На Великой Стене. — И вот, когда ты думаешь, что уже достиг края света, ты замечаешь линию дымков, тянущихся с востока на запад насколько хватает глаз

— И вот, когда ты думаешь, что уже достиг края света, ты замечаешь линию дымков, тянущихся с востока на запад насколько хватает глаз, а чуть ближе, от края до края, тоже насколько охватывает глаз, ты видишь дома и храмы, лавки и театры, казармы и амбары, стоящие с ближней — только ближней! — стороны одной длинной линии башен, то исчезающей в лощинах, то появляющейся снова. Это — Стена.

Дети затаили дыхание.

— Старики ветераны, — продолжал Парнезий, — всю жизнь проведшие в походах, говорят, что во всей империи нет ничего более впечатляющего, чем открывающийся перед тобою впервые вид Стены.

— Это обыкновенная стена? — спросил Дан. — Такая, как у нас вокруг огорода?

— Нет, не такая. Через равные промежутки на Стене возвышаются сторожевые башни, а между ними находятся башенки поменьше. Высота Стены тридцать футов. Даже по её самому узкому участку от одной башни до другой могут пройти в ряд три человека в полном вооружении.

С северной стороны, обращённой к пиктам, на ней сооружена ещё одна, маленькая защитная стенка. Она доходит человеку примерно до шеи, так что издали над стеной видны только шлемы часовых, двигающиеся взад-вперёд, будто шарики. На северной стороне Стены вырыт ров, утыканный забитыми в дерево клинками старых мечей и наконечниками копий.

Но сама Стена не более интересна, чем город, протянувшийся за ней. Раньше с южной стороны Стены селиться никому не разрешалось, и там были лишь рвы да бастионы. Потом бастионы были частично снесены, частично перестроены, и от одного края Стены до другого возник город, длиною в восемьдесят миль. Только представьте! С одной стороны Стены — вересковые пустоши, леса да развалины, где прячутся пикты, с другой — обширный город, длинный как змея. Да, словно змея изогнулась у тёплой стенки!

В городе ко мне подъехал юноша, тоже офицер, и спросил, что мне надо. Я ответил, что ищу свою казарму, и показал ему щит. — Парнезий поднял свой щит с тремя цифрами XXX.

«Может, пойдём смочим наших Орлов?[39]» — предложил юноша. Он имел в виду пойти выпить. Я ответил, что сначала должен разместить солдат. Мне стало стыдно за него, и я рассердился.

«Ничего, ты скоро излечишься от этой чепухи, — сказал он, отъезжая. — Ступай к статуе богини Рима. Ты её не пропустишь».

Статуя виднелась невдалеке, наверху центральной башни Гунно, где, как я знал, размещалась моя когорта. Когда-то раньше сквозь арку в этой башне проходила Великая северная дорога, связывавшая Южную Британию с провинцией Валенсия, лежащей к северу от Стены. Позднее Валенсия была завоёвана пиктами, так что выход из арки был заложен кирпичом, а на Стене кем-то нацарапано слово «конец». Было похоже, что ты входишь в пещеру. Мы вошли под арку. На одной из дверей был написан номер нашей когорты. У меня ещё долго не выходила из головы эта упёршаяся в стенку дорога и нацарапанное слово «конец». Оно сразило меня, ведь я был ещё совсем ребёнком.

Поначалу мне пришлось нелегко. Среди офицеров не было, наверно, ни одного, кроме меня, кто не совершил бы какого-нибудь проступка: один убил человека, другой украл деньги, третий оскорбил магистрата или насмехался над богами, — и всех их услали на Стену, спрятав подальше от стыда и позора. Солдаты тоже были не лучше офицеров. И кроме того, здесь собрались народы и племена со всей империи. Каждый отряд говорил на своём языке и поклонялся своим богам.

Но боги сжалились — послали мне друга, его звали Пертинакс, тот юноша, что заговорил со мной в первый день. Запомни, — Парнезий повернулся к Дану, — когда станешь взрослым: без лошади, без собаки, без друга мужчина погибнет. Боги дали мне все три дара, и самый ценный из них — дружба. Каков ты сам, таков будет и твой друг. Пертинакс командовал когортой Августа Победителя, располагавшейся между нами и нумидийцами[40]. Он был во всем лучше меня.

— Так почему же он был на Стене? — мгновенно спросила Юна. — Ты же сам говорил, что все, кто там был, совершили какой-нибудь проступок.

— Дело в том, что после смерти отца Пертинакса его дядя — богач из Галлии — стал обкрадывать его мать. Когда Пертинакс подрос и узнал это, дядя силой и хитростью отправил его подальше от дома, на Стену. Пертинакс уже служил здесь два года. Он-то и научил меня охотиться с вереском.

— Как это? — спросил Дан.

— Идти с каким-нибудь пиктом на охоту в их страну. Если ты на видном месте прикрепишь веточку вереска, ты становишься их гостем и находишься в полной безопасности. Одного бы тебя наверняка убили, если бы ты ещё раньше не утонул в болотах. Только пикты знают проходы сквозь свои чёрные невидимые болота. Тогда мы подружились со стариком Алло, седым, одноглазым пиктом, он продавал нам лошадей. Из-за нашей дружбы с пиктами римские офицеры смотрели на нас с презрением, но мы все равно предпочитали охоту всем их развлечениям. Поверь мне, — Парнезий снова повернулся к Дану, — когда ты скачешь на лошади или охотишься на оленя, тебя минуют все соблазны, которые грозят любому мужчине.

Вот так мы и жили на Стене два года, часто охотясь с Алло в его стране. Иногда он называл нас своими детьми, и мы тоже любили его, но не позволяли раскрашивать себя, как это делали пикты. Ведь их рисунок остаётся на теле до смерти.

— Как они это делают? — спросил Дан.

— Они прокалывают кожу, чтобы показалась кровь, и начинают втирать цветные соки. Алло был разрисован со лба до лодыжек — голубым, зелёным и красным цветом. Он говорил, что так предписывает его религия. Когда мы познакомились ближе, он стал рассказывать нам о событиях, происходивших у нас за спиной, в Британии. Клянусь светом солнца! — воскликнул Пертинакс. — Этот народец был всеведущ! Алло сообщил нам, когда Максим провозгласил себя императором Британии и отправился завоёвывать Галлию и сколько войск он взял себе в помощь. У нас на Стене мы получили известие об этом лишь пятнадцать дней спустя. И все цифры оказались правильными! Удивительно! Но не менее удивительна была другая история.

Парнезий обхватил руками колени и, откинувшись, положил голову на стоящий сзади щит.

— Ранней осенью, когда появляются первые заморозки и пикты усыпляют своих пчёл, мы трое, взяв собак, отправились охотиться на волка. Наш генерал Рутилианус дал нам десятидневный отпуск, и мы поехали в глубь страны пиктов, за пределы провинции Валенсия, туда, где римлян никогда не было. Ещё до полудня мы убили волчицу и приготовились завтракать. Алло, снимая с волчицы шкуру, вдруг поднял голову и сказал мне: «Когда ты станешь Капитаном Стены, сын мой, ты больше не сможешь ездить сюда!»

Так как я мог с таким же успехом рассчитывать стать префектом Нижней Галлии, я рассмеялся и ответил: «Что ж, подождём, пока я им стану». — «Не надо ждать, — сказал Алло, — послушайте моего совета: отправляйтесь по домам оба. Я любил вас обоих, послушайте же меня».

«Мы не можем уехать, — сказал я. — Я в немилости у своего императора, а у Пертинакса — дома дядя».

«Про дядю я ничего не знаю, — признался Алло, — но твоё, Парнезий, несчастье в том, что у своего императора ты в слишком большой милости».

«Великий Рим! — вскричал Пертинакс, вскакивая. — Откуда ты можешь знать, что у Максима на уме, ты, лошадиный барышник?»

Тут неожиданно на нас выскочил огромный волк (ты знаешь, как близко подбираются эти твари, когда люди едят?). Наши отдохнувшие гончие рванули за ним, а мы — следом. До самого вечера волк как стрела мчался по прямой, все время на запад, и все знакомые нам районы остались позади. Наконец мы достигли моря, где песчаные мысы далеко вдаются в воду, и увидели вытащенные на берег корабли. Мы их насчитали сорок семь. Это были не римские галеры, а корабли с похожими на крылья ворона парусами, приплывшие с Севера, куда не достигает власть Рима. На кораблях сновали люди, и солнце сверкало на их шлемах — крылатых шлемах рыжеволосых воинов с неподвластного Риму Севера. Мы считали, смотрели и удивлялись, потому что хотя до нас и доходили слухи об этих Крылатых Шлемах (как называли норманнов пикты), мы их ещё ни разу не видели.

«Бежим! Скорей! — крикнул Алло. — Мой вереск не спасёт от них! Нас всех убьют!» — У старика дрожали и голос, и ноги. Мы повернули назад, помчались по освещённым луной вересковым полям и остановились лишь с наступлением рассвета, когда наши лошади стали спотыкаться на знакомых развалинах Валенсии.

Проснувшись утром, мы увидели, что Алло уже встал и смешивает с водой какую-то еду. В стране пиктов нельзя разжигать костёр за пределами деревни, потому что пикты дымом подают друг другу сигналы и посторонний дымок может их всех растревожить.

«То, что мы видели вчера, — это становище купцов, — сказал Алло. — Всего-навсего становище купцов».

«Терпеть не могу вранья на голодный желудок, — усмехнулся Пертинакс. — Наверно (глаз у него был орлиный), наверно, это тоже становище купцов?» — Он указал на поднимающиеся из-за холма далёкие дымки, мы называли их посланиями пиктов. Одно облако дыма — пауза, два облака дыма — пауза и так далее. Это делалось с помощью мокрой шкуры, которую то держали над огнём, то убирали в сторону.

«Нет, — ответил Алло, засовывая деревянную тарелку обратно в мешок. — Это сигнал нам с вами. Ваша судьба решена. Идёмте».

Мы пошли. В стране пиктов надо подчиняться своему проводнику. Этот дымок, будь он неладен, поднимался откуда-то с восточного побережья. Забравшись на последний холм милях в трех-четырех от берега, мы увидели восточное море. У берега, свернув паруса и отбросив сходни, стояла на якоре небольшая парусная галера, какие строят в Северной Галлии, а у подножья холма, в небольшой ложбине, держа под уздцы пони, одиноко сидел Максим, император Британии! На нем был охотничий костюм, в руке хлыст. Я узнал его по осанке и сказал Пертинаксу, кто это.

«Ты совсем сошёл с ума! — воскликнул Пертинакс. — Солнце ослепило твои глаза!»

Максим не шевельнулся, пока мы не подъехали. Он осмотрел меня с головы до ног.

«Опять голодный? — спросил он. — Похоже, моя судьба — кормить тебя при каждой встрече. Здесь у меня еда. Алло приготовит её».

«Нет, — ответил старик. — Вождь на своей земле не нуждается в приказаниях странствующих императоров. Я накормлю своих детей, не спрашивая твоего разрешения».

«Я был не прав, — признался Пертинакс. — Мы все здесь сошли с ума. Говори же, о император!»

Максим улыбнулся своей ужасной, сквозь сжатые губы, улыбкой, но я не испугался; ведь человека, прослужившего два года на Стене, одной улыбкой уже не испугать.

«Я был вынужден, — начал Максим, — сократить число гарнизонов в Британии, потому что мне нужны войска в Галлии. Сейчас я пришёл забрать часть войск со Стены».

«Ты, наверное, шутишь, — сказал Пертинакс. — Мы же последние отбросы империи. Я бы скорее доверился закоренелым преступникам».

«Правда? — серьёзно спросил Максим. — Но это ведь только временно, пока я не завоюю Галлию. Всегда приходится ставить на кон либо жизнь, либо душу, либо душевный покой, либо ещё какую-нибудь мелочь. Говорят, Парнезий, — он обратился ко мне, — пикты тебя любят».

«Он — единственный из твоих офицеров, кто нас понимает», — ответил Алло и произнёс длинную речь о наших добродетелях. Размалёванный старик ораторствовал словно Цицерон[41]. Из его слов выходило, что мы с Пертинаксом само совершенство.

Максим не сводил глаз с наших лиц.

«Хватит, — оборвал он. — Я слышал, что Алло думает о вас. Теперь я хочу знать ваше мнение о пиктах».

Я рассказал ему все, что знал, и Пертинакс вторил мне. Пикты не сделают ничего дурного, если понять их трудности. Больше всего сердило их то, что мы сжигаем их вереск. Дважды в год весь гарнизон выходил в поле и торжественно выжигал вереск на десять миль к Северу. Наш генерал Рутилианус называл это расчисткой территории. Пикты отходили ещё дальше, и получалось, что летом мы просто уничтожали нектар — пищу пчёл, а весной — корм для овец.

«Верно, все верно, — подтвердил Алло. — Как же нам варить наш чудесный напиток, вересковый мёд, если вы уничтожаете нектар?»

Разговор продолжался долго. Из вопросов Максима было ясно, что он хорошо знал пиктов и много думал о них. Наконец он спросил:

«Что ты посоветуешь сделать, чтобы сохранить мир на Севере, пока я буду завоёвывать Галлию?»

«Оставить пиктов в покое, — ответил я. — Немедленно прекратить выжигание вереска и время от времени посылать им баржу-другую зёрна».

«И распределять зерно должны сами пикты, а не наши жулики-интенданты», — добавил Пертинакс.

«И пусть приходят в больницу, когда они в этом нуждаются», — продолжил я.

«Да они скорее умрут, чем придут к нам в больницу, это уж точно», — воскликнул Максим.

«Вовсе нет, если этим займётся Парнезий, — возразил Алло. — В двадцати милях от Стены немало можно насчитать людей, покусанных волком или помятых медведем. Но пусть Парнезий остаётся с ними в больнице, а то одни пикты обезумеют от страха».

«Понятно, — произнёс Максим. — Как и все на свете, успех дела зависит нередко только от одного человека. Я думаю, Парнезий, ты и есть тот человек».

«Мы с Пертинаксом — одно целое», — сказал я.

«Пусть так, если дело будет сделано. Послушай, Алло, ты знаешь, я не желаю твоему народу зла. Оставь нас одних поговорить», — попросил Максим.

«Зачем? — усмехнулся Алло. — Мой народ — зерно меж двух жерновов, и я должен знать, что хочет один из них. Юноши сказали правду, но они знают не все Я же, вождь, скажу остальное. Меня беспокоят пришельцы с Севера». Алло весь сжался, как заяц в вереске, и посмотрел по сторонам.

«Меня тоже, — сказал Максим. — Иначе я не был бы здесь».

«Слушай! — воскликнул Алло. — Много лет назад Крылатые Шлемы приплыли к нашим берегам со словами: „Рим на краю пропасти! Столкните же его!“ Мы на вас напали. Вы прислали солдат. Мы были разбиты. После этого мы сказали Крылатым Шлемам: „Лжецы! Верните жизнь нашим мёртвым, которых убил Рим, тогда мы вам поверим“. Они убрались пристыженные. Сейчас, осмелев, они вернулись и снова завели старую песню, что Рим на краю гибели. И мы уже начинаем этому верить».

«Дай мне три года мира на Стене! — крикнул Максим. — И я покажу тебе и этим воронам, насколько они ошибаются!»

«А-а, хорошо бы. Но как запретить юношам моего племени слушать Крылатых Шлемов, особенно зимой, когда мы голодаем? Наши юноши повторяют: „Рим не может ни сражаться, ни править. Он забирает солдат из Британии. Крылатые Шлемы помогут нам прорвать Стену. Надо показать им тайные тропы через болота“. Разве я хочу этого? Нет! — Алло сплюнул, как плюётся змея. — Я бы не выдал секреты моего народ», пусть бы меня сжигали заживо. Парнезий сказал правду. Оставьте нас, пиктов, в покое. Он понимает нас. Пусть он командует Стеной, и я сдержу своих юношей. — Алло что-то прикинул на пальцах. — Первый год легко, второй год не так легко, третий — постараюсь. Да, я даю тебе три года. Но знай: если к тому времени ты не покажешь, что Рим силён людьми и оружием, Крылатые Шлемы бросятся на Стену с двух сторон и соединятся посредине. Вам придёт конец. Я не буду очень жалеть об этом, но я хорошо, ой как хорошо знаю ту единственную цену, какую племя берет у племени за помощь. Нам, пиктам, тоже придёт конец. Крылатые Шлемы сотрут нас в пыль.

«Хорошо! — сказал Максим. — Если ветер не изменится, утром я буду на восточном конце Стены. Завтра же я увижу вас в гарнизоне и назначу Капитанами Стены».

«Секунду, Цезарь! — сказал Пертинакс. — Каждый человек имеет свою цену. Я же ещё не куплен».

«Уже начинаешь торговаться? — спросил Максим. — Ну?»

«Рассуди меня по справедливости с моим дядей, дуумвиром[42]из города Дивии в Галлии», — попросил Пертинакс.

«Всего лишь одна жизнь? Он будет твой! Я думал, ты попросишь денег или какую-нибудь должность. Напиши его имя на красной стороне доски. Другая сторона — для живых». — Максим протянул ему вощёные дощечки для письма.

«Какой мне прок от его смерти? Моя мать вдова, а я от неё далеко. Мне кажется, дядя обкрадывает мать».

«Мне все равно. Я до него доберусь. В своё время он представит нам полный отчёт. А теперь прощайте, до завтра, Капитаны Стены!»

Он пошёл на корабль, и его фигура все уменьшалась. По сторонам от него, за камнями, прятались десятки пиктов, но он ни разу не повернул голову ни вправо, ни влево. Он поплыл к югу, подставив вечернему бризу полные паруса, и мы не проронили ни слова, пока не исчез корабль. Мы знали, что земля рождала мало людей, подобных ему.

Вскоре Алло привёл нам лошадей и помог сесть верхом, чего он раньше никогда не делал.

«Подожди», — попросил Пертинакс. Из вырезанных кусков земли он сложил небольшой алтарь, усыпал его цветами вереска и положил сверху письмо от девушки из Галлии.

«Что ты делаешь, о мой друг?» — спросил я.

«Приношу жертву своей погибшей юности», — ответил он. Когда письмо сгорело, он втоптал каблуком пепел в землю. Потом мы поехали к Стене, стать её Капитанами.

Парнезий замолчал. Дети сидели неподвижно, даже не спрашивая, кончилась ли на этом история или нет. Пак поманил детей и кивнул в сторону их дома.

— Простите, — прошептал он, — но вам пора домой.

— Он на нас не сердится, нет? — заволновалась Юна. — Кажется, он думает о чем-то далёком…

— Нет, не беспокойся. Подожди до завтра. Это будет совсем скоро.

Date: 2015-10-19; view: 394; Нарушение авторских прав