Чего не отнимет дьявол. Воющий ветер трепал полы их мантий

Воющий ветер трепал полы их мантий. Голоса сплелись в какофонии акцентов. «Да будет так!» Суровые решительные лица казались мертвенно бледными в свете луны. Двенадцать человек стояли на поляне плечом к плечу. Один из них держал книгу, переданную безутешной семьей жертвы.

Женщина устроила им сцену. Она кричала, когда ее уводили:

– Если не верите, вызовите это! Скажите правду и посрамите дьявола! Вы знаете, что случилось с моим ребенком!

Из любопытства они выслушали ее страстную мольбу. Злость и негодование заставили выполнить ее просьбу. Кровь ее дочери пропитала землю на месте убийства. Это был факт. Но они были образованными и рассудительными людьми. А в том, что они делали, не было ничего рассудительного. Зато было много странного.

Они вызывали нечто, чего не отнимет дьявол и не приемлют ангелы. Существо не принадлежало ни свету, ни тьме, оно было наследством ранних дней титанов, вестником справедливости, который мог творить как величайшее добро, так и огромные разрушения одновременно, в зависимости от каприза призвавшего. Сама по себе эта сущность была нейтральной. Призванная, она несла с собой смерть. По крайней мере, так говорилось в книге.

Они обсуждали все это за бренди и сигарами, и у каждого была своя теория. Книгу оценили на «Сотбис», и оказалось, что это «настоящая Маккой»… одна только историческая ценность которой тянула на несколько миллионов. Книгу вручили им при свидетелях. Они могли просто продать ее и разделить прибыль; право собственности также было передано им. Но прежде чем обменять книгу на многомиллионные радости, один из хорошо образованных членов их маленького братства решил прочитать текст. А второй хотел убедиться в аутентичности странных выражений и рискнуть проверить заклинания в действии.

Изначально это была причуда, всего лишь интересный повод для беседы посреди мировой скуки.

Двенадцать раздраженных судей стояли на лесной поляне, очищая сознание, очищаясь от предрассудков, подготавливая путь для абсолютной справедливости. К тому времени они узнали, что законность не всегда этична, а этичность не обязательно законна.

Но каждый из них устал смотреть на то, как виновные уходят от ответственности. Каждый готов был доверить право исполнить приговор древней и странной сущности. Каждый сожалел, что им не удалось вынести приговор серийному убийце, отнимавшему жизнь у молодых женщин одним из самых жутких способов… сожалел, что не смог утешить убитых горем матерей, что не смог отправить мерзавца на электрический стул.

К сожалению, в высших слоях общества свои правила, и тень обоснованного сомнения все же возникла. Рыдающие семьи, сомневающиеся присяжные – у всех были дела, за которые их преследовало чувство вины и будет преследовать до могилы. Растлители малолетних, серийные убийцы, домашнее насилие, завершившееся смертью… Воротилы наркобизнеса, уничтожавшие жен и детей тех, кто осмелился им противостоять. Недобросовестность полицейских при сборе доказательств, запуганные свидетели, продажные адвокаты, отсутствие тестов ДНК. Эти пожилые мужчины устали. Лишились остатка иллюзий. И сегодняшнее действо было просто попыткой разогнать рутину. Ритуал не мог сработать, истинная ценность книги была в ее древности, и никаких магических сил в ней не оказалось. По крайней мере, так они думали.

Призыв остался без ответа, и книга была закрыта с великим разочарованием – никто из них ни за что не признался бы остальным, что втайне надеялся: текст был подлинным. А потом они вернулись к повседневным делам, их ждала работа в зале суда. Все пошло как обычно. Ни правосудия, ни мира. Книгу без лишней помпы продали музею и разделили деньги. Ритуал оказался бессмысленным.

Сан‑Франциско…

Ему пришлось проехать через всю страну, чтобы сбежать от враждебно настроенного общества, но теперь суд и обвинения остались в прошлом. Нужно было залечь на дно и выждать, когда обстановка немного успокоится. ФБР будет наблюдать за ним, местные копы тоже добавят проблем. Ну кому какое дело до обдолбанных шлюх? Их всех необходимо очистить, они все нуждаются в метке смерти. Каждая тварь была бесстыдна в своей чувственности.

Подмигнув своему отражению в зеркале за полками бара, он расправил широкие плечи и провел пальцами по каштановым волосам. «Выгляжу, как звезда Голливуда», – хмыкнул он про себя. Его кумиром был Тед Банди, знаменитый серийный убийца. И прежде чем все закончится, он собирался побить рекорд своего кумира. Ему всего тридцать один, времени предостаточно. А шлюхи всегда сами вешались ему на шею, облегчая задачу.

И каждая вынуждала его сжать распутную шейку и душить до упокоения. Но убивал он не раньше, чем они начинали умолять, не раньше, чем выбивал из них признание во всех грехах. Он любил смотреть, как шлюха корчится на полу и перечисляет ему все те животные грязные штучки, которые она вытворяла за деньги. И его тошнило от того, что семьи этих тварей потом осмеливались плакать в зале суда. Он поднял стакан и неторопливо втянул очередную порцию «Джека Дэниэлса». Он наблюдал.

Почему эти нытики не оплакивали того, что их дочери сотворили со своей невинностью? Почему пьяные мамаши, тупые злобные отцы и озабоченные кузены, тетушки и дядюшки и пальцем не пошевелили, чтобы их родственница‑проститутка вела достойную жизнь? Почему они считали, что имеют право требовать правосудия в виде пожизненного заключения или смертельной инъекции, ведь это они изначально были виноваты? Он только заканчивал их труд – делал ходячий труп трупом лежачим. Почему же их не судят за то, что они своим поведением разрушили жизнь родственницы‑шлюшки?

А вот и еще одна вошла в бар. Блондинка, как и все остальные. Одета, как настоящая шлюха. Груди выпирают из тесного кружевного лифчика, соски просвечивают даже сквозь алую блузку. Короткая узкая черная кожаная юбка, колготки‑сетка и красные туфли на высоченных шпильках. Она нагнулась к уху потенциального клиента, и алый от помады рот сложился в правильную «О». Ему нравилось видеть такую форму, выдавливая из твари последние капли жизни.

Ногти на руках были выкрашены таким же алым цветом. Ему нравилось хранить ногти у себя, особенно акриловые. Брови у шлюхи были слегка изогнутыми и тоже светлыми. Она может оказаться натуральной блондинкой, и тогда соски у нее будут розовые. А не так, как у тех крашеных сучек, о которых он в последний момент выяснял, что на самом деле они брюнетки.

У него встал, когда она нагнулась, чтобы поднять упавшую сумочку. Из‑за всех этих судов и переездов, из‑за необходимости не попадать в поле зрения полиции у него слишком давно никого не было. Ни одной остывшей узкой задницы. Жернова правосудия двигались медленно, на слушания ушел почти год. Целый год его не выпускали под залог, даже порно негде было достать. В камерах, конечно, многое происходило, но им хватило мозгов не подкатываться со своими проблемами к нему. Его же интересовало другое. Целый год ему пришлось дрочить, вспоминая бледные безжизненные тела. И вот теперь эта шлюшка смотрит ему в глаза.

Он кивнул. Джентльмен, как всегда, – лучший способ внушить им фальшивое ощущение безопасности. Она подошла и села рядом. От этой шлюхи на удивление хорошо пахло.

– Купить тебе выпить? – спросил он, слегка скосив глаза.

– Да, было бы неплохо, – протянула она. – Но я бы лучше покурила. Здешний запрет на курение в барах – просто фигня.

Он махнул бармену, размышляя, с чем имеет дело: с обычной заготовкой для привлечения клиентов или она действительно нездешняя.

– А я думал, что калифорнийцы поведены на здоровом образе жизни.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, хищно оскалившись.

– Понятия не имею. Я совершенно не местная.

– Ах… Я так и подумал. Что тебе заказать?

– «Джонни Уокер», черный. – Шлюха уставилась на него с вызовом.

Он спокойно кивнул бармену, и тот отошел. Сучка откровенно напрашивалась.

– Так откуда ты?

– Из Вегаса, – сказала она, начиная копаться в сумочке.

Ему открылся прекрасный вид на ее декольте.

– И сколько ты планируешь здесь оставаться?

– Это зависит от многого, – спокойно сказала она, беря наполненный барменом стакан и поднося его к губам.

Он наблюдал за ее влажным ртом, за тем, как размазывается помада.

– А ты здешний? – Шлюха захлопала длинными накрашенными ресницами, явно завлекая его.

– Это зависит от многого, – с полуулыбкой ответил он.

Сучке нравилось играть. С ней можно будет неплохо поразвлечься. Вытащив из кармана пачку наличных, он отложил на стойку стодолларовую купюру, дав понять, что с ним выгодно иметь дело.

– Такты знаешь, где я смогу покурить? – Она отвела взгляд от стопки купюр и заглянула ему в глаза. – Или еще что‑нибудь?

– Это тоже зависит от многого. – Он убрал деньги в карман и сделал вид, что занят выпивкой.

Она наклонилась ближе.

– Я не могу здесь открыто работать, меня просто выбросят, понял? Я новенькая, и у меня пока нет своего места. Работать на улице без «начальника» нельзя, иначе меня найдут в канаве.

– Хочешь покурить после выпивки?

– Конечно. – Она залпом опрокинула стакан и встала.

– Насколько?

Шлюха улыбнулась.

– И это тоже зависит от многого.

Обычно он был спокойнее, терпеливее. Но перерыв был слишком долгим. К тому же она оказалась жадной и в лифте не прекращала его касаться. Обычно он так не делал. Ему нравились придорожные мотели, где можно было подогнать машину прямо к двери. Сейчас он остановился в месте с почасовой оплатой. Его покалывала клаустрофобия, и он не захватил всех своих инструментов. Но, возможно, это было и к лучшему – сменить почерк на новом месте.

К тому же у него стоял так, что перед глазами все плыло. А ее ладонь добавляла жара. Она слегка расстегнула блузку, открывая полукружья розовых сосков. Позволила ему целовать их в лифте, гладить руками. Не возражала, когда его руки заскользили по ее колготкам‑сеточкам под юбку. Исследуя пальцами влажные трусики‑танга, он размышлял о том, что же ее так возбудило: он сам, пачка денег, или это была просто смазка, которую проститутки используют, чтобы обмануть клиента, показав, как он их заводит.

В коридоре так воняло мочой, что у него заслезились глаза. Скоро шлюха будет холодной, и он наконец сможет ее трахнуть, очень скоро. Он, наверное, не будет растягивать удовольствие и задушит ее сразу.

Он с улыбкой открыл дверь в номер и пропустил ее вперед.

– Мне нужна доза, папочка, – сказала она, расстегивая блузку.

Лифчик‑бра едва сдерживал ее грудь. Она быстро сбросила его.

У этой шлюхи было великолепное тело. Он давно не встречал таких красавиц.

– Я заплачу достаточно, как и обещал… Ты позаботишься обо мне, а я о тебе.

Она подошла к нему, потерлась всем телом, расстегивая на нем брюки. И упала на колени, как только добралась до сути.

Это было сложнее всего: сдерживать свою природу, когда жертва начинает сосать. Было хорошо, но чтобы было правильно, она должна быть мертвой.

– Вставай, – приказал он сквозь зубы. – Ложись на кровать.

Шлюхам это нравилось – нравилось, когда он командовал.

Этой очень понравилось. Она широко улыбнулась и встала. У нее было великолепное тело, он даже представить не мог, что она наркоманка. Ни уколов на руках, ни темных кругов под глазами. Прекрасная, и именно поэтому использование такого тела для проституции было преступлением, заслуживающим наказания. Именно поэтому он будет пытать ее сильнее, чем остальных, как только сунет угол подушки ей в рот. И действовать придется быстро – надо кончить поскорее, хотя что‑то не получается.

– Ляг на спину и раздвинь ноги.

Она улыбнулась еще шире и сделала, что он просил, наблюдая, как он двигает рукой. Этой сучке, похоже, нравилась его боль. Надо прекратить и просто убить ее.

– Ты труп, – спокойно сказала она.

– Что ты мелешь?! – Он закричал, не в силах остановить руку и отвести глаз от ее груди и светлого треугольника волос в паху.

– Я сказала, что ты труп, – прошептала она, перекатываясь на бок и подпирая щеку ладонью.

Он был зол. Он пытался остановиться, но не мог. Рука двигалась все быстрее, причиняя уже серьезную боль.

– Почему ты убил всех этих женщин? – спросила она с грустной улыбкой. – Они были проститутками и наркоманками, но это были чьи‑то дочери. И не тебе было решать, как им жить, Боб. Это не твое дело.

Его пульс ускорился втрое. Он посмотрел вниз и открыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука. Он уже стер всю кожу со своего члена, кровь текла на пол, рука сжимала голые вены и плоть. А потом пришла боль, настолько сильная, что он рухнул на колени.

– Помнишь ожоги от сигарет? – проворковала она.

Невидимая сила поволокла его к кровати, лицом к ней. Она вся была покрыта ожогами, и стоило ему это увидеть, как он ощутил, что такие же ожоги появляются на его теле. Он все так же не мог издать ни звука, только всхлипывал от боли. В ее руке ниоткуда возник портсигар, она вынула сигарету. Кончик сигареты начал тлеть от одного ее взгляда.

Лежащая на кровати спокойно поднесла фильтр к губам, и он заметил, что алые ногти на тонких пальцах начали удлиняться. Сделав глубокую затяжку, она сложила губы правильной «О» и выпустила колечко дыма. Все чувствительные места его тела пылали и обугливались, в нос ударил отвратительный запах горелого мяса – но ему по‑прежнему не позволено было кричать.

Хватая воздух в агонии, все еще сжимая окровавленный остаток члена, он не мог даже взвизгнуть, когда она села. Чистый ужас не позволял ему отвести глаза. Да, он помнил, что делал с каждой из жертв. Но кто эта сука? Что она такое? Почему обладает такой силой?

– Помнишь порезы? Помнишь, как срезал им соски и ногти, как полосовал их прекрасные лица?

Он закрыл глаза и покачал головой. По щекам покатились слезы. Он хотел умолять, но слов не осталось, когда он ощутил холодное лезвие, срезающее его сосок. Однако, открыв глаза, он увидел, что тварь стоит в противоположной стороне комнаты, а его левый сосок валяется перед ним на полу.

– Боб, – пробормотала она, обнажая в улыбке желтые клыки, и превратилась в самого жуткого зеленого монстра, которого он только мог представить.

Прежде идеальное тело стало неуклюжей тушей с когтями, крыльями и заостренным хвостом. На коже виднелись все раны, которые он когда‑либо наносил своим жертвам. Его всхлипы явно радовали эту тварь.

– Ты мучил их несколько часов, заставлял плакать и умолять. Ты заставил рыдать их семьи. Интересно, сколько жертв назвали в суде и как долго умирала каждая из них? Помнишь, ты спросил, сколько я планирую оставаться в этом городе… а я сказала, что это зависит от многого?

Субботний гольф по утрам был традицией двенадцати друзей. Иногда приезжали не все. Шесть из двенадцати собрались сегодня на зеленом поле. Мобильные телефоны были выключены. Полная концентрация и чистая игра. Это было их убежище… неподалеку от того места, где они предприняли мальчишескую попытку на поляне и не преуспели.

Но игру прервало появление карта для гольфа, в котором восседал их добрый друг из бюро. Что‑то в позе Джона заставило их оторваться от игры и присмотреться. В его карих глазах застыло странное беспокойство. Едва дождавшись остановки, он спрыгнул и почти подбежал к ним, переводя взгляд с одного на другого. Темный костюм Джона был измят, словно он не снимал его уже сутки. Судьи переглянулись: их коллега обычно сохранял профессиональное спокойствие и всегда выглядел на все сто, сейчас же его седые волосы были растрепаны, под глазами залегли тени.

– Джон, ты в порядке? – спросил Уолтер.

Он был старшим в их компании, и если что‑то шло не так, всегда узнавал об этом первым. Сейчас он не сводил глаз с Джона Макдэвитта.

– Джентльмены, – мрачно и серьезно начал Джон, – нам придется столкнуться с настоящим безумием. Кажется, кто‑то начал копаться во всех наших закрытых делах. Особенно… в сомнительных. – Он попытался пригладить волосы пальцами. – Не знаю, как вам это объяснить, но те, кто был виновен, а затем отпущен из‑за недостатка улик или по решению присяжных… Все они оказываются в морге.

– Что? – пробормотал Джим, глядя на Билла.

Брэд нервно зашагал по кругу.

– Господи Иисусе… Ты, должно быть, шутишь.

– Я был бы рад, окажись это розыгрышем. – Джон оглядел друзей. – Но у нас, господа, появилась общая проблема.

– Подожди, я же знаю, что мы здесь ни при чем, – сказал Том, глядя на начальника ФБР. – Но я требую присутствия моего адвоката.

– Я, естественно, не обвиняю вас. – Джон Макдэвитт смутился. – Ты же не считаешь нас дураками, Том? Мы не верим, что двенадцать судей решили вдруг закончить дела, которые не смогли довести до конца. Давайте без шуток. Мы ломаем головы над тем, как защитить двенадцать судей от сумасшедшего, который убивает подсудимых. Я приехал лично предупредить вас, потому что он начал с виновных, но с тем же успехом может переключиться на вас… обвинить за неверный приговор, к примеру. – Он указал подбородком на мнущихся вдалеке агентов. – Мы подключили психологов и профайлеров, они уже исследуют эти дела со всех сторон.

Эд обеспокоенно огляделся.

– Ты сказал, что все они оказываются в морге. «Все» – это сколько?

– За одну ночь у нас набралось пятьдесят дел. В том‑то и проблема. – Джон потер лицо ладонями. – Психов, наверное, целая сеть, потому что они работают по вашим федеральным делам и убийствам, соответственно, по всей стране… Виновных калечат теми же способами, которыми по материалам дел были искалечены их жертвы.

– То есть все наши прошлые дела попали в другие руки, – сказал Брэд, и в его глазах промелькнул ужас. – Учитывая, что у них все наши дела, плюс дела Скотта, Джо, Кейта, Арнольда, Пэта и Майкла… Нас двенадцать, соответственно как минимум по три дела у каждого, мы это знаем наверняка, были закрыты при явной, но недоказанной вине подсудимого. Законодательная база порой мешает справедливости.

– Потому‑то мы и подключились. Мы не можем позволить народным мстителям хвататься за громкие дела и добиваться справедливости варварскими, средневековыми способами, если им вдруг не понравился приговор. Следующими жертвами наверняка станут адвокаты, защищавшие преступников, несмотря на явную их вину, и я не сомневаюсь, что дело опять не обойдется без пыток.

Шестеро судей обменялись понимающими взглядами.

– Пытки? – прошептал побледневший Билл.

– Помните дело о педофиле, который насиловал маленьких мальчиков? Он умер от внутреннего кровоизлияния и разрыва внутренних органов. И лучше не вспоминать, что с ним проделали. То же с серийным убийцей Робертом Дуганом. Сукина сына нашли в Сан‑Франциско, с его члена была сорвана кожа, а на теле обнаружили раны, которые он наносил своим жертвам – вплоть до многочисленных сигаретных ожогов. И теперь мы пытаемся выяснить, как они умудрились погибнуть в разных городах по всей стране в одну ночь, в один и тот же час, без свидетелей, даже без криков. Никто ничего не слышал.

– А другие судьи знают? – Голос Уолтера Кингсдейла дрожал.

– Утром мы последовательно сообщили всем, ваша честь. И будем держать в курсе событий, усилив вашу охрану. О том, как продвигается дело, вы узнаете первыми.

Они смотрели, как их друг и информатор забирается обратно в карт, и с нетерпением ждали, когда он отъедет подальше.

– Нужно вернуть книгу, – сухо сказал Уолтер.

– Мне хватило услышанного. Я верю. Эти совпадения слишком… Не знаю. – Том сглотнул и понизил голос до испуганного шепота: – Там говорилось, что, если сущность вернет себе свою книгу, никто не сможет ее остановить.

Шестеро судей кивнули.

* * *

– То есть как вы продали книгу частному коллекционеру и не можете назвать нам его имя?! – ревел Уолтер Кингсдейл.

Он нависал над столом, и вся его высокая массивная фигура дышала праведным гневом. Судья запустил пальцы в копну седых волос.

Одиннадцать расстроенных судей глядели на него, устроившись в обшитом ореховым деревом кабинете. На полированных столиках стояли бренди, бурбон и скотч. Хрустальные бокалы, так и не донесенные до ртов, зависли в воздухе. Комната трещала, словно от высокого напряжения, когда Кингсдейл с отвращением бухнул трубку на рычаг.

– Уолтер. – Эд говорил тихо и взволнованно. – Нам нужно выяснить, как загнать это существо обратно.

Встревоженные взгляды переметнулись на него.

– А то я сам не догадался. – Уолтер подошел к окну. – Если все, что мы читали в книге, правда, тварь будет двигаться по пищевой цепочке вверх, сожрет всех, кто сумел избежать правосудия, и всех причастных, а затем вернется к тому, кто ее вызвал. И если он не пройдет испытание на чистоту намерений и поступков, тварь сожрет и его.

– Именно поэтому дьявол не стал отнимать у людей эту тварь, – дрожащим голосом сказал Том. – Люцифер ни за что не призовет ее, несмотря на то, что с ее помощью можно сотворить с человечеством… И ангелы не примут ее, хоть она и несет справедливость. Слишком уж жутким способом она это делает. Потому ее и назвали ничьей тварью. Ни ад, ни рай ее просто не примут. – Он вытер пот со лба и принял антацид, запив его очередной порцией виски.

– Да это долбаный идиотизм! – завопил Джим, вскакивая на ноги. Его когда‑то рыжая, а теперь поседевшая шевелюра сделала бы честь любому сумасшедшему профессору. Пыхтя от усилий, грузный судья зашагал по комнате. – Предположим, что эта мумба‑юмба действительно существует. Что тогда? Она убьет всех адвокатов, которые защищали подсудимого, наверняка зная, что он виновен? Вы это хотите сказать? Она пройдется по всем нашим серьезным делам, а потом явится за нами?

– Я хочу выбраться из этого, – тихо сказал Билл, нервно моргая и поправляя очки с толстыми стеклами. Он раскачивался в кресле, тонкие птичьи черты заострились. – Любой ценой.

– Я читал эту книгу, – произнес Том, дрожащими руками наливая очередную порцию спиртного. – Я прочел ее от корки до корки, еще когда вы в нее не верили. Там сказано, что она затягивает. Всех причастных, будь то адвокаты или не сумевшие поймать преступника полицейские. Отправить сущность назад после того, как она прольет первую кровь, сможет только призвавший, и если он не хочет платить за страдания, которые пожелал преступникам, ему придется заключить сделку с Люцифером, продав свою душу. Это единственный способ. Кто‑то один должен продать душу дьяволу, чтобы тварь была отправлена обратно. – Том посмотрел на Уолтера Кингсдейла. – Иначе она будет продолжать свое дело, пока все, кто так или иначе связан с вызвавшими ее ради справедливости, не будут мертвы. Потом она придет к призвавшим. И если мы не пройдем проверку на…

– Все это полнейшая чепуха и бабушкины сказки, Томас. Я верну книгу! – рыкнул Уолтер, нервы которого тоже были на пределе. – Мы прочитаем все, что там написано, и закроем долбанный темный портал, который по пьяни открыли. Я отказываюсь нести ответственность за смерть грабителей и серийных убийц, наркоторговцев и проклятых педофилов. Они получили по заслугам. Пусть горят в аду. Разве не так мы все решили в ту ночь? Разве мы не жалели тогда, что связаны условностями закона и не можем вернуться в старые добрые времена, когда преступник без лишних сантиментов оказывался в петле? Разве мы не говорили, что на Диком Западе закон был более справедливым, чем сейчас, и люди не платили налоги на пожизненное содержание убийц и прочей мрази? Мы чисты!

– Но что насчет того, что мы читали вначале? Уолтер… помнишь слова на древнем языке? – тихо спросил Том. В его глазах была паника. – Что, если это был какой‑то договор с сата…

– Даже не думай! – обрубил Уолтер. – Мы все были пьяны. Это нереально. Мы даже не знаем… Что мы тут делаем?

Одиннадцать судей посмотрели на него, а затем отвернулись, опустили глаза. Некоторые из них весь вечер молчали. Никто не знал, что делать, никто не хотел брать на себя ответственность. Все это зашло слишком далеко.

– Что ж, мы пока не знаем, что будет, зато знаем, что ублюдки, из‑за которых мы вызвали эту тварь, действительно виновны, – сказал наконец Брэд, проглотив свою выпивку. Он выпятил аристократический подбородок и пригладил ладонью поседевшие волосы. Его бледно‑голубые глаза были бесстрастны. – С чего бы так называемой сущности являться за нами? Ты чересчур впечатлителен. Все это лишь предположения, как верно заметил Уолтер. Тварь убивает преступников? Отлично. До тех пор пока мы не замешаны в преступлениях, мне плевать.

– Ты просто не понимаешь! Текст был предельно точен! – Том вскочил на ноги, его трясло. – Я сижу на судейской скамье уже более тридцати лет. Скольким я вынес приговор… даже зная, что они невиновны, но по совокупности доказательств…

Судьи обменялись испуганными взглядами.

– Подумайте об этом. – Том тяжело дышал. В его голубых глазах стояли слезы. – Эта тварь исправляет любую несправедливость в жизни призвавшего. Любую. Для нее весь мир делится только на черное и белое. А посылать в тюрьму невиновного несправедливо, как ни крути. Вдобавок… а что, если ваши действия довели кого‑то до самоубийства? Я ведь могу даже не знать, которые из моих поступков можно принять за несправедливость. Но я знаю, что я не идеален. И лишь надеюсь, что Бог меня простит.

– Нас нельзя осудить за ошибки молодости, совершенные в начале карьеры, – прервал его Эд. Капли пота у него на лбу уже давно превратились в ручей. Остатки волос слиплись в жалкие прядки. – Мы все умрем. – Он оглянулся, встал и подошел к окну. – Был парнишка, совсем еще ребенок, лет восемнадцати или двадцати… Но в тот день на меня столько всего навалилось, а мое положение было шатким… В глубине души я знал, что доказательства против него сфабрикованы местной полицией… но… – Он закрыл глаза и глотнул из своего стакана. – Он повесился в камере, проведя в тюрьме всего неделю. После группового изнасилования. Его мать была набожной и сказала мне тогда, что Господь все видит.

– Ладно, джентльмены. Давайте прекратим нытье и возьмем себя в руки, – скомандовал Уолтер. – Мы напились, мы играли с этой дурацкой книгой, вызывали гномика, но я категорически отказываюсь верить в то, что мы смогли призвать настоящую потустороннюю сущность. Скорее всего, мы имеем дело с группой мстителей, с террористической ячейкой, и я знаю, что Макдэвитт сумеет с этим разобраться.

– Том, какое заклинание может отправить ее обратно? – Джима трясло так, что стакан он удерживал двумя руками.

Том сглотнул.

– Я не помню его целиком… просто знаю, что нужно вызвать сатану и заключить с ним сделку. Тогда эта сущность вернется в книгу… как безумный джинн в свою бутылку.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ НОВОСТИ…

Цепочка странных убийств, похоже, приобретает новые особенности. По стране прокатилась волна смертей среди адвокатов. Связь все та же – первые жертвы ранее выступали их клиентами…

Уолтер Кингсдейл выключил телевизор, радуясь тому, что жена решила временно пожить у своего брата, поскольку дом наводнили федеральные агенты. Он снова пытался прояснить ситуацию с музеем, говорил с куратором, и на этот раз его тон был мрачным и подавленным. Он должен был заполучить книгу. Слишком многих подонков он отправил за решетку благодаря незаконно полученным или недостаточным доказательствам, просто желая очистить улицы от недоносков, которые ему не нравились. Они называли его вешателем, а у него за годы практики появились особые способы расправляться с выходцами из определенных слоев общества. Тех, что плодились как крысы, каковыми он их и считал.

До сих пор его совершенно не волновало, что стало с ними впоследствии, с какими ужасами им пришлось столкнуться в тюрьме, – они ведь были незаконнорожденными, ублюдками матерей, живущих на пособие, и наркоманов‑отцов, и с его точки зрения, их нужно было изолировать прежде, чем они совершат какое‑нибудь серьезное преступление. Он считал, что, действуя на опережение, оказывает обществу услугу, делает своеобразную прививку от заразы. И теперь сущность заставит его расплатиться за то, о чем он даже не знал.

– Пожалуйста, – пробормотал Уолтер, когда они с куратором закончили формальности. – Эта книга является частью очень щекотливого дела. Нам нужно, чтобы ее новый владелец согласился встретиться со мной и обсудил вопросы, касающиеся текущего дела. Его личность, как и вложенные средства, будет тщательно защищена от огласки, поскольку мы знаем, что напрямую он не замешан.

– Учтите, только в виде исключения, судья Кингсдейл, поскольку новый владелец книги является спонсором нашего отдела древностей… Учитывая обстоятельства, я попрошу его с вами связаться. Но я не могу ничего гарантировать.

Уолтер Кингсдейл закрыл глаза и кивнул.

– Спасибо.

Date: 2015-10-18; view: 276; Нарушение авторских прав