Камбрия, Брайанбэрроу. В такой час дня Зед Бенджамин смог найти очень удобный столик в «Иве и колодце» и просидел там добрых пятьдесят минут

В такой час дня Зед Бенджамин смог найти очень удобный столик в «Иве и колодце» и просидел там добрых пятьдесят минут, ожидая, не произойдёт ли что‑нибудь за окном, свинцовые переплёты которого давно нуждались в замене. Сквозь них сочился холод, как дыхание ангела смерти, но выгодой этого неудобства было то, что никому не пришло бы в голову поинтересоваться, почему Зед не снял с головы вязаную лыжную шапочку. Благодаря шапочке Бенджамин надеялся стать менее запоминающимся, потому что она полностью скрывала его огненные волосы. Но со своим выдающимся ростом он сделать ничего не мог – разве что сутулился, когда вспоминал об этом.

И сейчас, сидя за столиком в пивной, Зед как раз и старался выглядеть как можно меньше. Он сгорбился над своей пинтой лёгкого пива и при этом ещё вытянул ноги под стол, съехав на самый край стула, так что в итоге у него онемела задница, но как он ни всматривался в деревню Брайанбэрроу, лежавшую за окном и видимую ему до самого побережья, не замечал ничего интересного.

Зед находился в Камбрии уже третий день; он третий день занимался поисками того, что могло бы спасти его статью от мусорного ведра Родни Аронсона, – того, что редактор называл «сексом», какой‑нибудь пикантной подробности о Николасе Файрклоге, – но до сих пор не нашёл ничего, кроме пятнадцати строф нового стихотворения, о чём, видит бог, он не собирался упоминать в разговорах с Аронсоном, когда гнусный редактор «Сорс» звонил ему (каждый день!), чтобы многозначительным тоном поинтересоваться, как продвигается дело, и напомнить Зеду, что, сколько бы времени он ни провёл в Камбрии, платить за это придётся ему самому. Как будто он этого не знает, думал Зед. Как будто он не подыскал для себя самую скромную комнатку в самом скромном пансионе, какой только сумел найти во всей округе: спальня на чердаке в одном из выстроившихся вдоль здешних улиц викторианских домов, буквально заполонивших все окрестности озера Уиндермир. Собственно, этот дом стоял на Броад‑стрит, в нескольких минутах пешего хода от публичной библиотеки. Зеду приходилось основательно наклоняться, чтобы войти в комнату, и практически складываться пополам, чтобы подобраться к единственному окну. Уборная находилась на другом этаже, а тепло добиралось сюда, как могло, из остальных частей дома, потому что в самой этой спальне никаких обогревателей не имелось. Но всё это делало стоимость комнаты чрезвычайно низкой, так что Зед, услышав цену, сразу согласился, почти не посмотрев на помещение. Но, видимо, в возмещение многочисленных неудобств жилья хозяйка пансиона кормила Зеда сытным завтраком, включавшим в себя всё, от овсянки до чернослива, так что Бенджамину с момента приезда ни разу не приходилось обедать, что было очень кстати, потому что он мог проводить всё время в кафе, пытаясь разузнать, кто – кроме него самого – проявляет интерес к смерти Яна Крессуэлла. Но даже если Скотленд‑Ярд действительно присутствовал в Камбрии в лице некоего детектива, вынюхивавшего подробности гибели в воде кузена Николаса Файрклога, Зед никак не мог засечь эту персону, а пока он не обнаружил детектива, он не мог превратить статью «Девятая жизнь» в статью «Девять жизней и смерть», как того явно хотелось Родни Аронсону.

Зед мог бы поспорить на недельное жалованье, что Аронсон, конечно же, знал, кем был этот детектив Скотленд‑Ярда, И столько же он мог поставить на то, что Аронсон разрабатывал план увольнения Зеда из‑за его неспособности обнаружить упомянутого детектива, что было бы равноценно его неспособности оживить статью. И всё это только потому, что Родни было ненавистно сочетание в Зеде высокого образования и желания достичь высот.

Правда, нельзя было сказать, что Бенджамин продвинулся далеко в этом желании, и даже нельзя было сказать, что он мог продвинуться впредь. Ох, конечно же, в принципе, даже в эти времена можно было как‑то выжить, сочиняя стихи, но они не обеспечивали крышу над головой…

Эта мысль – о крыше над головой – повлекла за собой мысль о другой крыше, той, под которой Зед жил в Лондоне. А это заставило его подумать о людях, живших под той же крышей рядом с ним. А вместе с людьми жили и их намерения, и в первую очередь намерения его матери.

Но, по крайней мере, теперь ему уже не было нужды тревожиться из‑за этих её намерений, думал Зед, потому что однажды утром, вскоре после переезда Яффы Шоу в их квартиру – что было сделано со скоростью, удивившей даже мать Зеда, – молодая женщина, державшая в руке непромокаемый мешочек для губки, поймала Зеда у ванной комнаты, которой им теперь приходилось пользоваться по очереди, и тихо сказала:

– Не стоит беспокоиться, Зед. Хорошо?

Его ум был занят предстоящей работой, и сначала ему показалось, что Яффа говорит о том, что ему предстояло: об очередной поездке в Камбрию. Но потом он сообразил, что девушка имеет в виду её собственное присутствие в квартире и намерение матери Зеда свести молодых людей, преодолев их общее сопротивление, чтобы они наконец сдались, обручились, поженились и нарожали детишек.

Зед произнёс: «Э?..» – и подёргал за пояс своего халата. Халат был ему основательно короток, так же как и пижамные брюки, и ещё Зед никогда не мог найти шлёпанцы по ноге, так что по утрам на его ногах красовались старые непарные носки. И он вдруг как‑то сразу ощутил всё это, особенно чуть повнимательнее посмотрев на Яффу, которая была сама аккуратность, на которой всё выглядело ладным и подходящим по цвету, идущим к её коже и к её глазам.

Яффа оглянулась через плечо, посмотрев в сторону кухни, откуда доносились характерные звуки и ароматы, поскольку там готовился завтрак. И чуть слышно продолжила:

– Послушайте, Зед, у меня есть друг в Тель‑Авиве, он учится в медицинском колледже, так что вам не о чем тревожиться. – Она слегка пригладила волосы – тёмные, вьющиеся, падавшие ей на плечи симпатичными волнами, – и бросила на Зеда взгляд, который он назвал бы проказливым. – Я ей об этом не говорила. Видите ли, это… – Она кивнула в сторону двери той комнаты, которую теперь занимала, – …позволяет мне сэкономить целую кучу денег. Я могу немного сократить рабочие часы и записаться на дополнительный курс лекций. А если я смогу делать это каждый семестр, я смогу раньше окончить университет, а если мне это удастся, я раньше вернусь домой, к своему Михе.

– А… – сказал Зед.

– Когда она нас знакомила, вас и меня, я сразу поняла, что на уме у вашей матушки, потому и не стала ей говорить о Михе. Мне нужна эта комната, она мне по‑настоящему нужна, и я готова сыграть спектакль вместе с вами, если вы не против.

– Как?

Зед вдруг осознал, что способен отвечать этой женщине только односложно, и не слишком понимал, что бы это значило.

– Мы можем притворяться, – пояснила она.

– Притворяться?

– Мы оба привлекательны, вы и я. Мы играем роль, мы как бы влюбляемся, – она начертила в воздухе кавычки, – а потом, в удобный момент, я разбиваю вам сердце. Или вы разбиваете моё. Вообще‑то это неважно, но, учитывая вашу маму, лучше я разобью сердце вам. Мы даже можем разок‑другой сходить на свидания и изображать нечто вроде оживлённых переговоров по телефону, когда вы будете уезжать. Вы можете время от времени издавать звуки поцелуев, нежно посматривать на меня за столом во время завтрака. Это даст мне возможность сэкономить деньги на дополнительный курс в каждом семестре, а вам даст передышку, потому что ваша матушка временно перестанет искать вам невест. Мы должны время от времени изображать некую влюблённость, и вам не придётся спать со мной, потому что это выглядело бы неуважительно по отношению к вашей матери. Это ведь её дом. Думаю, такая тактика сработает. А?

Зед кивнул.

– Да, понимаю.

Он был доволен тем, что сумел произнести два слова вместо одного.

– Итак? – спросила Яффа. – Вы согласны?

– Да. – И тут Зеда прорвало, и он произнёс целых четыре слова: – И когда мы начнём?

– За завтраком.

И потому, когда во время завтрака Яффа спросила Зеда о статье, которую он писал в Камбрии, Зед ей подыграл. К его собственному удивлению, он обнаружил, что девушка задаёт весьма грамотные вопросы, а то, как она изображала интерес к его делам, заставило его матушку многозначительно просиять. И Зед оставил Лондон, получив в качестве напутствия восторженное объятие матери и её слова: «Нет, ты видишь, ты видишь, мой мальчик?!», впечатавшиеся в его мозг. А потом он обнаружил в кармане записку от Яффы, в которой говорилось: «Выжди тридцать шесть часов, позвони домой, спроси маму, можно ли поговорить со мной. Я дам тебе номер своего мобильного, когда она будет слышать. Удачной охоты в Камбрии, друг мой!» Он позвонил ровно через тридцать шесть часов и в итоге снова удивился, обнаружив, что ему понравился короткий разговор с Яффой Шоу. Видимо, решил он, всё дело в том, что между ними не осталось недоговоренностей. Никакого давления. А он всегда чувствовал себя гораздо лучше и действовал увереннее, когда на него не давили.

Ему только хотелось, чтобы то же самое относилось и к проклятой статье. Зед просто придумать не мог, что можно было бы сделать для поиска проклятого детектива, кроме сидения в Брайанбэрроу и ожидания, когда же кто‑нибудь наконец обратит внимание на ферму Яна Крессуэлла, привлечённый запахом безвременной смерти. Забегаловка «Ива и колодец» предоставляла ему прекрасный вид на ферму. Потому что ферма Брайан‑Бек стояла как раз напротив небольшого треугольного луга, служившего центром деревни, и её древний дом выглядывал из‑за невысокой каменной стены, а коттедж арендатора торчал под прямым углом к главному зданию.

И вот, когда Зед уже второй час сидел над своей пинтой, неся бессменную вахту, он наконец заметил возле фермы некие признаки жизни. Но исходили они не из главного дома, а из коттеджа арендатора. Из него вышел какой‑то мужчина в компании с подростком. Они бок о бок вышли на луг, где мужчина поставил табурет – прямо посреди луга, на опавшие листья, которые ветром нанесло с окружавших луг дубов. Усевшись на табурет, мужчина махнул рукой парнишке, который нёс нечто вроде старой простыни и коробку, похожую на обувную. Простыня была наброшена на плечи старшего мужчины, а из коробки мальчик достал ножницы, расчёску и ручное зеркало. Старший снял твидовую кепку, прикрывавшую его голову, и кивнул мальчику, давая знак начинать. Мальчик принялся подстригать ему волосы.

Это, насколько знал Зед, должны были быть Джордж Коули и его юный сын Даниэль. Это просто не мог быть никто другой. Ему было известно, что и у погибшего Яна Крессуэлла тоже был сын, но, поскольку Крессуэлл умер, Зед не думал, что его сын мог что‑то делать на ферме, и тем более он вряд ли стал бы подстригать фермера‑арендатора. Но почему они занялись этим прямо в центре деревенского луга – это был интересный вопрос. Хотя, пожалуй, стрижка на свежем воздухе избавляла от необходимости прибирать в доме, решил Зед, несмотря на то что эта процедура вряд ли прибавила добрых чувств к Джорджу Коули со стороны других жителей Брайанбэрроу, чьи дома стояли рядом с лугом.

Зед допил остатки пива, которое к этому времени давно уже и согрелось, и выдохлось, не спеша вышел из пивной и зашагал к зелёной парикмахерской. На улице было холодно, дул довольно сильный ветер, приносивший смешанные запахи древесного дыма и коровьего навоза. Где‑то вдали, за деревней, блеяли овцы, и, как будто отвечая им, в самой деревне, в западной её части, загалдели утки, невидимые Зеду.

– Добрый день, – поздоровался Бенджамин с мужчиной и мальчиком. – Я так понимаю, вы мистер Коули? – Он это понимал потому, что в первый же час своего пребывания в «Иве и колодце» успел поболтать с трактирщиком. Для трактирщика Зед был одним из мириад туристов, которые являлись в Край Озёр то ли для того, чтобы узнать, на что тратил свою творческую энергию Вордсворт, то ли выяснить, не проснутся ли в них самих особые силы. Трактирщик с полной готовностью решил расширить знания Зеда о «настоящих Озёрах», добавив к рассказу добрую толику сплетен о местных жителях, многие из которых, как он говорил, «на‑астоящие жители Камбрии», и одним из таких, безусловно и наверняка, являлся Джордж Коули. «Это настоящий парень, наш Джордж, – говорил трактирщик. – Из тех ребят, которые никогда не жалуются, да. И никогда не забывают обид, да, это такие вот парни. И мне, конечно, жаль этого его сына, потому что если Джордж что и любит, так это поссориться с кем‑нибудь, да ещё он любит эту свою чёртову собаку».

«Чёртова собака» оказалась овчаркой‑колли, которая появилась откуда‑то из‑за зелёной изгороди сразу, как только Джордж Коули и его сын вышли на луг. Одно слово Джорджа – и собака тут же послушно улеглась перед ним. И так и лежала, наблюдая за всем, всё то время, пока Зед разговаривали с её хозяином.

Коули одарил Зеда весьма подозрительным взглядом. Его сын замер с ножницами в руках. Джордж бросил через плечо:

– Давай, Дан, продолжай! – и отвернулся от Зеда.

«Вот уж милое приглашение к дружеской беседе», – подумал Зед.

– Хорошая у вас ферма, – сказал он. – Только необычно расположена, прямо у самой деревни.

– Не моя, – с кислым видом бросил Джордж.

– Но вы на ней работаете, разве нет? Разве это не то же самое, что владеть ею?

Джордж посмотрел на него с откровенным презрением.

– Это вряд ли. Да в любом случае вам‑то какое дело?

Зед бросил взгляд на мальчика. Даниэль покраснел. Зед пожал плечами.

– Да никакого, вообще‑то. Просто место выглядит достаточно интересным. Большой дом и всё такое. Меня ужасно интересуют старинные здания. А особняк ведь старый, да? Большой дом.

Коули нахмурился.

– Наверное. Дан, ты будешь стричь или нет? Я не собираюсь тут сидеть весь день на холоде. Нам есть чем заняться.

Даниэль тихо произнёс, обращаясь к Зеду:

– Это елизаветинская постройка. Мы прежде жили там.

– Дан!

– Извини.

Мальчик снова принялся за стрижку. Выглядело это так, словно он занимался парикмахерским делом уже много лет и очень ловко управлялся с расчёской и ножницами.

– Так какого чёрта вы тут хотите узнать и зачем? – буркнул Коули.

– А?..

– Дом. Ферма. Вы зачем о них расспрашиваете? В чём ваш интерес? У вас какие‑то дела в деревне?

– О!.. – Зед решил выбрать такой подход, который помог бы ему узнать как можно больше, не открываясь самому. – Да меня просто интересует история тех мест, где я бываю. Бармен в «Иве и колодце» говорит, что это самый старый дом в деревне, я об особняке.

– Вот и ошибается. Коттедж старше лет на сто.

– В самом деле? Наверное, в таких местах призраки водятся или что‑то в этом роде.

– Так вы за этим сюда явились? Привидений ищете? Или… – вдруг очень резко бросил старый Коули, – ещё что‑то?

«Бог мой, до чего же подозрителен этот тип!» – подумал Зед. У него даже мелькнула мыслишка, не прячет ли этот человек старое серебро в каминной трубе или что‑нибудь в этом роде, но он вполне приветливо продолжил, глядя на Коули:

– Извините… Нет. Я просто путешествую. Я не хотел вас расстраивать.

– И не расстроили. Мне наплевать, но моё дело – позаботиться о себе и о Дане. Вот так.

– Верно. Конечно. Полагаю, да. – Зед уже говорил слегка заискивающим тоном. – Не думаю, что многие вдруг начинают расспрашивать об этой ферме, да? Ну, по крайней мере, в такое время года. Задают вопросы или ещё что‑то делают. – Он внутренне поморщился. Надо было придумать что‑то ещё, как‑то разговорить неприятного типа.

– Если вам нравятся разные истории, я вам могу выдать историю, – сказал Коули.

Но при этом он скрестил руки на груди под простынёй, уберегавшей его одежду от остриженных волос, и его поза говорила о том, что ждать от него нечего, несмотря на его слова.

– Папа… – пробормотал Даниэль. Он то ли советовал, то ли предостерегал о чём‑то.

– А я ничего и не говорил, – заявил Коули.

– Я просто…

– Ты просто стриги эти чёртовы волосы, и всё на этом.

Коули стал смотреть в сторону, на этот раз на большой дом по другую сторону стены. Дом был каменным, аккуратно побелённым до самого верха, и трубы тоже были побелены, а крыша выглядела так, словно её совсем недавно заменили.

– Вот, – заговорил вдруг Коули. – Этот дом должен был стать моим. Купили прямо у меня под носом, да, и никто ничего не знал, пока дело не сделали. И посмотрите, что случилось! А то, что и должно было случиться! Да, именно так! И что, я удивился? Да ничуть, чёрт побери! За всё приходится расплачиваться, вот так.

Зед уставился на мужчину, ничего не понимая. Он решил, что «случилось» означало смерть Яна Крессуэлла, который, как ему было известно, как раз и жил в большом доме. Но «расплачиваться»? Он произнёс это слово вслух, хотя на уме у него было другое: «О чём, чёрт побери, бормочет этот парень?»

– За грехи, – тихо сказал Даниэль. – Расплата за грехи.

– Это точно, да, – подтвердил Джордж Коули. – Он заплатил за свой грех, как тому и следует быть. Ну, а когда всё утрясётся и ферму снова выставят на продажу, мы уж своего не упустим и больше не ошибёмся. Ферма Брайан‑Бек должна быть нашей, и уж мы не позволим, чтобы она во второй раз ушла в чьи‑то руки.

Из этого вроде бы следовало, что грехом Яна Крессуэлла как раз и было приобретение фермы Брайан‑Бек до того, как это смог сделать Джордж Коули. А это значило – и мысль выглядела вполне разумной, – что у Коули была причина убить Крессуэлла. А это значило, что поимка убийцы Скотленд‑Ярдом – всего лишь вопрос времени, что значило также, что Зеду только и нужно, что подождать появления представителей закона. И, убедившись, что они здесь, использовать их присутствие для оживления своей статьи, а потом вернуться в Лондон, к своей обычной жизни. Да. Похоже, дела повернули к лучшему.

Зед сказал:

– Вы, как я понял, говорите о том, что мистер Крессуэлл увёл ферму у вас из‑под носа?

Коули уставился на него так, словно вдруг увидел перед собой буйного сумасшедшего.

– Увёл ферму?

– Вы сказали – «расплата за грехи». Я решил, что грехом как раз и была покупка фермы.

– Ба! Вот уж вы ошиблись, чёрт побери! Просто нам с Даном пришлось перебраться в коттедж из‑за этого, вот и всё. Но никто не расплачивается за грехи из‑за простой покупки. – Последние два слова он произнёс с откровенной насмешкой и, посмотрев на озадаченное лицо Зеда, решил всё же, что глупому туристу нужны разъяснения. – Грех в той непристойности, которой он занимался с этим своим квартирантом, арабом. И что при всём этом делают в доме его дети? Вот какой вопрос я задаю, но мне никто не отвечает, да! Ну, а это уже верх всякой непристойности. И я вам говорю вот что: это ещё не конец, расплата не окончена, будет ещё многое! Уж можете на меня положиться в этом.

Date: 2015-10-18; view: 311; Нарушение авторских прав