Глава 8. Сердце не бьётся волхв смеётся

Насмешка в серых глазах. Зрачки, расширенные, как у рыси. Крутой упрямый лоб. Это он, Матвей Багров, мальчишка, одурачивший «Книгу Харона». Кто он? Молодящийся старик‑маг? Морлок? Призрак?

— Прерванное существование! — уронил Багров, хотя Ирка не успела задать никакого вопроса.

— Это как?

— Ты живешь себе, живешь, а затем оказываешься внутри перстня в виде крошечной искры. Для других проходят сотни лет. Для тебя — мгновение, мимолетнее, чем дневная дремота… Затем ты — сам не зная, как и почему — стоишь на песке у воды и смотришь на перстень, который лежит рядом.

Матвей взглянул на перстень на своем безымянном пальце. В отличие от кольца магфицера, с которым не так давно познакомилась Ирка, его перстень был странно молчалив. Никаких потрескиваний, цикаких пляшущих искр. Затаенная сила чудилась в этом простом и невзрачном перстне.

— И ты ничего не помнишь? — спросила Ирка.

— Я помню все, — со странной уверенностью отвечал Матвей. — Возможно, я не помню и не знаю всего, что было в эти двести лет, но свое вчера я помню превосходно.

Он мимолетно коснулся рукой груди и по смотрел на холст в руках у Ирки.

— Совсем забыл! Дай его мне!

— Зачем?

— Отдай! Увидишь! — властно повторил он. Ирка отдала. Багров развернул холст и долго смотрел на него. По его невозмутимому лицу сложно было определить, что он чувствует и о чем думает. Он поднял руку и подул на безымянный палец. От темного перстня оторвалось пламя и охватило холст.

Ирка вскрикнула, попыталась потушить, но было поздно. Язык пламени втянулся в перстень, не оставив от картины даже пепла. Багров тщательно осмотрел пол и остался доволен.

— Зачем ты это сделал? — крикнула Ирка.

— Так было нужно. Я искал картину, чтобы уничтожить ее. Это было единственное мое изображение. Теперь они не смогут, завладев портретом применить некромагию и вуду. Ты знаешь, что такое вуду?

Ирка вспомнила шило в руках у пегобородого и вновь ощутила его огненные уколы.

— Именно, — сказал Матвей, заметив, как скривилось ее лицо. — Так вот — некромагия — гораздо хуже.

— Некромагия разве не запрещена?

— Запрещена. Официально, во всяком случае. Именно поэтому она гораздо хуже, — подтвердил Багров с загадочной улыбкой.

Ирка ощутила тревогу. У нее на языке заверся вопрос, который она не решалась задать. И все же задала:

— Ты некромаг?

— Да… Я и светлый маг, и темный, и маг‑вуду, и некромаг.

— Некромаг… — повторила Ирка с ужасом. В ее представлении некромаги были мрачные зихнувшиеся ребята, вываривавшие черепа и коптившие на огне руки мертвецов.

— В какой‑то мере, но лишь отчасти. Мой учитель был волхв и практиковал всеначалие, — успокаивающе сказал Матвей.

— А другие молодые некромаги? Они существуют? — спросила Ирка.

Багров сделал паузу, точно прислушиваясь к чему‑то.

— Да. Перстень подсказывает, что есть три молодых некромага, ученики умершей колдуньи. Две девушки и один юноша с восточной фамилией. То ли Худыйбердыев, то ли Бей‑кого‑то‑там. Перстень не помнит. Но они чистые некромаги, без примесей, хотя и получившие образование в Тибидохсе, — ответил он.

Ирка была расстроена тем, что узнала. Ее собеседник практиковал вуду и некромагию, прибегая к тем силам, которые капля за каплей выпивают человеческую душу.

— Ну уж прости, если тебя разочаровал. Я всего лишь ученик Мировуда, узнавший у него то, чем он занимался сам. Мой учитель верил, что можно обращаться ко всем без исключения силам, лишь бы был внутренний стержень и желание служить добру, — сказал Багров.

— И ты тоже так думаешь? Что есть стержень, который способен выдержать? — спросила Ирка.

Матвей усмехнулся. Усмешка была сухая и невеселая. Ирке она не понравилась.

— Отчасти… Но нет… Слишком легко сорваться. Зло гораздо привлекательнее добра, а тьма изобретательнее света. Не знаю, как там со стражами, но с магами — темными и светлыми — дело обстоит именно так. Пока я держусь, но потому лишь, что не ведал еще особенных искушений. Полюби я без взаимности или возненавидь кого‑нибудь всей душой, боюсь, я не выдержал бы и прибегнул к некромагии или к вуду. Даже не я. Они бы ко мне прибегнули.

Последняя фраза прозвучала странно. Должно быть, сам Багров почувствовал это и поспешно сменил тему.

— Грустно сжигать свое изображение. Точно уничтожаешь какую‑то свою часть. Я как будто еще есть, но одновременно я уже пепел… — заметил он, глядя на перстень.

Ирка кивнула. Однажды она проделала такое со своими ранними детскими фотографиями. Разрезала их ножницами и ссыпала куски на газовую конфорку. Ей было обидно, что на фотографиях она везде стоит на своих ногах. Хотелось уничтожить память. Фотобумага горела плохо, больше воняла. Однако Ирка завершила начатое. Когда Бабаня вернулась, все плита была засыпана сероватым пеплом.

Ирка представила это себе так живо, что, казалось, протяни руку — и она коснется пепла пальцами…

Внезапно Багров поднял глаза и посмотрел на нее с острым интересом. Спокойно, изучающе, будто увидел ее только сейчас. У Ирки возникло тревожное, инстинктивно‑женское желание проверить, нет ли какого непорядка в ее одежде или прическе. Но Матвей уже потушил свой взгляд.

— Валькирия? — спросил он. Ирка кивнула.

— Но ведь не из старых? Из новых? Недавних? Так?

— Откуда ты знаешь? Может, ты знаешь и то, кем я бы… — изумленно начала Ирка.

Багров быстро шагнул к ней и без церемоний закрыл ей рот ладонью.

— Что за дилетантизм? О прошлом я тебя спрашивать не буду. Мне еще не надоело жить! Твое прошлое — это то, что ты должна как можно скорее выкинуть из памяти. Поверь, так будет гораздо лучше. В том числе для тебя, — сказал он.

Он был выше Ирки и, пожалуй, выше Мефодия. Движения его не были грубы и не напрягали. В них ощущалась та спокойная, несуетливая власть, которая не нуждается в утверждении и, следственно, в агрессии. Никто не лает больше и визгливее мелких собачонок. Серьезные псы чаще молчат.

Антигон, видя, что его хозяйке затыкают рот нестерильной ладонью, едва не умер от негодования и разразился длинной тирадой, в которой упоминались кошмарные монстры, омерзительные, но грозные валькирии, требующйе уважения, и истолченные в миксере наглые юноши.

Багров проигнорировал его ворчание, лишь усмехнулся. Домовой кикимор забавлял его. Отпустив Ирку, он отошел к стене. Небольшое окно, выходящее на лес, было затянуто старой рыболовной сетью. И откуда она только здесь взялась?

— Это ты следил за моими окнами? Там, у Бабани? — спросила Ирка.

— Да. Я.

— Почему?

— Тебе действительно нужен ответ? Даже если он будет неприятен?

— В смысле?

— Отец учил меня или не отвечать на скользкие вопросы вообще, или говорить правду. Из уважения к его памяти я следую этому правилу до сих пор. Помнится, это сердило моего учителя Мировуда, Ведь в магии, если разобраться, немало уверток и фокусов. Покрыть старую помойку плащаом фокусника и заявить, что все, что под плащом, далючая вонь, профессиональная тайна и непосвященных просим убрать лапки… Однако от частой лжи эйдос тускнеет, как умирающая искра. Так тебе нужна правда?

— Давай рискнем, — сказала Ирка, не выдержав пытки любопытством.

— Отлично. Если честно, в первый момент меня заинтересовало, что это за бестолковая валькирия, которая ведет себя так неосторожно… Ты не используешь магию скрытности и вообще ведешь себя глупо.

— Почему глупо‑то? — спросила Ирка с обидой. Она поняла, что наступила на грабли. Девушки всегда хотят слышать правду, но под правдой подозревают что‑то свое.

— Мировуд называл валькирий козырными картами света. Они появляются из ниоткуда, внезапно, без предупреждения, и беспощадно жалят мрак своими огненными дротами. Ужалив же, исчезают, как тени. Никто не знает, ни где они, ни кто они, ни откуда появились. И вновь мрак в напряжении, а темные маги в смятении.

— Ты серьезно?

— Я всегда серьезен. Опытные валькирии обладают даром универсальной скрытности. Даже комиссионеры не в состоянии их выследить.

— Что‑то не верится… Выследили же меня и напали, — сказала Ирка, с улыбкой вспоминая, как в нее метнули визжащего десантного гнома.

— Глиняный Пес — это серьезно. Он шел по следу картины. Но все равно старайся быть мудрее, не светись. Если посланный на разведку воин хочет пройти по базарной площади в торговый день, он снимает доспехи и смешивается с толпой, а не ползет под крышам, сжимая в зубах нож, как контуженный ниндзя, — посоветовал Матвей.

— Хм… Прям‑таки и по крышам… — недовольно сказала Ирка. — А что тебе еще известно о валькириях?

Услышав о валькириях во множественном числе, она поняла, что не уникальна. Кроме нее, существуют и другие, опытные девы‑воительницы. Почему‑то эта мысль доставляла ей не столько радость, сколько беспокойство. Почему эти, другие, не пытаются связаться с ней, чтобы чему‑то научить, объяснить? Почему ведут себя так, словно её не существует? Знают ли они вообще о гибели одной из них и о том, что Ирка заступила на ее место?

Голос Багрова звучал ровно и размеренно.

— Всех валькирий двенадцать. Они живут отдельно, но поддерживают связь и нападают на врагов света все вместе, единым отрядом. Кроме того, существует еще одна — тринадцатая валькирия. Валькирия‑одиночка, так ее называют. Ее магия гибче, вкрадчивее, мудрее, чем у остальных. Хотя те двенадцать, возможно, и сильнее, и опытнее в ратном искусстве. Сдается мне, что тринадцатая валькирия теперь ты. Ирка сглотнула.

— Откуда ты знаешь, что я тринадцатая? Что та валькирия, на место которой я заступила, была валькирией‑одиночкой?

— Возле тебя нет других валькирий. Тебе не помогают, хотя ты мало что умеешь.

— Потому что я валькирия‑одиночка?

— Боюсь, что да. Другие валькирии избегают валькирию‑одиночку. Причина этого мне неизвестна.

— Ты много знаешь о валькириях. А я вот ничего, — сказала Ирка печально.

Ей подумалось, что все в её жизни происходит в едином ключе. Ее тропа с рождения была проложена в стороне от проезжих дорог и общих перекрестков. Если кто‑то и должен был стать одиночкой, то лучшей кандидатуры не найти. Неудивительно, что смертельно раненная валькирия выбрала именно ее.

— Я знаю много, но далеко не все. Все знает он, — сказал Матвей, показывая Ирке перстень. — Я слышу его шепот. Перстень может слышать только тот, кто его носит. В нем мудрость моего учителя Мировуда.

— Вся?

— Далеко не вся. Но оно и к лучшему. Святогор был так силен, что его не держала земля. Уйти же под землю от избыточной мудрости еще проще, — признал Багров.

Он поднял смуглую, худую, но сильную и жилистую руку, чтобы отбросить со лба волосы. На запястье блеснул серебром старинный браслет. Он заинтересовал Ирку даже больше, чем перстень Мировуда.

— Можно взглянуть?

Матвей протянул ей руку. Ирка коснулась его запястья. Оно было более чем материально. Прохладное, с тонким белым шрамом запястье полуподростка‑полуюноши. Она провела пальцем по рунам браслета.

— А снять можно? — спросила она, подумав, что руны могут быть и на той стороне.

— Нет. Смотри на руке, — отказал Матвей.

— Почему только на руке? Думаешь, я не отдам? — удивилась Ирка. Багров усмехнулся.

— Не в том дело. Отдавать некому будет.

— Почему?

— Как‑то Мировуд послал меня на рынок. И там я случайно купил этот браслет у одной колдуньи — мелкой торговки артефактами. Из тех колдуний, что за бесценок выкупают имущество умерших магов и после распродают его частями. Скорее всего колдунья сама толком не знала, что за браслет попал к ней в руки. Едва она сняла его со своего запястья и надела на мое, как поперхнулась яблоком, которое жевала, и умерла на месте.

— Ты серьезно? Ужасно глупая случайность. Багров хмыкнул.

— Случайность? Ничего подобного. Позднее я разобрался в чем дело. Не подавись она яблоком, она упала бы на ровном месте и свернула бы себе шею. Или на голову ей со строительных лесов свалилось бы ведро с раствором… Или ее укусил бы бешеный пес. В общем, шансов дожить до вечера у нее не было. Дело в том, что ведьма по ошибке продала мне Счастливый Браслет.

— Разве это плохо?

— Счастливый Браслет — вещица с характером. Едва хозяин расстается с ним, как все беды, которых он избегал так долго, обрушиваются на него разом. Это потому, что беды никуда не исчезают. Они караулят в тени и ждут только момента, когда магический круг разомкнется хотя бы на миг.

— И тогда ты падаешь на ровном месте?

— И тогда происходит все что утодно, — сказал Багров.

Думая о чем‑то своем, он прошелся по комнате, тронул рыболовную сеть и присел на корточки рядом с домовым кикимором. Антигон настороженно наблюдал за ним.

— Симпатичный старичок!.. Похож на титулярного советника, который съел заднюю лапку заговоренной лягушки. Я забыл: он разговаривает? — поинтересовался Багров.

Кикимор передернулся от ужасного оскорбления.

— Как ты смеешь, гадина ползучая! Я мерзкий, коварный монстр!.. Бойся теперь спать ночами, дрянь! — завопил он, подскакивая.

Матвей заткнул раковину уха пальцем.

— О! Не только разговаривает, но и плюется! Полное ухо наплевал! — произнес он удовлетворенно и снова стал ходить по комнате.

Ирка заметила, что время от времени он не то тревожно, не то задумчиво посматривает в окно. В деревянной раме, точно на картине, угадывались силуэты деревьев.

— Ты думаешь о Глиняном Псе? Что он нагрянет? — спросила она.

— Холста больше не существует. След потерян. Скоро маги это поймут и пошлют Пса по следу перстня Мировуда. Но вначале для надежности им нужно найти фею, которая выпустила меня из перстня. Перстень и фею, поскольку когда‑то она заговаривала алмазную пыль, связывает теперь общая магия. Логично?

— Ну… Для кого‑то логично, — признала Ирка.

Ей сложно было сразу и до конца отказаться от лопухоидных категорий мышления. Все‑таки как ни крути, а мы мыслим кубиками, отлитыми задолго до нас.

— Значит, нам нужно опередить Пса и найти фею первыми. Я перед ней в долгу и должен ее защитить. Они вполне могли лишить ее способности творить чары. Воображаю, сколько было по этому поводу воплей! — заметил Багров.

— Чьих воплей? Феи?

— А то! Феи тот еще народец. Терпения у них мало, а характер, как порох! Хотя свое слово они держат: тут не поспоришь! Эту же беднягу подозревают в том, что она помогла мне похитить Камень Пути… Нет, бросать ее сейчас нельзя! — уверенно сказал Матвей.

— Слушай, зачем темным магам с Лысой Горы Камень Пути? Они же вее равно никогда его не поделят! — заметила Ирка, довольная, что разговор коснулся интересующего ее предмета.

— Разумеется, да только кто ж это признает? Уверен, рано или поздно его перепродадут мраку. Будут долго и занудно торговаться, выторговывать все больше и больше, склочничать, забирать свои обещания назад, но… все равно перепродадут! Так что лучше, пожалуй, если Камень останется там, где он сейчас… — сказал Багров.

— А где он сейчас? — спросила Ирка, не удержавшись.

Матвей напрягся, как в ту минуту, когда она коснулась рун Счастливого Браслета.

— Зачем тебе?

— Ну не знаю… Если с тобой что‑то случится…

— Не беспокойся. Если со мной что‑то случится, то Камень Пути попадет в их руки независимо от твоей воли. Видишь ли, моя история и история этого Камня связаны теперь навеки.

— Так где же он?

Багров внимательно посмотрел на нее.

— А ты не догадываешься? — спросил он, прищурившись.

— Нет.

— И предположений никаких нет?

— Никаких, — ответила Ирка, начиная беспокоиться.

Матвей удовлетворенно кивнул.

— Ну и отлично. Чем больше знаешь про телят, тем сложнее есть котлеты. Существуют вещи, до которых человек должен дойти сам. Если он этого не сделал, значит, время ещё не пришло, — таинственно произнес он.

— Но одно ты можешь сказать? Он у тебя или спрятан где‑то?

— Он там, где должен быть. В этом ты можешь не сомневаться, — заверил валькирию Багров.