Глава 6. Рождение детей и взаимодействие с ними. 4 page

После завтрака Джо взялся за уборку в своей комнате без всякого напоминания. Сделав это, он спросил мать, можно ли ему навестить соседей. Она совершенно не представляла, чем это может кончиться, но разрешила ему выйти. Спрятавшись за занавеску, она наблюдала, как он звонит соседям. Когда дверь открылась, он что-то сказал соседу, попрощался и вышел на улицу. Как впоследствии она узнала, точно так же систематически, как он раньше терроризировал всех соседей, он начал теперь завоевывать их доверие, извиняясь и обещая, что очень скоро он придет к ним, чтобы отремонтировать все то, что он сломал. Он объяснил, что для того, чтобы исправить все то, что он сломал, ему потребуется довольно много времени.

Джо вернулся к обеду, съел холодную, жирную овсянку: добровольно вызвался вытирать посуду, а затем сел за уроки, в то время как его сестры смотрели телевизор. Ужин был обильный, но состоял из остатков, и Джо съел это спокойно без единого замечания. Когда пришло время спать, Джо отправился в спальню без всяких уговоров, в то время как его сестры оказали матери обычное в этих случаях сопротивление.

На следующий день Джо пошел в школу, где он продолжал извиняться и давать обещания. Обещания принимались с осторожностью. Вечером он поссорился с сестрой. Это была обычная детская ссора, и сестра позвала на помощь мать. Как только мать вошла в комнату, Джо начал дрожать. Она предложила детям сесть и рассказать, что случилось. Первой должна была рассказывать сестра. Когда пришла очередь Джо, он сказал, что во всём согласен с сестрой. На это мать ответила, что она хотела бы, чтобы Джо был совершенно нормальным восьмилетним мальчиком и как все нормальные восьмилетние мальчики, он бы иногда ссорился с детьми и имел другие подобные неприятности. Затем она заметила, что их ссора была бесполезной и не имела смысла, поэтому ее лучше прекратить. Дети покорно согласились с ней.

Добиться от матери Джо, чтобы она выполняла мои инструкции, было очень трудно. Она закончила колледж и была умной женщиной с широкими общественными интересами и обязанностями. Я попросил ее описать весь тот ущерб, который Джо нанес школе и соседям. По мере того, как она это делала, размеры ущерба в ее сознании все возрастали и возрастали. (Растения могут вырасти снова, стекла можно вставить, рамы можно отремонтировать, но рассказывая, она это совершенно не учитывала.)

Затем я попросил ее описать Джо "каким он обычно бывает" — счастливым, хорошо себя ведущим и действительно выдающимся ребенком. Я снова и снова давал ей задания сравнивать его настоящее и прошлое поведение. Каждый раз сокращая описание, но все более четко выделяя самое главное. Затем я попросил ее поразмышлять вслух о будущем Джо такого, "как обычно" и "такого как сейчас". Помогая ей нарисовать две эти резко контрастирующие друг с другом картины будущего сына, я делал наводящие замечания.

Затем я попросил ее проанализировать абсолютно все возможные варианты своего поведения на предстоящий уик-энд и ту роль, которую она должна в конце концов принять относительно Джо. Поскольку она ничего не знала, она была вынуждена занять совершенно пассивную позицию, а я, таким образом, получил возможность предложить ей свой план, я использовал ее подавленную агрессию и злость по отношению к сыну, а также его отклоняющееся поведение. Я постарался преобразовать все это в адекватную произвольную острую бдительность, с которой она должна была предупреждать все попытки сына доказать ее несостоятельность, подтвердив тем самым отсутствие у него чувства безопасности. Самым важным фактором, который позволил мне установить с матерью отношения сотрудничества, были ее возражения, внешне совершенно справедливые и состоящие в том, что ее вес, примерно 67 кг, слишком велик, для того, чтобы сидеть на восьмилетнем ребенке. Сначала я тщательно избегал упоминания этого аргумента. Я помогал матери систематически изложить все свои возражения против моего плана, кроме одного, кажущегося неоспоримым, состоящего в том, что ее вес слишком велик, чтобы его выдержал ребенок. По мере того как она укрепилась в этом мнении, я с помощью тщательно подобранных слов дал свободу ее возрастающему желанию оказаться способной выполнить все мои инструкции, которые я детализировал все больше и больше, распространяя их на весь уик-энд.

Когда эмоциональная готовность матери сформировалась в достаточной степени, я поднял вопрос о ее весе. Я просто заверил ее в том, что она не нуждается в мнении специалиста по этому поводу. Завтра она сама сможет обнаружить, что ее вес не нанесет ребенку никакого вреда. На самом деле, чтобы справиться с ситуацией, нужно будет к весу добавить всю ее силу, ловкость и внимательность. Она может даже проиграть бой, потому что ее вес может оказаться даже недостаточным. (Мать не смогла проанализировать решающую силу последнего аргумента, который я представил ей столь просто. Я поставил ее в такое положение, что она должна была доказывать, что ее вес слишком велик для того, чтобы осуществить задуманное. Для доказательства этого требовались усилия со стороны сына, и я был уверен, что агрессивные реакции мальчика не позволят ему сдаться и пассивно лежать, когда мать будет сидеть на нем. Таким образом сын должен был помочь матери отказаться от тех защитных аргументов, которые она против меня выдвигала и, кроме того, сама жестокость его поведения должна 6ыла заставить ее признать обоснованность моих предложений.) Впоследствии мать рассказывала:

"Как только эта лягающаяся лошадка попробовала меня сбросить, я поняла, что если я хочу сохранить мою позицию, то мне предстоит серьезнейшее дело. Вопрос теперь состоял в том, кто более ловкий, я должна была стараться изо всех сил. Потом я начала испытывать удовольствие от того, что мне удавалось предвидеть его движения и с готовностью встречать их. Скорее всего это напоминало игру в шахматы.

И, конечно же, я научилась уважать и даже восхищаться его ревностью и настойчивостью, получая огромное удовольствие от того, что я фрустрирую его так же умело, как он раньше фрустрировал меня.

Но несмотря на это, один момент у меня был просто ужасный. Когда он вернулся из туалета и лег снова на пол, он посмотрел на меня так жалобно, что я тут же хотела обнять его, но я помнила, что вы сказали мне не принимать его поражения из-за жалости, а следовало дожидаться, когда мы по-настоящему договоримся. Теперь, когда я знала, что победила, я стала тщательно следить за своими чувствами, чтобы мое поведение не мотивировалось жалостью. Остальное удалось мне легкое я действительно могла осмысливать, что и почему делаю".

В течение нескольких последующих месяцев все шло хорошо. Но потом, после обыкновенной ссоры с сестрой, которая была несправедливо разрешена в ее пользу, Джо спокойно, но твердо объявил, что он не намерен более мириться с таким положением вещей. Он сказал, что может "растоптать" любого, в особенности меня, и добился от матери, чтобы в тот же вечер они явились ко мне. Не зная, что предпринять, мать немедленно привела его ко мне. Как только они вошли, она рассказала, не совсем точно передавая его намерения, что Джо угрожал "растоптать" все в моем кабинете. Я тут же сказал ему с пренебрежением, что скорее всего он не сможет топнуть ногой так сильно, чтобы из этого что-то вышло. В ярости Джо поднял ногу и изо всех сил топнул своим ковбойским ботинком по ковру. В ответ на это я сказал ему снисходительно, что для восьмилетнего мальчика он топает с замечательной силой и что он скорее всего сможет повторить это действие несколько раз, но не очень много. Джо заорал, что он сможет топнуть хоть пятьдесят, сто, а если захочет, то и тысячу раз. Я ответил, что ему всего восемь лет и как бы он ни рассердился, он не сможет топнуть тысячу раз. И даже пятьсот раз он не сможет топнуть, то есть половину от тысячи раз. Если только он попробует это сделать, то вскоре устанет, будет топать все слабее и слабее, потом будет вынужден поменять ногу и отдохнуть. Хуже того, сказал я ему, пока он будет отдыхать, он не сможет даже стоять прямо, не качаясь и не испытывая желания сесть, если он мне не верит, то пусть попробует. Когда он устанет, как маленький, то сможет отдохнуть, постояв некоторое время спокойно, пока не обнаружит, что он уже не может стоять, не шатаясь и не испытывая желания сесть. Демонстрируя оскорбленное достоинство, Джо объявил, что торжественно обещает топать до тех пор, пока в полу не образуется дыра, хоть бы это потребовало сто миллионов топаний. К тому времени я отпустил мать, попросив ее вернуться через "4" часа, что она поняла как "через два часа". Таким образом Джо не знал, когда должна вернуться мать, хотя понимал, что я назначил ей определенное время. Когда дверь за ней закрылась, Джо, балансируя на правой ноге, изо всех сил ударил левой ногой в пол. Я принял удивленный вид, заметив, что топнул он гораздо сильнее, чем я предполагал, но я сомневаюсь, долго ли он продержится на таком уровне. Я сказал ему, что он скоро ослабеет до такой степени, что не сможет даже стоять спокойно и прямо. После этого Джо топнул еще несколько раз, пока о топаний еще нельзя было сказать, что оно стало слабее.

Собрав все силы, Джо досчитал до тридцати, прежде чем понял, что переоценил свою способность к топанию. Когда это понимание явно отразилось на лице Джо, я снисходительно предложил ему просто погладить пол ногой тысячу раз, поскольку он действительно не мог стоять спокойно, не качаясь и не испытывая желания сесть. Собрав все свое достоинство, он отверг мое предложение и объявил, что будет стоять прямо. Он тут же выпрямился, опустив руки по швам и глядя на меня. В ответ я показал ему часы, которые стояли на моем письменном столе и заметил, что минутная стрелка движется очень медленно, не говоря уже о часовой, несмотря на то, что тикают часы очень быстро. Я отвернулся к столу и начал делать записи в истории болезни Джо, а затем, продолжая сидеть, стал заниматься другими делами.

В течение 15 минут Джо переминался с ноги на ногу, крутил головой, двигал плечами. Через полчаса он вытянул вперед руку и начал опираться на спинку стула, около которого он стоял. Но как только я поднял голову от записей, он отдернул руку. Через час я ненадолго вышел из кабинета. Джо в полной мере использовал мое отсутствие и делал так каждый раз, когда я выходил, не забывая, однако, возвращаться в прежнюю позицию, когда я возвращался. Когда мать постучала в дверь, я сказал Джо: "Когда твоя мать войдет, делай то, что я тебе скажу". Мать зашла и села, с интересом глядя на Джо, стоявшего по стойке смирно, лицом к столу. Сделав матери знак молчать, я повернулся к Джо и властно скомандовал: "Джо, покажи своей матери, как сильно ты можешь топать до сих пор". Джо был изумлен, но отреагировал превосходно. "А теперь, Джо, покажи-ка ей, как прямо и неподвижно ты можешь стоять по стойке смирно". Примерно через минуту я выдал еще два указания. Я сказал матери: "Эта беседа останется в секрете между мной и Джо". Затем я сказал Джо: "Не говори матери ничего о том, что происходило в этом кабинете. Знаем об этом только мы с тобой и этого достаточно. Хорошо?"

Джо кивнул головой, и мать сделала то же самое. Вид у нее был несколько озадаченный, в то время как у Джо задумчиво удовлетворенныйый. По дороге домой Джо был очень спокоен и сидел, тесно прижавшись к матери. На полпути домой Джо прервал молчание, заметив, что я "хороший доктор". Как впоследствии рассказала мать, это его замечание, неизвестно почему, совершенно успокоило ее. Она никогда не спрашивала о том, что произошло в кабинете, и я сам тоже ей ничего не рассказывал. Она знала лишь, что Джо любил и уважал меня, доверял мне и был рад иногда встречаться со мной, чтобы просто или не очень просто, поговорить со мной. Джо продолжал вести себя нормально, оставаясь очень умным ребенком, и иногда причиняя матери совершенно обыкновенные неприятности.

Через два года мать Джо обручилась. Будущий отец понравился Джо, но он спросил у матери, одобряю ли я ее выбор. Уверившись в том, что я выбор матери одобрил, он принял избранника матери безоговорочно.

В окружающем мире, где интеллектуальные и эмоциональные колебания создают у человека состояние неопределен нести, интенсивность которой меняется от момента к моменту, невозможно испытывать ощущение безопасности. Джо хотел узнать, что в этом мире было сильным, безопасным и надежным, и он узнал это, усвоив эти знания так же крепко, как человек, на опыте понявший, что нельзя винить огонь за то, что он обжигает, когда его хватают голыми руками.

Date: 2015-10-18; view: 229; Нарушение авторских прав