Глава 26. Как только нахожу ключи от счастья, кто‑то меняет все замки!

Как только нахожу ключи от счастья, кто‑то меняет все замки!

NN

Эрика

Иногда, развалясь на травяном газоне и мечтательно глядя в чистое синее небо, я горько жалела, что тут не летают самолеты. Для них в мире правильной экологии вечная летная погода. Легенды гласят – раньше эльфы имели крылья и тоже могли подниматься в воздух. Хорошо бы, но мне уже видеть крылатых эльфов не довелось. Порою я сама не знала, жалею ли о полетах. Может, я и не пилот сверхзвукового лайнера, но мысль о покорении атмосферы прежде грела душу. Особенно ощутима потеря здесь, где и на двуколке прокатиться – для женщины подвиг. Мне, к примеру, и в этой малости отказали, как только я объявила о своем «интересном положении». Впрочем, голову вверх я поднимала все реже. Навалились другие заботы.

На последнем месяце беременности Повелительницу не миновали обычные заскоки женщины, ожидающей ребенка, – я развила бурную хозяйственную деятельность. Сначала мне приспичило переставить мебель. Под моим чутким руководством армия слуг перетаскивала кровати, бюро, дубовые тумбочки, шкафчики и топчаны из одного угла в другой. Но как только они устанавливали мебель в указанном порядке, мне приходило в голову новое «гениальное» дизайнерское решение, и все начиналось заново. Та же история со шторами и тюлем… гобеленами, напольными коврами и этажерками с посудой и прочим хламом. Во владениях Дарниэля стоял вселенский стон задерганных и зашуганных мужчин‑дроу.

Как только я определилась с интерьером, мне немедленно, согласно обратной логике, потребовалось перекрасить стены. Перекрашивали мы их… раз пять, по‑моему… или шесть? Не помню! Выбрав необходимый оттенок, дождавшись окончания покраски и расставив мебель, я энное количество раз приходила к выводу: крашеные стены – неэстетично, и велела затянуть их шелком…

Проковырявшись бог знает сколько с различными образцами драпировок, достав всех поставщиков до самых глубин их внутренних органов (даже не печенок!), я добилась желаемого – нашла единственный и неповторимый оттенок синего с отливом павлиньего пера.

Оглядев полученный результат… заставила лакеев варварски содрать дорогущий шелк со стен, потому что синие обои делали помещение слишком темным, и вообще – ткань на стенах негигиенична и плохо скажется на ребенке…

При виде меня уже резвыми тараканами пряталась под столы и за коврами вся прислуга, все придворные, включая нахальных кавалеров‑дроу. А что вы хотите – подумаешь, последним крайне не понравилось стирать вручную занавески и балдахины?! А я виновата, что слуги оказались в то время заняты? Зато быстро приучила их к чистоте. Не для себя же старалась! Апофеозом была попытка запрячь стражей драить в целях той же самой гигиены полы щелоком. Стража позорно бежала с поля боя и носа больше не казала, несмотря на все мои гневные обещания казнить, четвертовать и женить холостых… Не подействовало. Мне передали петицию, в которой ясно говорилось, что лучше быть казненным, четвертованным и женатым, чем иметь дело со мной.

Дарниэль ходил вокруг капризной жены на цыпочках и, безусловно, честно старался удовлетворить любые мои невероятные желания. Когда мне посреди ночи пригорело нажраться соленых огурцов, он беспрекословно самолично отправился на кухню. Принес – и тут же был отослан обратно за персиковым вареньем с красной икрой… Словно легендарный великомученик, ходил он туда множество раз: за свежей выпечкой, соленой рыбой, апельсинами, рассолом, жареной картошкой с луком, пивом, пирожными, морсом и копченой колбасой… Ради меня повара дежурили круглосуточно и проделывали чудеса ловкости, стараясь потрафить ежесекундно меняющимся вкусам Повелительницы. Гонец ежедневно мотался в карьер и обеспечивал нас глиной синей, зеленой и белой, а еще мелом… О‑о‑о! Как я тогда полюбила его, кто бы знал! Готова была продать золотую казну, все движимое и недвижимое имущество плюс царство дроу до кучи за горсть ароматного, вкусно пахнущего школьного мела брусочками…

Я истерзала Дара до такой степени, что в один отнюдь не прекрасный день пришел конец и его невероятному терпению… С извиняющейся нежной улыбкой Повелитель рванул в кабинет, развивая на ходу сказочную скорость, и со словами:

– Любимая, страна нуждается в чуткой руководящей руке! И мой долг как Повелителя ей в этом не отказывать! – ретировался, устроив там непроходимые баррикады.

Я понимающе покивала и, выждав целую вечность (минут пять), отправилась по его стопам. Дверь оказалась заперта. Постучала. С той стороны меня вежливо спросили:

– Кто там?

Признаваться мне было лень, я в это время чавкала сочным персиком. Постучала еще раз. Ногой.

– Никого нет! – прозвучал наивный ответ.

Ха! Проявив ангельское терпение, я испытала судьбу в третий раз и постучала в дверь нарукавником от рыцарского доспеха. Недолго. Раз десять.

– Все заняты! – поменяли внутри показания.

Но их это не спасло! Потому что, закончив с фруктом, я вспомнила о… фаерболах. Недолго думая повесила в воздухе один и, проявив бездну несвойственного мне милосердия, предупредила смертников:

– Выходим по одному, или взорву эту хрень к кузькиной матери! А ей это не понравится. По себе сужу – матери погромов не любят.

Угроза прошла через дверь, усиленная рупором, наспех смастряченным из слегка погнутого нарукавника, и дошла до места назначения. Оформившись в мужских умах (я не сомневалась в наличии там многих перебежчиков), побродила немного, побаловалась цветным граффити, красочно нарисовав картину разрухи, и легкомысленно свалила.

– Какая стервь испоганила мою любимую салфетку? – меланхолично вопросила Повелительница, окидывая ищущим взором окрестности и не решаясь вытереться о чистую занавесь.

Спрашивается, кто виноват? Мужчины! Кто сейчас будет страдать долго и мучительно?

Как говорится: была бы водочка, а повод мы найдем! В смысле главное – найти подопытны… подопечных, а в чем их обвинить – беременная женщина найдет всегда!

– Ну, горемычные, стройтесь по росту и сушите сухари. – Прикрикнула, нагнетая угрозу: – Айлонор, я про тебя в первую очередь!

В ответ – тишина. «Обком закрыт, все ушли на фронт».

Терпение меня не покидало, зато покинул нарукавник. Он чуть‑чуть не попал в цель. Я не расстроилась. Рядом со мной был практически целый рыцарский доспех, а я с детства обожала играть в конструктор.

В процессе разборки и последующего тюнинга новейшей модели я придала изделию местных оружейников весьма кокетливый и оригинальный вид. Для начала покрасила доспехи в нежно‑розовый цвет. Потом притушила розовое сияние обильными белыми кружевами, обшитыми мелкими жемчужинами. Поверху наклеила блесток, полирнула изделие стразиками… Блеск! Борис Моисеев и Сергей Пенкин умрут от зависти! (Зато в следующий раз мужички будут услужливо прибегать до того, как я стану ломиться в дверь! Или я им сабли с алебардами тоже протюнингую. Тем же манером.)

Погремев для острастки железяками и впечатлив окопавшихся кабинетчиков, я приготовилась терпеливо ждать.

Билась об окно занудно жужжащая муха, из‑за угла в пятый раз выглядывал и сразу прятался вихрастый перепуганный оруженосец Повелителя, который не успел укрыться со старшими товарищами в «священной обители». Тягучее время словно замедлило свой бег, вяло наблюдая за мушиными крыльями.

Но тут неожиданно вмешалась сама природа. Меня согнуло болезненной судорогой начинающихся родовых схваток.

– Да‑а‑ар! А‑а‑а!! – заорала я, хватаясь за стену. – Если ты сейчас же не выйдешь!.. – (Пошла вторая волна.) – А‑а‑а‑а‑а! Станешь поддверным папой!

За дверью раздался характерный звук падающего тела. Какие слабонервные мужики вокруг!.. Пришлось прибавить громкости и подпустить ультразвука:

– Рожаю! Здесь! Сейчас! У‑у‑убью!

Это я, кажется, зря последнюю фразу сказала. Там кто‑то еще упал.

– Слушайте, у меня времени мало! – завопила в перерывах между схватками. – Если вы по очереди будете укладываться отдыхать, то завтра я вас всех насильно заставлю нянчить моего младенца!

В это время меня накрыло по‑настоящему. Больно было жутко.

– А‑а‑а‑а! – зашлась я в крике. – Дар, ты сволочь!!! Разведу‑у‑усь!

На «сволочь» и «разведусь» мой муж почему‑то откликнулся сразу и выпал наружу. Узрев меня согнутую, бледную и орущую от боли, позеленел и…

– Стоять! – Взяла бразды правления в свои руки.

Он замер, не зная, как лучше действовать дальше. Такой потерянный… загнанный… несчастный… М‑дя, рожают женщины, а мучаются бедненькие мужчины!

– Тащи сюда сокамерников, – велела я, держась из последних сил. – Отведите меня в комнату, позовите Машу и врача. Повтори!

– Позвать тебя, притащить врача, отвести Машу, – пересохшими губами прошептал супруг, ничего не соображая.

– Почти правильно, – одобрила я. – Действуй!

И все же он начал отдавать необходимые распоряжения под мои практически непрерывные вопли, проклятия и матюки. Самым приличным было:

– А‑А‑А‑А‑А! Да чтобы я!.. Еще раз!!! Да никогда в жизни!!! А‑А‑А‑А‑А!!!

Меня бережно перенесли в комнату, уложили на кровать, и вокруг засуетились врач, Маша и кто‑то еще. Сквозь пелену боли мне уже плохо соображалось. Боль приходила и уходила, а ребенок никак не мог выйти наружу. Вокруг меня суетились повитухи. Дар порывался куда‑то бежать и был остановлен грозным рыком:

– Не подходи ко мне! Куда ты пошел? Стоять на месте! А‑А‑А‑А‑А!!! Только двинься – убью!!! А‑А‑А‑А‑А!!! – Я еще далеко не все ему рассказала. У меня был огромный словарный запас! Который я и продемонстрировала во всей красе и широте нецензурного лексикона.

– За тобой записывать нужно, – пытался шутить муж, держа меня за руку.

– Какого черта? – выдавила я, отключаясь мозгами от режущей внизу боли.

– Для потомков, – тихо ответил он, сопереживая.

Ну да! Нашел чем подбодрить!

– Для потомков?! Чтоб знали, как мамочка выражалась? Их что, много будет? А‑А‑А‑А‑А!!! Фигу тебе, сволочь шовинистическая! Обойдешься! Попа слипнется! Сейчас рожу этого потомка и та‑ак тебя обласкаю!!! Забудешь, как детей делать!!!

Видимо представив процесс забывания воочию, Повелитель чуточку побледнел, следом покрылся алыми пятнами… в итоге дроу принял единственно правильное решение:

– Любимая, дыши! Раз‑два! Раз‑два!

Это он типа меня так отвлечь хочет? Остроумно!

– Мамочка‑а‑а‑а! Сам! Сам дыши правильно!!! А я – как могу!!! И уже не могу!!! А‑А‑А‑А‑А! А‑А‑А‑А‑А!!!

– Нужно пустить кровь, – вмешался местный врач‑коновал с дипломом садиста. Повитухи из его окружения согласно покивали.

– Уб‑б‑бью! – завопила я с новой силой и даже попыталась подняться, чтобы слово не расходилось с делом. – Вон!!! Чтоб ноги его рядом со мной не было! И акушерок пусть с собой прихватит!

Врача со товарищи немедленно вытолкали взашей под моим бдительным взглядом. И тут мое зоркое око углядело вопиющую антисанитарию – толпу народа в сапогах, натоптанные следы и кучки уличной грязи в родзале.

– Почему не провели заранее дезинфекцию?! – яростно возмутилась я, корчась в родовых схватках. – Полчища микробов вокруг! А ну, бегом вымыть пол и всем быстро надеть бахилы!

Оставшиеся в комнате муж и Машка тоскливо переглянулись, призадумались и без лишних споров выполнили требование измученной роженицы. Повозюкав по деревянному полу шваброй с тряпкой и заслужив мое молчаливое одобрение, они замотали ноги полотенцами.

– Так хорошо? – участливо спросила сестра, меняя на моем горячечном лбу влажную ткань.

– Сойдет, – пробурчала я, сдерживая крики – жалела сорванное горло. – А там в углу кто копошится?

– Шастамаш из тайной канцелярии… один из лучших в стране… – ответила она. – Не знаю, как лучше объяснить… Придворный маг? Лекарь? Знахарь? Шаман?

– И что он тут забыл? – проскрипела я, от боли со свистом втягивая воздух.

В это время маг проявил инициативу. Он подошел к кровати, на которой лежала роженица и в страданиях готовилась произвести на свет наследника. Рядом сидел Дар, терзаемый совестью, что он в свое время вполне принимал участие в процессе зачатия и даже получал от этого огромное удовольствие. Где‑то рядом с родильным ложем отиралась Маша, тоже чем‑то терзаемая, но мне сейчас было явно не до определений.

– Ваше величество дозволит мне облегчить ее муки? – склонился в низком поклоне маг.

И этот туда же! У кого‑то «Маленький Мук», у меня бо‑ольшие муки!

– Да! – выдохнула я. – Сделайте что‑нибудь сейчас же или оставьте нас! Можете добить, я разрешаю.

О, какая я вежливая! С магами ссориться себе дороже! Превратит в лягушку, и доказывай потом, что ты не деликатес!

– Всегда к услугам вашего величества, – так же вежливо ответил пожилой дроу и проделал серию упражнений ушу, сопровождаемых речитативом. Его пальцы на особо громких пассажах выплетали странные фигуры и вытягивали из карманов бумажки с символическими рисуночками, которые он налепил по углам комнаты.

Как бы я скептически ни относилась к выкидыванию рук и ног в разные стороны и художественному кручению фиг, но помогло капитально. Боль прекратилась. Схватки ощущались как бы в отдалении.

– Спасибо, – облегченно поблагодарила я, но тут же предъявила претензии: – А почему раньше не помогли?

Маг снова склонился в поклоне:

– К сожалению, ваше величество не слишком восприимчивы к магии. Я до последнего мига опасался навредить вам и ребенку.

– Сколько я тут маюсь? – прохрипела я.

– Вторые сутки пошли, – ответила Маша.

– Слишком долго. Опасно для малыша, его сильно сдавливает, – сказал маг и кудесник. – Сейчас!

Он провел еще один заход с дыхательной гимнастикой и осторожно потянул рукой что‑то невидимое. Его кисти охватило яркое голубое сияние. Оно облачком переползло на мой живот, ласково поглаживая и согревая, мягко впитываясь внутрь.

– Ой! – Я не успела удивиться, а меня уже накрыло новой волной режущей боли.

– Милая, тужься! – на два голоса уговаривали меня Маша с Дарниэлем. – Тужься сильней!

Знахарь прытко налепил мне свою бумажку на лоб и забубнил какой‑то речитатив.

– А‑а‑а‑а! – орала я.

Мне начал вторить тонкий крик:

– А‑а‑а‑а‑а!

Ребенок появился на свет!

– Дар, кто? – спросила я, вконец обессиленная.

– Мальчик! Мой сын и наследник державы дроу! – с гордостью ответил муж, разглядывая ребенка, которого держала Маша.

Наш сын! Законный продолжатель рода Повелителей. Ребенок, в котором было мое спасение от изматывавшей душу тоски. Я никогда не забуду своего первенца, но теперь мне есть ради кого жить.

– Покажите его, – попросила я.

Маша положила дитя мне на руки. Смотрела на недовольное сморщенное личико сына, на самое прекрасное и родное существо на свете и ощущала, как меня переполняет чувство нежности.

– Любимая, ты помнишь, что нужно сделать? – напомнил мне муж.

Протягивая сына Дару, я произнесла ритуальную фразу:

– Признаешь ли ты его своим сыном и наследником? Даруешь ли ты ему имя и принимаешь ли ты заботу о нем?

Дар снял синюю шелковую рубашку, бережно завернул ребенка и провозгласил:

– Я, Дарниэль, Повелитель дроу, признаю ребенка своим сыном и нарекаю его именем Аланиэль! Отныне он мой наследник по крови! Да услышат меня боги и благословят моего сына!

Набежавшие горничные споро поменяли постель. Закрывая цветастой ширмой, помогли отмыться и привести себя в порядок. На пару минут ко мне нахлынул поток придворных с многочисленными поздравлениями.

Устала. Спать. Двое суток родов измотали, отнимая много сил. Дрема сомкнула отяжелевшие веки. Я сквозь нее почувствовала поцелуй мужа и услышала:

– Айлонор! Берешь отряд стражей! Вместе с Манвэлиэль и няньками ты должен доставить сына в загородный домик. Когда жена отдохнет, мы привезем ее туда позднее. – Бархатистый голос произнес: – Спи, родная, отдыхай. Спасибо тебе.

Сон мягко повлек меня к себе. Обнимая теплыми добрыми руками, он баюкал на коленях и нес, покачивая на волнах, далеко‑далеко. Очень хотелось пить, но не могла вынырнуть из тяжелого, полубредового забытья.

Булькнула вода. Кто‑то поднял мне голову и поднес бокал к обметанным губам. Желанная влага принесла облегчение. Темнота…

Я брела по каменистой равнине, спотыкаясь и падая.

Куда иду? Зачем? Какая цель гонит меня вперед, не давая покоя?

В очередной раз поднимаясь, услышала плач грудного ребенка. В другой стороне крик Дара:

– Рика!

Позади журчал мягкий смех Маши.

– Сынок? Дар? Маша? Где вы? – Я металась в разные стороны из последних сил.

Их нигде нет! Я не вижу!

Навалилась невыносимая тяжесть. Я упала и не имела сил встать. Гнет многопудовой глыбой давил на грудь. Нечем дышать.

«Почему так тяжело? Помогите мне! Где все? Почему никого рядом нет?.. Пожалуйста, услышьте меня!»

На смену тяжести пришла резь, скручивая, выгибая в корчах, выламывая ставшие мягкими, словно пластилин, гуттаперчевые кости. Костный мозг жгло изнутри. Я беззвучно кричала, вопила от мучительной пытки, в немоте своей мучительно раззявливая рот.

Строгое лицо Айлонора… Больно! Острые уши… Манвэли… Болит!! Синие глаза, протянутая рука, ласковая улыбка… БОЛЬНО! БОЛЬНО!! БО‑ОЛЬ…!!!

Пытка, выжигающая чувства, стирающая память… Гасло в памяти малейшее воспоминание о… ком? Я застонала, съеживаясь. Скрутилась беззащитным комочком. Пагуба моя, отпусти меня! Не терзай, пожалей…

Услышала и отступила. Я с трудом встала и увидела перед собой дорогу. Куда она манит? Что обещает? Не все ли равно?.. Я больше ничего не хочу, мне некуда спешить…

И только, влекомая невидимой рукой, собралась сделать шаг вперед и ступить на вытертые каменные плиты, кто‑то выдернул меня… И снова кругом темнота. Меня тормошили и громко требовали.

«Что они хотят? Оставьте меня в покое!»

И вновь бокал у губ, и опять слова:

– Пей! Тебе нужно это выпить! Ты должна, обязана вернуться! Слышишь?!

Устав сопротивляться, выпила горькую жидкость, и наступил покой. Все вокруг меня замерло. Потом, чуть погодя, начали мерцать искры, их становилось все больше и больше. Наконец они взорвались ярким многоцветным фейерверком, осыпаясь хрустким битым стеклом.

Неужели никто не слышит этого страшного грохота? Не видит ярких вспышек? Что со мной? Где я?

Пустота внутри, пустота снаружи…

Я лежала на огромном ложе. Открыла глаза и увидела склоненное надо мной мужское лицо с резкими, но правильными чертами. Черные с красными искрами диковатые глаза в окружении длинных ресниц глядели с тревогой. Красивый, необычный, гордый… незнакомец. Кожа словно сияет лунным светом, удивительно! Но сильнее всего мое внимание привлекли его длинные белые волосы с серебристыми прядями и багрово‑алый отлив в глубине радужки глаз.

Я его знаю? Все это уже со мной было! Но когда? Не помню…

– Где я? – прошептала, отчаянно не понимая, где нахожусь.

Я видела окружающее смутно, будто сквозь матовое полупрозрачное стекло. Казалось, продолжаю двигаться в колыхающемся тумане. Не сон и не явь – нечто среднее, муторное и беспросветное.

Невозможно собраться из рассыпанных и безжалостно растоптанных осколков стекла. Все болит – и душа, и тело. Я существую, сквозь муть вижу свои руки, ноги, по желанию совершаю движения, но… в то же время меня нет… сильно болит голова…

– Ты дома, – нежно ответил знакомый незнакомец, наклоняясь ниже. Голос заботливо обволакивал.

– Кто ты? – испуганно попыталась отодвинуться от него.

Движение отозвалось тупой ломотой в висках. Покачнувшись, я откинулась обратно на подушки.

– Габриэль, Повелитель демонов, – поведал мне мужчина, бережно приподнимая меня и приникая в нежном объятии.

Он сгреб меня и безостановочно гладил длинными нервными пальцами. Гладил, словно боялся отпустить.

Позади него застыли в нелепых коленопреклоненных позах смуглолицые узкоглазые люди в яркой диковинной одежде… или не люди? На головах челяди странные головные уборы… и рога? Демоны? Я в аду? Значит, умерла?

По знаку Габриэля фигуры на заднем плане зашевелились. Слуги нас покинули.

Я коснулась сурового лица демона. Его кожа горяча, а я чувствую холод… словно трогаю чужака первый раз. Руки не врут. Почему я ничего к нему не чувствую? Он друг? Враг?

– Кто я? – продолжала спрашивать, пребывая в тяжелом дурмане.

– Ты Эрика, моя жена, – поставил он меня перед фактом, защитным жестом распахивая шатром крылья над нашими головами.

Я смотрела на него с немым ужасом.

«Муж?.. Не помню, ничего не понимаю… Страшно. Черные браслеты кандалами на моих руках и черные крылья надо мной. Память моя, где ты?»

Я закрыла руками лицо и горько заплакала.