Дарамское поле

Отцу, когда он впервые оказался в бою, было на год меньше, чем Дику. Силы противников были примерно равны, но фок Варзов, тогда еще генерал, предпринял неожиданный маневр, и Гаунау отступил. Случалось, побеждали и находящиеся в меньшинстве, но у сегодняшней битвы мог быть лишь один исход.

Ричард присутствовал при докладе Шеманталя и не сомневался, что у Рокэ шансов нет. Против шести с половиной талигойских тысяч и полусотни пушек и мортир Адгемар выставил двадцать тысяч бириссцев и около ста тысяч кагетского ополчения. Святой Алан, двадцать на одного! А Ворон вместо того, чтобы всячески избегать боя, нанося противнику молниеносные удары и уходя, решил дать генеральное сражение. Бред! Дик неплохо знал военную теорию и понимал, что решение Алвы равносильно самоубийству. Правду говорят, если Создатель захочет наказать, он отнимет разум. Рокэ свою участь заслужил, его поражение станет ступенькой к возрождению Талигойи, и все‑таки жаль… Жаль успеха в Барсовом ущелье, жаль тех, кто неминуемо погибнет, потому что Проэмперадор окончательно сошел с ума, жаль самого себя. Ричард видел только одно сражение, но этого хватило, чтоб почувствовать вкус победы. Превращаться из победителя в побежденного не хотелось мучительно, как бы поражение Ворона ни было нужно для грядущего триумфа.

Юноша вздохнул и еще раз оглядел равнину предстоящей битвы. Их единственным преимуществом были две небольшие рощи, хоть как‑то скрывавшие от вражеских глаз, но Рокэ зачем‑то вывел пехоту в поле и поставил в виду укрепленного кагетского лагеря. И это человек, которого считают непревзойденным полководцем! Дик всю ночь собирался с духом и подбирал слова, которые скажет Проэмперадору, но при виде Ворона выдавил из себя лишь утреннее приветствие.

Рокэ, по случаю баталии нацепивший поверх черной кэналлийской рубахи маршальскую перевязь, рассеянно кивнул и повернулся к толстому краснолицему вояке, в котором Дик с удивлением узнал Бонифация. Епископ отнюдь не пасторским жестом тряханул руку маршалу и проревел:

– Будь благословен, чадо. Все упорствуешь в своем безумии и скверномыслии?

– Упорствую, – подтвердил Рокэ, – а вы упорствуете в своем решении командовать обозом?

– Если Создатель разрешил своим чадам воевать, негоже пастырям укрываться за спинами паствы, – олларианец с наслаждением потянулся, – давненько не брал я в руки пистолета.

– А шпагой, отче, вы владеете? – поинтересовался подошедший Савиньяк.

– Нет, – покаянно вздохнул Бонифаций, – грешен я и несовершенен, тыкаться не обучен, а вот книги воинские читал. В них написано, что по всем законам стратегии и тактики ждет нас поражение неминучее.

– Если по законам, – кивнул Алва, – то ждет. Так что, господа, прошу о законах забыть. Что Лис может нам противопоставить, кроме численного превосходства? Да ничего!

– Мне б вашу уверенность, Рокэ. – Эмиль был напряжен, как струна. – Вам легче, вы уже влезали в подобные драки.

– Нет, – сверкнул зубами Ворон, – я тоже не влезал. Если вы имеете в виду Альтхекс, то нас там было не меньше, чем один к семи.

– Я имел в виду Винную улицу.

– А, так вы о поединках… Уверяю вас, предел человека – двенадцать, в крайней случае четырнадцать врагов, если они, конечно, умеют держать шпагу. Впрочем, – Рокэ задумался, – не знаю, можно ли подобную комбинацию называть поединком.

– Не лукавьте, герцог, вы уложили раза в два больше.

– Ну, – протянул Рокэ, – там были свои обстоятельства, но вернемся к нашим казаронам. Я остаюсь с пехотой, Его Преосвященство защищает «беззащитный» обоз, а вы, Эмиль, ждете на опушке. Ричард, отправляйтесь с Савиньяком. Ваше дело стоять и смотреть. Когда начнется схватка, скачите к Его Преосвященству, он будет на другом краю рощи. Не заблудитесь?

Заблудиться?! В этом лесочке! Глянул бы Ворон на надорские леса…

– Нет, монсеньор!

– Вот и славно, чадо, – мурлыкнул епископ. – Пресвятая Октавия, уж не блудницу ли сарагойскую я зрю?!

– Нет, Ваше Преосвященство – невозмутимо сообщил Алва, – это всего лишь генерал Шеманталь. Просто он, как и вы, сегодня сменил туалет.

Это было мягко сказано! Ричард смотрел на бывшего адуана и не понимал, кто сошел с ума – Ворон, Шеманталь или он сам. Голову мышастого жеребца, на котором восседал командующий авангардом, украшала трофейная казаронская корона, умело прикрученная к конскому оголовью, к короне были прилажены три пары женских височных подвесок, в гриву зачем‑то вплели браслеты и кольца, а в хвост – амулеты, хранящие от дурного глаза и укрепляющие мужскую силу. Еще одна корона красовалась на голове самого Шеманталя, причем таможенник лихо сдвинул золотой обруч набекрень наподобие варастийского берета. На шее Жана болталось несколько ожерелий и богатое монисто, а на поясе бренчали связки колец.

– Ну как, монсеньор? – пропищал великан, кокетливо закатывая глаза.

– Очаровательно, – кивнул Рокэ, – надо поднять вопрос о новых мундирах для авангарда. Надеюсь, ваши люди выглядят не хуже?

– Корон на всех не хватило, – Жан с трудом сдерживал смех, – а так ничего. Кони, когда их обряжали, молчали, а двуногие, те ржали – в лисьем лагере слышно было.

– Не сомневаюсь, наши кагетские друзья вас оценят, – сверкнул глазами Рокэ.

– Постараемся, монсеньор. Уж мы им перепляс устроим, мало не покажется.

– А почему, чадо, – вмешался Бонифаций, о сане которого сегодня напоминала разве что тонзура, – не вздел ты на коня своего наперсный знак? Видел я клад, что взят был в Барсовых Вратах, и были там не только услады для женщин и властителей земных, но и эсператистские игрушки.

– Думали, Вашпрысвященство, но решили, что нехорошо это… Особливо при вас. В одного ж Создателя веруем!

– Создатель‑то один, но мы веруем правильно, – поднял палец Бонифаций, – а агарисские еретики – нет. Так что вздевайте, чада, их цацки на борзых коней. Хорошо блестят – далече видно будет.

Лицо Мильжи оставалось непроницаемым, но Робер успел привыкнуть к бириссцам и понимал, что тараму[153]неприятно стоять рядом с главой казаронского ополчения. Эпинэ вполне разделял его чувства – обвешанный оружием статный красавец в роскошной одежде был откровенно глуп и самовлюблен. Эпинэ никогда б не доверил командование правым крылом этому павлину в доконавших Иноходца золоченых сапогах, но Адгемар придерживался другого мнения.

– Я смешаю талигойского ублюдка с конским навозом, – провозгласил упомянутый павлин. Кажется, его звали Туххуп‑ло‑Марапон, и был он из того же рода Парасксиди, что и встречавший Робера на границе Виссиф. Виссиф со своими людьми тоже был здесь, так же как Серон и его пожирающий виноградных улиток родич. Лис собрал всех, кого можно и кого нельзя, в результате к Дараме стянулась чуть ли не стотысячная орда.

Пришли все от знатнейших и славнейших повелителей многотысячных дружин до голодранцев, за которыми тянулось несколько очумевших крестьян на рабочих лошаденках. К счастью, на то, чтоб отделить воинов от нищих, Адгемара хватило. Самых никудышных, которых набралось тысяч десять, поставили во вторую линию на правом крыле, на взгляд Робера, и так чересчур усиленном. Пятнадцать тысяч на левом фланге и семьдесят на правом, не считая, с позволения сказать, голоштанного резерва. Зачем?!

Иноходец этого не понимал – Багряная Стража превосходила силы Ворона вдвое, если не больше, «барсы» готовились к драке не на жизнь, а на смерть, а орава казаронов и их дружинников мало походила на армию. На поле боя от бестолково мечущейся толпы неприятностей не оберешься, Эпинэ видел, как Ворон у Альтхекс погнал дриксенскую конницу на собственную пехоту, и что из этого вышло! И это при том, что кавалерия кесаря славилась дисциплиной и выучкой! Робер пробовал говорить об этом с Адгемаром, тот согласно кивал седой головой и делал по‑своему.

Простучали копыта, знаменуя появление командующего левым крылом. Тоже глупость. Эпинэ еще не видел Луллака в деле, но, по словам Мильжи, племянник Лиса годился в полководцы куда больше Туххупа и самого казара. Конечно, чванным казаронам, большинству из которых перевалило за пятьдесят, вряд ли понравится ходить в подчинении у человека, годящегося им в сыновья, но Адгемар сидит на престоле крепко. Он может и должен не обращать внимания на шипенье из щелей, в конце концов, победа дороже.

Луллак, такой же статный и красивый, как и Адгемар, спрыгнул с коня, скрестил руки на груди, приветствуя венценосного дядю. Молодой полководец казался озабоченным.

– Талигойская пехота ночью вышла в поле и встала напротив лагеря ближе к моему крылу. Вся или в роще кто‑то прячется, не видно. Думаю, прячется, уж больно их мало.

– Мы втопчем захватчиков в конский навоз, – прогремел не страдающий разнообразием мыслей Туххуп. Все, от породистого орлиного носа казарона до сверкающих золотом треклятых сапог, излучало самодовольство – чувство накануне боя, мягко говоря, неуместное, особенно если твой противник – Рокэ Алва.

– Это мудрое решение. – Белый Лис посмотрел на распустившего хвост придурка с нескрываемым одобрением. – Пусть ваши воины сметут захватчиков с лица земли.

Атаковать удобнее с левого крыла или из центра, при чем тут Туххуп?! Да его вообще нужно связать и засунуть в мешок, чтоб не натворил чего. Эпинэ в своей жизни повидал множество дураков, в том числе дураков в больших воинских чинах, но в сравнении с предводителем казаронов они были кладезями мудрости. Если вытащить из седельной сумки заточенного там Клемента и поставить командовать конницей, вреда будет меньше.

– Казар, – кинулся в бой Луллак, – мои люди стоят ближе к противнику. Позволь нам начать ударом в бок, а Багряные пойдут в лоб.

– Молодость должна склониться перед опытом, – отрезал Адгемар. – Бой начнет и закончит отважный Туххуп. Наше вмешательство вряд ли потребуется, мы станем лишь свидетелями его славы.

Разумеется, отважный Туххуп в ответ прокричал про конский навоз. Белый Лис расплылся в медовой улыбке, казарон картинно вскочил на гнедого жеребца. Седло и сбруя были роскошными, но сам конь, на взгляд Эпинэ, был слишком раскормлен. На таком еще можно принимать парад, но не сражаться. Робер проследил, как командующий правым крылом в сопровождении полутора десятков разряженных воинов покидает лагерь, и столкнулся взглядом с Луллаком. Племянник казарона красноречиво поднял глаза к небу, и талигоец невольно улыбнулся в ответ.

Туххуп‑ло‑Марапон из славного рода Парасксиди был горд и счастлив. Из шестисот девяноста двух казаронов, пришедших на Дарамское поле, казар выбрал именно его. Всю свою жизнь Туххуп считал род Хисранда‑Ханда, к которому принадлежал Адгемар, выскочками, а самого казара хитрецом и завистником, но сегодняшний день искупает многое. Хотя, что значит искупает?! У Адгемара нет другого выхода – в Кагету пришла война. Адгемар был таким же трусом, как его отец Вардшеваз, дед Луллак и все мужчины рода Хисранда‑Ханда.

Перепуганный казар бросился за помощью к настоящим воинам, а чей род в Кагете может сравниться в доблести с родом Парасксиди?! Но и среди Парасксиди есть лучшие и худшие. Лис труслив, но в уме ему не откажешь. Из всех он избрал Туххупа и вручил ему армию, равной которой Кагета еще не собирала. Племянник казара посмел возражать, щенок нагл и глуп. Он вообразил, что если он смог разогнать холтийских дикарей, он справится и с лучшим полководцем Талига?! Как бы не так, эта дичь Луллаку не по зубам. Тут нужен великий ум, великий опыт и великая доблесть…

Казарон знал, что станет делать. Сначала он выиграет битву, потом войну, а потом, потом он и не подумает распускать вверенное ему войско. Корона казара должна украшать чело славнейшего из мужей Кагеты, а не хитреца и лицемера, не сумевшего защитить свой народ. Именно так! Он спасет Казарию, разоружит бириссцев и выставит их в свои горы. Не так уж эти «барсы» и хороши, если не смогли удержать перевал, который все считали неприступным, и позорно бежали. Новый казар не станет прятаться за дикарей, которые не веруют в Создателя и поклоняются дикому зверю.

Своего первого барса Туххуп добыл в пятнадцать лет – дикий кот повадился таскать ягнят в окрестностях родового замка Марапон и поплатился за это. В пятьдесят четыре казар Туххуп‑ло‑Марапон избавит от хищников другое стадо, ведь казар – прежде всего пастух, которому Создатель повелел пасти и оберегать человеческое стадо. Ну и стричь, разумеется, но это потом. Сначала разбить, втоптать в навоз наглеца, посмевшего осквернить своим присутствием древнюю землю Кагеты!

Подъезжая к своему крылу, Туххуп расправил усы и приосанился. Сейчас он соберет казаронов и напомнит им об их долге перед отечеством, былых подвигах и доблести рода Парасксиди. Затем марапонский епископ призовет на головы ополченцев благословение Создателя, и кагетские конники сметут с лица земли вражеских пехотинцев. Рокэ Алва, заняв позицию напротив центрального лагеря, вновь выбрал себе в противники Багряную Стражу. Не выйдет! Талигоец узнает, что значит скрестить меч с кагетскими казаронами. Кажется, Алву называют Вороном, что ж, ему придется иметь дело с орлами. Именно этими словами будущий казар и закончит свою речь, а потом ветер в лицо, поднятые клинки, ползающие в грязи враги…

Представитель славного рода Парасксиди поднял подбородок, глядя вперед и только вперед, туда, где среди знамен прочих казаронов реял на ветру его собственный стяг. Золотой орел потрясал огромной секирой. Благородной птице не хватало только казарского венца, украшавшего ничтожного лиса. Ничего, время Орла еще придет!

Туххуп, храня свое величие, старался не смотреть по сторонам и все равно краем глаза видел малиновые плащи Бушуши‑ло‑Марзука и зеленые Марахона‑ло‑Бараха, а нос казара ловил запахи жарящегося мяса. Странно, откуда у этих голодранцев столько воинов, столько коней и столько парчи на плащи?! Лиса считают хитрецом, но в Марзуке и Барахе сборщиков налогов водят за нос. Когда на трон Равиата сядет потомок орлиноглазого Парасксиди, все изменится! Казар не позволит себя обкрадывать, утаивание доходов и тайное вооружение дружин будет караться смертью. Обманувший казара обманывает Создателя, а обокравший казара крадет у Него.

Будущий венценосец смерил взглядом провинившихся казаронов, но промолчал. Не время.

– Благородный казарон!

– Говори, воин. – Проклятие, как не вовремя!

– Благородный казарон, к нам приближаются чужие всадники.

– Безумцы сами уготовили себе свою судьбу, – обронил Туххуп, разворачивая коня. То, что предстало взору будущего венценосца, исторгло из его горла яростный рык. Впереди, на расстоянии пистолетного выстрела, гарцевали вражеские всадники в… казаронских коронах! Проклятые скоты посмели нацепить благородные уборы не только на себя, но и на своих коней. Одно это было неслыханным оскорблением, но это было еще не все. Всадники и их кони были с ног до головы увешаны кагетским золотом, тем самым, что хранилось в Барсовых Вратах!

– Эй, вы, бараны, – ублюдки орали по‑кагетски, – может, хватит за драных кошек прятаться? Выходите. Пободаемся!

– Меее!

– Не хотите золотишка?

– Не, не хотят! Вот сено они с радостью!

– Зачем сено? Лучше дерьмо!

– Вы до полудня дрыхнуть будете или как?

– Может, вас пощекотать?

– Мы можем!

– Меее!! Бее!!!

– У‑тю‑тю…

– Цута ута Бацута!!![154]

– Подайте нам вашего Лиса, мы его…

– Скажем так, побреем!

– И казаронов ваших заодно! Ну зачем вам их столько?

– На племя!

– Сказал тоже! Кагеткам лучше с козлами, чем с кагетами!

– Угу, но с кобылой лучше, чем с кагеткой!

– Ваши цацки нашим коням больше к лицу, чем вашим бабам!

– Бееееее!! Меееееее!!! Бацута!!!!

– БЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!!!

Долго так продолжаться не могло. Будущий казар должен карать оскорбителей, но талигойская пехота! Как быть с ней и с приказом? Решение созрело мгновенно – Туххуп‑ло‑Марапон недаром был отменным стратегом. Полководец грозно взревел:

– По коням!

Дружинники, и так побросавшие недоеденный завтрак, кинулись к лошадям. Люди рвались изо всех сил, а чужаки продолжали носиться взад и вперед, звеня краденым золотом. Богатая добыча при всей своей мерзости, и не столь уж и многочисленная. Жаль… На всех не хватит!

Командующий правым крылом повернулся к стоящим рядом:

– Мы должны покарать святотатцев, нацепивших на своих кляч святые Знаки, но мы должны думать о многом. А посему повелеваю.

Я и моя дружина отомстим оскорбителям нашей веры и наших святынь! Бушуша‑ло‑Марзук, Марахон‑ло‑Барах, Серон‑ло‑Гискуляр, Виссиф‑ло‑Лаллион, ведите своих людей на талигойскую пехоту и втопчите ее в навоз. С вами пойдут казароны Нижней и Средней Кагеты. Я, покончив со святотатцами, пройду краем рощи и ударю врагу в бок. Казароны Верхней Кагеты и люди Хараммы‑ло‑Мадихша остаются на месте до получения приказа. Я сказал. Вы слышали.

– Мой казар. – Молодой Луллак говорил с венценосным дядей почтительно, но не подобострастно, и это Роберу очень импонировало. Ему вообще нравился молодой военачальник, не то что давешний раззолоченный урод.

– Говори, сын сестры.

К счастью, Робер теперь сносно разбирал и кагет, и бири. Во всяком случае, о переводчике с лиловым носом талигоец сожалел куда меньше, чем о пропавшем Шаде. Новая лошадь, которую ему дал Мильжа, была неплоха, но Эпинэ все еще тосковал по сгинувшему у Барсовых Врат мориску. Робер надеялся, что конь жив, талигойцы не воюют с лошадьми. О том, с кем и почему они воюют, Эпинэ старался не думать.

– Я хочу пригласить нашего гостя осмотреть мое крыло. – Просьба Луллака пришлась более чем кстати. Эпинэ изнемогал от безделья и необходимости вести себя дипломатично.

– Я бы предпочел, чтоб благородный Робер остался рядом со мной, – пропел Белый Лис, и Эпинэ поздравил себя с тем, что не стал хвастаться перед казаром своими языковыми успехами.

Разговор прервал высокий бириссец, сообщивший, что на правом крыле появились вражеские всадники странного вида. Адгемар неторопливо и с достоинством прошествовал к обзорной вышке, поднялся на площадку, взял из рук слуги гайифскую зрительную трубу, какое‑то время молча созерцал происходящее, а затем передал трубу Роберу.

Вид у всадников и вправду был странным. Сначала Робер решил, что за время его отсутствия талигойские конные гвардейцы сменили форму, но потом понял – и люди, и лошади обвешаны сверкавшими на солнце побрякушками. Давешний казарон на их фоне казался чуть ли не аскетом.

«Золотой эскадрон» лихо гарцевал перед самым носом кагетских дружин. Всадники ни секунды не оставались на одном месте, и Эпинэ готов был поклясться, что в ход пущены все перлы армейского остроумия.

Талигойцы казались такими доступными и уязвимыми, что Иноходец не сомневался как в том, что казароны бросятся в погоню, так и в том, что именно этого Ворон и добивается. Эпинэ не мог рассмотреть лиц всадников, но он видел коней, и этого было достаточно. Морисские полукровки!

Вот и ответ, зачем Алве понадобилось Барсово ущелье, – ему нужно было провести через горы лошадей. Кагеты полуморисков догонят, только если этого захотят их наездники, вернее, если это входит в планы Рокэ. Конечно, перевес сил у Адгемара чудовищный, но Рокэ есть Рокэ. Его много раз называли безумцем перед битвой и еще никогда – после.

Робер с каким‑то горьким интересом смотрел на бывших соотечественников. Странное чувство – стоять среди чужих и ждать схватки со своими, а они – свои, от этого никуда не деться! Он не колебался, стреляя у Барсовых Врат в спину сцепившемуся с Диком Окделлом дружиннику Мильжи, хотя юноша вполне мог оказаться врагом, а «барс» был союзником. Вот и теперь Эпинэ понимал, что должен предупредить Адгемара – нельзя позволить дураку Туххупу угодить в ловушку, но отчего‑то медлил, почти спокойно наблюдая, как кагетские тысячи устремляются в погоню за наглецами. Хорошо хоть не все!

Вырвавшаяся из лагеря толпа разделилась на две части. Ме́ньшая бросилась за «золотоносцами», бо́льшая понеслась наискосок, намереваясь атаковать вражескую пехоту, но затем на поле стало твориться что‑то странное. Роберу доводилось видеть конные маневры, участвовал он и в кавалерийских стычках, но подобного на его глазах еще не случалось.

Казаронская конница растеклась по равнине, после чего началась несусветная мешанина. С полтысячи всадников резко оторвались от основной толпы, повиснув у талигойцев на хвосте, но затем кто‑то на пегой лошади прекратил погоню, спрыгнул наземь и кинулся чего‑то собирать. Его примеру последовал другой, третий, десятый… Человек тридцать из умчавшихся вперед оглянулись и завернули коней. К тому же месту, наплевав на первоначальную цель, устремились единичные всадники и целые отряды из числа наступавших на пехоту.

К этому времени «золотой эскадрон» обогнул рощу и вместе с наиболее упорными преследователями скрылся из глаз, но суматоха не прекращалась. Копошившихся в смятой траве накрыла вторая конная волна. Одни сборщики нашли смерть под копытами единоверцев и соотечественников, другие схватились за сабли. Кто‑то разрядил пистолет в своего же, кто‑то из вновь прибывших спешился и присоединился к ползающим в грязи. Подкатила новая лавина и столкнулась с теми, кто решил вернуться. Пешие и конные толпились на сравнительно небольшом пятачке, тут и там возникали драки, сначала единичные, потом Робер с отвращением увидел, как сцепились два немалых отряда. Теперь Эпинэ не сомневался, что «бегущие» талигойцы устилали свой путь золотом. Разрубленный Змей! Разбросанные по полю «ничейные» сокровища не могли не привлечь самых жадных, а от жадности звереют.

Полку золотоискателей все прибывало, те, кто очутился на заветном месте раньше, яростно отбивались от чужаков, им было не до казара и тем более не до врага. Те же, кто все‑таки продолжал наступление на пехоту Рокэ, безобразным образом спутали ряды. Тем не менее они без особых приключений миновали первую рощу, но затем часть всадников резко свернула и понеслась вдоль опушки.

– Уроды, – проворчал Луллак, и в ответ на невысказанный вопрос пояснил на талиг: – Там большой обоз. На самом виду…

Вряд ли это было ошибкой, обоз кагетам подсунули нарочно! Обоз и золото! Закатные твари, как просто и как надежно!

– Мой казар, – Луллак говорил сухо и отрывисто, – разреши ударить справа.

– Нет, – отрезал Адгемар, на мгновение утратив обычную благостность, – у Туххупа достаточно сил.

Луллак зло сверкнул глазами, но промолчал, сделав вид, что полностью поглощен происходящим. Роща скрыла из глаз золотоносцев и часть казаронов, но перед лагерем продолжалась драка за оброненные ценности, к которой десятками и сотнями подключались оставленные в резерве голодранцы. Оттуда, где грабили обоз, донеслось несколько взрывов, но что там происходило, было неясно. Остальные туххуповцы нестройной толпой продвигались к талигойским каре, и Робер наконец понял, в чем основная беда казаронской кавалерии. Не считая глупости, разумеется.

В Талиге полковые лошади примерно одинаковы. Конечно, офицеры побогаче заводят себе морисков и макланов, но соразмеряют их бег с возможностями остальных коней, а всадники и лошади знают свое место в строю. Кагеты же отродясь не воевали такой массой. Да, многие из них были хорошими наездниками, а у некоторых были сносные кони, но хватало там и перекормленных, и, наоборот, полудохлых с голоду.

Казароны, желая похвастаться многочисленностью личных дружин, притащили с собой всех, кого могли найти. Естественно, по краям ставили воинов на хороших лошадях и в добротных одеждах, а внутри, где не видно, всадники сидели чуть ли не на водовозных клячах. Пока дружины стояли на месте, это придавало им внушительности, как только они сорвались в галоп, произошло неизбежное. Передние наездники, краса и гордость казаронских дружин, ушли вперед, за ними нещадно нахлестывали лошадей те, кто поплоше, сквозь которых прорывались обладатели хороших скакунов из задних рядов. Разноцветные отряды смешались, свои мешали своим, Алве осталось лишь усугубить сумятицу, что он и проделал с присущей ему выдумкой.

Кагеты победнее при виде втоптанного в землю золота не выдерживали и бросались его собирать. Мчавшиеся сзади всадники побогаче не могли или не хотели сдерживать лошадей и сбивали бедных и жадных. Лишившиеся еще до схватки наездников кони бестолково носились по полю, усиливая суматоху. Казароны, еще не вступив в бой, разделились на три части, смешали ряды и умудрились передавить друг друга, хотя их все равно оставалось во много раз больше, чем талигойцев.

– Мой казар, – Луллак дрожал, как охотничий пес, – самое время. Мы должны их взять!

– Их возьмет Туххуп, – пожал плечами Адгемар, – или погибнет, сражаясь за Кагету. Это прекрасная смерть.