Мои миллионы. Вообще говоря, с этой собственной «нужностью» и «ненужностью» возникает целая проблема

Вообще говоря, с этой собственной «нужностью» и «ненужностью» возникает целая проблема! Нужна может быть какая‑то вещь, функция, нужной может быть какая‑нибудь запчасть. Но об этом ли, о такой ли участи мы мечтаем, когда хотим «быть нужными»? Отнюдь! Мы хотим быть нужными сами по себе, просто так. А разве может быть что‑то нужным «просто так»? Вряд ли, и мы явно выходим на шаткую почву иллюзии счастья. Тут‑то и вспоминается сакраментальная фраза из необычайно популярной у нас комедии: «Ему нужна не я, а мои миллионы!» Ее забавность подчеркивается еще и тем, что восклицает это самозванец, переодетый женщиной и не имеющий за душой и ломаного гроша.

Вот и мы с вами так: сидим, нам скучно, к нам приходят и говорят: «Надо, друг мой, то‑то и то‑то. Как ты на это смотришь?» А мы театрально заламываем руки и восклицаем, как та «тетя»: «Вам нужна не я, а мои миллионы!» При этом сами мы, в свою очередь, обращаемся к кому‑то только в связи с чем‑то, т.е. если нам чего‑то от этого кого‑то нужно. Возможно, нам нужно внимание этого человека, его ум, эмоциональный задор, тело, дело и т.п. — Но ведь он не является ни своим вниманием, ни своим умом, ни эмоциональным задором, ни даже телом! Все это его составляющие, функции, некие «запчасти», но не он сам. А потому и он, в свою очередь, может ответить нам тем же: «Вам нужна не я, а мои миллионы!»

Люди всегда сваливают вину на силу обстоятельств. Я не верю в силу обстоятельств. В этом мире добивается успеха только тот, кто ищет нужных ему условии и, если не находит, создает их сам.

Бернард Шоу

Все это, должно быть, ясно и понятно, однако если нам нужен повод для страданий, душевных терзаний, мук и переживания, то он, безусловно, лучший! Итак, мы начинаем мучиться от того, что мы, как нам кажется, «никому не нужны», выкидываем коленца, отказываем в предмете обращения, и в конечном итоге действительно становимся никому не нужны. А что с нас взять?.. А если с нас ничего не взять, то кому мы тогда можем быть нужны? Что с нами тогда вообще делать?..

С другой стороны, мы сами хорошо знаем, что можем привлечь чье‑либо внимание, если озадачим его (ее) необходимостью быть нам полезными. Вспомните своих родителей. Если вы получили пятерку, что говорила ваша мама? Она выглядывала из кухни со словами: «Хорошо! Молодец! Гуляй!», и отправлялась по своим делам. Все, разговор окончен, ты никому не нужен.

А если вы напортачили, получили двойку, то что мама делала? Сначала буря эмоций — и все вам! А потом она садилась рядом и начинала делать с вами ваши уроки или, что тоже вариант, принималась вас воспитывать.

Таким образом, чтобы привлечь маму в свою жизнь, вы должны были «доказать» ей, что она вам нужна, — доказательством могла служить двойка, вызов «родителей в школу» и т.п. Но как можно доказать маме, что — она нужна нам «просто так»?

ЕСЛИ «просто так», то у нее «много других дел», а если «не просто так», то давай, будем думать, что делать.

Мы охотнее будем манипулировал, другими, чтобы получить поддержку, чем согласимся встать на собственные ноги, чтобы вытереть собственную задницу.

Шредерик Иерлз

Когда у нас все хорошо, наши близкие думают: «Хорошо и хорошо, займемся‑ка пока тем, что плохо». Но ведь именно тогда, когда нам хорошо, мы и хотим ощущать внимание и близость дорогих людей. Это когда нам действительно больно, мы пытаемся уединиться, а вот радоваться в одиночку совсем неинтересно. Вот и получается, что всякий раз, когда нам хорошо, мы должны по крайней мере сымитировать страдание, чтобы ощутить присутствие близких. Мы вынуждены страдать (или изображать страдание, что, в целом, одно и то же) именно тогда, когда у нас все хорошо. Вот почему роль страдальца — это именно роль, ане реальное страдание, хотя, конечно, оно постепенно таковым становится.

Когда нам плохо, когда у нас беда, когда проруха, это способ сказать: «Товарищи! Где вы?!» и помахать им синим платочком. Мы довольны, а они восклицают: «Тебе нужна не я, а мои миллионы!» После этого «товарищи», которых вы призвали себе на помощь, начинают страдать от того, что «они никому не нужны». Круг замкнулся, финита ля комедия! Все друг на друга дуются, корыстными друг друга считают, и что с этим делать — никому не понятно.

А ведь мы, желая привлечь их в свою жизнь, только тем и занимаемся, что выкрикиваем подобные резолюции. Пришли домой, а нас спрашивают: «Как дела?» Мы в ответ: «Да вот, сердце побаливает». «Да, — озаботились домочадцы, — надо тебе к врачу сходить». И вот мы получили желанную эмоциональную поддержку! А боль тут же начинает сама по себе усиливаться. Причем не настоящая, не от больного сердца, а виртуальная, выдуманная нашей психикой, с тем чтобы почувствовать близость к нам наших близких.

И вот все это начинается с детства, продолжается в молодости и зрелом возрасте, финишируя под старость.

Как ни крути, страданье нам строить и жить помогает, правда, с издержками…

Зарисовка из психотерапевтической практики: «А разве можно без страданья на земле прожить?!.»

Ей 45, а ему 62, они муж и жена уже 8 лет. Она любила его 11 лет, не надеясь на то, что он будет ей мужем, но, выполнив свой долг в той семье, он создал новую — с ней. У них ребенок — мальчик, ему 6. Здесь вроде бы его долг еще не выполнен, но он вдруг уличен в измене… Вот такая история.

Сначала Инга не думала, что ей придется обращаться к психотерапевту. Измена мужа застала ее врасплох и стала самым сильным оскорблением в ее жизни. Когда они встретились, Инге было 26, а ее будущему мужу 43, она устроилась на работу в бюро, где он был начальником, а она — рядовым сотрудником. Но тогда он был еще женат, у него было двое дочерей и жена, которую, по его словам, он никогда не любил. Не любил, но жил, как живут многие — по обязанности, из чувства долга, «по ряду не зависящих от нас причин».

Инга любила его, но не считала возможным ответить на чувства этого рокового для себя мужчины. Однако же он был настойчив, и спустя некоторое время между ними все‑таки возникла связь. По, словам Инги, она никогда не укоряла его в том, что он «выполняет свой долг» в первой семье, никогда не требовала от него немедленного развода с женой, никогда не упрекала его в том, что он‑де любит ее, Ингу, а не женится. Но шло время, его дочери выросли, отношения с первой женой расстроились совершенно, так что развод был предрешен и состоялся.

Инга была счастлива — мужчина, которого она так любила, которому посвятила всю свою жизнь, стал наконец ее мужем, она родила от него ребенка, у них замечательная семья, дом — полная чаша… Его измена — неприятность, которая приходит всегда, когда ее не ждешь. Да и как можно было ждать измены со стороны мужчины, которому, по большому счету, так повезло? Он женился на любящей его красивой и умной женщине, которая к тому же еще на 17 лет моложе. Эта женщина рождает ему наследника — утешение на всю его долгую, счастливую старость. Конечно, Инга и подумать не могла, что это невозможное станет возможным!

Разумеется, уверенность Инги в своем будущем была, мягко говоря, легким заблуждением. Человек всегда остается человеком, мужчина остается мужчиной, а если он имел опыт супружеской измены, то разве возраст этому помеха? Он и не выглядит на свои 62, она сама постоянно говорила об этом подругам: «Правда ведь, он совершенно не выглядит на свой возраст!» При этом Инга как‑то забыла, что у ее мужа своя жизнь, свое ощущение жизни, свое понимание жизни, свои потребности и интересы. Она положилась на иллюзию счастья, а та, как это обычно бывает, ее подвела.

Как я уже сказал, сначала Инга пыталась обойтись без психотерапевта. Внутри ее разразилась настоящая буря, она похудела на десять килограммов, днями и ночами думала о том, как, где, с кем и, главное, — почему ее муж стал ей изменять. Увлечение мужа, послужившее началом всей этой истории, длилось относительно недолго (всего пару месяцев, тогда как с Ингой этот мужчина в свое время «увлекался» 11 лет!). Вообще говоря, во всем произошедшем было много глупости, мало здравого смысла, но главное — никакой трагедии.

Ну что произошло? Произошло буквально следующее — мужу Инги приходилось постоянно работать, чтобы обеспечить свою семью (замечу попутно, что работа его была и ответственной, и напряженной, связанной со множеством стрессовых моментов). Инга в последние годы полностью посвятила себя ребенку, что в целом понятно — поздний, долгожданный, любимый. С момента вступления в брак отношение ее к мужу, чего греха таить, несколько изменилось. Если раньше он был «птицей залетной», которую нужно задабривать и подкармливать, то теперь он «залетел» окончательно, так что интенсивность задабриваний существенно снизилась. И тут еще пара деталей: с одной стороны, Инга несколько раз кряду демонстрировала свое нежелание вступать с мужем в сексуальные отношения, а с другой стороны, у него на работе появилась женщина, которая только этим желанием и жила.

Жаловаться на то, что жизнь лишена радостей, в то время как есть хотя бы одно существо, которому мы способны помочь советом или просто своим присутствием, — значит оплакивать утрату того, что мы не утратили, и это столь же неразумно, как умирать от жажды, держа в руках чашу с водой.

Теперь, оглядываясь назад, муж Инги уже прекрасно понимал, что наделал глупостей, причем он понял это еще до того момента, когда был раскрыт. Да, овчинка, очевидно, не стоила выделки. Однако сделанного не воротишь, и началось то, что муж Инги даже не мог себе представить. Его несчастье, как и положено, пришло, когда его никто не ждал. Муж Инги надеялся сначала, что жена ничего не узнает, потом на то, что посерчает и отойдет, а вышло вот что…

Инга почувствовала себя оскорбленной и, хотя муж немедленно принес свои извинения и вернулся, она объявила ему своего рода вендетту, которую, как нетрудно догадаться, «оформила» удивительным, виртуозным образом, отработав роль жертвы. Слезы и обвинения, осуждения и унижения сыпались на него, как из рога изобилия. Но и это еще только полбеды. Вторая, половина состояла в следующем: Инга фактически умирала в своем горе на его глазах. Она то заламывала руки, то лишалась чувств, то превращалась в настоящую фурию. Инга кляла судьбу, занималась самобичеванием и обвиняла весь мир скопом в абсолютной и категорической несправедливости «ко всем честным, доверчивым и благородным людям»!

Короче говоря, пьеса приняла такой оборот, что еще чуть‑чуть, и муж действительно бы от Инги ушел. Конечно, он долгое время держался молодцом и выдерживал все нападки со стороны оскорбленной в лучших чувствах супруги, полагая, что, в целом, заслужил подобное к себе отношение. Однако, с другой стороны, он рассчитывал, что его «чистосердечное раскаяние» дает ему право на смягчение наказания. Но вышло все совсем иначе: Инга применила ход конем. Она как бы даже и не очень обвиняла своего мужа в измене («Об этом даже неловко говорить!» — сообщила Инга). Она стала «умирать», «сгорать на глазах» и самим этим фактом делала своего мужа не только виноватым в его грехе, но и непростительно виноватым во всех смертных грехах!

При этом состояние Инги, и это надо уточнить особо, было критическим. Во‑первых, стресс от крушения иллюзии счастья. Во‑вторых, стресс от иллюзии опасности — ведь муж продемонстрировал Инге, что стабильности в ее жизни нет и, что характерно, не предвидится. Наконец, в‑третьих, и иллюзия страдания сыграла с Ингой злейшую шутку. Сначала она начала страдать по понятным всем нам причинам (если бы у нее не было иллюзий и жила бы она реальностью, то, верно, и эти причины были бы непонятными, но опустим это). Однако потом она почувствовала, что может отлить кошке мышкины слезки. О чем идет речь?..

Речь идет о том, что Инга, несмотря на весь благородный пафос своего гнева, на самом деле была оскорблена поведением своего мужа и жаждала отмщения. Возможно, если бы она не слишком беспокоилась за свое уязвленное самолюбие и если бы роль жертвы не завладела всем ее существом, то она вовремя бы опомнилась и предприняла более конструктивную тактику. Да, логично было простить мужа; логично, поскольку ей потом с ним жить (Инга собиралась с ним жить и дальше), а жить с врагом накладно. Но роль жертвы и ее драматический пафос, а главное, удивительная способность этой роли быть лучшим средством наказания виновных — все это и привело к тому, что Инга сама стала жертвой своего страдания!

Первым печальным следствием работы иллюзии страдания — иллюзии, целиком и полностью завладевшей Ингой, — стала развивающаяся депрессия. Психическое состояние Инги, которая денно и нощно драматизировала собственное существование, было, что называется, из рук вон. Разумеется, при наличии депрессии роль страдания начинает затягивать самым катастрофическим образом, и Инга испытала это в полной мере. Впрочем, второе печальное следствие работы иллюзии страдания могло оказаться еще печальнее первого, если бы Инга не обратилась на этом этапе к психотерапевту. Каким могло быть это второе следствие?

Тут два варианта — один хуже другого. Муж мог потерпеть какое‑то время, а потом благополучно удалиться из дома, благо подобный опыт он уже имел. В этом случае Инга осталась бы наедине со своим горем, в возрасте 45 лет и с 6‑летним ребенком на руках.

Другой вариант — муж остается, но в доме воцаряется абсолютная, всепроникающая ненависть, а ребенок с 6 лет начинает слышать от мамы: «Я живу с твоим папой ради тебя!», от папы: «Я терплю твою мать, только чтобы ты воспитывался в полной семье!» Короче говоря, основные герои сюжета оказываются пожизненно несчастными, а ни в чем не повинный ребенок невротизируется, отвечая таким образом за страхи, глупость и душевную боль своих родителей.

Как ни крути, психотерапевт был необходим. Сначала нам с Ингой надо было уяснить, что на деле мы имеем не страдание, а иллюзию страдания со всеми вытекающими из нее последствиями. Потом Инга должна была осознать, что оказалась жертвой своей роли жертвы. Далее, конечно, мы разбирались с остальными иллюзиями, дабы обрести адекватность. А потом только перешли к формированию ее новых отношений с мужем. Его действия, хоть они и не имеют себе оправдания, были в значительной степени инициированы поведением самой Инги, за что она поплатилась, за что, в результате, поплатился и ее муж. В общем, все получили то, что заслуживали. Однако они могли этим ограничиться, но иллюзия страдания перепутала все карты, добавив к уже имеющимся синякам и шишкам новые. Не решись эта ситуация устранением иллюзии страдания, то, быть может, эти синяки и шишки, фигурально выражаясь, перешли бы в трупные пятна. Иллюзия страдания — одна из самых дорогих!

Date: 2015-10-19; view: 366; Нарушение авторских прав