Фигуративная практика. Фигуративная практика, или практика оперирования фигурами, предпо­лагает умение обращаться с некоторым - в идеале довольно большим - ко­личеством фигур

Фигуративная практика, или практика оперирования фигурами, предпо­лагает умение обращаться с некоторым - в идеале довольно большим - ко­личеством фигур, которые являются своего рода '"таблицей умножения" паралогики: ее надо сначала выучить наизусть, чтобы потом "забыть" и при необходимости (не осуществляя процедуры умножения в действительно­сти, то есть, не беря число, например, шесть действительно восемь раз, но просто "зная", что шестью восемь - сорок восемь) чисто автоматически ею пользоваться. Видимо, в этом случае фигуры и в самом деле могут работать, что называется, безотказно.

Однако в реальности приобщение к (фигурам таким образом не проис­ходит. Фигуры продолжают сохраняться лишь в практике школьно-университетского анализа литературного текста, да и то, как некие реликты, которые ничего не добавляют к нашему пониманию текста и ничего не убавляют от него. Умение "найти фигуру" и идентифицировать ее в пределах и порой даже в высших учебных заведениях тем результатом, к которо­му, в сущности, и имеет смысл стремиться.

Однако понятно, что идентификация чего бы то ни было как такового отнюдь не означает понимания соответствующей данности. Так, я могу, увидев компьютер, идентифицировать его как компьютер, но такая иден­тификация ничего не дает мне, если я не имею совсем никакого представ­ления о принципах работы компьютера.

Надо сказать, что именно приобщение к фигурам как к средствам "олитературивания" сообщения или текста, видимо, и привело к тому, что воз­никла такая глубокая пропасть между логической и фигуративной практи­кой. Утрата объединяющего их принципа (как логическая, так и фигура­тивная практика, повторяем, предполагают оперирование одними и теми же законами, понятиями и высказываниями) вызвала в качестве последствия то, что логическая практика, с одной стороны, и фигуративная практика- с другой, стали рассматриваться как едва ли не самостоятельные области риторики и уж во всяком случае - как самостоятельные виды построения высказывания.

Между тем даже обращение к старым определениям известных нам фи­гур дает возможность снова увидеть объединяющий их принцип. Так, ме­тафора в классическом определении есть фигура, скрывающая в себе про­тиворечие (ср. закон противоречия в логике!), катахреза прямо переводится с греческого как злоупотребление, а такие логические ошибки, как тавто­логия, плеоназм и некоторые другие, даже одноименны соответствующим фигурам, рассматривавшимся в античной теории фигур.

Более того, если мы опять же обратимся к классической трактовке тро­пов (о тропах см. ниже) как акирологических форм выражения и попытаем­ся выяснить путем обращения к старым риторикам, что такое вообще акирология, то будем весьма удивлены, найдя ответ.

Акирология (akyrologie, от akyros и logos), или - в соответствии с латин­ским эквивалентом - impropria dictio, есть так называемая "непригодная речь", то есть речь, оперирующая непригодными средствами выражения, "Акирологический" так и переводится с греческого как "непригодный", "неправомерный", "неправомочный", иными словами, нарушающий зако­ны. О каких еще законах могла идти речь, если не о законах логики - зако­нах построения высказывания?

Таким образом, связь между тропом/фигурой, с одной стороны, и логи­ческой ошибкой - с другой, зафиксирована даже на терминологическом уровне, и обнаружение трактовки тропов как акирологических (непригод­ных для использования) форм выражения стало Для автора данного учеб­ного пособия фактически последним доводом в пользу возможности уста­новления параллелей между позитивным и негативным использованием законов построения высказывания - логикой и паралогикой,

Может быть, рассмотрение элементов фигуративной практики как яв­лений акирологических дает возможность объяснить, почему все-таки точ­ка зрения, в соответствии с которой фигуры и топы - суть не нейтральные отклонения от нейтрального (нулевого) уровня, не всегда выдерживает критику. Квалификация фигуративной практики как "непригодной", акирологической, с точки зрения логики, является глубинной причиной того, почему перевод тропа или фигуры на "обыденный" язык бесперспективен:

в этом смысле "непригодное" просто не поддается переводу. Эпоха барокко и эпоха романтизма предложили очень точные версии этой темы: "...и здесь мы сталкиваемся с тем, что тропы (границы, отделяющие од­ни виды тропов от других, приобретают в текстах барокко исключительно зыбкий характер) составляют не внешнюю замену одних элементов плана выражения другими, а способ образования особого строя сознания... В "Подзорной трубе Аристотеля" Тезауро разработал учение о Магафоре как универсальном принципе как человеческого, так и божественного соз­нания.

В основе его лежит Остроумие - мышление, основанное на сближении

несхожего, соединении несоединимого. Метафорическое сознание при­равнивается творческому, и даже акт божественного творчества представ­ляется Тезауро как некое высшее Остроумие, которое средствами метафор, аналогий и кончено творит мир. Тезауро возражает против тех, кто видит в риторических фигурах внешние украшения, - они составляют для него са­мого основу механизма мышления той высшей Гениальности, которая оду­хотворяет и человека, и вселенную".[47]

Логика и паралогика не просто два различных языка, но два взаимоис­ключающих языка, чуть ли не закрытые по отношению друг к другу. Бази­руясь на одних и тех же механизмах, языки эти по данной причине полярны по своим функциям (одинаково заряженные частицы отталкиваются друг от друга).

Вот почему невозможно, с одной стороны, "пересказать" троп, с дру­гой - "тропеизировать" логический оборот. Подобная процедура должна была бы быть, скажем, не переводом с русского на английский или с не­мецкого на французский, а переводом с языка человеческого на "язык", например, пчел или дельфинов. Тем не менее, попытки перевода на прак­тике постоянно предпринимаются: выявление тропа или фигуры сопряже­но обычно с тем, чтобы противопоставить им "пригодный" логический ва­риант.

Операция эта, практически безнадежная, может быть, вероятно осуще­ствлена лишь типологически, путем перехода к третьему языку. Этим треть­им языком и является риторическое описание. Отсюда такое пристальное внимание к риторике как метаязыку, то есть языку внешнему по отноше­нию к "языку логики" и "языку паралогики", языку, способному описать в "третьих категориях" то, что происходит между двумя этими языками.[48]

Сколько же таких параллелей между логикой и паралогикой устанавли­вает риторика? При ответе на этот вопрос важно помнить, что большое количество сведений из области риторики к настоящему времени утрачено. Вполне возможно, что в настоящее время мы не располагаем многими по­нятиями (как из области логической, так и из области фигуративной прак­тики), кс1торые были "задействованы" как в логике, так и в теории фигур прошлого.

С поправкой на это допустимо говорить в настоящее время о несколь­ких десятках (между 50 и 80) фигур, поддающихся более или менее кор­ректному описанию. В уже одном из памятников риторики времен элли­низма ("Риторика к Горению") было приведено 70 их названий. В средневе­ковых риториках, существенно расширивших "ассортимент" фигур (по­скольку практически, одними фигурами риторы в это время и занимались), их насчитывалось уже свыше 200. В данном учебном пособии мы попыта­емся описать максимально возможное количество известных на сегодняш­ний день фигур и продемонстрировать их связи с соответствующими логи­ческими операциями.

Вот каталог тропов и фигур, сведения о которых читатель найдет в дан­ном учебном пособии (тропы и фигуры распределены по рубрикам, смысл которых будет; объяснен позднее).

ТРОПЫ

ФИГУРЫ

§ 6. Фигуры и тропы

Во многих современных учебных пособиях по риторике ставшее тради­ционным деление фигуративных приемов на фигуры, с одной стороны, и тропы - с другой, квалифицируется как не вполне '"историческое" и даже не вполне "логичное". Дело в том, что античность рассматривала тропы в со­ставе фигур, причем признаки, различающие их, точно не были сформули­рованы. В дальнейшем, с развитием риторики и фактическим превращением ее в теорию фигур, различение между фигурами и тропами становилось сво­его рода делом чести для риторов позднего времени. Между тем различия эти действительно были трудноуловимыми. Так что настойчивость "потомков" привела только к тому, что, с одной сторо­ны возник чрезвычайно большой разнобой в трактовке одних и тех же фигуративных приемов, а с другой - появились весьма сложные и часто довольно искусственные классификации, в составе которых тропы то ста­новились отдельной группой, то, наоборот, разбивались на подгруппы.

Описать отношения между фигурами и тропами довольно сложно. «Официальная» точка зрения (отраженная, в частности, в Литературном энциклопедическом словаре, словарная статья "Фигуры", автор - М.Л. Гас" паров; словарная статья "Тропы", автор В.П. Григорьев), например, рас­сматривая тропы как одну из разновидностей фигур, традиционно квали­фицирует их как фигуры переосмысления. При этом утверждается, что вы­явить какую бы то ни было систему в отношениях между тропами и фигурами затруднительно. Но, например, система, тем не менее выявленная авторами "Общей риторики", предполагает, в сущности, довольно прозрач­ные отношения между фигурами и тропами: тропы, по их мнению, затраги­вают только одно слово, причем лишь его семантику; в то время как фигу­ры - есть операции с группами слов.[49]

Не вступая в дискуссии с представителями приведенных точек зрения, заметим только, что перед нами лишь два из многочисленных примеров, связанных с попытками '"прояснить" традиционно не очень прозрачные даже в самой классической риторике отношения между фигурами и тропа­ми. Поэтому действительно непросто (тем более на таком позднем этапе истории риторики) обращаться к поискам изначально не заложенных в понятия дивергентных признаков.

В частности, классические определения тропа и фигуры (оба определе­ния принадлежат Квинтилиану и часто цитируются) дают не слишком много возможностей увидеть эти дивергентные признаки. Ср.:

"Троп есть такое изменение собственного значения слова или словесного оборота в другое, при котором получается обогащение значения..."

"Фигура определяется двояко: во-первых, как и всякая форма, в которой выражена мысль; во вторых, фигура в точном смысле слова определяется как сознательное отклонение в мысли или в выражении от обыденной и простой формы".

Немногое, что можно уловить в этих определениях (носящих операци­онный характер), - это то, что тропы предполагают вариации значений, фи­гуры - прежде всего вариации структур,

Видимо, допустимо расставить и более демонстративные акценты: тро­пы предполагают прежде всего преобразование основного значения сло­ва/словосочетания (и только как следствие- преобразование структур, в которые они входят), фигуры- прежде всего преобразования фундамен­тальных структур (и только как следствие- преобразование значений входя­щих в них элементов).

Акценты эти представляются довольно существенными. При общей, паралогической, основе обоих речевых явлений они по-разному реализуют паралогический механизм: в основе тропов лежат преобразования законов логики (и в первую очередь - аналогии), в основе фигур - преобразования зако­нов синтаксиса (как репрезентанта логики на уровне структурирования сообщения).

Эта точка зрения хорошо согласуется с принятой в современной лин­гвистике концепцией тропа.

Данная концепция базируется на семиотических идеях, высказанных в конце 70-х годов П. Шофером и Д. Райсом. Их довольно сложное опреде­ление тропа звучит следующим образом: "Троп - семантическая транспо­зиция от знака in praesentia к знаку in absentia". Это означает, что троп есть случай своего рода мимикрии: одна речевая единица на самом деле всего лишь занимает место другой речевой единицы, которая "материально" от­сутствует и проявляется лишь "'идеально", посредством значения.

Так, если мы встречаем в сообщении выражение типа "смелость города берет", то следует понимать, что слово "смелость" занимает место словосо­четания "смелые люди", употреблено вместо этого словосочетания, однако заимствует его значение, то есть значение отсутствующего знака проециру­ется на присутствующий знак. А когда я предлагаю "доехать на тачке", сло­во "такси" все равно незримо присутствует в моем предложении, ибо стоя­щая на его месте "тачка" имеет не свое собственное значение, а значение отсутствующего слова "такси".

В сущности, "транспозиция", описанная П. Шофером и Д. Райсом, есть операция аналогического типа (троп есть аналогия без называния второго члена сравнения, но с переносом его значений на первый): одно сопостав­ляется с другим. Причем, как сказано, из двух членов аналогии присутству­ет лишь один (в примере с тачкой "тачка"): отсутствие второго члена ("такси") компенсируется его значением, он как бы делегирует значение наличному члену аналогии. Иными словами, процедура аналогии, как это чаще всего и бывает с тропами, "нарушена" или преобразована.

Фигурально выражаясь, имея троп, мы имеем одну речевую единицу (сло­во или словосочетание) и призрак другой речевой единицы.

Концепции фигуры, которая столь же охотно признавалась бы лингвис­тами как концепция тропа, на сегодняшний день нет. Однако соблазни­тельно было бы трактовать фигуру как тип структуры, тоже предполагаю­щей наличие призрака. Это мог бы быть призрак порядка там, где на самом деле нет смысловой упорядоченности (параллелизм, анафора и др.), и при­зрак беспорядка там, где смысловая упорядоченность налицо (инверсия и др.). Иными словами, за демонстративно организованным синтаксисом обычно "скрывается" смысловой хаос, в то время как за искореженным синтаксисом вполне упорядоченные смыслы. Впрочем, данное сообра­жение предлагается лишь в порядке гипотезы.

В следующем параграфе мы обратимся к тем описаниям соответствую­щих тропов и фигур, которые сохранились до наших дней. Может быть, таким образом отношения между тропами и фигурами прояснятся более отчетливо,

При обсуждении конкретных тропов и фигур пойдем по тому самому пути, что и в случае с логическими ошибками: модель, пример (почерпнутый опять же из периодической печати или опыта работы рекламных агентств) плюс короткий комментарий с отсылкой к соответствующему – негативно используемому - логическому правилу.

Следует только помнить, что одним примером трудно исчерпать все разнообразие конкретного тропа или конкретной фигуры: поэтому вслед за комментарием предлагается так называемый дополнительный ряд, в соста­ве которого приводятся соответствующие рубрике тропы и фигуры из повседневной речевой практики (чащ» всего опять же газеты, реклама), меха­низм которых читателям представляется выявить самостоятельно. Позволим себе также в ряде случаев ограничиться так называемыми общеязыковыми тропами и фигурами - иногда зафиксировать риторическую функцию ме­нее важно, чем понять, как "работает" то или иное конкретное речевое яв­ление.

Тропы

Если обратиться к типичным лингвистическим исследованиям, ориен­тированным на риторику, удивительным может показаться прежде всего то, каким ограниченным количеством тропов оперируют современные ученые. Обычно рассматриваются фактически всего лишь три тропа: метафора, метонимия и синекдоха. Однако дело отнюдь не в том, что неорито­рам неинтересны другие тропы, дело в том, что к концу XX века данные три тропа были осознаны в качестве основных претендентов на то, чтобы счи­таться "первотропом".

Поиск первотропа действительно занимает значительное место в со­временных исследовательских программах риторической направленности. И это понятно: при невозможности точно установить признаки, лежащие в основе различения тропов между собой, с одной стороны, и признаки, ле­жащие в основе различения тропов и фигур - с другой, неориторы прикла­дывают все усилия к тому, чтобы выявить "организующее начало", которое могло бы позволить упорядочить столь сложно скоординированную систе­му речевых явлений. Притом что это со всей очевидностью родственные речевые явления.

Родственность их была подтверждена в ходе анализа "обратимости тро­пов", то есть исследований перехода одного тропа в другой. Идея эта при­надлежит еще Андрею Белому и высказана им в работе под названием "Символизм", впервые вышедшей в 1910 году: "формы изобразительно­сти неотделимы друг от друга:[50] они переходят одна в другую...; один и тот же процесс живописания, претерпевая различные фазы, предстает нам то как эпитет, то как сравнение, то как синекдоха, то как метонимия, то как метафора в тесном смысле". Исследования взаимопереходности тропов продолжаются и сегодня. Чрезвычайно тонкое исследование этого меха­низма предложено НА Кожевниковой.[51]

На пути поисков "первотропа", как бы долженствующего представлять "все тропы" в одном лице, наукой нашего времени сделано немало инте­ресных открытий. Главное из них принадлежит Р. О. Якобсону, "назначившему" главными тропами два, метафору и метонимию, и показавшему глубоко сущностное различие между ними. Если метафора пред­полагает работу со значениями слов в парадигме - вертикальном ряду, ие­рархии, где происходят операции выбора слов, то метонимия - явление синтагматическое, "горизонтальное", связанное с сочетаниями слов.

Примечательно, что P.O. Якобсон установил родство метафоры и мето­нимии с речевыми аномалиями - расстройствами, при которых происходят разрушения ассоциаций по сходству (аналогичные метафоре) и по смежно­сти (аналогичные метонимии). Так, старый признак, приписываемый тро­пам, - акирологичность ("неправильность")" получил новое объяснение.

Существует попытка свести все тропы к метонимии: ее предложил один из самых ярких представителей семиотики Умберто Эко (известный нам как автор романов "Имя розы" и "Маятник Фуко"). А уже известная нам бельгийская группа предъявляет в качестве "первотропа" синекдоху.

Как бы там ни было, но генеральный вектор, определяющий взаимоот­ношения тропов, можно считать заданным. В соответствии с этим векто­ром метафору, с одной стороны, и метонимию (или синекдоху как ее вид), с другой, принято считать "полярными" тропами и располагать все осталь­ные тропы между ними.

В данном учебном пособии мы не пойдем по этому пути. Для наших практических целей (а концепции, бегло представленные выше, носят тео­ретический характер) важнее зафиксировать общий принцип, лежащий в основе всех тропов, а именно - паралогическое обращение с логикой и прежде всего аналогией.

Хотим мы этого или не хотим, но аналогический характер любого тропа (при направленности внимания на эту его сторону) обычно поддается на­блюдению. "Метафора и метонимия (два основных тропа - Е.К.) принадле­жат к области аналогического мышления. В этом качестве они органически связаны с творческим сознанием как таковым", ~ пишет Ю.М. Лотман.[52]

Итак, будем держать в поле зрения два признака тропа: его аналогический характер и его паралогичность (акирологичность).

Именно преобразование правил аналогии - соединение принципиально несоединимого, сочетание Принципиально несочетаемого и т. п. - позво­ляет осуществлять те "тропсические" операции со значениями слов, кото­рые обычно упоминают исследователи. "Благодаря тропам, - пишет, на­пример, В.Н. Топоров, - увеличиваются возможности передачи новых смыслов, фиксации новых точек зрения, новых связей субъекта текста с объективной сферой". Более того, тропы, по его мнению, представляют собой "уникальное опытное поле, на котором происходят разнообразные и сложные процессы синтеза (и анализа) новых значений" и происходит об­ращение к "естественному" языку, принципиально неотделимому от со­временного".[53]

Поиски "линии единства" в составе тропов- это лишь одна сторона проблемы. С другой же стороны, нелишне задать и вопрос, что различает тропы.

Притом что все тропы представляют собой паралогические процедуры преобразования значений слов и словосочетаний, преобразование это не всегда происходит одинаково. В одних случаях - путем порождения "неис­тинных" с точки зрения логики смыслов, в других - смыслов, конфликтных по отношению к критерию искренности.

Действительно, если, осуществляя, например, метонимию (см. ниже) "я три тарелки съел", я фактически продуцирую ложное (не истинное) сужде­ние, ибо, разумеется, съедены не тарелки, а содержимое тарелок, то, осуще­ствляя, скажем, апосиопезу (умалчивание), то есть вообще не называя имен объекта, я, скорее, проявляю неискренность, чем продуцирую ложное суждение.

Критерий истинности и критерий искренности, которые уже были упо­мянуты в первой главе, введены в научный оборот сравнительно недавно, а потому пользоваться ими для различения такого "древнего" явления, как тропы, может быть, исторически не вполне корректно. Однако найти дру­гой способ, позволяющий разграничить две отмеченные выше группы тро­пов, нам не удалось.

Стало быть, рассматривая критерий истинности как критерий, обеспечи­вающий соответствие высказывания действительности, а критерий искрен­ности - как обеспечивающий выражение на самом деле присущих говорящему мыслей и чувств, будем считать, что разница в этих критериях и задает раз­ницу между двумя группами речевых явлений в составе тропов*

Назовем тропы, связанные с нарушением критерия истинности, собственно трапами, а тропы, связанные с нарушением критерия искренности, не собственно тропами. То, как реализуются в каждом конкретном случае критерий истинности и критерий искренности, можно будет увидеть на примерах.