Глава третья. На лодке Сотников изголодался по настоящей хирургии и теперь готов был работать сутками напролет

На лодке Сотников изголодался по настоящей хирургии и теперь готов был работать сутками напролет. В трудах тоска отступала, возясь с чужими детками, он на время забывал, что Аня его бросила.

Витя видел много страданий и много горя, по сравнению с которым его собственное казалось не таким уж огромным.

Сегодня он дежурил в академии. Экстренных больных привозили очень мало, ровно столько, сколько необходимо для учебного процесса, поэтому с точки зрения профессионального роста эти дежурства были бессмысленны. На них Витя или отсыпался, или читал, или распивал с другими докторами бесконечные чаи. Приняв больного с почечной коликой, он зашел в комнату дежурного врача. Там профессор Колдунов распекал травматолога, молодого щуплого мужчину в тонких золотых очках. Увидев Витю, Колдунов попросил его подождать и вернулся к прерванному разговору.

– Вот что, Антоша, завязывай со своими эстетскими диагнозами. Будь проще! Ну зачем ты написал в журнале – перелом чешуи височной кости? Умнее ничего не мог придумать?

– А что не так? – удивился Сотников, разворачивая пакет с бутербродами. – Диагноз как диагноз. У этой косточки действительно есть чешуя и есть каменистая часть.

– Все так. Только не надо забывать, что по журналу девчонки передают телефонограмму в милицию. Вот они и передали – перелом чешуи. А про височную кость менты слушать не стали. Перезванивают мне и спрашивают: вы что там, обдолбались или пьяные просто? Дальше что будет: вывих перьев? Воспаление рогов? Я еле сообразил, в чем дело. Не первый раз же, Антон! Про закрытый перелом хвоста помнишь? Проверяющий не сразу догадался перевернуть страницу и прочитать заветные слова «таранной кости», которые все объяснили. Так что, ребята, время вычурных диагнозов для вас миновало. Никого вы не поразите своей эрудицией, а в идиотское положение попадете.

Ян Александрович открыл банку растворимого кофе:

– Угощайтесь.

Выпив кофе, травматолог ушел в приемный покой, и Витя с Колдуновым остались наедине.

– У меня к тебе, Виктор, разговор есть. Важный.

– Слушаю, Ян Александрович.

Профессор помолчал.

– Я давно ничего не знаю о твоей личной жизни… Как Аня?

Сотников опустил голову.

– Аня уехала. Еще до того, как я на лодку попал.

– Что ж ты мне ничего не рассказывал?

– А что тут рассказывать? – Витя тяжело вздохнул.

– Ну, просто так ведь люди не расстаются. Причина какая‑то должна быть.

– Да не знаю я причины, Ян Александрович! Мне же даже поговорить с ней не удалось. Я из Грозного вернулся, а она уже за границей. Сумароков передал мне письмо от нее…

– И что же она написала, если не секрет? – Колдунов тоже вздохнул и достал сигареты. – Может, ты в чем перед ней провинился, а?

– Она написала, что дело не во мне, а в ней, – с трудом выговорил Витя.

– Вот оно как, значит… Ну а сам‑то ты что думаешь?

– Какая разница, что я думаю! – с тоской воскликнул Сотников. – Мне бы с Аней хотя бы по телефону поговорить!

– А зачем? – жестко спросил Колдунов.

– Ну, она жена мне… Я ее люблю.

– Она тебя бросила, а ты ее до сих пор любишь? – Ян Александрович внимательно посмотрел на Витю.

Тот опустил глаза, чтобы профессор не заметил стоявших в них слез. Говорить Витя тоже не мог – боялся расплакаться.

– Тяжело тебе, понимаю. А теперь, парень, слушай меня… – И Колдунов пересказал ему то, что накануне узнал от Лады.

Витя слушал его с остановившимся взглядом. Теперь он начинал понимать все… Аня оставила его, потому что думала: у нее никогда не будет детей. А ведь она так мечтала о ребенке, они вместе мечтали! Как же ей было больно и плохо потом, когда его не было рядом! Они должны были вместе встретить этот удар и вместе пережить его, но Аня, как сорвавшийся альпинист, перерезала связку и упала в пропасть отчаяния одна.

– Я ничего не знал, – монотонно повторял Витя, дослушав рассказ, – ничего… Она все решила сама, она же всегда все за нас решала. Да какая мне разница, будут у нас дети или нет!

– Все, хватит! – остановил его Ян Александрович. – Бери себя в руки и думай, что делать будешь.

– Пойду звонить Сумарокову. – Витя поднялся.

– Ну, с Богом, Витюша!

Сквозь сон Валентин слышал доносившиеся снизу истошные телефонные звонки. Вечером он немало выпил и забыл взять с собой переносную трубку. Ведь обычно это делала Катя, а Катю он выгнал.

Это она теперь так надрывается во втором часу ночи?

А вдруг Аня?

Набросив халат, он осторожно спустился по лестнице в холл, отметив, что нога почти не болит.

– Алло.

– Валентин Константинович, мне очень нужно с вами поговорить! – услышал он взволнованный голос зятя.

– Иди проспись! – посоветовал Валентин и положил трубку.

Телефон тут же зазвонил снова.

– Да пошел ты! Нужно поговорить – приезжай завтра в офис.

– Я не могу ждать, Валентин Константинович! Это очень срочно! Дайте мне Анин телефон или позвоните ей сами! Скажите, что я все знаю. Что я жить без нее не могу. И мне наплевать, будут у нас дети или нет!

Сумароков помолчал, потом положил трубку и отключил звонок.

Через минуту в гостиной зазвонил его мобильный. Он даже не посмотрел, кто вызывает, – сразу отбил звонок. Почему‑то он никак не мог сообразить, сколько времени сейчас в Осло… Ну да ладно, не важно.

Он позвонил Ане, отключил мобильный, допил оставшееся с вечера виски и завалился спать прямо на диване в гостиной.

Подходя к дому, Лада взглянула на часы – почти одиннадцать вечера!

Войдя в квартиру, прислушалась: из детской доносились какие‑то приглушенные звуки.

Она осторожно приоткрыла дверь – Олег сидел возле Лизиной кроватки и о чем‑то ворковал с девочкой. Та тихонько смеялась. Лада подумала, что нет на свете звуков приятнее детского смеха.

– Все‑все, отбой! – сказала она, подойдя к кроватке и целуя дочь.

– Еще пять минут! – хором сказали Олег с Лизой.

Ладе стало не по себе – слишком много счастья было в ее доме в последние годы. Все это напоминало плохой американский фильм с пропагандой семейных ценностей.

– Хорошо, засекаю время.

Собираясь принять душ, она уже закрылась в ванной, когда зазвонил телефон. Надо подойти, Олег еще не вышел из детской…

– Привет! – развязно сказали в трубке. – Ну что, добилась своего?

– Катя? Почему ты звонишь так поздно?

– Ой, вот только не надо строить из себя невинность! Ты прекрасно знаешь, почему я тебе звоню.

По голосу Лада поняла, что красавица и умница, телеведущая и благотворительница пьяна как сапожник.

– Катя, давай поговорим завтра.

– Да ладно! Хорошие вести не должны ждать до завтра. Радуйся, корова, Сумароков меня выгнал!

От изумления Лада не могла произнести ни слова. Она и не надеялась на такой ошеломляющий результат!

Да нет, надеялась, не зря же утром загадывала на Лизину няню. Она мечтала, что Валентин предложит ей жить вместе, но ясно же, что он, как порядочный человек, сначала должен был расстаться с Катькой…

– Катя, если у тебя личные проблемы, это еще не значит, что ты можешь звонить мне с оскорблениями, – сказала она холодно.

– Я тебя не оскорбляю, наоборот, даю дружеский совет: лови момент, пока его не захомутала какая‑нибудь Лолита! Он же любитель молодняка! – Катя захохотала.

– Я не нуждаюсь в твоих советах, и ты мне не подруга. Желаю поскорей протрезветь! – Лада повесила трубку.

Новость взбудоражила ее ужасно. Она была слишком хороша, чтобы оказаться правдой! Скорее всего супруги просто повздорили, и теперь Катя выпускает пар. Завтра все забудется.

Уговаривая себя не принимать всерьез Катину пьяную болтовню, Лада лежала без сна. Она представляла себе, что скоро ей придется выгнать Олега, а это будет очень не просто.

– Не спишь? – Словно угадав ее мысли, Олег зажег ночник и повернулся к ней. В тусклом свете лампочки он, с густыми черными бровями и горбатым носом, был похож на черта. Скоро настанет день, когда она, проснувшись, не увидит его рядом.

– Не спится что‑то…

– Знаешь, у меня для тебя подарок есть! К дню рождения.

– До моего дня рождения еще месяц…

– А зачем ждать? Мне так давно хочется подарить тебе что‑нибудь настоящее! – Он встал и, как был, в одних плавках, выскочил из комнаты.

Через минуту зажегся верхний свет. Олег стоял на пороге в накинутой на голое тело… длинной норковой шубе!

Лада ахнула.

– Откуда у тебя такие деньги? – пробормотала она первое, что пришло в голову.

– Я закончил ремонт, сдал квартиру и получил задаток. Да ты не бойся, я не все истратил, – произнес он, не понимая странного выражения ее лица. – Сейчас распродажи, все дешевле… Ну скажи наконец, что тебе нравится!

– Спасибо, Олег, мне нравится… – Больше всего на свете Ладе хотелось зарыться в одеяло и никогда больше не видеть ни его, ни этой шубы.

– Вставай и меряй!

Она подчинилась. Олег помог ей надеть шубу и подвел к зеркалу.

– Ах, какая ты у меня красавица! И в шубе красавица, и без шубы.

Лада заплакала.

Он понял ее по‑своему, по‑мужски: крепко обнял и повел в постель.

Мягкий мех нежно переливался на полу в свете ночника.

Назавтра у Олега была ночная смена в такси. Лада, приехав с работы пораньше, сама укладывала Лизочку. Та, как обычно, заснула внезапно и крепко, Лада поправила одеяло, полюбовалась на дочку и погасила свет.

На кухне она предалась своей привычке – немного помечтала о жизни с Валентином. Потом решила лечь, предвкушая, как выспится в просторной без Олега постели. Она уже начала стелить, когда раздался звонок в дверь.

Думая, что это Олег проезжал мимо и решил зайти попить чаю, она пошла к двери. Странно, что он звонит. Неужели забыл ключ? Он никогда ничего не забывает и очень этим гордится…

За дверью стоял Валентин Сумароков.

Ее сердце отчаянно заколотилось. Она так привыкла мечтать о нем, что едва вынесла это вторжение мечты в реальность.

– Здравствуй, я не помешал?

– Конечно, нет, заходи.

Она повела его на кухню.

– Как давно я у тебя не был… – сказал он удивленно и сел за стол, на то самое место, на котором она всегда представляла его в своих мечтах.

Лада прислушалась к себе: она ощущала растерянность, неловкость – все, что угодно, но только не радость. В глубине сердца шевелился червячок тревоги. Чего она боится? Что он явился по какому‑нибудь пустяковому делу? Но его мрачно‑одухотворенный вид говорил о другом.

Сейчас он скажет – давай соединим наши жизни, и она склонится ему на плечо. Все мечты сбудутся. Почему же ей так тревожно? Даже рука, нарезающая сыр, мелко дрожит… Внезапно она поняла, чего боится: открывая дверь, она думала, что увидит Олега. А что, если он и правда заскочит сейчас на минуту и застанет у нее Валентина в час, малоподходящий для визитов посторонних мужчин?

Она посмотрела на Сумарокова. Он держал в пальцах сигарету, ожидая, пока она включит вытяжку и позволит ему курить. В мечтах ей никогда не было так неуютно с ним, как сейчас.

– Сядь, Лада, – попросил он. – Сядь и прости меня, дурака…

Как во сне, она слушала то, что столько лет страстно мечтала услышать. Что он совершил ошибку и наказан за нее. Что он понял, с кем хочет провести остаток жизни. И Лиза не станет им помехой, наоборот…

А Лада не чувствовала ничего, кроме глухого разочарования и тоски.

«Неужели ради этого я двадцать лет не жила? Чтобы ты – «понял»? А вот Олег ничего не понял, он просто любит меня, ему нравится быть со мной! Ты же пришел ко мне не потому, что хочешь меня, а потому что осознал, насколько опасны и низки были твои желания. А для Олега я сама всегда была желанием. Ты пуст и холоден, все твои запасы любви и радости растрачены. Вот ты и приполз греться у моего костра». Разумеется, вслух Лада ничего этого не сказала.

– Это так неожиданно, – проговорила она, когда молчание затянулось. Потом чуть не засмеялась: ничего себе неожиданно, она ждала этого двадцать лет! – Хочешь, налью тебе вина?

– Налей… – Валентин курил, не делая ни малейшей попытки обнять ее, поцеловать.

Его привел к ней страх одиночества, больше ничего. И сейчас она ему откажет! Отшвырнет его, как он всегда поступал с ней…

Но Лада не испытывала ни торжества, ни злорадства. Ей было просто жаль одинокого, запутавшегося мужика. Она приласкала бы его… Если бы не Олег. Родной человек, отец ее ребенка.

Все кончилось. Двадцатилетнее сумасшествие прошло. Она свободна.

Валентин допил вино.

– А теперь тебе лучше уйти, – мягко сказала она. – Я всегда буду тебе другом. Но мы слишком давно знакомы, чтобы начинать жить вместе.

Он молча поднялся и пошел к двери.

Проводив Валентина, Лада вернулась на кухню и взяла кусок сыра. Автоматически работая челюстями, она напряженно размышляла, правильно ли поступила, отказавшись от мечты всей своей жизни. Ведь она мечтала о Валентине до той самой секунды, пока он не возник у нее на пороге с предложением! Вдруг у нее просто шок? Вдруг завтра она горько пожалеет? Что ж, тогда отыграет назад, она ведь не сказала Сумарокову, что давно живет с другим мужчиной.

Но даже если пожалеет… Даже если поймет, что любит Валентина по‑прежнему… Никакая любовь не стоит предательства.

Она заглянула к дочери – та сладко спала. Утром вернется Олег, и Лиза радостно побежит его встречать. Это ее жизнь, это ее, Ладино, счастье.

Может быть, она до сих пор любит Валентина, но сегодня она освободилась от него. Двадцать лет она провела в тюрьме, целых двадцать лет!

Но она это заслужила.

Лада осторожно подошла к самому тяжелому своему воспоминанию, которое столько лет старательно вычеркивала из памяти…

Это случилось в дни Сониной смертельной болезни.

Как у всякого врача, у Лады была своя тайная заначка препаратов – в перестроечные годы с лекарствами было очень плохо. Иногда старшая сестра сознательно выписывала в больничной аптеке больше лекарств, чем требовалось. Иногда препараты оставались после выписавшихся или умерших больных – именно таким образом в Ладиной заначке образовалось несколько ампул баснословно дорогого антибиотика, того самого, который безуспешно пытался купить для жены Валентин. Узнав, что выздоровление Сони зависит от этого препарата, Лада горько пожалела о своей бережливости!

Если бы антибиотика не было, ее совесть была бы чиста…

Она не дала препарат, оправдывая себя тем, что Соня лежит в другой больнице, а она ответственна за собственных пациентов, которым ничуть не лучше, чем Соне, и у которых нет заботливого мужа. Кроме того, она ведь уже отдала Валентину все деньги, которые у нее были!

Потом, когда они вместе с Валентином получали справку о Сониной смерти, врач, принося дежурные соболезнования, сказал, что антибиотик, наверное, все равно не помог бы. Эх, если бы знать наверняка!

Через неделю Лада использовала эти несчастные препараты для парня с тяжелой травмой. А через две убедила себя, что никаких ампул у нее и не было. Соня умерла от запущенного митрального порока, и она тут абсолютно ни при чем.

Но она была виновата, вот и заплатила за свое преступление двадцатью годами рабской любви. А сегодня наконец освободилась.

Да, она свободна. Она отбыла наказание. И может жить так, как хочет сама, не думая больше, насколько каждый поступок приближает ее к Валентину. Просто жить и радоваться жизни, не подчиняя всю ее завоеванию единственной и великой любви! Какое счастье…

Или… Вдруг Валентин на самом деле полюбил ее? Нет, глупости. Просто одному ему тоскливо, а на новую любовь душевных сил уже нет. К тому же он теперь пуганая ворона, а с Ладой сюрпризов гарантированно не будет.

Она прислушалась: в прихожей звонил ее мобильный телефон. Пока она рылась в сумке, звонки прекратились. Наконец она достала его, взглянула на дисплей.

Пока она размышляла о своей жизни, ей звонил Валентин. Может, хотел узнать, не передумала ли она…

Что ж, от вымечтанного счастья ее отделяет одно нажатие кнопочки.

Но неужели она, не успев выйти на свободу, тут же снова совершит преступление и сядет в тюрьму? Предаст Олега и вернется в рабство своей великой любви? В волнении она походила по кухне с телефоном в руках и, тяжело вздохнув, нажала на кнопку.

– Ты где? В дороге?

– Ага.

– Все в порядке?

– Конечно, не волнуйся. А ты что звонишь?

– Просто соскучилась.

– Да ладно! – По голосу она поняла, что Олег улыбается.