После разлуки. Односторонняя поверхность. Дед Василий. Нашлись!

Следующим утром Витька, как всегда в тирольской шляпе, спустился с сеновала, выпил кринку молока, утер рукавом губы и спросил:

– За грибам пойдем?

«Интересно, снимает ли он когда‑нибудь шляпу?» – думал Митя в это время.

– За гриба‑ам! – весело передразнила Витьку Аня. – Не за грибам, а за грибами!.. Или по грибы? – неуверенно закончила она.

– Все равно, – примирительно сказал Митя и принялся снаряжать экспедицию.

Каждому полагалось по корзинке и ножу. Дети надели резиновые сапоги и куртки с капюшонами. Митя накинул плащ, поскольку небо с утра хмурилось и вполне возможен был дождь.

Аня осталась дома готовить еду на ближайшие дни, чтобы разом с этим делом развязаться. Она уже заполняла огромные чугуны картошкой, вываливала туда из банок тушенку и вдвигала ухватом чугуны в печь.

– Ну, с богом! – сказал Митя и вышел из избы. Витька повел их напрямик через поле к лесу. Он шагал впереди, в сапогах с отворотами и с белым куриным пером в шляпе, появившемся вдруг дерзко и неожиданно. Митя шел последним, слушая разговоры детей и изредка лаконично отвечая на их вопросы.

– Увидите… – говорил он. – Найдем… Или не найдем.

Митя испытывал что‑то похожее на волнение. Он готовился к встрече с лесом, как с давним знакомым, который за давностью может и не признать, а хотелось бы, чтобы признал. И сам Митя сомневался – узнает ли места, которые они облазали прошлый приезд вдоль и поперек, так что могли найти дорогу домой из любой части леса, даже если не было солнца. Сейчас Мите более всего хотелось найти березовую рощу, потому что она прочнее других запечатлелась в памяти. Эта березовая роща, встреченная им по‑настоящему впервые в жизни прошлый раз, поразила его тем, что выглядела точь‑в‑точь такой, какой представлялась по книгам или увидена была в кино. Это была классическая березовая роща – чистая, светлая и стройная, как механика Ньютона.

Они углубились в лес по дороге, в глубоких колеях которой стояла вода, а посередине росла редкая трава. Потом Витька круто свернул влево, сказав, что здесь хорошее грибное место. Митя с детьми тоже послушно повернул, взглянув при этом на небо, но определиться по солнцу не смог. Низкие лохматые тучи мчались над лесом, почти задевая верхушки деревьев, все участки неба были одинаково светлы или же одинаково темны – смотря как считать. В лесу было сумрачно.

Дети поминутно подбегали к нему с грибами, по большей части сыроежками, волнушками, свинушками, к которым у Мити не было никакой симпатии и доверия, и спрашивали – брать или не брать? Митя отвергал предложенные грибы, а сам все озирался по сторонам и ждал, когда же он начнет узнавать лес, а лес начнет узнавать его. Создавалась натянутая обстановка обоюдного неузнавания, закапал дождь, встреча грозила оказаться испорченной.

– Витька! – крикнул Митя.

– У‑у! – отозвался Витька уже довольно далеко.

– Ты нас не бросай! Мы заблудиться можем! – снова крикнул Митя, стараясь придать словам шутливый оттенок. Но кричать в шутку Митя не умел. Получилось жалобно.

Витька вынырнул откуда‑то через минуту с корзиной, где перекатывались пять грибов: три подосиновика и два белых.

– Тут не заплутаете. Плутать‑то негде, – сказал он и снова исчез.

Дождь незаметно усиливался. Капли, пробившиеся сквозь листву, были мелки и часты. Вскоре к ним присоединились другие, полновесные, копившиеся на ветках. Дети подняли капюшоны и продолжали внимательный поиск. Первые успехи увлекли их, сразу же возникло соревнование, и только Митя никак не мог сосредоточиться на грибах, а вглядывался в глубину леса, все еще надеясь увидеть что‑то знакомое.

Он хорошо понимал, что вряд ли узнает какое‑нибудь отдельное дерево или участок леса, но упрямо вспоминал прошлые, семилетней давности, походы, на ходу приспосабливая воспоминания к тому, что видел сейчас. Постепенно ему стало казаться, что он узнаёт прежние места.

Они наткнулись на развилку дороги с узким клином деревьев между уходящими в глубину леса колеями. Рядом с развилкой высилась почерневшая от дождей поленница, и вот ее‑то и узнал Митя.

– Катя, смотри, на этих дровах мы с тобой сидели еще тогда. Ты помнишь? – сказал он дочери.

Катя недоверчиво посмотрела на отца, потом мельком на поленницу, которая ее совсем не заинтересовала, потому что к этому времени она отставала от Славика на один гриб, и нужно было сравнивать счет.

– Не помню, – легко сказала она.

– Ну как же! Вот и пенек, на котором мы грибы раскладывали. Он тогда крепким был, – сказал Митя, указывая на трухлявый мягкий пень, напоминавший своими очертаниями маленький, поросший мхом готический замок.

Конечно, это был чистый вымысел или самовнушение. Поленница никак не могла простоять здесь семь лет, а что касается пенька, то тоже неизвестно – способен ли он был за это время истлеть. Однако Митя обрел некоторую уверенность, хотя со стороны леса пока еще не было проявлено никакого узнавания. Лес надменно молчал.

Грибы на некоторое время отвлекли Митю от выяснения отношений с лесом. Он наклонялся к мокрой траве, раздвигал еловые ветки носком сапога и шарил глазами по мохнатым кочкам. Попутно Митя размышлял о единой методике поиска грибов, о некоем универсальном приеме, позволяющем искать грибы эффективно. Научный подход ко всему на свете так глубоко сидел в Митином характере, что любое дело, каким Митя занимался, превращалось для него в математическую задачу.

Митя решил найти оптимальный путь грибника.

Отыскав гриб, который чаще всего выскакивал перед ним неожиданно и именно в том месте, куда он смотрел перед этим целую минуту, Митя начинал описывать расходящуюся спираль вокруг этого места. Улитка Паскаля – вот как на математическом языке называлась кривая, по которой двигался Митя. Когда появлялся новый гриб, Митя мысленно проводил прямую между точками нахождения первого и второго грибов и начинал шагать по перпендикуляру к этой прямой. Ему казалось, что таким способом он охватывает бо2льшую площадь грибницы.

Очень скоро Митя запутался в собственных передвижениях и понял, что кружит на одном месте, имея в активе все те же три белых гриба. Тут он плюнул на методику и пошел наудачу, за что сразу был вознагражден семейством белых, состоящим из двух пар сросшихся грибов – одна пара побольше, а другая поменьше.

– Катя! Малыш! – в восторге закричал Митя, желая показать детям это чудо.

Ему показалось, что голос его пролетел по лесу метров десять и, упершись в стену стволов, сник и потерял силу. Митя крикнул громче, но никто не отозвался. Тогда он поспешно срезал грибы и быстро пошел в ту сторону, где, по его предположению, должны были находиться дети. Еще не испугавшись, он перешел на бег, вдруг остановился и побежал в другую сторону, непрерывно выкликая имена детей. Ответа не было.

– Витька! – с яростью, до боли в груди, прокричал Митя, будто Витька был повинен в исчезновении детей.

И сразу в нем возник страх, проникая в стучащее бешено сердце и смешивая мысли. Митя поднял лицо к небу, которое быстро бежало неизвестно в какую сторону. Все направления леса были равноправны перед ним, но ни единого звука, кроме шороха капель, не раздавалось.

Митя понял, что потерял детей и сам заблудился, причем заблудился как‑то быстро, на ровном месте. Лес сразу представился ему не имеющим конца ни в одной из сторон – нечто вроде односторонней поверхности, перед которой он всегда испытывал трепет.

Односторонняя поверхность – это очень замечательная вещь. Ее легко наблюдать, но понять трудно. Чтобы хотя бы приблизительно представить, какое видение пронеслось в Митиной голове в эту минуту страха и безволия, можно проделать следующий опыт. Взяв длинную полоску бумаги, нужно свернуть ее в кольцо, а затем, повернув один конец полоски на половину оборота, склеить его с другим. Получится лента Мебиуса, то есть одна из разновидностей односторонней поверхности. Только что перед этим полоска имела вполне определенные две стороны и попасть с одной стороны на другую было невозможно, не переступив через край, но вот одно движение пальцев превратило две стороны в одну, и теперь можно спокойно путешествовать по ленте до бесконечности, плавно переходя с одной стороны на другую, а вернее, бесконечно обходя одну и ту же сторону.

То, что было в Митином сознании разделенным на «лес» и «не лес» и имело как бы две стороны, вдруг превратилось в один сплошной лес, простиравшийся до бесконечности. С волос на Митино лицо стекали струйки дождя, и он поминутно утирал глаза влажным рукавом плаща. Было похоже со стороны, будто он плачет, – но с какой стороны? Другой стороны больше не было.

Теперь он мечтал найти ту поленницу, которую так великодушно узнал полчаса назад. Он выбрал направление и зашагал по мягкому мху, гасившему звуки. Не прошло и двух минут, как он вышел на дорогу, но узнать ее теперь не решался. Через каждые три шага он прикладывал ладони ко рту рупором и выкрикивал имена детей. От крика Митя охрип и устал. Лес, который сразу стал ему ненавистен, потому что не узнал и обманул его, расступался перед ним безмолвно и предупредительно, а Митя шел и шел сквозь толпу глухонемых деревьев, постепенно приходя в отчаянье.

За поворотом дороги он увидел маленькую фигурку в сером длинном пиджаке и мокрой кепке. Фигурка ковыляла, помогая себе палкой, навстречу ему. Окрыленный, Митя бегом бросился к ней и узнал деда Василия, Люськиного отца, у которого они жили в прошлый приезд.

– Василий Петрович! – закричал Митя, подбегая.

Дед остановился и взглянул на него снизу вверх. Маленькое и хитрое лицо деда Василия слегка дергалось, а глазки мигали. Они были бесцветны, да и сам дед был серенький, бесцветный, какой‑то стертый и словно заспанный.

– Не признаю, стар стал… – сказал он дребезжащим тенором.

– Митя я, Богинов, мы у вас жили, – скороговоркой произнес Митя.

– Нет, не признаю, – сказал дед и сдвинулся с места.

– Вы детей не встречали? Девочку и мальчика? – умоляюще спросил Митя, махнув рукой на воспоминания.

– Не слышу ничего, стар стал… – бормотал дед.

– В какой стороне Коржино? – прокричал Митя ему в ухо.

Вместо ответа старик свернул с дороги в лес и быстрыми шажками стал удаляться. Митя попытался было его догнать, но дед Василий обернулся и погрозил ему палкой. После чего старик скрылся в лесу.

Как ни странно, встреча с дедом успокоила Митю. Он побрел далее по дороге и скоро вышел к той самой развилке, где стояла поленница. На поленнице сидели Катя и Малыш. Между ними на березовых кругляшах были разложены кучки грибов. Дети не заметили Митю, поскольку занимались счетом.

Митя подошел к поленнице и взглянул на грибы.

– Ну, как успехи? – спросил он вяло, чувствуя, что ноги его не слушаются. Потом он сел на пенек, вынул из кармана плаща пачку сигарет и убедился, что они от дождя превратились в кашу. Митя механическим движением выбросил пачку и повторил вопрос.

– Сейчас, папочка, я считаю, – ответила Катя. Подсчитав грибы, она объявила: – Что я говорила? Семнадцать–пятнадцать в мою пользу!

– Я выиграл! – упрямо сказал Малыш, потому что считал плохо, но уверенность в своих силах имел огромную.

– Ну вообще! – сказала Катя. – Папа, он ничего не понимает!

– Где вы были? – устало спросил Митя.

– Здесь, – коротко ответила Катя и удивленно посмотрела на отца.

– А я там был! – махнул рукой Малыш. – Там он рос, а я его ка‑ак найду!

Он поднял самый толстый гриб и взмахнул им над головой. Сразу возник спор, потому что Катя считала, что гриб ее. Тут же выяснилось, что ходили они порознь и не перекликались. Им это было ни к чему.

– А вы заблудиться не боялись? – так же вяло продолжал допрос Митя.

– Плутать‑то тут негде! – повторила Катя Витькины слова. При этом она дернула плечиком.

– Понятно, – улыбнулся Митя. – Ну, пошли домой.

Отношения с лесом были временно прерваны. Митя вновь надеялся только на себя, а потому вывел детей к деревне прямым путем без лишних волнений.

Через час они уже сидели перед печкой, обильно увешанной их мокрой одеждой, смотрели на огонь и чистили грибы.

– Ты знаешь, я деда в лесу встретил, – сказал Митя жене.

– Какого деда? – не поняла Аня.

– Василия Петровича… Ну Люськиного отца, – сказал Митя и увидел, что жена смотрит на него округлившимися глазами.

– Да ты что! – наконец сказала она.

– А что? В кепке, с палочкой… Еще очень бодрый старикашка. Не слышит только ничего, – усмехаясь, проговорил Митя.

– Митя, он же умер. Мне Люся писала еще год назад… – испуганно сказала Аня. – Ты, наверное, обознался.

– Не знаю… – сказал Митя.

Потом он отложил нож и долго смотрел на угли в печи. В их изломах, в глубоких и причудливых раскаленных трещинах, из которых вырывался жар, ему виделись какие‑то морщинистые лица и звериные страшные глаза, полыхавшие недобрым огнем, слышались в потрескивании и шорохе углей невнятные голоса, и все это чудесным образом переходило в знакомую ему науку, в химические реакции и прочие вещи, которые он знал досконально. Но та, другая картина, открывшаяся в глубоком зеве печи, мешала ему. Она таила в себе что‑то такое, о чем Мите только предстояло медленно и глубоко догадываться.

Date: 2015-10-19; view: 278; Нарушение авторских прав