Где пистолет?

Он замер на месте, словно окаменев.

– Пистолет? Ты о чем?

– Брось, Инго! Кроме нас с тобой, здесь никого нет. Ни комиссара полиции в шкафу, ни микрофона в булавке моего галстука. Ты знаешь, о чем я говорю, и я знаю, что ты это знаешь, – зачем нам этот спектакль?

– Я действительно не понимаю, с чего ты…

– Ты прав, мой вопрос – это тоже спектакль. С какой стати ты будешь мне говорить, куда ты спрятал пистолет. Или ты его выбросил?

– Ну хватит, Герд. Я сказал Бригите, что только возьму фотоаппарат – и сразу же назад. И я так и сделаю. Я сфотографирую Ману, раз ей так хочется, а потом мы будем есть картофельное суфле, которое томится в духовке. Зажги свет и ищи себе на здоровье свои пистолеты. Только не забудь запереть дверь, когда будешь уходить.

Он развернулся и пошел в соседнюю комнату. Он держался великолепно. Гораздо лучше, чем я ожидал. И эта спокойная уверенность, с которой он говорил о Бригите, Ману и суфле, подействовала на меня сильнее, чем грубое злорадство по поводу близости от телефонной трубки в руке Бригиты. Я смотрел, как он кладет в кожаную сумку два фотоаппарата и вспышку.

– Я бы на твоем месте захватил еще и папку 15.6, вместе с видео.

Он медленно просунул конец ремня в пряжку, натянул ремень и вставил штырь в дырку. Потом бросил короткий взгляд на полку.

– Все пока еще на месте.

Он закончил сборы, но медлил. Положив руки на сумку, он смотрел в окно.

– Кстати, карта, которую ты хотел получить от Рольфа, у меня.

Теперь он вообще уже не знал, что ему делать. И как расценивать мои слова – как наживку? Как предложение о сделке? Левой рукой он отбивал на сумке какой‑то нервный ритм.

– Лемке ведь для тебя – рискованный вариант? Ты исходил из того, что он подыграет тебе и не расколется. Ему – сенсационное выступление на процессе, тебе – «убойный репортаж». А когда он выйдет из тюрьмы, получит половину, причем уже с огромными процентами. Но до этого получит сколько? – восемь? десять лет? Высокая цена, но теперь, когда его взяли раньше времени и ему в любом случае грозит срок, – выиграл бы он что‑нибудь оттого, что не стал бы подыгрывать тебе и раскололся? – Рука Пешкалека отбивала уже медленные, размеренные удары. – Он выиграл бы. Он мог бы тогда отомстить тебе за то, что ты его сдал.

Пешкалек повернулся ко мне:

– Я его сдал?.. Я не понимаю…

– Не знаю, можно ли это доказать какими‑нибудь неопровержимыми уликами. Магнитофонная запись, анализ голосов – есть масса возможностей, но полиция, конечно, вряд ли станет этим заниматься. – Я покачал головой. – Лемке не нужны неопровержимые доказательства. Если я только слегка подтолкну его в нужном направлении, он, как и я, поймет, что это мог быть только ты, а никакой не испанский турист или за кого ты там себя выдавал.

Пешкалек смотрел на меня, словно ожидая следующего удара.

Я медленно развернул башню главного орудия.

– Самое скверное для тебя заключается в том, что для Лемке – это не только возможность мести. Уж если он расколется, то заодно спасет и свою шкуру. Если он станет главным свидетелем, то, скорее всего, получит года четыре, максимум пять. Так что… Он расколется и расскажет всю историю. Но расскажет так, что ты будешь в ней главным действующим лицом. Это ты все придумал, разработал, подготовил и провел. Ты стрелял – сначала в Фирнхайме, а потом в Виблингене. Ты. Всё ты.