Главные характеристики современной, постнеклассической науки. Современные процессы дифференциации и интеграции наук. Связь дисциплинарных и проблемно-ориентированных исследований

1. Широкое распространение идей и методов синергетики — те­ории самоорганизации и развития сложных систем любой при­роды.

В этой связи очень популярны такие понятия, как диссипативные структуры, бифуркация, флуктуация, хаосомность, стран­ные аттракторы, нелинейность, неопределенность, необратимость и т. п. В синергетике показано, что современная наука имеет дело с очень сложноорганизованными системами разных уровней орга­низации, связь между которыми осуществляется через хаос. Каж­дая такая система предстает как «эволюционное целое». Синерге­тика открывает новые границы суперпозиции, сборки последнего из частей, построения сложных развивающихся структур из про­стых. При этом она исходит из того, что объединение структур не сводится к их простому сложению, а имеет место перекрытие об­ластей их локализации: целое уже не равно сумме частей, оно не больше и не меньше суммы частей, оно качественно иное.

Один из основоположников синергетики Г. Хакен (предложив­ший и сам этот термин), поставив вопрос — «Что общего обнару­живается при исследовании систем самого различного рода, при­родных и социальных?» — отвечал на него следующим образом.

Общее — это спонтанное образование структур («Strukturbilding»), качественные изменения на макроскопическом уровне, эмерджентное возникновение новых качеств, процессы самоорганизации в открытых системах. Отличие синергетического взгляда от тради­ционного, по мнению Хакена, состоит в переходе от исследова­ния простых систем к сложным, от закрытых к открытым, от линейности к нелинейности, от рассмотрения равновесия процес­сов вблизи равновесия к делокализации и нестабильности, к изу­чению того, что происходит вдали от равновесия.

Объективности ради надо сказать, что вышеперечисленные и другое идеи синергетики были сформулированы не без влияния диалектики (Шеллинга, Гегеля, Маркса), хотя об этом, как прави­ло, не упоминается. Но об этом помнит один из основателей си­нергетики И. Пригожий, который писал, в частности, о том, что гегелевская философия природы «утверждает существование иерар­хии,, в которой каждый уровень предполагает предшествующий... В некотором смысле система Гегеля является вполне последова­тельным философским откликом на ключевые проблемы време­ни и сложности»¹. Более того, Пригожий четко и однозначно ут­верждает, что «идея истории природы как неотъемлемой состав­ной части материализма принадлежит К. Марксу и была более подробно развита Ф. Энгельсом... Таким образом, последние со­бытия в физике, в частности, открытие конструктивной роли не­обратимости, поставили в естественных науках вопрос, который давно задавали материалисты»².

Между тем некоторые современные ученые не только не ви­дят преемственной связи между диалектикой и синергетикой, но считают, что первая из них отжила свой век и должна быть заме­нена второй. Или — в лучшем случае — диалектике предназнача­ется «участь» одной из частей синергетики. С таким подходом согласиться нельзя, ибо диалектика как общая теория и универ­сальный метод была и остается выдающимся достижением ми­ровой философской мысли. Она как философский метод продол­жает успешно «работать» в современной науке наряду с другими общенаучными методами (синергетика, системный подход и др.). (О синергетике см. следующий параграф данной главы.)

Принимая синергетический подход, некоторые современные исследователи стремятся осуществить комплексное, системное рас­смотрение всей совокупности факторов, определяющих измене­ние роли науки в процессах постиндустриальной транспормации. Так, Л. В. Лесков к числу таких факторов относит: модерниза­цию научной методологии; роль фундаментального теоретичес­кого знания; модернизацию общенаучной парадигмы; достаточно широкий спектр анализируемых научных направлений; перспек­тивы снятия барьера между естественнонаучным и гуманитарным научным знанием; уточнение роли и места науки в культуре, а теоретического знания — в социокультурной динамике. «Подоб­ная постановка проблемы означает, — по мнению автора, — не что иное, как попытку построить модель самой науки как самоор­ганизующейся системы»¹.

2. Укрепление парадигмы целостности, т. е. осознание необхо­димости глобального всестороннего взгляда на мир. «Принятие диалектики целостности, включенности человека в систему — одно из величайших научных достижений современ­ного естествознания и цивилизации в целом». В чем проявляется парадигма целостности?

а) В целостности общества, биосферы, ноосферы, мироздания и т. п. Одно из проявлений целостности состоит в том, что че­ловек находится не вне изучаемого объекта, а внутри его. Он всегда лишь часть, познающая целое.

б) Для конца XX в. характерной является закономерность, со­стоящая в том, что естественные науки объединяются, и уси­ливается сближение естественных и гуманитарных наук, на­уки и искусства. Естествознание длительное время ориенти­ровалось на постижение «природы самой по себе», безотноси­тельно к субъекту деятельности. Гуманитарные науки — на постижение человека, человеческого духа, культуры. Для них приоритетное значение приобрело раскрытие смысла, не столько объяснение, сколько понимание, связь социального знания с ценностно-целевыми структурами.

Идеи и принципы, получающие развитие в современном ес­тествознании (особенно в синергетике), все шире внедряются в гуманитарные науки, но имеет место и обратный процесс. Освое­ние наукой саморазвивающихся «человекоразмерных» систем сти­рает прежние непроходимые границы между методологией есте­ствознания и социального познания. В связи с этим наблюдается тенденция к конвергенции двух культур — научно-технической и гуманитарно-художественной, науки и искусства. Причем имен­но человек оказывается центром этого процесса, в) В выходе частных наук за пределы, поставленные классичес­кой культурой Запада. Все более часто ученые обращаются к традициям восточного мышления и его методам. Все более распространяется убеждение не только о силе, но и о слабости европейского рационализма и его методов. Но это никоим образом не должно умалять роли разума, рациональности — и науки как ее главного носителя — в жизни современного общества.

Ориентацию европейской науки XX в. на восточное мышле­ние четко зафиксировал В. И. Вернадский, который писал: «Едва ли можно сомневаться, что выдержавшая тысячелетия, остав­шись живой, слившись с единой мировой наукой, мудрость и мораль конфуцианства скажется глубоко в ходе мирового науч­ного мышления, так как этим путем в него входит круг новых лиц более глубокой научной традиции, чем западноевропейская цивилизация»¹. Тема «Восток—Запад» сегодня активно обсуж­дается в литературе. Разительное несходство двух типов куль­тур пронизьшает всю жизнь современной цивилизации, оказывает огромное влияние на происходящие процессы во всех сферах общественной жизни и на пути осмысления возможных перспек­тив развития человека.

Тот факт, что даже при обсуждении новой концепции приро­ды эта проблема возникает, говорит о ее чрезвычайной актуаль­ности. «Мы считаем, что находимся на пути к новому синтезу, новой концепции природы. Возможно, когда-нибудь нам удастся слить воедино западную традицию, придающую первостепенное значение экспериментированию и количественным формулировкам, и такую традицию, как китайская: с ее представлениями о спонтанно изменяющемся самоорганизующемся мире»¹. 3. Укрепление и все более широкое применение идеи (принципа) коэволюции, т. е. сопряженного, взаимообусловленного изме­нения систем или частей внутри целого. Будучи биологическим по происхождению, связанным с изу­чением совместной эволюции различных биологических объек­тов и уровней их организации, понятие коэволюции охватывает сегодня обобщенную картину всех мыслимых эволюционных про­цессов, — это и есть глобальный эволюционизм. (Подробнее об этом см. §3 данной главы.)

Данное понятие характеризует как материальные, так и иде­альные (духовные) системы, т. е. является универсальным. Оно тесно связано с понятием «самоорганизация». Если самооргани­зация имеет дело со структурами, состояниями системы, то ко­эволюция — с отношениями между развивающимися системами, с корреляцией эволюционных изменений, отношения между ко­торыми сопряжены, взаимоадаптированы. Полярные уровни ко­эволюции — молекулярно-генетический и биосферный.

Коэволюция остро ставит вопрос о синтезе знаний, о необхо­димости совмещения различных уровней эволюции, различных представлений о коэволюционных процессах, выраженных не толь­ко в науке, но и в искусстве, религии, философии и т. п. Коэво­люция совершается в единстве природных и социальных процес­сов. Поэтому на современном этапе развития науки нужно тесное единство и постоянное взаимодействие естественнонаучного и гу­манитарного знания с целью более глубокого исследования меха­низма коэволюционного процесса.

Принцип коэволюции является углублением и расширением на современном научном материале принципа эволюции (разви­тия), который, как известно, был основательно разработан в исто­рии философии — особенно в немецкой классике (и прежде всего у Гегеля), а затем — в материалистической диалектике («две кон­цепции развития»). Идеи развития и «полярности», особенно ост­ро и глубоко «выстраданные» в немецкой классической и матери­алистической диалектике, сегодня являются ключевыми для со­временной науки.

4. Изменение характера объекта исследования и усиление роли междисциплинарных комплексных подходов в его изучении.

В современной методологической литературе все более скло­няются к выводу о том, что если объектом классической науки были простые системы, а объектом неклассической науки — слож­ные системы, то в настоящее время внимание ученых все больше привлекают исторически развивающиеся системы, которые с те­чением времени формируют все новые уровни своей организа­ции. Причем возникновение каждого нового уровня оказывает воз­действие на ранее сформировавшиеся, меняя связи и компози­цию их элементов.

Системы, характеризующиеся открытостью и саморазвити­ем, постепенно начинают, определять облик современной пост-неклассической науки. А это требует новой методологии их по­знания. В литературе определяют такие признаки самоорганизу­ющихся систем, как: открытость — для вещества, энергии, инфор­мации; нелинейность — множество путей эволюции системы и возможность выбора из данных альтернатив; когерентность (сцеп­ление, связь) — согласованное протекание во времени процессов в данной системе; хаотический характер переходных состояний в них; непредсказуемость их поведения; способность активно взаи­модействовать со средой, изменять ее в направлении, обеспечи­вающем наиболее успешное функционирование системы; гибкость структуры; способность учитывать прошлый опыт.

Объектом современной науки становятся — и чем дальше, тем чаще — так называемые «человекоразмерные» системы: медико-биологические объекты, объекты экологии, включая биосферу в целом (глобальная экология), объекты биотехнологии (в первую очередь генетической инженерии), системы «человек—машина» и т. д.

Изменение характера объекта исследования в постнекласси-ческой науке ведет к изменению подходов и методов исследова­ния. Если на предшествующих этапах наука была ориентирована преимущественно на постижение все более сужающегося, изоли­рованного фрагмента действительности, выступавшего в качестве предмета той или иной научной дисциплины, то специфику со­временной науки все более определяют комплексные исследова­тельские программы (в которых принимают участие специалисты различных областей знания), междисциплинарные исследования.

Реализация комплексных научных программ порождает осо­бую ситуацию сращивания в единой системе деятельности теоре­тических и экспериментальных исследований, прикладных и фун­даментальных знаний, интенсификации прямых и обратных свя­зей между ними. Все это порождает усиление взаимодействия сложившихся в различных дисциплинарных областях науки иде­алов, норм и методов познания. 5. Еще более широкое применение философии и ее методов во всех науках.

В том, что философия как органическое единство своих двух начал — научно-теоретического и практически-духовного — про­низывает современное естествознание, — в этом, кажется, сегод­ня не сомневается ни один мыслящий естествоиспытатель. В постнеклассическом естествознании еще более активно (прежде все­го, в силу специфики его предмета и возрастания роли человека в нем), чем на предыдущих этапах, «задействованы» все функции философии — онтологическая, гносеологическая, методологичес­кая, мировоззренческая, аксиологическая и др.

Проблема опять же в том, о какой конкретно философии идет речь и как именно она влияет на развитие естественных наук на­чала XX в. Предметом активного обсуждения сегодня являются вопросы о самой философии как таковой; ее месте в современной культуре; о специфике философского знания, его функциях и ис­точниках; о ее возможностях и перспективах; о механизме ее воз­действия на развитие познания (в том числе научного) и иных форм деятельности людей.

В этой связи большой интерес представляют идеи известного «философствующего физика» В. В. Налимова. Он считает, что фи­лософия «остановилась на наших глазах», что ей «не удалось пе­ребросить мост ни в сторону науки, ни в сторону религии», что назрела необходимость в «постфилософии». Он убежден, что сле­дует включить в картину физического мира, «в картину мирозда­ния представление о вездесущности сознания, смыслов (и их цен­ностных оценок) и спонтанности». А это означает, что «проблема «сознание—материя» становится серьезной проблемой физики»¹, а не только философии.

6. Методологический плюрализм, осознание ограниченности, од­носторонности любой методологии — в том числе рациона­листической (включая диалектико-материалистическую). Эту ситуацию четко выразил американский методолог науки Пол Фейерабенд: «Все дозволено».

В свое время великий физик В. Гейзенберг говорил о том, что надо постигать действительность всеми дарованными нам орга­нами. Но нельзя, подчеркивал он, ограничивать методы своего мышления одной-единственной философией. Вместе с тем недо­пустимо какой-либо метод объявлять «единственно верным», при­нижая или вообще отказывая (неважно, по каким основаниям) другим методологическим концепциям. В современной науке нельзя ограничиваться лишь логикой, диалектикой и эпистемо­логией (хотя их значение очень велико), а еще более, чем раньше, нужны интуиция, фантазия, воображение и другие подобные фак­торы, средства постижения действительности.

В науке XX в. все чаще говорят об эстетической стороне по­знания, о красоте как эвристическом принципе, применительно к теориям, законам, концепциям. Красота — это не только отраже­ние гармонии материального мира, но и красота теоретических построений. Поиски красоты, т. е. единства и симметрии законов природы, — примечательная черта современной физики и ряда других естественных наук. Характерная особенность постнеклас-сической науки — ее диалектизация — широкое применение диа­лектического метода в разных отраслях научного познания. Объек­тивная основа этого процесса — сам предмет исследования (его целостность, саморазвитие, противоречивость и др.), а также ди­алектический характер самого процесса познания.

7. Постепенное и неуклонное ослабление требований к жестким нормативам научного дискурса — логического, понятийного компонента и усиление роли внерационального компонента, но не за счет принижения, а тем более игнорирования роли разума.

Эту важную особенность, ярко проявившуюся в науке XX в., подчеркивал В. И. Вернадский, который писал, что «научная твор­ческая мысль выходит за пределы логики (включая в логику и диалектику в разных ее пониманиях). Личность опирается в сво­их научных достижениях на явления, логикой (как бы расширен­но мы ее ни понимали) не охватываемые.

Интуиция, вдохновение — основа величайших научных откры­тий, в дальнейшем опирающихся и идущих строго логическим путем — не вызываются ни научной, ни логической мыслью, не связаны со словом и с понятием в своем генезисе»¹. В этой связи русский ученый призывал «усилить наше научное внимание» к указанным вненаучным, внерациональным формам, в частности, обратившись «за опытом» к философским течениям старой и но­вой индусской мысли, ибо с этой областью явлений мы «не мо­жем не считаться».

Во второй половине XX в. стало очевидным, что рациональ­ные правила метода никогда в полной мере не соблюдались. Это очень обстоятельно аргументировал Пол Фейерабенд на обшир­ном материале истории науки. Незыблемый и неизменный авто­ритет позитивной и беспристрастной науки все более подрывался. Все громче сегодня звучат голоса тех, кто отказывается от прове­дения демаркации «наука—ненаука», подчеркивает социокультур­ную обусловленность содержания теоретического знания, роль не­научных элементов в нем.

Все чаще в строгих естественнонаучных концепциях приме­няются «туманные» общефилософские и общемировоззренческие соображения (в том числе понятия древневосточных философс­ких систем), интуитивные подходы и другие «человеческие ком­поненты». Вместе с тем научное сообщество достаточно строго относится к нарушителям норм и регулятивов традиционного на­учного дискурса. Однако попытки введения «внепарадигмальных вкраплений» в содержание научного знания становятся все более распространенным явлением в постнеклассической науке и все убедительнее ставят под сомнение утверждения о незыблемости рациональных норм и принципов.

8. Соединение объективного мира и мира человека, преодоление разрыва объекта и субъекта.

Уже на этапе неклассического естествознания стало очевид­ным — и новые открытия все более демонстрировали это, — что «печать субъективности лежит на фундаментальных законах физики» (А. Эдингтон), что «субъект и объект едины», между ними не существует барьера (Э. Шредингер), что «сознание и материя являются различными аспектами одной и той же реальности» (К. Вайцзеккер) и т. п. А Луи де Бройль полагал, что квантовая физика вообще «не ведет больше к объективному описанию внеш­него мира» — вывод, выражающий, на наш взгляд, крайнюю по­зицию по рассматриваемой проблеме.

Один из основателей квантовой механики В. Гейзенберг от­мечал, что в его время следует уже говорить не о картине приро­ды, складывающейся в естественных науках, а о картине наших отношений с природой. Поэтому разделение мира на объектив­ный ход событий в пространстве и времени, с одной стороны, и душу, в которой отражаются эти события, уже не может служить отправной точкой в понимании науки XX в. В поле зрения после­дней — не природа сама по себе как таковая, а «сеть взаимоотно­шений человека с природой». Тем самым даже требование объек­тивности в атомной физике ограничено тем, что полное отделе­ние наблюдаемого феномена от наблюдателя уже невозможно. А это означает, что нельзя более говорить о поведении микрочастиц вне зависимости от процесса наблюдения (т. е. вне присутствия человека) и о природе «как таковой».

Природа — не некий автомат, ее нельзя заставить говорить лишь то, что ученому хочется услышать. Научное исследование — не мо­нолог, а диалог с природой. А это значит, что «активное вопроша-ние природы» есть лишь неотъемлемая часть ее внутренней актив­ности. Тем самым объективность в современной теоретической физике (да и в других науках) «обретает более тонкое значение», ибо научные результаты не могут быть отделены от исследователь­ской деятельности субъекта. «Открытый современной наукой экс­периментальный диалог с природой, — писали И. Пригожий и И. Стенгерс, — подразумевает активное вмешательство, а не пас­сивное наблюдение. Перед учеными ставится задача научиться уп­равлять физической реальностью, вынуждать ее действовать в рам­ках «сценария» как можно ближе к теоретическому описанию»¹. При этом подчеркивается, что в мире, основанном на нестабильно­сти и созидательное™ (а современный мир именно таков), челове­чество опять оказывается в самом центре мироздания. И это не отход от объективности, а все более полное приближение к ней, ибо она открывается только в процессе активной деятельности людей.

Соединение объективного мира и мира человека в современ­ных науках — как естественных, так и гуманитарных — неизбеж­но ведет к трансформации идеала «ценностно-нейтрального ис­следования». Объективно-истинное объяснение и описание при­менительно к «человекоразмерным» объектам не только не до­пускает, но и предполагает включение аксиологических (ценност­ных) факторов в состав объясняющих положений.

В естествознании XX в. сформировался и получает все более широкое распространение (хотя и является предметом дискуссии) так называемый «антропный принцип» — один из фундаменталь­ных принципов современной космологии. Его суть афористичес­ки выразил Дж. Уилер: «Вот человек, какой должна быть Вселен­ная». Иначе говоря, антропный принцип устанавливает связь су­ществования человека (как наблюдателя) с физическими парамет­рами Вселенной.

Согласно антропному принципу, Вселенная должна рассмат­риваться как сложная самоорганизующаяся система, включенность в нее человека не может быть отброшена как некое проявление «научного экстремизма». Суть антропного принципа заключается в том, что наличие наблюдателя не только меняет картину наблю­дения, но и в целом является необходимым условием для суще­ствования материальных основ этой картины.

Существует две разновидности антропного принципа. Слабый вариант: наше положение во Вселенной с необходимостью явля­ется привилегированным в том смысле, что оно должно быть со­вместимо с нашим существованием как наблюдателей. Поэтому возникновение человека в расширяющейся Вселенной должно быть связано с определенной эпохой эволюции. Сильный вариант: Все­ленная (и, следовательно, фундаментальные параметры, от кото­рых она зависит), должна быть такой, чтобы в ней на некотором этапе эволюции допускалось существование наблюдателей. Ина­че говоря, человек мог появиться лишь во Вселенной с опреде­ленными свойствами, т. е. наша Вселенная выделена фактом на­шего существования среди других Вселенных.

Таким образом, развитие науки XX в. — как естествознания, так и обществознания — убедительно показывает, что независимого наблюдателя, способного только пассивно наблюдать и не вмешиваться в «естественный ход событий», просто не существу­ет. Человека — «единственного наблюдателя», которого мы спо­собны себе представить — невозможно вычленить из окружаю­щего мира, сделать его независимым от его собственных действий, от процесса приобретения и развития знаний. Вот почему многие исследователи считают, что сегодня наблюдается смыкание про­блем, касающихся неживой природы, с вопросами, поднимаемы­ми в области социологии, психологии, этики.

Учет включенности человека и его действий в функциониро­вание подавляющего большинства исторически развивающихся систем, освоенных в человеческий деятельности, привносит в на­учное знание новый гуманистический смысл. 9. Внедрение времени во все науки, все более широкое распрос­транение идеи развития («историзация», «диалектизация» науки).

В последние годы особенно активно и плодотворно идею «кон­структивной роли времени», его «вхождения» во все области и сферы специально-научного познания развивает И. Пригожий. Он пишет: «Время проникло не только в биологию, геологию и соци­альные науки, но и на те два уровня, из которых его традиционно исключали: макроскопический и космический. Не только жизнь, но и Вселенная в целом имеет историю, и это обстоятельство вле­чет за собой важные следствия»¹. Главное из них— необходи­мость перехода к высшей форме мышления — диалектике как логике и теории познания.

Одна из основных его идей — «наведение моста между быти­ем и становлением», «новый синтез» этих двух важнейших «изме­рений» действительности, двух взаимосвязанных аспектов реаль­ности, однако, при решающей роли здесь времени (становления). И. Пригожий считает, что мы вступаем в новую эру в истории времени (которое «проникло всюду»), когда бытие и становление могут быть объединены — при приоритете последнего.

Он уверен, что мы находимся на пути к новому синтезу, но­вой концепции природы, к новой единой картине мира, где вре­мя—ее существенная характеристика. Время и изменение первично повсюду, начиная с уровня элементарных частиц и до кос­мологических моделей.

Понятие «история» применяется ко все более широкому кругу природньк объектов и вводится даже в квантово-механическую интерпретацию, где его раньше не было. Причем историзм, со­гласно Пригожину, определяется тремя минимальными условия­ми, которым отвечает любая история: необратимость, вероятность, возможность появления новых связей.

Исторический аспект любой науки, в том числе о неживых (и, казалось бы, неразвивающихся) объектах все более выдвига­ется на передний план познания. Так, в последние годы активно формируется новое направление исследований — эволюционная химия, предметом которой является химическая эволюция. Но­вые открытия в этой области знания (особенно разработка кон­цепции саморазвития открытых каталитических систем) обосно­вали «...включение в химическую науку принципа историзма, с помощью которого только и можно объяснить самопроизволь­ное (без вмешательства человека) восхождение от низших хи­мических материальных систем к высшим — к тем, которые и составляют «лабораторию живого организма»¹. Крупный физик и методолог науки К. фон Вайцзеккер пишет, характеризуя на­учное познание нашего времени в целом, что развитие науки имеет тенденцию к превращению в науку о развитии. 10. Усиливающаяся математизация научных теорий и увеличи­вающийся уроёень их абстрактности и сложности. Эта особенность современной лауки привела к тому, что рабо­та с ее новыми теориями из-за высокого уровня абстракций вво­димых в них понятий превратилась в новый и своеобразный вид деятельности. В этой связи некоторые ученые говорят, в частно­сти, об угрозе превращения теоретической физики в математичес­кую теорию. Компьютеризация, усиление альтернативности и сложности науки сопровождается изменением и ее «эмпиричес­кой составляющей». Речь идет о том, что появляются все чаще сложные, дорогостоящие приборные комплексы, которые обслу­живают исследовательские коллективы и функционируют анало­гично средствам промышленного производства.

В науке резко возросло значение вычислительной математи­ки (ставшей самостоятельной ветвью математики), так как ответ на поставленную задачу часто требуется дать в числовой форме. В настоящее время важнейшим инструментом научно-техническо­го прогресса становится математическое моделирование. Его сущ­ность — замена исходного объекта соответствующей математи­ческой моделью и в дальнейшем ее изучение, экспериментирова­ние с нею на ЭВМ и с помощью вычислительно-логических алго­ритмов. В современной науке математическое моделирование при­обретает новую форму осуществления, связанную с успехами си­нергетики. Речь идет о том, что «математика, точнее математи­ческое моделирование нелинейных систем, начинает нащупывать извне тот класс объектов, для которых существуют мостики меж­ду мертвой и живой природой, между самодостраиванием нели­нейно эволюционирующих структур и высшими проявлениями творческой интуиции человека».

Что касается современной формальной логики и разрабаты­ваемых в ее рамках методов, законов и приемов правильного мыш­ления, то, по свидетельству ее выдающегося представителя, «она расплавилась в разнообразных исследованиях математики, а так­же в таких новых дисциплинах на научной сцене, как информати­ка и когнитология, кибернетика и теория информации, общая лин­гвистика — каждая с сильным математическим уклоном»².

Развитие науки — особенно в наше время — убедительно по­казывает, что математика — действенный инструмент познания, обладающий «непостижимой эффективностью. Вместе с тем ста­ло очевидным, что эффективность математизиации, т. е. приме­нение количественных понятий и формальных методов матема­тики к качественно разнообразному содержанию частных наук, зависит от двух основных обстоятельств: от специфики данной науки, степени ее зрелости и от совершенства самого математи­ческого аппарата. При этом недопустимо как недооценивать пос­ледний, так и абсолютизировать его («игра формул»; создание «клеток» искусственных знаковых систем, не позволяющих дотя­нуться до «живой жизни», и т. п.). Кроме того, надо иметь в виду, что чем сложнее явление или процесс, тем труднее они поддают­ся математизации (например, социальные и духовные процессы, явления культуры).

Потребности развития самой математики, активная матема­тизация различных областей науки, проникновение математичес­ких методов во многие сферы практической деятельности и быст­рый прогресс вычислительной техники привели к появлению це­лого ряда новых математических дисциплин. Таковы, например, теория игр, теория информации, теория графов, дискретная мате­матика, теория оптимального управления и др.

11. Стремление построить общенаучную картину мира на основе принципов универсального (глобального) эволюционизма, объе­диняющих в единое целое идеи системного и эволюционного подходов.

Становление эволюционных идей имеет достаточно длитель­ную историю. Уже в XIX в. они нашли применение в геологии, биологии и других областях знания, но воспринимались скорее как исключение по отношению к миру в целом. Однако вплоть до наших дней принцип эволюции не был доминирующим в есте­ствознании. Во многом это было связано с тем, что длительное время лидирующей научной дисциплиной была физика, которая на протяжении большей части своей истории в явном виде не включала в число своих фундаментальных постулатов принцип развития.

Представления об универсальности процессов эволюции во Вселенной реализуется в современной науке в концепции глобаль­ного эволюционизма. Последний и обеспечивает экстраполяцию эволюционных идей, получивших обоснование в биологии, аст­рономии и геологии, на все сферы действительности и рассмотре­ние неживой, живой и социальной материи как единого универ­сального эволюционного процесса. Идея глобального эволюцио­низма демонстрирует процесс перехода естествоиспытателей пе­риода постнеклассической науки к диалектическому способу мыш­ления, где ключевым принципом (как уже отмечалось ранее) яв­ляется принцип историзма.

В обоснование универсального эволюционизма внесли свою лепту многие естественнонаучные дисциплины. Но определяю­щее значение в его утверждении сыграли три важнейших концеп­туальных направления в науке XX в.: во-первых, теория нестационарной Вселенной; во-вторых, синергетика; в-третьих, теория биологической эволюции и развитая на ее основе концепция био­сферы и ноосферы¹.

Таким образом, глобальный эволюционизм:

— характеризует взаимосвязь самоорганизующихся систем раз­ной степени сложности и объясняет генезис новых структур;

— рассматривает в диалектической взаимосвязи социальную, жи­вую и неживую материю;

— создает основу для рассмотрения человека как объекта косми­ческой эволюции, закономерного и естественного этапа в раз­витии нашей Вселенной, ответственного за состояние мира, в который он «погружен»;

— является основой синтеза знаний в современной, постнеклассической науке;

— служит важнейшим принципом исследования новых типов объектов — саморазвивающихся, целостных систем, стано­вящихся все более «человекоразмерными»

12. Формирование нового — «организмического» видения (понима­ния природы).

Последняя все чаще рассматривается не как конгломерат изо­лированных объектов и даже не как механическая система, но как целостный живой организм, изменения которого могут происхо­дить в определенных фаницах. Нарушение этих фаниц приводит к изменению системы, к ее переходу в качественно иное состоя­ние, которое может вызывать необратимое разрушение целостно­сти системы.

Все более укрепляется идея взаимосвязи и гармонического от­ношения между людьми, человеком и природой, составляющи­ми единое целое. В рамках такого подхода складывается новое видение человека как органической части природы, а не как ее властителя. Получает развитие так называемая биосферная эти­ка, которая включает не только взаимоотношения между людь­ми, но и взаимоотношения между человеком и природой.

Органицистская познавательная модель задает новую исход­ную систему отсчета для рассмотрения природной реальности.

Здесь уже центральное место занимает принцип органической це­лостности применительно и ко всей природе, и к ее различным подсистемам. Организм, вид, биоценоз, биогеоценоз — основные формы организации жизни, уровни (стадии) ее организации.

Справедливости ради надо сказать, что «организмический под­ход» к природе не является таким уж совсем новым, ибо по суще­ству своему он было достаточно четко сформулирован уже Шел­лингом в его афоризме о том, что природа есть «всевеликий вели­кий организм». Рассматривал Шеллинг (а за ним и Гегель) и вос­ходящую иерархию эмпирических форм, наблюдаемых в приро­де, — от неорганической природы к органической и далее к чело­веку. Принцип целесообразности, лежащий в основе живого орга­низма, стал у Шеллинга общим принципом объяснения природы в целом.

13. Понимание мира не только как саморазвивающейся целост­ности, но и как нестабильного, неустойчивого, неравновесно­го, хаосогенного, неопределенностного. Эти фундаменталь­ные характеристики мироздания сегодня выступают на пер­вый план, что, конечно, не исключает «присутствия» в уни­версуме противоположных характеристик. Введение нестабильности, неустойчивости, открытие нерав­новесных структур — важная особенность постнеклассической на­уки. «Сейчас внимание школы Пригожина и многих других групп исследователей направлено как раз на изучение нестабильного, меняющегося, развивающегося мира. А это есть своего рода неус­тойчивость. Без неустойчивости нет развития»¹. Тем самым при исследовании развивающегося мира надо «схватить» два его взаи­мосвязанных аспекта как целого: стабильность и нестабильность, порядок и хаос, определенность и неопределенность. А это зна­чит, что признание неустойчивости и нестабильности в качестве фундаментальных характеристик мироздания требует соответству­ющих методов и приемов исследования, которые не могут не быть по своей сущности диалектическими.

Ключевые идеи по рассматриваемому вопросу четко сформу­лированы И. Пригожиным: нестабильность мира не означает, что он не поддается научному изучению; неустойчивость далеко не всегда есть зло, подлежащее устранению, или же некая досадная неприятность. Неустойчивость может выступать условием ста­бильного и динамического саморазвития, которое происходит за счет уничтожения, изъятия нежизнеспособньк форм; устойчивость и неустойчивость, оформление структур и их разрушение сменя­ют друг друга. Это два противоположных по смыслу и дополняю­щих друг друга режима развития процессов; порядок и беспоря­док возникают и существуют одновременно: один включает в себя другой — эти два аспекта одного целого и дают нам различное видение мира; мы не можем полностью контролировать окружа­ющий нас мир нестабильных феноменов, как не можем полнос­тью контролировать социальные процессы.

Таким образом, современная наука даже в малом не может обойтись без вероятностей, нестабильностей и неопределеннос­тей. Они «пронизывают» все мироздание — от свойств элементар­ных частиц до поведения человека, общества и Универсума в це­лом. Поэтому в наши дни все чаще говорят о неопределенности как об атрибутивной, интегральной характеристике бытия, объек­тивной во всех ее сферах.

Таковы главные характеристики современной постнеклассической науки.

Освоение саморазвивающихся «синергетических» систем и новые стратегии научного поиска. Роль нелинейной динамики и синергетики в развитии современных представлений от исторически развивающихся системах.

В современной постнеклассической картине мира упорядочен­ность, структурность, равно как и хаосомность, стохастичность, признаны объективными, универсальными характеристиками дей­ствительности. Они обнаруживают себя на всех структурных уров­нях развития. Проблема иррегулярного поведения неравновесных систем находится в центре внимания синергетики — теории са­моорганизации, сделавшей своим предметом выявление наибо­лее общих закономерностей спонтанного структурогенеза.

Понятие синергетики получило широкое распространение в современной философии науки и методологии. Сам термин име­ет древнегреческое происхождение и означает содействие, соуча­стие, или содействующий, помогающий. Следы его употребления можно найти еще в исихазме — мистическом течении Ви­зантии. Наиболее часто он употребляется в значении: согласован­ное действие, непрерывное сотрудничество, совместное исполь­зование.

1973 г. — год выступления немецкого ученого Г. Хакена на первой конференции, посвященной проблемам самоорганизации, положил начало новой дисциплине и считается годом рождения синергетики. Г. Хакен — творец синергетики — обратил внима­ние на то, что корпоративные явления наблюдаются в самых раз­нообразных системах, будь то астрофизические явления, фазо­вые переходы, гидродинамические неустойчивости, образование циклонов в атмосфере, динамика популяций и даже явления моды. В своей классической работе «Синергетика» он отмечал, что во многих дисциплинах, от астрофизики до социологии, мы часто наблюдаем, как кооперация отдельных частей системы приводит к макроскопическим структурам или функциям.

Синергетика в ее нынешнем состоянии фокусирует внимание на таких ситуациях, в которых структуры или функции систем переживают драматические изменения на уровне макромасшта­бов. В частности, синергетику особо интересует вопрос о том, как именно подсистемы или части производят изменения, всецело обусловленные процессами самоорганизации. Парадоксальным ка­залось то, что при переходе от неупорядоченного состояния к со­стоянию порядка все эти системы ведут себя схожим образом.

Хакен объясняет, почему он назвал новую дисциплину синер­гетикой следующим образом. Во-первых, в ней «исследуется со­вместное действие многих подсистем..., в результате которого на макроскопическом уровне возникает структура и соответствую­щее функционирование»¹. Во-вторых, она кооперирует усилия раз­личных научных дисциплин для нахождения общих принципов самоорганизации систем. В 1982 г. на конференции по синергети­ке, проходившей в нашей стране, были выделены конкретные при­оритеты новой науки. Г. Хакен подчеркнул, что в связи с кризи­сом узкоспециализированных областей знания информацию не­обходимо сжать до небольшого числа законов, концепций или идей, а синергетику можно рассматривать как одну из подобных попыток. По мнению ученого, существуют одни и те же принци­пы самоорганизации различных по своей природе систем, от элек­тронов до людей, а значит, речь должна идти об общих детерми­нантах природных и социальных процессов, на нахождение кото­рых и направлена синергетика.

Таким образом, синергетика оказалась весьма продуктивной научной концепцией, предметом которой выступили процессы са­моорганизации — спонтанного структурогенеза. Она включила в себя новые приоритеты современной картины мира: концепцию нестабильного неравновесного мира, феномен неопределенности и многоальтернативности развития, идею возникновения порядка из хаоса. Основополагающая идея синергетики состоит в том, что неравновесность мыслится источником появления новой органи­зации, т. е. порядка. Поэтому главный труд И. Пригожина и И. Стенгерс назван «Порядок из хаоса» (М., 1986).

Зарождение упорядоченности приравнивается самопроизволь­ной самоорганизации материи. Система всегда открыта и обме­нивается энергий с внешней средой, она зависит от особенностей ее параметров, внешней среды. Неравновесные состояния связа­ны с потоками энергии между системой и внешней средой. Про­цессы локальной упорядоченности совершаются за счет притока энергии извне. Г. Хакен считает, что переработка энергии, подво­димой к системе на микроскопическом уровне, проходит много этапов, что, в конце концов, приводит к упорядоченности на мак­роскопическом уровне: образованию макроскопических структур (морфогенез), движению с небольшим числом степеней свободы и т. д. При изменяющихся параметрах одна и та же система мо­жет демонстрировать различные способы самоорганизации. В сильно неравновесных условиях системы начинают воспринимать те факторы, к которым они были безразличны в более равновес­ном состоянии. Следовательно, для поведения самоорганизую­щихся систем важна интенсивноть и степень их неравновес­ности.

Саморазвивающиеся системы находят внутренние (имманен­тные) формы адаптации к окружающей среде. Неравновесные ус­ловия вызывают эффекты корпоративного поведения элемен­тов, которые в равновесных условиях вели себя независимо и автономно. Вдали от равновесия когерентность, т. е. согласован­ность элементов системы, в значительной мере возрастает. Определенное количество или ансамбль молекул демонстрирует коге­рентное поведение, которое оценивается как сложное. И. Приго­жий подчеркивает: «Кажется, будто молекулы, находящиеся в раз­ных областях раствора, могут каким-то образом общаться друг с другом. Во всяком случае, очевидно, что вдали от равновесия ко­герентность поведения молекул в огромной степени возрастает. В равновесии молекула видит только своих соседей и «общается» только с ними. Вдали от равновесия каждая часть системы видит всю систему целиком. Можно сказать, что в равновесии материя слепа, а вне равновесия прозревает». Эти коллективные движе­ния Г. Хакен называет модами. Устойчивые моды, по его мне­нию, подстраиваются под неустойчивые и могут быть исключе­ны. В общем случае это ведет к колоссальному уменьшению чис­ла степеней свободы, т. е. к упорядоченности.

Синергетические системы на уровне абиотического существо­вания (неорганической, косной материи) отличаются тем, что об­разуют упорядоченные пространственные структуры. На уровне одноклеточных организмов они коммуницируют посредством сиг­налов. Многоклеточные организмы осуществляют многообразное кооперирование в процессе своего функционирования. Идентифи­кация биологической системы опирается на наличие кооператив­ных зависимостей. Работа головного мозга оценивается синерге­тикой как «шедевр кооперирования клеток».

Новые стратегии научного поиска в связи с необходимостью освоения самоорганизующихся синергетических систем опирают­ся на конструктивное приращение знаний в так называемой «тео­рии направленного беспорядка», которая связана с изучением спе­цифики и типов взаимосвязи процессов структурирования и хаотизации. Попытки осмысления понятий «порядок и хаос» в каче­стве предпосылочной основы имеют обширные классификации и типологии хаоса. Последний может быть простым, сложным, де­терминированным, перемежаемым, узкополосным, крупномас­штабным, динамичным и т. д. Самый простой вид хаоса — «ма­ломерный» — встречается в науке и технике и поддается описа­нию с помощью детерминированных систем. Он отличается слож­ным временным, но весьма простым пространственным поведе­нием. «Многомерный» хаос сопровождает нерегулярное поведе­ние нелинейных сред. В турбулентном режиме сложными, не поддающимися координации, будути временные, и пространственные параметры. Под понятием «детерминированный хаос» подра­зумевают поведение нелинейных систем, которое описывается уравнениями без стохастических источников, с регулярными на­чальными и граничными условиями.

Можно выявить ряд причин и обстоятельств, в результате ко­торых происходит потеря устойчивости и переход к хаосу: это шумы, внешние помехи, возмущающие факторы. Источник хаосомности иногда связывают с наличием многообразия степеней свободы, что может привести к реализации абсолютно случайных последовательностей. К обстоятельствам, обусловливающим хаосогенность, относится принципиальная неустойчивость движе­ния, когда два близких состояния могут порождать различные траектории развития, чутко реагируя на стохастику внешних воз­действий.

Современный уровень исследований приводит к существен­ным дополнениям традиционных взглядов на процессы хаотиза-ции. В постнеклассическую картину мира хаос вошел не как ис­точник деструкции, а как состояние, производное от первичной неустойчивости материальных взаимодействий, которое может явиться причиной спонтанного структурогенеза. В свете после­дних теоретических разработок хаос предстает не просто как бес­форменная масса, но как сверхсложноорганизованная последова­тельность, логика которой представляет значительный интерес. Ученые определяют хаос как нерегулярное движение с неперио­дически повторяющимися, неустойчивыми траекториями, где для корреляции пространственных и временных параметров характерно случайное распределение.

В мире человеческих отношений всегда существовало нега­тивное отношение к хаотическим структурам и полное принятие упорядоченных. Социальная практика осуществляет экспансию против хаосомности, неопределенности, сопровождая их отрица­тельными оценочными формулами, стремясь вытолкнуть за пре­делы методологического анализа. Последнее выражается в тор­жестве рационалистических утопий и тоталитарных режимов, желающих установить «полный порядок» и поддерживать его с «железной необходимостью».

Современное научно-теоретическое сознание перодолевает это отношение, предлагая иное, конструктивное понимание роли и значимости процессов хаотизации в современной синергетической парадигме. Истолкование спонтанности развития в деструк­тивных терминах «произвола» и «хаоса» вступает в конфликт не только с выкладками современного естественнонаучного и фило-софско-методологического анализа, признающего хаос наряду с упорядоченностью универсальными характеристиками развития универсума. Оно идет вразрез с древнейшей историко-философс­кой традицией, в которой, начиная от Гесиода, хаос мыслится как все собой обнимающее и порождающее начало. В интуициях ан­тичного мировосприятия безвидный и непостижимый хаос наде­лен формообразующей силой и означает «зев», «зияние», первич­ное бесформенное состояние материи и первопотенцию мира, ко­торая, разверзаясь, изрыгает из себя ряды животворно оформлен­ных сущностей.

Спустя более чем двадцать веков такое античное мирочувство-вание отразилось в выводах ученых, утверждающих, что откры­тие динамического хаоса — это, по сути дела, открытие новых видов движения, столь же фундаментальное по своему характе­ру, как и открытие физикой элементарных частиц, кварков и глю-онов в качестве новых элементов материи. Наука о хаосе — это наука о процессах, а не о состояниях, о становлении, а не о бытии.

Типы взаимосвязи структурирования и хаотизации представ­лены не только схемой цикличности, но и с учетом отношений бинарности и дополнительности. Бинарная структура взаимодей­ствия порядка и хаоса проявляется в сосуществовании и противо­борстве этих двух стихий. В отличие от цикличности, предполага­ющей смену состояний, бинарная оппозиция порядка и хаоса со­пряжена с множественностью результативных эффектов: это и отрицание, и трансформация с сохранением исходной основы (ска­жем, больше порядка или больше хаоса), и разворачивание того же противостояния на новой основе (например, времена другие, а порядки или пороки все те же). Отношение дополнительности предполагает вторжение неструктурированных сил и осколочных образований в организованное целое. Здесь наблюдаются вовле­ченность в целостность несвойственных ей чужеродных элемен­тов, вкрапления в устоявшуюся систему компонентов побочных структур, зачастую без инновационных приращений и изменения степени сложности.

Для освоения самоорганизующихся синергетических систем принята новая стратегия научного поиска, основанная на древо видной ветвящейся графике, образ которой воссоздает альтерна­тивность развития. Выбор будущей траектории развития в одном из нескольких направлений зависит от исходных условий, входя­щих в них элементов, локальных изменений, случайных факто­ров и энергетических воздействий. На X Международном конг­рессе по логике, методологии и философии науки (август 1995 г., Флоренция) И, Пригожий предложил идею квантового измере­ния применительно к Универсуму как таковому.

Новая стратегия научного поиска предполагает учет принци­пиальной неоднозначности поведения систем и составляющих их элементов, возможность перескока с одной траектории на другую и утрату системной памяти, когда система забывает свои прошлые состояния, действует спонтанно и непредсказуемо. В критичес­ких точках направленных изменений возможен эффект ответвле­ний, допускающий в перспективе функционирования таких сис­тем многочисленные комбинации их эволюционирования.

Примечательно, что подобный методологический подход, предполагающий ветвящуюся графику анализа, был применен бри­танским историком А. Тойнби по отношению к общецивилизаци-онному процессу развития. В нем не игнорируется право на суще­ствование различных типов цивилизаций, которых, по мнению историка, насчитывается около 20. Общецивилизационный рост не подчиняется единой схеме формационного членения. Истори­ческий процесс предполагает многовариантность цивилизацион-ного развития, где представители одного и того типа общества по-разному реагируют на так называемый вызов истории. «Одни сразу же погибают; другие выживают, но такой ценой, что после этого уже ни на что не способны; третьи столь удачно противостоят вызову, что выходят не только не ослабленными, но даже создав наиболее благоприятные условия для преодоления грядущих ис­пытаний; есть и такие, что следуют за первопроходцами, как овцы следуют за своим вожаком»¹.

Генезис независимых цивилизаций связан не с отделением от предшествующих обществ образований того же вида, а скорее с процессами мутаций обществ сестринского вида или же мута­циями примитивных обществ. Распад обществ происходит также различным образом и с различной скоростью. Одни разлагаются как тело, другие — как древесный ствол, а иные как камень на ветру. Общество, по мнению Дж. Тойнби, есть пересечение по­лей активности отдельных индивидов. Их энергия — та жизнен­ная сила, которая творит историю. Этот вывод историка во мно­гом согласуется с одним из ведущих положений постнекласси-ческой методологии, переосмысливающих роль и значимость индивида, как инициатора «созидающего скачка», по-новому ок­рашивает страницы прошлого, события которого происходили под влиянием меньшинства, великих людей, пророков.

Своеобразная организационная открытость мира предполагает многообразные способы квантования реальности, различные сце-нарно-структурные сцепления материи. Стратегия освоения са­моорганизующихся синергетических систем связана с такими по­нятиями, как бифуркация, флуктуация, хаосомность, диссипация, странные атракторы, нелинейность, неопределенность. Они на­деляются категориальным статусом и используются для объясне­ния поведения всех типов систем: доорганизмических, организ-мичесгих, социальных, деятельностных, этнических, духовных и пр. В условиях, далеких от равновесия, действуют бифуркацион­ные механизмы, предполагающие наличие точек раздвоения и неединственность продолжения развития. Результаты их действия труднопредсказуемы. По мнению И. Пригожина, бифуркацион­ные процессы свидетельствуют об усложнении системы. Н. Мои­сеев утверждает, что в принципе каждое состояние социальной системы является бифуркационным. А в глобальных измерениях антропогенеза развитие человечества уже пережило, по крайней мере, две бифуркации. Первая произошла в палеолите и привела к утверждению системы табу, ограничивающей действие биосо­циальных законов — «не убий!» Вторая — в неолите и связана с расширением геологической ниши: освоением земледелия и ско­товодства¹.

Флуктуации в общем случае означают возмущения и подраз­деляются на два больших класса: класс флуктуации, создавае­мых внешней средой и класс флуктуации, воспроизводимых са­мой системой. Возможны случаи, когда флуктуации будут столь сильны, что овладеют системой полностью, придав ей свои коле­бания, и по сути изменят режим ее существования. Они выведут систему из свойственного ей «типа порядка», но обязательно ли к хаосу или к упорядоченности иного уровня — это особый вопрос.

Система, по которой рассеиваются возмущения, называется диссипативной. По сути дела — это характеристика — поведения системы при флуктуациях, которые охватили ее полностью. Ос­новное свойство диссипативной системы — необычайная чувстви­тельность к всевозможным воздействиям и в связи с этим чрез­вычайная неравновесность.

Ученые выделяют такую структуру, как атракторы — при­тягивающие множества, образующие собой как бы центры, к ко­торым тяготеют элементы. К примеру, когда скапливается боль­шая толпа народа отдельный человек, двигающийся в собствен­ном направлении, не в состоянии пройти мимо, не отреагировав на нее. Изгиб его траекторий осуществится в сторону образовав­шейся массы. В обыденной жизни это часто называют любопыт­ством. В теории самоорганизации подобный процесс получил на­звание «сползание в точку скопления». Аттракторы стягивают и концентрируют вокруг себя стохастические элементы, тем самым структурируя среду и выступая участниками созидания порядка.

Приоритетное направление новой парадигмы — анализ неста­бильных, неравновесных систем — сталкивается с необходимос­тью исследования феномена онтологической неопределенности¹, который фиксирует отсутствие реального референта будущего. В середине XX в. неопределенность заинтересовала ряд западных ученых в рамках проблем кибернетики и компьютерной связи. В работах Н. Винера, К. Шеннона, У. Эшби, Р. Хартли информа­ция ставилась в зависимость от неопределенности и измерялась ее мерой. Было принято считать, что неопределенность (или неожиданность) обратно пропорциональна вероятности, чем со­бытие более вероятностно, тем менее оно неопределенно или нео­жиданно.

Дальнейший анализ показал, что простота этой зависимости во многом кажущаяся, неопределенность — это вид взаимодей­ствий, лишенных конечной устойчивой формы. Она может быть производна от гетерономной, комплексной природы объекта-со­бытия, когда последнее происходит, как говорится, прямо «на гла­зах», опережая всевозможные прогнозы, расчеты и ожидания.

Феномен неопределенности отождествим с потенциальной пол­нотой всех возможных изменений в пределах существующих фун­даментальных физических констант. Вероятность предполагает устойчивое распределение признаков совокупности и нацелена на исчисление континуума возможных изменений.

В новой стратегии научного поиска актуальна категория слу­чайности, которая предстает как характеристика поведения лю­бого типа систем, не только сложных, но и простых. Причем даль­нейшее их изучение, сколь бы тщательно оно ни проводилось, никак не ведет к освобождению от случайности. Последняя озна­чает, что свойства и качества отдельных явлений изменяют свои значения независимым образом и не определяются перечнем ха­рактеристик других явлений. В одной из последних интерпрета­ций такую случайность назвали динамическим хаосом. Порож­денная действием побочных, нерегулярных, малых или взаимо­переплетением комплексных причин, случайность — это конкрет­но-особенное проявление неопределенности.

Категорией возможность отражается будущее состояние объекта. Возможность нацелена на соотнесение предпосылок и тенденций развивающегося явления и предполагает варианты пос­ледующих стадий развития и изменения. Набор возможностей составляет бытийное поле неопределенности. Сложившаяся си­туация нередко оценивается как неопределенностная из-за нали­чия множества конкурирующих возможностей. Неопределенность сопровождает процедуру выбора и квалифицирует «довыборное» состояние системы. Причем выбор понимается не только как дей­ствие сознательное и целенаправленное, но и как актуализация стохастической причинности природного или естественно-истори­ческого процесса. Неопределенность потенциально содержит в себе в качестве равновозможных многочисленные варианты, когда «все может быть» (разумеется в пределах фундаментальных физичес­ких констант). Затем она организуется в ситуацию и в своем свер­шившемся виде являет собой противоположность самое себя — т. е. определенность.

Необходимые в новой стратегии изучения самоорганизующих­ся систем статистические закономерности формулируются на языке вероятностных распределений и проявляются как законы массовых явлений на базе больших чисел. Считается, что их дей­ствие обнаруживается там, где на фоне множества случайных причин существуют глубокие необходимые связи. Они не дают абсолютной повторяемости, однако в общем случае правомерна их оценка как закономерностей постоянных причин.

Для современного состояния синергетики характерно различе­ние двух эволюционных ветвей развития: организмической и неор­ганической. Мир живого подтверждает уникальную способность производства упорядоченных форм, как бы следуя принципу «по­рядка из порядка». Стремлением косной материи является прибли­жение к хаосу, увеличение энтропии с последующим структуроге-незом. В основе точных физических законов лежит атомная неупо­рядоченность. Главной эволюционной особенностью живого явля­ется минимальный рост энтропии. Из теоремы о минимуме произ­водства энтропии следует, что, когда условия мешают системе пе­рейти в состояние равновесия, она делает лучшее, что ей остает­ся — переходит в состояние энтропии, которое настолько близко к равновесию, насколько это позволяют обстоятельства.

Постулат современного естествознания — «достоверно то, что подавляюще вероятно» не исключает «поштучный» анализ нео­жиданных, маловероятных, но и в силу этого максимально ин­формационно емких событий. Этому способствуют такие иннова­ционные средства стратегии научного поиска, как ситуационная детерминация — «case studies», «абдукция», «куматоид».

Анализ по типу «case studies» — ситуационных исследований предполагают изучение отдельных, специальных ситуаций. Сам термин «case studies» отражает наличие особой ситуации, такого события или объекта, которые не вписываются в устоявшиеся ка­ноны объяснения. Считается, что идея ситуационного подхода вос­ходит и идиографическому — описательному методу Баденской школы неокантианства. Можно смело согласиться с немецким социологом науки С. Мангеймом, который утверждал необходи­мость принятия во внимание ситуационной детерминации в каче­стве неотъемлемого фактора познания. Различают два типа ситу­ационных исследований: текстуальные и полевые. Преимущества ситуационных исследований состоят в том, что в них содержание системы знания раскрывается в контексте определенного набора условий, конкретных и особых форм жизненных ситуаций, при­открывая тем самым завесу над тайнами реального познаватель­ного процесса.

Фаза «заключения к наилучшему объяснению фактов» назва­на абдукцией. Такого рода умозаключения широко используются в быту и на практике. Не замечая того, каждый человек при поиске объяснений обращается к абдукции. Врач по симптомам болез­ни ищет ее причину, детектив по оставшимся следам преступле­ния ищет преступника. Таким же образом и ученый, пытаясь отыс­кать наиболее удачное объяснение происходящему, пользуется ме­тодом абдукции, значимость отражаемой им процедуры в постро­ении новой и эффективной методологической стратегии весьма существенна.

Другой новацией современных научно-исследовательских стра­тегий является куматоид (от греч. — волна). Он означает опреде­ленного рода плавающий объект, который характеризуется тем, что может появляться, образовываться, а может исчезать, распа­даться. Он не репрезентирует всех своих элементов одновремен­но, а как бы представляет их своеобразным «чувственно-сверх­чувственным» образом. Скажем, такой системный объект, как народ, не может быть представим и локализован в определенном пространственно-временном участке. Невозможно, иными сло­вами, собрать всех представителей с тем, чтобы объект был цело­стно представлен. Однако этот объект не фиктивен, а реален, на­блюдаем и изучаем, и более того, он во многом определяет направ­ление всего цивилизационно-исторического процесса в целом.

Другой наиболее простой и легкодоступный пример — сту­денческая группа. Она также представляет собой некий плаваю­щий, то исчезающий, то появляющийся объект, который обнару­живает себя не во всех системах взаимодействий. Так, после окон­чания учебных занятий группы как целостного объекта уже нет, тогда как в определенных, институционально запрограммирован­ных ситуациях (номер группы, количество студентов, структура, общие характеристики) она как объект обнаруживается и само­идентифицируется. Кроме того, такой куматоид поддерживается и внеинституционально, подпитываемый многообразными им­пульсами: дружбой, соперничеством, солидарностью, поддерж­кой и прочими отношениями между членами группы.

Особенность куматоида в том, что он безразличен не только к пространственно-временной локализации, но и не жестко привя­зан к самому субстрату — материалу, его составляющему. Его качества системные, а следовательно, зависят от входящих в него элементов, от их присутствия либо отсутствия и, в особенности, от траектории их развития или поведения. Куматоид нельзя од­нозначно идентифицировать с одним определенным качеством или же с набором подобных качеств, вещественным образом закрепленных. Вся социальная жизнь сплошь наводнена этакими пла­вающими объектами — куматоидами. Еще одной характеристи­кой куматоида следует признать определенную предикативность его функционирования, например: быть народом, быть учителем, быть членом той или иной социальной группы. От куматоида ожи­дается некое воспроизведение наиболее типических особенностей поведения.

Новые стратегии научного поиска указывают на принципи­альную гипотетичность знания. Так, в одной из возможных ин­терпретаций постнеклассической картины мира обосновывается такое состояние универсума, когда, несмотря на непредсказуемость флуктуации (случайных возмущений и изменений начальных ус­ловий), набор возможных траекторий (путей эволюционирования системы) определен и ограничен. Случайные флуктуации и точки бифуркаций труднопредсказуемым образом меняют траекторию системы, однако сами траектории тяготеют к определенным ти-пам-атракторам и вследствие этого приводят систему, нестабиль­ную относительно мельчайших изменений начальных условий, в новое стабильное состояние.

В синергетической парадигме признается поведение систем в режиме «с обострением». Критерием «сложности» синергетичес-кого объекта является показатель, указывающий на потенциал са­моорганизации. Синергетика исследует неравновесные системы, или системы, находящиеся «вдали от равновесия», причем неус­тойчивость означает «случайное движение внутри вполне опреде­ленной области параметров». Исследователи саморазвивающихся систем отмечают, что при определенных условиях могут возни­кать макроскопические явления самоорганизации в виде ритми­чески изменяющихся во времени пространственных картин, мо­гут появляться мозаичные структуры, кольца, спирали, концент­рические окружности, ячейки (Г. Николис, И. Пригожий). За по­рогом неустойчивости, как отмечал Г. Хакен, возникает новая структура.

Date: 2015-10-18; view: 1603; Нарушение авторских прав