В Дабендорфе мечтают о десяти дивизиях

Весной 1943 года Штрикфельдту удалось, при поддержке WPr.IV и Главного штаба сухопутных сил утвердить предпосылки для создания идеологического центра для Власова и Освободительного движения в барачном лагере в Дабендорфе, к югу от Берлина.

Поскольку Власовское движение, согласно приказу Гитлера, было терпимо только как орудие пропаганды, надо было по его решению от 8 июня 1943 года еще больше утвердить роль пропаганды как единственного задания. Под служебным названием «восточная пропаганда» был создан лагерь для обучения взятых в плен советских солдат, перебежчиков и добровольцев. Для лучшей маскировки эта школа была названа «школой пропагандистов», а на самом деле это было учреждение для подготовки кадров русской Освободительной армии. Она стала составной частью Власовского движения, входя в план, разработанный в Генеральном штабе чинами, поддерживавшими это движение.

С немецкой стороны Дабендорф подчинялся Пропагандному отделу Вермахта и числился там как батальон. Командиром его стал капитан Штрик-Штрикфельдт, а его заместителем ротмистр Эдуард Деллингсхаузен. Ближайшие по штабу сотрудники Власова переселялись в Дабендорф. Эта перемена постоянного пребывания уже представляла собой шаг к свободе. Маленькая группа таких сотрудников перестала числиться за лагерями военнопленных, а перешла в ведение нового учреждения в Дабендорфе. В задание этого учреждения входило создать в согласии с планом посты для генералов и штаб-офицеров и подготовить русский и немецкий преподавательский и административный персонал.

Вначале стали думать о формировании десяти дивизий. Поступавшие заявления из лагерей военнопленных и добровольных формирований обеспечивали пополнение нижними чинами в достаточном количестве. Нужно было только ожидать больших трудностей при заполнении офицерского состава. Поэтому одна из главных задач Дабендорфа состояла в розыске в лагерях военнопленных лиц, могущих быть произведенными в офицеры, и обеспечении для них необходимого военного обучения.

Сперва начальником школы был генерал Благовещенский, которого позже заменил генерал Трухин. Оба они принадлежали к кругам русской интеллигенции и были воодушевленными русскими патриотами. У них имелся большой опыт в обучении и воспитании кандидатов на офицерский чин.

Состав преподавателей был исключительный: главным образом это были русские. В их числе был доцент Александр Николаевич Зайцев, позже принявший псевдоним Артемов, а также председатель НТС^[1] Николай Штифанов. Они умели объяснять предметы обучения наглядно и понятно.

Позднее Зайцев избежал покушения на его жизнь со стороны Гестапо, для которого он не подходил как руководитель школы. Благодаря своевременному предупреждению через генерала Малышкина, он с помощью НТС исчез в Берлине. Для подобных целей у НТС был грузовичок с надписью: «Внимание! Опасность заразы: тиф». Такую машину как будто с тяжело больным, пропускали всюду. Когда я встретил Зайцева после войны во Франкфурте на Майне, я рассказал ему о том, что предупреждение об опасности исходило от меня, но не знаю — поверил ли он этому.

Немецким руководителем курсов был балтиец барон Георгий фон дер Ропп, высоко образованный и умный человек. Он был прекрасным переводчиком. До Дабендорфа он работал как руководитель курсов в Вулхейде под Берлином и обучал «пропаганде» русских военнопленных.

Каждый курс, как правило, охватывал от двух до трех тысяч слушателей и продолжался от трех до четырех месяцев. Так как большинство участников после их призыва в красную армию прошло только короткое обучение, то их военная подготовка была полна пропусков. Однако все они были хорошо знакомы с философией Карла Маркса, одни больше, другие меньше были обучены этому в комсомоле первой ступени для молодых коммунистов для вступления в ряды партии, что давало им возможность мыслить философски. Это явление для меня и для немецкого преподавательского персонала было ново. Оно давало возможность создать в умах этих молодых людей новое мировоззрение путем специального преподавания. Преподаватели старались на русско-национальной почве развить у них настоящий, а не советский патриотизм и внушить им любовь к родине. Одновременно преподавание включало и основные сведения по русской истории и литературе.

Параллельно с этим шло и военное обучение. Руководил им полковник Н. С. Бушманов, крепкий, приземистый человек среднего возраста, с очень энергичными чертами лица и голосом командира. Дальнейшая его судьба, однако, определилась иначе: Бушманов попался в обманчивые сети коммунистического подполья. Очевидно, ему недоставало убеждения его друзей. Вокруг него образовалась коммунистическая ячейка, у которой были связи не только с подобными группировками среди остарбейтеров, но и с немецким подпольем, и даже с французскими рабочими, приехавшими в Германию. При этом шла подготовка к террористическим покушениям. Русская контрразведка в Дабендорфе, под руководством генерала Трухина, напала на след этих махинаций. Я случайно присутствовал при том, когда генерал Трухин сообщал Штрик-Штрикфельдту о результатах произведенного расследования. Действительно, налицо было намерение отравить руководителей школы и немецкий административный персонал.

Следствие продолжалось. Бушманов и его главные заговорщики были арестованы Гестапо, попали под суд и были казнены.

Все слушатели курсов получали новое обмундирование и в кратчайший срок превращались в бравых, хорошо выглядевших и четких в разговорах кандидатов в офицеры. Официально они назывались пропагандистами. Конечно, все это не осуществлялось так скоро и без трений, как вы тут читаете об этом.

Позиция немецких учреждений по отношению к Власовскому движению как к пропагандному начинанию отражалась на внешних отличиях, как например, на форме, кокарде, нарукавной нашивке, флаге и, наконец, на тексте присяги.

Само собой разумеется, что солдаты РОА должны были носить немецкую форму. Это было необходимо, раз они участвовали в боях. Русские не были с этим согласны, но в конце концов необходимость этого была принята. Разница по сравнению с немецкими чинами Вермахта была выражена в знаках отличия чинов, кокардах и широких (как у русских) погонах. Офицеры старших чинов имели на фуражках вместо немецкой, старую кокарду царского времени при цветах: белый, синий и красный. Это соответствовало желанию Власова, и учреждение на Викториа штрассе смогло этого добиться. Кроме того, принадлежность к РОА подтверждалась тремя крупными буквами на рукавах Р О А, что значило Русская Освободительная Армия.

Гораздо труднее была проблема флага. Сперва на всех служебных местах РОА развевался старый национальный русский флаг (бело-сине-красный), пока по приказу его не пришлось убрать. Основанием к этому было то, что этот флаг был введен Петром Великим и являлся символом русского империализма. В конце концов зондерфюрер и пастор Арнольд Шаберт, состоявший в немецкой свите штаба генерала Власова, пришел к мысли предложить Андреевский флаг. На нем на белом поле изображен диагональный синий крест, так называемый андреевский. Это был военный флаг императорского морского флота. Теперь к нему добавили по краям тонкую красную полосу, и он был одобрен немецкими политическими инстанциями, причем мы скрыли от них, что и этот флаг был введен Императором Петром Великим.

И по поводу текста присяги велась борьба. Необходимо было найти такую формулу, которая служила бы целям военной дисциплины и одновременно удовлетворяла бы чувства не только одних русских, но и добровольцев из других народов России. Они хотели присягать «свободному народу и отечеству» и не приносить присягу Третьему Рейху и его вождю. В конце концов, выработали известный компромисс: пришли к соглашению о следующей формулировке. Первый абзац содержал присягу солдат РОА Власову. Во втором упоминалось обязательство служить союзу с Германией под командой Гитлера, главнокомандующего всеми военными антибольшевистскими силами в борьбе против режима Сталина в России. Помимо этого, русские присягали на верность — русскому народу, а солдаты других национальностей — на верность своим народам.

Текст присяга звучал следующим образом: «Как верный сын моей родины, я добровольно вступаю в ряды войск Комитета Освобождения Народов России. В присутствии моих земляков я торжественно клянусь честно сражаться до последней капли крови под командой генерала Власова на благо моего народа против большевизма. Эта борьба ведется всеми свободолюбивыми народами под высшей командой Адольфа Гитлера. Я клянусь, что останусь верным этому союзу.»

Как же Власов примирился с этим компромиссом? С самого начала ему было ясно, что нет никакой возможности привлечь Гитлера своей идеей, и он знал, что мы были вынуждены тактически действовать очень осторожно. И он сознательно принял участие в этой «игре». Никакие иллюзии не руководили ни им, ни его сотрудниками, ни его немецкими друзьями. Все они абсолютно здраво и реально учитывали обстановку.

Каждый курс в Дабендорфе кончался парадом, который принимал генерал Власов. При этом пропагандисты строились в каре, генерал Трухин подходил с рапортом. Власов в коротком приветствии, звучавшем на параде громоподобно благодаря его басу, поздравлял курсантов с окончанием курса и желал им полного успеха при исполнении будущих трудных заданий. После этого они проходили церемониальным маршем перед Власовым и его штабом под звуки дабендорфского военного оркестра. Приветствие, ответ и аплодисменты были точным повторением церемониала, принятого в подобных случаях в Советском Союзе. Это давало возможность курсантам восторженно приветствовать Власова, стоявшего на почетной трибуне и тоже аплодирующего. Овации заканчивались лишь когда сам Власов переставал аплодировать.

После производства курсанты отправлялись по местам своего назначения. Их командировали не только в так называемые добровольные отряды и восточные батальоны но и в управления всеми лагерями военнопленных. Тут они призывали своих земляков, с помощью докладов, газет и другими способами, к участию в поддержке освободительной идеи Власова. О своих успехах и встречаемых трудностях они должны были каждый месяц доносить в Дабендорф. Очень часто в их работе им препятствовали местные руководители, которые проявляли полное непонимание в том «чего собственно, хотели эти русские?». На пропагандистах также лежала задача выбирать новых кандидатов для курсов в Дабендорфе. Не прошло и года, как штаб генерала Власова располагал целым списком уже обученных кандидатов для РОА. Короткие характеристики их содержали указания о наиболее успешном и полезном использовании отдельных лиц.

При совместной работе с параллельно действующей русской администрацией успешно сказывался факт, что капитан Штрик-Штрикфельдт, как начальник Отделения пропаганды, одновременно руководил и обслуживающим немецким персоналом, без которого Дабендорф, конечно, обойтись не мог. Я не припомню ни одного серьезного случая, который бы вызвал недоразумение и повлек за собою спор. Единственное «осложнение», которое осталось у меня в памяти, было в случае с сыром.

Надо сказать, что курсанты Дабендорфа получали паек немецких военных частей второго разряда, на ступень выше, чем им полагалось. Второй разряд был предназначен для частей на фронте; первый полагался для частей на передовой боевой линии, а третий частям на родине. Однажды стали раздавать сыр, который был мягким и потек. Русские отнеслись к этому с недоверием и, очевидно, думали: «Раз сыр течет, значит он, конечно, уже испорчен. И так как нас русских считают унтерменшами, то мы и должны есть этот испорченный сыр».

Комендант лагеря майор Элбен, услышав об этом, приказал вывесить на черной доске приказов плакат: «В сыре нет личинок, и поэтому его можно есть». Русский же перевод его гласил: «В сыре нет червей…» Этот плакат еще больше смутил русских. Теперь они решили: хотя в сыре нет червей, но он плохого качества, и поэтому его хотят скормить им. Об этом было доложено Власову, и он был убежден, что только русские (потому что они русские) получают испорченный провиант.

Когда этот сыр был подан Власову на завтрак, я стал его есть и спросил: «А вы не хотите его есть?» — «Конечно, нет!» — был ответ. После этого я с большим удовольствием съел весь сыр, предназначенный для восьми завтракавших. На меня все смотрели с удивлением, предполагая, очевидно, что я только во имя поддержания немецкого престижа, давясь, поглощаю «испорченный» сыр.

Еще более их удивляло мое совершенно преувеличенное представление о военной дисциплине, заставлявшее меня делать то, что было мне противно. Я привожу этот случай как маленький пример того, как легко возникают недоразумения, особенно из-за взаимного непонимания языка.

В качестве офицера немецкой разведки в Дабендорфе служил барон Хельмут фон Клейст. Во время гражданской воины в балтийских странах в 1918/19 годах он был страшим интендантом балтийского ополчения. Барон Клейст во многом отличался от других немецких офицеров, служивших в штабе. От всего сердца и с твердым убеждением он боготворил государя Николая Второго и тогдашнего главу династии Романовых и претендента на царский престол Великого Князя Кирилла. Однажды он сказал мне: «Если бы Великий Князь приказал мне прыгнуть с колокольни, я бы без колебаний сделал это». В своем штатском костюме он всегда носил на галстуке булавку в виде маленького щита с цветами Императорской России: белым, синим и красным. Его любимым занятием были оживленные разговоры с русскими за стаканом чая.

Штрикфельдт был целиком согласен с тем, как Клейст понимал свои служебные обязанности. Когда в Дабендорфе заподозрили полковника Спиридонова в подпольной коммунистической работе и спешно, по решению капитана Штрик-Штрикфельдта, послали его как «пропагандиста» в отряд в Дании, я спросил с удивлением, почему этот заговорщик не подвергся наказанию?

Штрикфельдт на это ответил: «Неужели вы думаете что нашему заданию пошло бы на пользу, если бы мы каждую вторую неделю раскрывали новый заговор? Это принесло бы нам гораздо больше вреда, чем наше решение сохранить жизнь этому полковнику и отпустить его на волю без наказания. Наш офицер разведки в этом отношении целиком придерживается моих взглядов. Он ведь любит русских и охотно болтает с ними за стаканом чая и не расследует каждое подозрение. Это именно и хорошо.»

Я должен признаться, что не вполне понимал тогда значения такого мудрого подхода. Еще во время войны выяснилось, что подозрения против полковника Спиридонова были неосновательны: дело сводилось просто к интриге. До самого конца он играл большую роль в КОНРе, и генерал Власов относился к нему с полным доверием. И после войны Спиридонов оставался противником большевиков. Он умер естественной смертью.

Для характеристики барона Клейста, которого я причисляю к моим друзьям, я хотел бы рассказать о забавном случае. Однажды он был на одном русском собрании, скорее как слушатель, чем участник его. Как это в обычае у русских очень быстро завязался ожесточенный спор, все друг другу возражали, дело дошло даже до брани. Это очень огорчило барона Клейста, чье сердце было полно любви к русским. Наконец, он решил вмешаться в спор, чтобы установить мир, и поднялся на подиум. Не вполне правильно владея русским языком, он обратился к спорившим со следующими словами: «Дорогие друзья, успокойтесь! Я вижу, что вам нелегко. Жизнь действительно тяжела, но ведь из-за этого не стоит приходить в такое возбуждение! И мне нелегко: ведь каждый день в 6 часов утра моя жена возбуждает меня…» (желая сказать «будит»).

Особую роль в Дабендорфе играл ротмистр Эдуард фон Деллингсхаузен в качестве заместителя капитана Штрикфельдта в должности батальонного командира. Трудно было себе представить лучшего посредника между немцами и русскими. Деллингсхаузен, благодаря своему происхождению, чувствовал себя как дома как у русских, так и у немцев. Он происходил из немецко-балтийской дворянской семьи из Эстляндии. Во время Первой мировой войны он служил в императорской русской армии и получил воспитание в России. Он не только безукоризненно говорил на обоих языках, но и принадлежал к обеим национальным культурам. В императорской армии Деллингсхаузен начал службу как вольноопределяющийся. В меньшей степени о нем знали, что в Первой мировой войне с русской стороны он принимал участие в походе русской армии в Восточную Пруссию под командованием генерала Ренненкампфа. Как командир одного из трех разведывательных взводов он был послан для того, чтобы восстановить связь с армией генерала Самсонова. Когда война превратилась в позиционную и гвардейская кавалерия использовалась в окопах как пехота, Деллингсхаузен, как и многие из его друзей, перешел к новому роду оружия — военной авиации, став одним из самых выдающихся боевых военных летчиков. Самолеты того времени, незащищенные монопланы и бипланы, назывались летающими гробами. До 1916 года боевые летчики сражались, стреляя из крупнокалиберных револьверов, и бросали во вражескую пехоту ручные гранаты. Деллингсхаузен получил все возможные боевые награды. Никто из его друзей не знал что-либо об этом периоде его жизни. При его скромности и спокойном благородстве он никому не показывал своих отличий.

После Первой мировой войны Деллингсхаузен эмигрировал в Берлин, где зарабатывал на жизнь своей семьи, имея маленькую агентурную фирму. Когда началась Вторая мировая война, Деллингсхаузен явился на военную службу как переводчик и знаток России и был послан в Дабендорф после возникновения Власовского движения. И в этой войне он проявил гражданское мужество, ведя борьбу с расистскими законами Третьего Рейха. На свою собственную ответственность он снабжал полуевреев книжками зарплаты, в силу чего такие лица по закону становились чинами немецкого Вермахта. Как таковые они попадали в подсудность военных судов и избавлялись от прямых покушений Гестапо. Конечно, такая оказываемая им Деллингсхаузеном помощь была связана с громадным риском, так как ведь шло о фальсификации документов. Помимо этого, в Третьем Рейхе считалось преступлением, пользуясь своим служебным положением, обходить расистские законы. Однако глубокое человеколюбие этого балтийского барона, бывшего кавалерийского офицера царской армии, было сильнее всех параграфов служебных предписаний.

Деллингсхаузен скончался в Мюнхене в 1975 году 80 лет от роду.

Date: 2015-10-18; view: 362; Нарушение авторских прав