ГЛАВА 17. Первое из запланированных посланий Маргарита написала на следующий день после того, как Дэвид уехал

Первое из запланированных посланий Маргарита написала на следующий день после того, как Дэвид уехал. Задача оказалась не из легких. Чтобы удержать пергамент на месте, требовалось совершать определенное усилие левой рукой, отчего выше локтя начинала пульсировать боль. Она смогла написать всего лишь несколько строк, после чего была вынуждена сделать перерыв. Вернувшись к письму днем, она в конце концов закончила его. Причем в результате таких усилий боль от раны даже уменьшилась, что не могло не радовать. Возможно, очень скоро она сможет полностью владеть рукой.

Посыпав письмо песком, а затем ссыпав мелкие гранулы обратно в коробку, она посмотрела на Оливера, который сидел в амбразуре окна, подбирая мелодию на лютне. Подозвав его к себе (она сидела за узким столом, который велела принести в хозяйские покои специально для ведения переписки), она объяснила, что от него требуется.

– Тысяча извинений, миледи, – мрачно произнес он, глядя на лютню в своих руках так, словно никогда прежде не видел ее, – но я должен оставаться рядом с вами. Приказ сэра Дэвида.

Ответ озадачил Маргариту.

– Но почему? – При мысли, которая вдруг пришла ей в голову, она нахмурилась. – Ты ведь не пленник?

– Еще нет, миледи, но могу им стать, если подведу его.

– Подведешь его – в чем? – спросила она, и в ее голову стало закрадываться подозрение.

– Плохо заботясь о вас, миледи. Я отвечаю за вашу безопасность, и мне строго‑настрого велено не спускать с вас глаз.

– Тогда пленница – я.

– Нет, миледи, нет! – встревоженно воскликнул Оливер. – Никто не запрещает вам выходить за ворота крепости, просто вам нельзя это делать в одиночестве.

– Ты – мой страж.

– Отчасти, как в то время, когда вас похитили. Но с тех пор, в общем‑то, ничего не изменилось.

Она прокрутила в уме полученные сведения, но никакого подвоха не обнаружила.

– Давай проверим, правильно ли я поняла. Если бы мне нужно было отправиться в Лондон, в Вестминстер, ты был бы обязан поехать со мной.

Оливер расстроился.

– Миледи…

– Отвечай, нахал! – велела ему Астрид, поднимая голову от накидки, кончик которой Маргарита прогрызла до дыр. Она сидела у самого окна, где было светлее, и штопала накидку.

– Но это небезопасно! – Растерянный взгляд, брошенный им на карлицу, не давал понять, к кому он обращается: к ней или к ее хозяйке.

– Небезопасно отвечать на вопрос?

– Небезопасно туда ехать, – раздраженно сказал он, снова повернувшись к ней. – Я должен любой ценой оградить вас от опасности.

– Я заперта в крепости и за мной присматривает достаточное количество воинов, так?

– Половина отряда, который Дэвид привел с собой, – решительно кивнув, уточнил Оливер.

– Что еще мне необходимо для безопасности?

– Как бы то ни было, я должен оставаться с вами.

– Поскольку Дэвид так сказал. Понимаю. – Она забарабанила пальцами по столешнице. – Очень хорошо. Мне нужен заслуживающий доверия человек, который доставит это сообщение. Да, и еще два воина, которые поедут с ним на случай каких‑либо неприятностей. Ты проследишь за этим?

– Трое? Трое мужчин для выполнения задания, которое сначала поручили мне одному… – Его возмущение было забавным, главным образом потому, что он явно испытывал облегчение.

– Ты ведь польщен? – Маргарита считала, что Оливеру вполне можно было дать такое поручение. Что же касается других, она могла только надеяться, что каждый из них не даст остальным забыть о срочности задания.

– Чрезвычайно. – Он глубоко вздохнул, выпятив грудь. – И я думаю, что знаю, кого именно лучше послать, миледи.

– Я не сомневалась, что знаешь. Имей в виду: они должны дождаться ответа и сразу же пуститься в обратный путь.

– Bene, все будет сделано.

– Проследи за этим, иначе в следующий раз я отправлю Астрид.

Итальянец хитро покосился в ту сторону, где с шитьем на коленях сидела горничная.

– Почему вы не отправляете ее сейчас, с охраной или без?

Маргарита не смогла сдержаться и рассмеялась.

– Я без нее не справлюсь. Должен же кто‑то помогать мне одеться, у меня ведь рука не сгибается. – Она приподняла раненую руку. – Кроме того, ты же знаешь, что скучал бы по ней так, как по утреннему элю, если бы она уехала.

– Человек привыкает обходиться и без эля, – мужественно заметил он, снова покосившись в сторону окна.

– Негодяй! – буркнула Астрид, но без прежнего запала, завязала нитку узелком и перекусила ее, тихонько щелкнув острыми зубками. – Ты ведь знаешь, что любишь меня.

– Ничего подобного! – возмутился Оливер.

– Ха! О да, ты меня любишь! Ты хочешь моего тела. Ты хочешь посмотреть, как я устроена под юбками.

Он умоляюще посмотрел на Маргариту.

– Миледи, вы только послушайте ее!

– Знаешь, ты ведь сам это начал, – не испытывая никакого сочувствия к оруженосцу, заметила Маргарита. Отодвинув табурет, она встала и вышла из комнаты, оставив их препираться дальше.

Ответ, которого она ждала, пришел чуть ли не через две недели и оказался отрицательным. Матушка настоятельница женского монастыря около Вестминстера, из которого Дэвида отдали в ученики дубильщику, еще до его спасения Бресфордом, высказывала сожаление, что не может быть полезной. Она не помнила никакого голубоглазого и белокурого мальчика, который родился бы в женском монастыре бог знает когда и сразу после рождения был заклеймен, и соглашалась с тем, что подобный случай, несомненно, незабываем. Однако она занимала этот пост только последние пять лет, получив его после того, как прежняя аббатиса умерла от потовой лихорадки. Пытаясь разузнать необходимые сведения, она побеседовала с несколькими пожилыми монахинями, уже обитавшими в монастыре в то давнее время. Они хорошо помнили молодого человека по имени Дэвид, у которого было клеймо, описанное леди Маргаритой, но сказали, что он попал к ним уже большим мальчиком, а не младенцем. По странному недосмотру факт его появления не был зафиксирован в книге учета, и потому матушка настоятельница не могла сказать, когда именно он прибыл в монастырь Святой Терезы. Аббатиса выражала сожаление, что больше ничем помочь не может.

Маргарита была разочарована, но не обескуражена. Она с самого начала подозревала, что задача у нее не из легких. Снова сев за стол, она написала еще четыре письма и велела их отвезти в женские монастыри, находящиеся в пределах одного дня пути от Лондонского женского монастыря.

Прошло еще две с лишним недели, пока, наконец, троица посыльных – мужчин из Брюгге, сражавшихся бок о бок с Дэвидом и Оливером в течение многих лет, – вернулась. Они были запыленные, потные, смертельно уставшие, и лошади у них были не те, на которых они покидали стены крепости. Маргарита позволила им лишь опрокинуть по кубку эля, прежде чем призвать к себе старшего.

– У тебя есть ответ для меня? – нетерпеливо спросила она, как только он вошел.

– Да, миледи, четыре. – Он порылся в мешочке, свисавшем с его пояса, но достал оттуда только один, довольно измятый свиток пергамента с крошащейся восковой печатью.

– Что это? – спросила Маргарита, приняв послание.

Оливер, стоящий рядом с ней, шагнул вперед, увидев, что гонец осмелился сердито посмотреть на даму.

– Старые карги в первых трех монастырях дали нам понять, что у них есть дела поважнее, чем следить за каждым брошенным младенцем, оставленным на их пороге. Четвертая сказала то же самое. Когда мы уже собирались уезжать, нас догнала старая монахиня, косая на один глаз. Она сказала, что из одного женского монастыря до другого передаются слухи о том, что кто‑то собирает сведения о неком младенце, рожденном много лет назад.

Такого Маргарита не ожидала. Хотя, конечно, должна была. Несомненно, нечто столь необычное, как конкретные вопросы о подкидыше, не могли не вызвать любопытства. Хотя жизнь в стенах женского монастыря была тихой и замкнутой, между монастырями одного ордена была налажена связь.

Она только надеялась на то, что спровоцированный ею интерес не выйдет за пределы узкого религиозного сообщества. Ей не хотелось думать о том, что может случиться, если новость выйдет за пределы государства.

– Эта женщина сообщила вам что‑нибудь стоящее? – спросила Маргарита.

Гонец помотал головой, и с его волос во все стороны полетела пыль.

– Больше она ничего не сказала, только сунула мне в руку письмо и убежала так быстро, словно за ней гнался сам дьявол.

Пальцы у Маргариты дрожали, когда она сломала печать и развернула письмо, оказавшееся сморщенной пергаментной страницей, вырванной из какого‑то религиозного трактата. Написано оно было такими бледными чернилами, что казалось нечитаемым. Но все изменилось, когда Маргарита подошла к окну и подняла письмо к свету.

Слова образовывались как‑то необычно, орфография была весьма изобретательной, но смысл был достаточно ясен. Пожилая монахиня, некая сестра Беатриса, подружившаяся с автором письма, когда та была еще послушницей, поведала ей о необычном младенце, которого, возможно, сейчас разыскивают. Сестра Беатриса готова кое‑что рассказать, поскольку из‑за произошедшего ее мучает совесть. Тот, кто хочет услышать ее рассказ, должен безотлагательно приехать в монастырь, поскольку добрая сестра уже в годах и скоро оставит этот мир.

Маргарита отослала гонца, вручив щедрую награду за услуги и ему, и тем, кто ездил с ним. Когда он ушел, она еще какое‑то время стояла, похлопывая пергаментом о ладонь. Впрочем, теперь, когда ей было ясно, что делать, размышлять было не о чем. Она должна туда поехать. Раненая рука уже свободно двигалась – и неудивительно, ведь прошел уже месяц с момента ранения. Иногда рука болела ночью, но Маргарита считала, что справится с поводьями. Гарнизон крепости может без особого ущерба выделить ей несколько вооруженных человек в качестве охраны.

Оливер, разумеется, поедет с ней, как и Астрид, поскольку ни один из них не согласится остаться. Они могут выехать уже завтра, на рассвете.

Дэвиду это бы не понравилось.

Конечно, но ведь Дэвида здесь нет! Если бы он был здесь, если бы он не занимался делами короля, то в поездке вообще не было бы никакой необходимости.

– Оливер, – начала она решительно, поворачиваясь к итальянцу.

– Нет, миледи. Я знаю, вам не терпится побеседовать с этой монахиней, которая передала письмо, но это невозможно.

– Не с ней, а с другой, которая может знать больше. – И она в нескольких фразах поведала ему о содержании письма.

– Ехать туда слишком опасно, миледи. Половина мужчин в стране взяла в руки оружие из‑за всех этих дел с претендентами на престол, и вы понятия не имеете, с кем можете встретиться в пути. Если я позволю вам выйти за стены крепости, моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Дэвид меня убьет, клянусь вам.

– Позволишь? – своим самым аристократическим тоном переспросила она.

– Прошу прощения, миледи, но…

– Ты не можешь остановить меня. Сейчас я принадлежу сама себе, ведь у меня нет ни отца, ни брата, ни мужа, ни другого мужчины, который мог бы отдавать мне приказы. – Как приятно ей было произносить эти слова! У нее словно камень с души упал – камень, образовавшийся за целую жизнь ожиданий, запретов и подчинения диктату других. Что бы ни случилось дальше, она больше никогда не станет слепо исполнять желания мужчины.

– Но, леди Маргарита, только подумайте, в какое положение вы меня ставите! – простонал Оливер.

Подошла Астрид и встала рядом с Маргаритой. Она посмотрела, задрав голову, на свою хозяйку, и в ее глазах светилось понимание. Покосившись на Оливера, карлица заговорила своим писклявым голоском:

– Леди Маргарита может тебе посочувствовать, пустоголовый остолоп, но перед ней стоит очень важная задача. Она хочет заняться собственными делами, не имеющими ничего общего с делами мужчин.

– Король будет недоволен.

– Если уж на то пошло, мы тоже не очень‑то им довольны, – решительно тряхнув головой, заявила Астрид. – Что он сделал, кроме как использовал нас в своих собственных целях? Давай, подсуетись, подготовь все, иначе мы с госпожой отправимся в путь без тебя.

Оливер увещевал, угрожал и даже рвал на голове волосы – и все зря. Собственно, всем было ясно, чем все закончится.

В изнурительное путешествие отправились на рассвете. Они сразу взяли темп, привычный для воинов, так что получилась не неспешная прогулка по сельским дорогам, а бешеная скачка, в результате которой они попали из северо‑западной Англии, где в основном поддерживали Йорков, на юго‑восток. Их путь был отмечен немалыми расходами и бесчисленными проклятиями. Частая смена лошадей, холодная пища и грубые скамьи у камина, служившие кроватями, – таков был их удел. К концу третьего дня Маргарита была вынуждена подвесить руку на перевязь, но, несмотря на это, при каждом новом ударе копыт о землю ее пронзала боль от кончиков пальцев раненой руки до позвоночника. Она уже была готова признать, что усилия оказались для нее чрезмерными, когда они, наконец, добрались до женского монастыря, где обитала сестра Беатриса.

Это был сонный анклав, здесь мирно паслись овцы, ревели коровы, а стены, построенные много веков назад для защиты от викингов, окружали кучку домиков, не отличавшихся ни красотой, ни комфортом. Здесь находилась норманнская церковь, чьи образовывающие квадрат стены возвышались в одном конце территории монастыря; длинные дормитории, построенные в виде четырехугольника, на одном из углов которого располагалась крытая галерея, где выращивали, помимо прочего, и целебные травы; несколько вспомогательных зданий, сооруженных здесь за прошедшие столетия для хозяйственных целей. На близлежащем болоте произрастал тростник, которым крыли двускатные крыши, и множество растений, помогающих поддерживать силы.

Матушка настоятельница оказалась дамой чрезвычайно практичной. Услышав, что гости желают побеседовать с одной пожилой монахиней, она очень быстро это устроила, не выказывая особого любопытства. Возможно, этому способствовало заявление Маргариты о том, что они якобы прибыли по «королевскому поручению», но, возможно, и то, что аббатиса была слишком занята, чтобы интересоваться воспоминаниями на смертном одре.

Маргариту вместе с Оливером и Астрид провели в квадратную келью. Она оказалась более просторной, чем обычно, но без каких‑либо излишеств, если не считать таковыми аналой в углу и окно, выходившее в сад, где пчелы гудели в цветущих травах. Их сладкий и насыщенный аромат проникал в помещение, где умирала старая женщина, к которой приехала Маргарита со своими спутниками. Что ее ждало в ближайшем будущем, было ясно: в келье ощущались запахи старости и болезни, которые не мог перебить даже аромат цветов.

Женщина на кровати перебирала в скрюченных пальцах четки, словно в непрерывной молитве. У нее было приятное лицо с тонкой, хрупкой кожей, не имевшей морщин, за исключением складок с обеих сторон рта, возникших, очевидно, из‑за необходимости терпеть сильную боль. Глаза глубоко запали и помутнели от старости. Сначала она раз волновалась и даже испугалась, но, узнав о цели их визита, успокоилась.

– Благодарение Богу, вы приехали! – произнесла она еле слышным шепотом. – Боль в боку становится нестерпимой, и скоро Господь заберет меня отсюда. Но теперь, поскольку вы здесь, я могу упокоиться с миром, зная, что правосудие восторжествует.

– Правосудие? – переспросила Маргарита, подступая ближе в кровати. Оливер и Астрид последовали ее примеру.

– Я долго ждала, так долго, что уже оставила надежду. Столько смертей, столько горя, и все зря. Я молилась, не останавливаясь…

– Правосудие – для чего? – Страх, что женщина просто бредит, что она ничего ценного не сможет сообщить, поскольку не понимает, что говорит, походил на тлеющий уголек в груди Маргариты.

– Для кого, вы хотите сказать. Для бедной леди Элеоноры, которая не заслуживала такого отношения, такого предательства. Отец Иосиф сказал, что на ней лежит грех прелюбодеяния, что именно по этой причине она пришла разродиться к нам. Я настолько осмелела, что спросила: как такое может быть, ведь у нее есть свидетельство о браке, а значит, этот брак благословлен церковью. Да и мужчина, от которого она понесла, был королем, а ему никакая женщина не посмеет отказать.

– Королем? Вы хотите сказать…

– Эдуард IV, вот кто это был, хотя он уже мертв, мертв много‑много лет. Да и милая леди Элеонора тоже. Знаете, ее потом отослали прочь. Я слышала, ее отправили в женский монастырь в Норидже. Ах да, еще я слышала, что она умерла там от горя. – Невидящий взгляд пожилой монахини устремился к окну, а ее бледные, бескровные пальцы по‑прежнему перебирали черные бусины, словно семена цветов. Тихие щелчки в убаюкивающей тишине походили на музыку. – Я иногда спрашиваю себя: а не помогли ли ей уйти из жизни?

– Вы хотите сказать, из‑за брака? – Маргарита медленно и глубоко вздохнула, а за ее спиной Оливер и Астрид обменялись мрачным взглядом.

– И свидетельства о браке, да. Бедный агнец, суженый, склонил ее к неосмотрительному поступку, и в результате он бросил ее из‑за страсти к этой женщине, Вудвилл. Тайным он был, его брак с той ведьмой, поскольку Эдуард боялся, что леди Элеонора громко возропщет. Как будто она хоть когда‑то роптала. Она была слишком горда, понимаете ли. Даже если бы ее родных король не удостоил своей милостью за то, чтобы они позаботились о ее исчезновении, она бы молчала.

Астрид, стоявшая рядом с Маргаритой, смотрела на хозяйку, широко раскрыв глаза. Она, несомненно, помнила, при каких обстоятельствах Ричард III стал королем. Он тогда использовал эту историю для того, чтобы убедить парламент объявить детей Эдуарда от Елизаветы Вудвилл незаконнорожденными. Это был его первый шаг на пути к престолу, который он хотел отобрать у брата. Немногим позже его юных племянников, сыновей Эдуарда, видели играющими у ворот Тауэра, и с того момента об их судьбе ничего не известно.

Совершенно в духе предшествующих событий, леди Элеонора Батлер очень вовремя умерла в стенах женского монастыря. Но последнее событие не имело отношения к причине визита Маргариты.

– А ребенок? – спросила она, немного повышая голос, чтобы вернуть мысли монахини из прошлого в настоящее. – Это был мальчик? И если так, что с ним случилось?

– Мальчик, да, и такой красивый: мягкие золотистые локоны, синие глаза… Я присутствовала при его рождении. Я помогла ему прийти в этот мир, помогла сделать свой первый вдох, хотя и сомневаюсь, что это было благодеянием.

Лоб Маргариты перерезала морщина.

– Почему вы так считаете? – спросила она.

– Что? Ах, понимаете, его отец был там и видел, что родился сын. Он назвал его Эдуардом в честь самого себя. Затем он забрал мальчика и приказал поставить ему клеймо. Как же милое, невинное дитя плакало при этом, слушать его крики было ужасной мукой. Да и как ему не плакать, если, придя в этот мир, он сразу же испытал такую боль? И ведь этот ужасный ожог ему сделал его собственный отец, исключительно чтобы прославить себя.

Оливер шепотом выругался. Астрид зажала себе ладонью рот, пытаясь сдержать крик, а возможно, ее тошнило.

У Маргариты заболело сердце, когда она представила, как в кожу маленького Дэвида впечатывают раскаленное клеймо. Вместе с тем ее охватило лихорадочное возбуждение. Знак, поставленный по приказу короля Плантагенета. Она поступила правильно, пойдя по оставленному им следу. Она поступила правильно, приехав сюда.

– Это сделал Эдуард? – спросила она, с трудом ворочая языком. – Но почему? Почему?

Бусинки четок защелкали быстрее, свидетельствуя о волнении старушки.

– Ребенок был его сыном, понимаете? К тому времени Эдуард уже женился на Вудвилл, но она еще не понесла от него. Он хотел заклеймить сына, чтобы иметь возможность найти его потом, если бы у него не родилось других сыновей. Высокомерный, эгоистичный человек! Так использовать ребенка… Ему воздалось по заслугам: его сыновья, рожденные Елизаветой Вудвилл, ненадолго его пережили.

– Вы хотите сказать… Вы сейчас о принцах в Тауэре?

– А разве о них не думают все те, кто пережил эти ужасные времена? Жаль этих мальчиков, их жизни оборвались по такой низменной причине. – Слезы заблестели в добрых глазах старой монахини, потекли по ее щекам. – Что детям корона? Им нужно было позволить смеяться и беззаботно играть. Но нет! Сам факт их рождения сделал их пешками в чужой игре, их сгубили амбиции другого короля.

– А заклейменный младенец, что случилось с ним? – В ожидании ответа Маргарита затаила дыхание. Столь многое зависело от него, столь многое!

Лицо старушки скривилось, ее голова заметалась по подушке.

– Ах, бедный малыш! Через несколько лет его отослали прочь, но я не знаю куда. Говорят, в какое‑то место недалеко от королевского дворца, откуда в случае необходимости его можно было быстро забрать и предъявить народу.

Женский монастырь, где Бресфорд обнаружил Дэвида, был в двух шагах от задних ворот Вестминстерского дворца. И правда, очень близко и чрезвычайно удобно.

Не успела Маргарита понять это, как Астрид дернула ее за рукав, вынудив наклониться, и горячо зашептала хозяйке на ухо.

Маргарита кивнула и снова выпрямилась, опустив сплетенные руки перед собой.

– Возможно, вы лечили упомянутый вами ожог, пока он не зажил? Вы видели, где он находится и как выглядит, его размер и форму?

Сестра Беатриса еще сильнее разволновалась.

– Был он размером с мою ладонь, и такой большой на крошечном плечике, чудовищно багровый на нежной коже. Как выглядел? Какой‑то еретический символ: несколько колец, а внизу прямая полоска – как детский рисунок цветка. Я едва могла смотреть на эту печать дьявола. Кроме того, малыш успокаивался, лишь когда я брала его на руки и ходила туда‑сюда.

– Dio! – ахнул Оливер. – Ах, Dio!

Маргарите очень хотелось так же ахнуть. Клеймо, только что описанное монахиней, в точности соответствовало клейму на плече Дэвида. Когда‑то оно, возможно, было большим, но Дэвид вырос, и теперь оно занимало значительно меньше места. Однако рисунок с течением времени не изменился, он остался в точности таким же, каким был изначально.

Это также означало, что он не был Эдуардом V, которого все считали умершим в Тауэре. Он никогда не был тем исчезнувшим юным наследником.

Нет, все куда лучше! Если сыновья Эдуарда IV от Елизаветы Вудвилл были незаконнорожденными, как заявил его брат Ричард III, то в законности его брака с леди Элеонорой Тэлбот Батлер никаких сомнений не возникало. Ребенок от этого брака являлся единственным законным наследником Эдуарда. Таким образом, Дэвид был единственным законным наследником английского престола.

Маргарита откашлялась, пытаясь избавиться от кома в горле.

– Я рада, так рада, что сына Эдуарда утешали, когда он плакал!

Затуманенные глаза старой монахини снова заполнились слезами.

– Такой сладкий малыш, такой сладкий, – запинаясь, сказала она, а ее пальцы лихорадочно перебирали четки. – Я часто думала о том, что с ним случилось, выжил ли он, где он теперь. Если он жив, то стал уже совсем взрослым мужчиной и мог быть королем. Моя совесть часто грызет меня за то, что я ничего не сделала, когда его отец умер. Я должна была, я знаю, что должна была.

– Если бы Ричард III узнал о мальчике, то он, возможно, устранил бы его, как устранил других, – попыталась успокоить ее Маргарита.

Голова монахини снова заметалась по подушке.

– Я тоже себе так говорю, но ой ли? Сел ли он на трон из‑за своих амбиций или потому, что считал себя вправе? Уже слишком поздно пытаться это узнать, слишком поздно.

Я допустила, чтобы этого милого ребенка спрятали и забыли. Эдуард IV умер, и его сыновья тоже умерли, вот и все. У малыша отняли его неотъемлемое право, а все потому, что я молчала.

– Если бы вы заговорили, то вас, возможно, тут же заставили бы замолчать.

– Да, и таким образом я позволила страху превратить меня в трусиху. А сейчас мне все равно – я умираю. Мы не должны жить в страхе перед смертью, ведь есть вещи намного хуже ее.

Что на это можно было сказать? Маргарита ничего не могла предложить старушке в утешение, кроме правды.

– Возможно, это не имеет никакого значения, – сказала она и, положив ладонь на пальцы, щелкающие бусинами четок, легонько сжала их. – Возможно, он не захотел бы стать королем.

Губы женщины дрогнули, и она слабо улыбнулась.

– Какой мужчина отказался бы от такого? Кто же откажется от короны, если все, что ему нужно сделать, – просто протянуть руку? Нет, нет, это я во всем виновата. Младенец был хорошим, милым мальчиком, но, возможно, оказался слишком слаб и не выжил. Но ему все равно нужно было дать шанс. Да, нужно было. – Она опустила веки, словно настолько утомилась, что ей трудно было держать глаза открытыми. – Я исповедалась в своем грехе и понесла за него епитимию. Он все еще камнем лежит на моей душе, но я готова к встрече с Создателем. Остальное я должна оставить вам.

Стоя у ложа монахини, Маргарита внезапно осознала, какая колоссальная ответственность легла на нее теперь, когда она все узнала. Люди умирали из‑за подобного знания, их убивали в сражениях, они гибли под топором палача или их тихо душили среди ночи. Если бы правда всплыла сразу после смерти Эдуарда, то Дэвид, вполне возможно, оказался бы одной из жертв, как она и говорила.

Он все еще мог оказаться среди них.

Как он поступит, когда она сообщит ему все, что узнала здесь? Отмахнется ли он от ее слов, продолжит ли выполнять обязательства в соответствии с его договоренностью с Генрихом? Или использует силы, собирающиеся под его знамена уже сейчас, чтобы пойти против человека, узурпировавшего корону, которая по справедливости должна принадлежать ему?

Большинство мужчин выбрало бы последний вариант. И кто их осудит, если на кону целое королевство, власть и богатство?

Генрих Тюдор получил корону благодаря победе в битве при Босворте. Он рискнул всем, включая собственную жизнь, и не отдаст корону без борьбы. С его точки зрения, как короля из рода Ланкастеров, Эдуард IV был узурпатором, похитившим корону у его дяди Генриха VI. Кем являлся или мог являться сын Эдуарда, не имело значения, поскольку, по мнению Генриха, никакого права стать во главе страны у него не было. Вот какие рассуждения лежали за ужасными сражениями войны Алой и Белой розы, и рассуждения эти не поменялись.

Так как поступит Генрих, если внезапно узнает, что Дэвид – законный король из рода Плантагенетов? Откажется ли он от своего плана, в котором Дэвиду отведена роль ложного претендента на престол, позволит ли ему покинуть страну? Или просто отдаст приказ убить его и тем самым задавит угрозу в зародыше?

Что она натворила! Милостивый Боже, что она натворила!

Генрих – не единственный, кто должен будет сделать выбор между жизнью и смертью. Она тоже должна решить, как ей теперь поступить, решить немедленно.

Должна ли она сообщить Дэвиду о том, что узнала, и позволить ему самому решать, что делать? Или она должна забыть о том, что она вообще была в этом монастыре, и навсегда сохранить тайну его рождения?

Хранить ли ей верность Генриху VII, так много добра сделавшему для нее и ее сестер, открыть ли ему эти сведения, чтобы он мог действовать, как сочтет нужным? Или остаться верной Дэвиду, зная, что потеряет его, если он станет королем, ведь его закружит вихрь королевских обязанностей, и среди них – обязанность заключить династический брак с иностранной принцессой?

Какие решения ей предстоит принять! И каждое из них будет более ужасным, чем предыдущее!

Именно в келье старой умирающей монахини Маргарита поняла, что любит Дэвида больше жизни. Поняла, потому что самым сильным ее желанием было позволить этой горькой чаше минуть ее, то есть не делать вообще никакого выбора. Она страстно хотела, чтобы все было по‑прежнему, чтобы она испытала счастье быть подле него в том качестве, какое позволит ей честь. Если его превращение в короля означает, что она никогда не сможет снова ощутить его поцелуй, растаять в его объятиях, видеть, как он улыбается, – то пусть лучше он останется обычным человеком.

– Миледи! Леди Маргарита!

Дрожь сотрясла ее тело, когда она стряхнула с себя видение холодного серого пейзажа, который нарисовало ей сердце. Она повернулась к Оливеру и вопросительно подняла бровь.

– Старуха уснула. Что будем делать теперь?

Надо возвращаться, – сказала она, – обратно в крепость.

– А когда вернемся?

– Идиот! – со слезами на глазах буркнула Астрид. – Откуда ей знать ответ на твой вопрос? А если и знает, как она может его произнести?

«А действительно, как?» – спросила себя Маргарита. Но впереди лежал долгий обратный путь, так что у нее будет время принять решение.

Date: 2015-10-18; view: 213; Нарушение авторских прав