Глава XXXI. – Если какая-нибудь из словесных выходок моего отца способна была рассердить дядю Тоби в период его влюбленности

– Если какая-нибудь из словесных выходок моего отца способна была рассердить дядю Тоби в период его влюбленности, так это вошедшее у отца в привычку превратное употребление одной фразы Илариона-пустынника[435], который, повествуя о своем воздержании, о своих бдениях, бичеваниях и прочих вспомогательных средствах своей религии, – говорил (с несколько большим балагурством, нежели подобало пустыннику), что он употребляет эти средства с целью отучить своего осла (разумея под ним свое тело) становиться на дыбы.

Отец был в восторге от этого изречения; оно не только лаконично выражало – – но еще и порочило желания и вожделения нашей низшей части; в течение многих лет жизни моего отца оно было излюбленным его выражением – он никогда не употреблял слова страсть – постоянно заменяя его словом осел. – – Таким образом, с полным правом можно сказать, что все это время он провел на костях или на спине своего или чужого осла.

Здесь я должен обратить ваше внимание на разницу между

ослом моего отца

и моим коньком – дабы вы их тщательно обособляли в вашем сознании, когда о них заходит речь.

Ведь мой конек, если вы еще помните его, животное совершенно безобидное; у него едва ли найдется хоть один ослиный волос или хоть одна ослиная черта. – – Это резвая лошадка, уносящая нас прочь от действительности – причуда, бабочка, картина, вздор – осады дяди Тоби – словом, все, на что мы стараемся сесть верхом, чтобы ускакать от житейских забот и неурядиц. – Он полезнейшее в мире животное – и я положительно не вижу, как люди могли бы без него обходиться. – – —

– – Но осел моего отца – – – ради бога, не садитесь – не садитесь – не садитесь – (я трижды повторил, не правда ли?) – не садитесь на него – это животное похотливое – и горе человеку, который не препятствует ему становиться на дыбы.