Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Перевернутый мир





 

– Риган, ты слышишь меня?

– Да, – ответил я.

Олбрайт покачал головой.

– Что бы ты делал, если бы тебе не приходилось зарабатывать на жизнь? Все время смотрел бы в небо и мечтал?

– Я слушаю.

– Знаю, что слушаешь, но хотя бы показал это. Когда ты смотришь в окно, я всегда завидую тому, что смогло заинтересовать тебя. Ты уделяешь десятую часть своего внимания мне и моим трудностям, тогда как остальные девять витают где‑то в облаках.

– Ты говорил о Роберте Крамере?

Сэм Олбрайт вздохнул и протянул мне папку.

– Крамер взял страховой полис пять лет назад. Тогда его сердце было в полном порядке. Или, по крайней мере, казалось таким.

Мои глаза скользнули по обложке.

– Он умер от инфаркта?

– Да.

– И какова сумма страховки?

– Двести тысяч долларов.

– Вскрытие было?

– Конечно. На нем присутствовал один из наших докторов. Компания обязана провести расследование. – Он потер затылок. – Насколько я понимаю, там все в порядке, за исключением, пожалуй, одной небольшой детали. На вскрытии наш доктор обнаружил, что пальцы правой руки у Крамера, включая большой и его подушечку, чем‑то обожжены. Не так уж сильно, но останься он жив, появились бы волдыри.

– Он обжегся как раз перед тем, как умереть?

Олбрайт кивнул.

– Почти. Кроме того, доктор извлек из пальцев и ладони небольшие осколки стекла. Мы исследовали их в лаборатории. Это кусочки электрической лампочки.

– Ты уверен, что он умер от разрыва сердца? А может, электрошок?

– Без сомненья, от разрыва сердца. Возможно, он был вызван электрошоком, но установить это невозможно. Наверное, вывинчивал лампочку из плафона, и та взорвалась.

– Наверное?

Олбрайт улыбнулся.

– Любопытно то, что в свидетельстве о смерти об этом ничего не сказано.

– Когда он умер?

– Три дня назад. Он находился в квартире своего друга Питера Нортона. По словам Нортона, Крамер завалился к нему выпить. Нортону показалось, что он уже до этого основательно нагрузился.

– С таким сердцем и пил?

– То ли не знал, то ли не обращал внимания. Часов в десять Крамер неожиданно побледнел и пожаловался на самочувствие. Нортон пошел принести ему стакан воды. Когда он был на кухне, Крамер вдруг закричал. Нортон поспешил в гостиную и увидел приятеля на полу – ему показалось, что тот был мертв. Он вызвал «скорую помощь», которая провозилась с ним около часа, но безуспешно.

– Нортон ничего не сказал насчет обожженных пальцев и осколков стекла?

– Даже не упомянул. Так что придется тебе самому выяснить.

– Кто наследник Крамера?

– Мисс Элен Морланд.

– Мисс?

Олбрайт слегка улыбнулся.

– Есть кое‑что и поинтереснее. У него была жена. Тельма. Шесть месяцев назад именно она являлась его наследницей.

– Ей известно, что он изменил завещание?

– Не знаю. Но вскоре обязательно станет известно.

– Они были в разводе?

– Мы не в курсе.

– Какие отношения были между Крамером и его наследницей?

– И этого мы не знаем. С формальной точки зрения нас не должно это интересовать. Мы можем лишь догадываться.

– Можешь что‑нибудь рассказать об этом Крамере?

– Он сам получил наследство, но, насколько я слышал, уже успел почти все спустить. Думаю, ему пришлось как следует поднапрячься, чтобы набрать денег на страховой взнос.

– А что Нортон?

– Холост и богат. Вот и все.

 

Первым делом я решил навестить Питера Нортона.

У него были апартаменты на третьем этаже «Мередит‑билдинг», расположенного на берегу озера.

Когда он открыл дверь, я предъявил свою карточку, сообщил о цели посещения и сразу приступил к делу.

Это был крупный мужчина с маленькими, настороженными глазами.

– А что здесь расследовать? – хмуро спросил он.

– Обычная рутинная процедура, – заметил я, – формальности.

Он позволил мне войти.

Я увидел одну просторную комнату, хотя мне могло показаться что есть еще три, а то и четыре других.

– Что именно вам хотелось бы узнать? – спросил Нортон.

– Расскажите, что здесь произошло в тот вечер, когда ваш друг скончался.

Он закурил.

– Рассказывать особенно нечего. В тот вечер Крамер пришел ко мне около восьми. Ему хотелось выпить и поболтать. У меня сидел Джим Берроуз, мой адвокат. Мы выпили. Потом Джим ушел, а Крамер остался. Мы разговаривали, выпивали, а где‑то около десяти Крамер неожиданно побледнел и попросил меня принести воды. Когда я был на кухне, то услышал крик и, войдя в комнату, увидел его на полу. Он был мертв. – Нортон пыхнул сигаретой. – Вот, пожалуй, и все.

– Что Крамер делал перед смертью?

Нортон нахмурился.

– Что делал? Ничего. Просто сидел на кушетке.

– При вскрытии было обнаружено, что у него слегка обожжены пальцы правой руки и, кроме того, в них есть осколки стекла. Вы не знаете, каким образом это произошло?

Нортон прошел к бару с напитками.

– Боюсь, ничем не смогу вам помочь.

– Но это случилось не здесь?

– Нет.

– То есть когда он пришел, его рука уже была повреждена?

– Я не заметил, но думаю, что так именно и было.

– Его рука кровоточила?

– Я не сказал вам, что ничего не заметил. – Нортон был раздражен. – К чему все эти вопросы насчет руки? Какое это имеет отношение к его смерти? Он умер от сердечного приступа.

– Совершенно верно, – согласился я, ощущая доносившийся до меня из глубины квартиры запах краски и скипидара. – А Крамер не жаловался на боль в руке?

– Мне он ничего не сказал, – Нортон налил себе выпить, затем вспомнил про меня. – Хотите?

– Нет, благодарю.

– Когда Крамер пришел, он уже основательно накачался. Никакой боли он не ощущал, и вы можете понимать мои слова буквально. Я не знаю, где он порезался.

– Вы давно знаете Крамера?

Нортон пожал плечами.

– Два‑три года. Познакомились на какой‑то вечеринке. Не помню сейчас.

– А мисс Элен Морланд вы знаете?

Он посмотрел на меня и, немного помедлив, спросил:

– В какой связи вас это интересует?

– Она его наследница.

Нортон прищурился, на лице появилась жесткая ухмылка, однако он ничего не сказал.

– У Крамера была жена, – заметил я. Пальцы Нортона крепко сжали стакан. – Вы никогда не видели мисс Морланд?

– Нет, я ее не знаю. – Он скривил, губы. – И никто не знает. Подчас складывается впечатление, что она находится на земле лишь для того, чтобы оглядеться вокруг и решить, заслуживает ли что‑либо ее внимание. Не знаю, нашла ли она это нечто и найдет ли вообще. Даже если она испытывает какие‑то эмоции, внешне это никак не проявляется.

Нортон сделал большой глоток.

– Нельзя сказать, чтобы ей было скучно. Не так все просто. Она словно удивлена тем, что на свете существует кто‑то еще помимо нее самой, и ей очень хотелось бы, чтобы они куда‑нибудь исчезли. Иногда я ловлю себя на мысли, что она отнюдь не одинока. Может ли она вообще почувствовать себя одинокой? Знаете, так и подмывает спросить ее: «Откуда вы вообще взялись?»

– Крамер был влюблен в нее?

– Да, – сердито буркнул Нортон. – Каждый, кто… – он допил свой стакан. – Извините, мистер Риган, больше я ничем не смогу помочь вам.

Я выглянул в окно: моему взору предстало слияние двух голубых сред – неба и воды.

– Вы сказали, что, когда Крамер пришел к вам, ваш адвокат мистер Берроуз уже был у вас. Крамер встречался с ним раньше?

– Нет.

– Иначе говоря, вы представили их друг другу?

– Разумеется.

– И они обменялись рукопожатием?

– Естест… – он замолчал.

Я чуть улыбнулся.

– Если Крамер повредил руку еще до прихода сюда, едва ли он стал бы обмениваться с кем‑то рукопожатием. Даже если он сделал это, мистер Берроуз наверняка заметил бы и хоть каким‑то образом прокомментировал. Надо будет спросить мистера Берроуза.

Возникла пауза. Нортон пристально смотрел на меня.

– Мне хотелось вот еще о чем поговорить с вами, – сказал я. – Крамер поранил руку незадолго до своей смерти или именно тогда, когда она настигла его?

Нортон глубоко вздохнул.

– Ну хорошо. Примерно в десять часов вечера перегорела одна из лампочек. Крамер решил заменить ее. Когда он прикоснулся к ней, она взорвалась, а сам он обжегся. Может, Крамер слишком сильно сжал ее. Я же говорил вам, что он изрядно выпил в тот вечер.

– Значит, лампочка взорвалась, и он умер?

Нортон снова направился к бару.

– Я даже не знал, что у него слабое сердце. Его просто схватило, и он умер.

– А почему вы сочли нужным отрицать сам факт того, что Крамер обжегся и порезался?

Нортон махнул рукой.

– Я решил, что это вообще не имеет значения. Главное, то, что Крамер мертв.

– Какая именно лампочка перегорела?

– Нортон слегка пожал плечами.

– Вот та.

Я прошел к лампе, стоявшей на столике возле кушетки, снял плафон и внимательно осмотрел ее.

– И что вы надеялись там высмотреть? – проворчал Нортон. – Я уже ввернул новую лампочку.

Я провел по ней пальцами и лродемонстрировал пальцы ему. – Пыль. Причем недельной давности.

Лицо Нортона потемнело.

– Я вывернул ее из другой лампы, вероятно, поэтому она в пыли.

Но в таком случае на ней должны были остаться следы его пальцев, тогда как в действительности их не было. Я решил пока ничего не говорить ему об этом.

– Извините за беспокойство, мистер Нортон, – сказал я, на прощание приподнимая шляпу.

Привратник дома, оказался очень худым человеком с настороженным взглядом, столь характерным для представителей его профессии. Когда я представился и заметил, что не собираюсь требовать от него каких‑то действий, он явно успокоился.

– Вы знали мистера Крамера? Того, что умер три дня назад?

– Я видел, как он приходил и уходил. По‑моему, он постоянно был на взводе.

– А что собой представляет мистер Нортон?

Привратник осклабился.

– Он в порядке, хотя присмотреть за ним не мешало бы.

– В каком смысле?

– По мне так лучше не здороваться с ним, пока не убедишься, что он не зажал в ладони одну из двух своих электрических штучек. – Его улыбка расползлась чуть шире. – Хотя мне в общем‑то все равно. На Рождество Нортон дарит хорошие подарки. Он задумчиво покачал головой.

– Да и с юмором у него в порядке. Однажды попросил меня поменять краны в ванной одной пары, что живет по‑соседству. Ну, понимаете, хотел, чтобы из крана, где должна быть холодная вода, потекла горячая и наоборот.

– Он знал этих людей?

– Кажется только здоровался с ними.

– И вы в их отсутствие вошли в квартиру?

Он осторожно кивнул.

– Это была просто шутка. Мы же ничего плохого не сделали. Когда они пожаловались на свой водопровод, я поднялся к ним и снова все поставил на место. Правда, они до сих пор не могут понять, что же тогда случилось. Ни мистер Нортон, ни я так и не рассказали им про нашу шутку.

– А у мистера Нортона сейчас ремонт, да?

– Хозяева дома вроде бы не собирались делать его.

– Но он ведь что‑то делает?

– Похоже на то. К нему поднимались трое или четверо рабочих. Правда, сейчас уже, наверное, закончили, потому что сегодня я их не видел.

– Когда жилец хочет произвести ремонт, он ведь должен получить разрешение владельцев дома, не так ли?

– А как же! Мы не хотим, чтобы они там хозяйничали по‑своему.

– И мистер Нортон получил согласие?

– Он… э… он, кажется, забыл. Я говорил с ним по этому поводу, но он сказал, что хочет изменить какую‑то мелочь, просто чтобы все повеселее смотрелось. В общем, я же говорил вам, что все в порядке. Хороший он жилец, да и живет здесь уже довольно давно.

– А вы не видели, что именно он хотел переделать?

– Нет, у меня и своих дел хватает.

Покинув «Мередит‑билдинг», я двинулся в сторону Линкольн‑авеню. Апартаменты Крамера были уставлены громоздкой мебелью, которая, как мне показалось, ранее предназначалась для помещения гораздо больших размеров.

Тельма Крамер держалась весьма напряженно.

– Вы мистер Риган?

Я решил рассказать ей про историю с наследством на тот случай, если она еще ничего не знала.

– Миссис Крамер, вам известно, что вы уже не являетесь наследницей вашего супруга?

Кровь отхлынула от ее лица. – Но это… это невозможно. Когда Боб получал свой полис, я знала, что являюсь его наследницей.

– Прошу меня извинить, миссис Крамер, но он изменил завещание. Шесть месяцев назад.

Ее глаза сузились.

– И кто же теперь его наследник?

– Мисс Элен Морланд.

– Почему ваша компания не сообщила мне об этом?

– Это не наше дело, миссис Крамер. Завещатель может в любой момент изменить содержание своего завещания, и лишь от него самого зависит, сообщать кому‑либо или нет.

Миссис Крамер сжала в руках платок.

– Ей это так просто не сойдет с рук. Я в суд подам!

– Это ваше право, миссис Крамер. А вы знаете мисс Морланд?

Она резко засмеялась.

– Только видела. Более сказать нечего. Не уверена, однако, что она видела меня. Я оказалась лишь помехой, малозначащей помехой. – Помолчав немного, она продолжала: – У Боба были и другие женщины – такой уж он был человек. Но все они оставались лишь мелкими эпизодами в его жизни. Когда же он повстречался с Элен, все оказалось иначе. Это я могу сказать вам определенно. Узнав, кто… сделал… сделал это… с моим мужем, я пошла к ней и попросила оставить его в покое. Я и сама не знала, какую реакцию от нее ожидать. Возможно, какой‑то сцены. Но она взглянула на меня… эти странные серые глаза изучали меня несколько секунд, а потом она заявила, что я могу забрать своего мужа домой.

При воспоминании об этом Тельма покраснела.

– Он просто помешался на ней, в то время как ей он был совсем безразличен. По‑моему, ей вообще никто не нужен. Сказав мне, чтобы я забирала мужа с собой, она подошла к картине, над которой работала, и забыла о моем существовании. Как будто меня вовсе не было. И я ушла.

– Но ваш муж продолжал встречаться с ней?

– Я ничего не могла с этим поделать… Но я не думаю, что между ними… было что‑то. Он даже рассказывал мне о ней. Говорил, что пойдет к ней в студию и будет просто смотреть на нее. Он никогда не знал наверняка, отдает она себе отчет в его присутствии или нет. Тельма задумчиво покачала головой.

– В сущности, ее лицо ничего не выражает. Невозможно понять, счастлива она или нет…

– Насколько я понял, мисс Морланд – художница?

– Вроде бы да. Что‑то рисует, но, кажется, никогда не выставлялась и не продавала своих картин. По‑моему, она довольно безразлична к живописи. Просто она как будто… как будто ждет чего‑то.

– Ждет?

Глаза женщины расширились.

– Сама не знаю, почему так сказала. Но у меня было такое чувство, что она ждет… чего‑то.

– Вы, знали, что у вашего мужа слабое сердце?

– Он мне никогда об этом не говорил.

– А как вы думаете, сам он знал об этом?

– Не могу сказать. Последние шесть месяцев – после того, как повстречал ее – Боб болел. Может, это было что‑то с сердцем, но не думаю, что только лишь это. Он много пил, хотя ему было нельзя. Нередко терял сознание. Плохо спал, почти не ел.

– А как вообще ваш муж познакомился с мисс Морланд?

– Их познакомил Питер Нортон, – она сцепила руки. – Мне кажется, ему просто хотелось посмотреть, какое впечатление она произведет на Боба. Почти профессиональная шутка.

– А кто был его доктором?

– Мистер Фаррел. Он принимает в «Брамнер‑билдинг».

Я встал.

– Благодарю вас, миссис Крамер, за то, что уделили мне время.

Подъехав к «Брамнер‑билдинг», я поднялся в кабинет доктора Фаррела.

– Мистер Фаррел, – предъявив свои полномочия, начал я, – ваш пациент Роберт Крамер, являющийся клиентом нашей компании, скончался три дня назад.

Моему собеседнику на вид было немногим более пятидесяти. Кивнув, он проговорил. – Я слышал. Крамер был моим пациентом около десяти лет. Примерно два с половиной года назад обратил внимание на то, что у него пошаливает сердце. Я обмолвился об этом в разговоре с ним, хотя, конечно, старался не тревожить его. Порекомендовал обычные в подобных случаях распорядок дня, режим и диету. Когда я увидел его шесть месяцев спустя, состояние его здоровья явно ухудшилось. Иначе говоря, он был явно не в себе, потерял силы. На этот раз я уже весьма категорично посоветовал ему поберечься. Как видно, он не последовал моему совету.

– Его жена говорит, что он ничего не рассказывал ей про то, что у него не в порядке с сердцем.

– Наверное, не хотел огорчать ее.

– Да, пожалуй, так оно и было.

Поблагодарив доктора, я попрощался и поехал на Брэйнард‑стрит, к дому 231. Это был четырехэтажный кирпичный дом, окруженный аналогичными строениями.

 

Сидя в машине, я закурил сигарету, а когда наконец покончил с ней, поднялся на самый верх, туда, где располагалась студия художника.

Действительно, у Элен Морланд были серые глаза, которые без всякого выражения взирали на меня все то время, пока я объяснял ей, зачем вообще пришел.

– Вы знали, что у Крамера больное сердце?

Ее губам хотелось произнести «нет», но затем она на мгновение помрачнела, и, бросив на меня быстрый взгляд, сказала:

– Да, он говорил мне.

– Вам известно, что вы являетесь наследницей Крамера?

Она направилась к мольберту.

– Да.

В общем‑то меня это не касалось, но не мог удержаться от вопроса:

– Откуда?

Она взяла кисть и проведа одну‑единственную линию.

– Говорил, что любит меня. У него не было денег, но все же ему хотелось что‑то оставить мне.

– Он отдавал вам свою жизнь.

Она сделала еще мазок и сразу отошла от мольберта.

Я стал осматривать комнату. Повсюду стояли картины – законченные, незавершенные, но все они выглядели так, будто о них забыли в тот момент, когда сняли с мольберта. Кое‑где была натура, но чаще всего просто мазки – вверх‑вниз – словно указывавшие на то, что давший им жизнь художник в минуту творения думал о чем угодно, только не о них.

– Вы полагаете, что у вас есть право на эти деньги?

– Он хотел отдать их мне, – на сей раз она задержала взгляд на моей персоне. – Вас это огорчает?

У нее оказались мягкие светлые волосы, но трудно было сказать, какого именно оттенка. На солнце они переливались.

– Миссис Крамер намерена опротестовать завещание.

– Естественно, – проговорила Элен. – Этого я и ожидала. Но, надеюсь, мы доведем дело до суда. Думаю, сойдемся на чем‑нибудь. Лично мне хватит пятидесяти тысяч.

– Пальцы Крамера были слегка обожжены, и в них застряли осколки стекла. Вы могли бы это как‑то объяснить?

– Нет.

Я подошел к большому окну, выходящему на крышу.

– А зачем вам нужны пятьдесят тысяч?

– Они позволят мне иметь свободное время.

– Чтобы размышлять о людях? Зачем?

– Чтобы удивляться.

Я представил себе библиотеку, стеллажи книг. Мальчишкой мне хотелось прочитать массу книг. Пожалуй, я так ни разу и не попробовал исполнить свое детское желание. А нужно ли было это делать? Зато над книгами было небо. Крышка клетки? Неожиданно я поймал себя на том, что говорю:

– Вы слышите что‑нибудь, когда смотрите туда? Вы что‑нибудь слышите?

Она оказалась рядом со мной.

– Очень тихо. Музыку, которую толком не могу понять. – Я почувствовал на себе ее взгляд. – А почему вы спрашиваете?

– Не знаю, – ответил я, возвращаясь на землю. – Извините, мисс Морланд, что отнял у вас время. Ухожу.

В дверях мы снова посмотрели друг другу в глаза, и я двинулся вниз.

Лежа ночью в постели, я не выдержал и подошел к окну. Звезды, такие ясные, были, казалось, в каком‑то шаге, и я вот‑вот мог постичь их своим разумом.

Кто‑то еще смотрел на них – это точно.

О чем она думала?

Утром я рассказал Олбрайту про Нортона и его объяснение насчет лампочки, про наличие на ней пыли и про все остальное.

Он нахмурился.

– Вроде бы пустяк, но зачем ему понадобилось врать? Тебе не кажется, что здесь следует покопаться?

– Кажется.

– Опять отправишься к Нортону?

– Да, но сначала в его отсутствие осмотрю квартиру.

Олбрайт загрустил.

– Можешь дать мне ключи?

– Конечно, но ведь нельзя…

– Сэм, я потерял свои ключи от квартиры и не хотел бы беспокоить привратника.

Он вздохнул.

– О, кей, но если тебя схватят, компания об этом ничего не знает, – он пытливо взглянул на меня. – Мне почему‑то кажется, что это дело тебя заинтересовало.

Я не стал возражать.

Через несколько минут Олбрайт принес связки ключей.

– Не пользовался ими уже лет пятнадцать. Думаю, замки с тех пор не слишком изменились.

Перед уходом от Олбрайта я позвонил Нортону. Телефон не отвечал. Потом повторил звонок в квартале от его дома – результат был тот же.

Поднявшись на третий этаж, я минут десять названивал в квартиру и по молчанию понял, что Нортона дома нет. Я вставил ключ в замок: Нортон оказался дома.

Он неподвижно сидел в кресле лицом к двери, устремив взгляд прямо на меня и, казалось, не собирался двигаться вообще.

Я прикрыл за собой дверь и подошел ближе.

Он был мертв, но никаких следов не осталось. Ни пулевого отверстия, ни ножевой раны.

Я прошел в глубь апартаментов. Большие комнаты, хорошо обставленные, тем не менее не несли на себе отпечатка личности Нортона. Все выглядело каким‑то безликим, как театральные декорации.

Из спальни доносился запах свежей краски. Спальня смотрелась нейтрально, как комната в отеле: двуспальная кровать, столики, лампы, два шкафа, которые оказались пустыми.

Комната производила впечатление совершенно новой. В ней была новая мебель, а оконные рамы, плинтусы были покрашены заново.

Пройдясь по комнате, я обнаружил, что выключатель люстры был расположен почти на уровне глаз. Я попал на кнопку, и люстра вспыхнула. Несколько раз пощелкав выключателем туда‑сюда, я все‑таки почувствовал здесь что‑то не так… я чувствовал… ну да, конечно, я почувствовал это.

Я посмотрел, на выключатель. Обычно, когда вам нужно включить свет, вы нажимаете на него сверху, а когда надо выключить – снизу. В этом же было наоборот.

Я вернулся в гостиную, взгляд мой упал на стол и стоявшую возле него мусорную корзину, из которой я извлек коричневую оберточную бумагу и бечевку. На дне корзины валялись обломки рамы и порванные куски плотного картона.

Я совместил куски друг с другом. Разорванный картон оказался картиной, точнее – ее копией размером сантиметров сорок на шестьдесят, в уголке которой притулилась наклейка с надписью: «Сдача Корнуоллиса». Колонны разодетых в прекрасные мундиры воинов вышагивали по своим редутам.

Я разгладил обрывки бумаги, в которую была завернута картина. Так‑так, художественный салон «Барклай» в Уэльсе. Никаких марок – значит, картину доставили с нарочным, вероятно, уже после того, когда я видел Нортона живым в последний раз, поскольку, в противном случае, обязательно обратил бы внимание на эти обрывки в корзине для бумаг.

Итак, Нортон получил посылку, распаковал ее, затем разорвал на мелкие части и выбросил в корзину.

Я внимательно исследовал сложенную из обрывков картину. Йорктаун, октябрь 1781 года, войско, марширующее вперед, чтобы сдаться под звуки марша, который называется…

Я посмотрел на Нортона. Он был богатым человеком, которому могла прийти в голову мысль пошутить с кранами и показаться при этом верхом остроумия. Может быть…

Я исследовал его бумажник. В общем, ничего любопытного, если не считать маленькой визитной карточки:

 

Артур Франклин,

«Дженерал контрактор»,

2714, Вирджиния‑стрит,

Телефон 7–8136.

 

Пальто Нортона лежало на спинке кушетки. Покопавшись в его кармане, я извлек носовой платок, испачканный чем‑то коричневым. Кровь?

Положив его к себе в карман, я снова пошел по квартире, теперь – стирая отпечатки пальцев с каждого предмета, к которому прикасался.

Уходя, я оставил дверь в холл слегка приоткрытой: мне хотелось, чтобы Нортона обнаружили как можно скорее.

Я отнес платок в лабораторию «Литтон и Брендт» и через несколько минут получил заключение.

– Это краска, – сказал мне сотрудник лаборатории. – Коричневая. Точнее, золотисто‑коричневая. Слабой насыщенности, слабой яркости. Обычно ее используют для покраски недорогих предметов домашнего интерьера. Вообще можно использовать для многого.

Артур Франклин оказался крупным человеком с толстой сигарой в зубах. – Чем могу помочь? – поинтересовался он.

Я представился.

– Насколько мне известно, недавно вы произвели кое‑какие работы в квартире мистера Нортона.

– Было дело.

– Какие?

Он на минуту задумался.

– Вы его друг?

– Нет, это моя работа.

Немного поколебавшись, он наконец решился.

– Никогда не приходилось выполнять более дурацкой работы. Впрочем, Нортон платил и хотел, чтобы все было сделано, как ему надо. И тихо. Приплатил мне и моим парням, только чтобы все осталось между нами и никто ни о чем не узнал.

Он уселся в кресло.

– Нам пришлось здорово повозиться. Нортон пожелал, чтобы мы все перевернули. Абсолютно все. Мы подвесили ковер к потолку и всю мебель прикрепили соответственно. Получалось, что люстра у нас торчала из пола.

Да, я оказался прав.

Перевернутая комната, – продолжал он. – Да, сэр. Что и говорить, любопытная забава для шутника, хотя, думаю, он мог себе позволить такое. Плинтусы мы набили под самый потолок, а потом подтянули двери. Ему хотелось, чтобы мы и окна тоже задрапировали, если гость вдруг вздумает выглянуть наружу и обнаружит, что мир совсем не перевернулся.

Он рассказывал с явным удовольствием. – Нортон не говорил, зачем ему это надо, но я‑то понял. Слышал уже о подобных штучках. Он хотел, наверное напоить кого‑то до чертиков, а потом отправить в эту комнату, а сам бы наблюдал за беднягой в замочную скважину. Франклин хохотнул. – Представляете, да? Приятель Нортона под газом входит туда и думает, что он на потолке. Начинает паниковать. Хочет спуститься на то, что считает полом. Ха! От такого можно свихнуться.

Да, подумал я, видимо, Крамер проснулся и увидел, что над ним громоздится мебель, а сам он лежит на потолке. Его охватил не просто страх – ужас. Что за чертовщина с ним приключилась? Еще секунда, и он упадет. Инстинктивно Крамер потянулся к ближайшему предмету – люстре. В тот самый мрмент, когда его бешено колотящееся сердце разорвалось, он прикоснулся пальцами к лампочке.

– Как мне показалось, шутка довольно быстро прискучила ему, – заметил Франклин. – Два дня назад Нортон снова позвал нас и приказал все поставить на место. Опять спешка. Мы сделали точно так, как и было.

Но вы забыли про одну деталь, подумал я. Забыли поставить выключатель на то место, где ему полагается быть, а заодно и повернуть его наоборот.

Крамер умер в перевернутой комнате, после чего настал черед Нортона впадать в панику. Нельзя было оставлять Крамера в ней. Могли возникнуть нежелательные слухи, огласка, возможно, даже обвинение со стороны полиции.

Надо было как‑то вынести Крамера из квартиры, но это оказалось практически невозможным, ведь их неминуемо должны были увидеть. Тогда он решил перетащить тело в гостиную и представить дело так, будто Крамер там и умер. Кому придет в голову обыскивать апартаменты Нортона; в поисках перевернутой комнаты?

Возможно, Нортон даже не заметил раны на руке Крамера, а если и заметил, то не придал ей значение. Самое главное – это то, что он умер от разрыва сердца. Кто в подобной ситуации станет интересоваться раной на руке?

Перевернутая комната. Совершенная во всех деталях – он даже заказал особую картину, чтобы украсить ею стену, – как говорится, последний мазок. Увы, ко времени она не поспела – ее принесли лишь вчера или сегодня утром, а потому он порвал и выбросил картину, на которой воины шли сдаваться под звуки старого марша «Перевернутый мир».

– Интересно, сработала эта его шутка или нет, – проговорил Франклин, явно увлеченный идеей перевернутой комнаты.

Да, этого Франклин, естественно, знать не мог. Он не знал Крамера и всех тех людей, которые ежедневно умирают в городе от разрыва сердца. Когда же Крамер умер, в газетах появилось обычное сообщение о том, что тот скончался «в квартире своего друга».

Покинув Франклина, я проехал мимо дома Нортона – у тротуара стояли машины полиции и «скорой помощи».

Я направился к себе в офис и встретил там Олбрайта.

Выслушав мой рассказ, он покачал головой.

– Звучит фантастично, но едва ли чем‑то поможет нам, если не считать удовлетворения обычного любопытства. Страховку придется выплатить. Разумеется, Нортону пришлось бы покрутиться, но, поскольку он мертв, я думаю, едва ли стоит предавать огласке эту историю.

– Все зависит от того, как умер Нортон. Если у него тоже был разрыв сердца, то дело, разумеется, будет закрыто.

Олбрайт кивнул.

– Я свяжусь с судебным следователем и попрошу держать меня в курсе.

 

Олбрайт позвонил мне вечером.

– Нортон умер от отравления, – сообщил он без всяких вступительных слов.

– Самоубийство?

Не похоже. Ни записки, ни чего‑либо в этом роде. Сейчас полиция занимается выяснением всех обстоятельств, и я только что разговаривал с лейтенантом Хенриксом. Они перевернули там все вверх дном, но так и не нашли ни малейшего намека на яд.

– Нортон мог проглотить его весь без остатка.

– Мог, но ведь в чем‑то он его хранил. В коробочке, в каком‑нибудь пакетике… Хенрикс ничего не нашел. Кроме того, создается впечатление, что Нортон вошел в дом именно тогда, когда яд начал действовать – пальто его, например, было брошено на спинку кушетки. Получается, что его где‑то отравили.

– У полиции есть какие‑либо предположения на этот счет?

– Хенрикс ничего мне не сказал, но лично я сомневаюсь в том, что он что‑то знает. Прошло лишь несколько часов. Думаю, они станут опрашивать всех, с кем Нортон когда‑либо встречался.

– А когда точно он умер?

– Следователь предполагает, что около одиннадцати часов.

Повесив трубку, я приготовил себе выпить и закурил. Я думал о многом, в том числе и о ней. Ждала ли она меня? Был ли я для нее кем‑то вроде всех остальных? Стоит ли мне просто сидеть и ждать?

В половине одиннадцатого я раздавил в пепельнице последний окурок и поехал в дом номер 231 на Брэйнард‑стрит.

Открыв дверь, я сразу же почувствовал запах краски.

В сумеречном свете было непросто определить цвет, но мне показалось, что стены были выкрашены темно‑зеленой краской, а перила лестницы – коричневой. Золотисто‑коричневой.

Метрах в двух от нижней ступеньки на лестнице виднелся листок бумаги с предупреждением о том, что все вокруг окрашено.

Я нажал на кнопку звонка квартиры номер один.

Появился привратник в шлепанцах. От него исходил запах свежего пива.

– Что вы хотите?

– Когда вы начали красить?

– Вы только за этим и пришли? – огрызнулся он.

– Да.

По выражению моего лица он, видимо, смекнул, что отвечать придется.

– Сегодня, – нехотя пробурчал он.

– Сегодня?

– Ну да, – кивнул он, но сразу поправился. – Вообще‑то начали вчера где‑то часа в четыре, с верхнего этажа.

Я стал подниматься по лестнице и услышал, как захлопнулась дверь и повернулся ключ в замке.

Элен открыла дверь. На ее лице блуждала улыбка.

– Я ждала вас.

– Питер Нортон мертв, – сказал я. – Его отравили.

Она подошла к проигрывателю и слегка убавила громкость.

– Вот как?

– Нортон часто бывал здесь?

– Он приходил посмотреть на меня и поговорить. Иногда я слушала.

– А вы слушали в тот день, когда он рассказывал вам о перевернутой комнате?

– Да.

– И вчера вечером он тоже был здесь?

– Не хотите ли чего‑нибудь выпить?

– Он был вчера вечером у вас, – сказал я. – В холле было темно, и он испачкал руку о выкрашенные перила. Потом вытер ее платком, но отпечатки его пальцев должны там остаться. И это докажет, что он действительно был здесь вчера.

Она вынула из бара два хрустальных фужера.

– Полиция сюда не приходила.

– Они не знают про это место. Только я один.

Она улыбнулась.

– Что ж, тогда мне незачем волноваться.

– Элен, но я должен буду сказать им.

Она посмотрела на меня.

– Зачем же?

– Речь идет об убийстве.

– И я оказываюсь в числе главных подозреваемых? И будет расследование? Полиция установит, кто я такая, где живу и чем занимаюсь?

– Да.

– Мне бы этого не хотелось.

– Элен, это вы убили Нортона?

Она на мгновение поднесла фужер к свету.

– Да.

Мелодия на пластинке окончилась, послышался щелчок, и на вращающийся круг лег новый диск. Снова зазвучала музыка.

– Вы не должны были говорить мне этого.

– Но вы же спросили, а я не могу лгать вам. Вы сами знаете, почему, не так ли? И не сообщите в полицию, да?

Я молчал.

Она поставила фужер на стол и быстро прошла к картине, прислоненной к креслу.

– Даже не помню, когда писала ее. Интересно, о чем я тогда думала?

– Вы имеете отношение к смерти Крамера?

– Нортон говорил мне, что переоборудует свою комнату. Я знала, что у Крамера слабое, очень слабое сердце. Знала и то, что он оставил мне все свое наследство. Я предложила Нортону, чтобы Крамер стал его первой жертвой. Нортон так и не понял, почему. – Она внимательно смотрела на меня. – Вы шокированы? Отчего?

– А если бы Крамер не умер?

– Тогда бы я задумалась над чем‑нибудь еще.

– Вы так просто относитесь к вопросам жизни и смерти?

Она взглянула на другую картину.

– Мне нравится синий цвет. Больше, чем какой‑нибудь другой. Я никому раньше не говорила об этом.

– Почему вы убили Нортона?

– Он собирался сообщить обо мне полиции – у него не было другого способа справиться со мной. Не сказала бы, что это была мучительная смерть. Полчаса сна, потом пятнадцать минут и – полное небытие.

– Но что он мог им рассказать? У него и самого могли возникнуть проблемы.

– Он вообще не стал бы упоминать Крамера. Просто написал бы анонимную записку в полицию, и сообщил об остальных. О них он не знал, разве что о том, кто был непосредственно перед Крамером, но мог догадываться.

– И сколько же было этих остальных?

– Пять, – она нахмурилась. – Нет, шесть. Разве это важно? Все они уже мертвы, но полиция обязательно найдет возможность повесить их на меня. Я ведь не всегда была Элен Морланд, – она посмотрела на меня. – Нельзя мне в тюрьму.

– Ну, возможно, не в тюрьму.

Ее глаза округлились.

– Если кто‑то посчитает, что я сумасшедшая, я возражать не стану. А вы?

– Я буду вынужден обратиться в полицию. Вы знаете, что я так сделаю.

– Но мы ведь с вами не такие, как все. Должны ли мы подчиняться их законам?

– Несомненно.

Она побледнела.

– Раньше я никого не любила. Так неужели теперь я должна потерять все, что имею?

Мне нечего было ответить ей.

– Когда вы собираетесь пойти в полицию?

– Не знаю.

– Утром. Времени будет достаточно. Я не сбегу. Теперь уже некуда бежать. Некого ждать, – она слабо улыбнулась. – Поцелуй? Наш единственный поцелуй?

И я поехал домой. Выпил и стал ждать.

На рассвете я позвонил Элен. Никто не подошел к телефону, да я и не ожидал ответа.

Она никуда не сбежала, хотя ее уже не было.

И мир снова опустел.

 

Перевод: Вяч. Акимов

 

 

Date: 2015-10-18; view: 267; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию