Глава 32. Август 1003 г. Винчестер, графство Гемпшир

Август 1003 г. Винчестер, графство Гемпшир

Сидя на троне в большом зале дворца, Этельред с нетерпением, которое трудно было скрыть, наблюдал за приближающейся к нему Эммой. Эта церемония была не более чем формальностью, так как накануне он получил весть о том, что королева цела и невредима и направляется в Винчестер. Молитвы о благополучном возвращении королевы из Эксетера заменил гимн Te Deum ^[16], и с той минуты, как она ступила на городские улицы, во всех церквях ударили в колокола, оглашая округу радостным перезвоном.

Правда, только что перед этим пришло известие с юга о том, что Дорчестер разграблен и сожжен. Королевство было в осаде, и серьезность угрозы угнетала сердце Этельреда. Совет был созван, его члены разбрелись небольшими группами, возбужденно обсуждая создавшееся положение. Этельред встал, чтобы торжественно поприветствовать свою королеву. Она была облачена в черное, как ночное небо, платье из тонкого льна. Единственными украшениями были серебряная кайма на подоле и изящная серебряная вышивка на вуали, покрывающей ее светлые волосы.

На ее груди лежал тонкий серебряный крест. У Эммы был утомленный дорóгой вид, но она так же блистала красотой, как и раньше. Ее лицо, казалось, светилось на фоне темных складок одежды, но глаза покраснели, как будто она плакала.

У Эммы было достаточно причин для слез и траура. Ее пребывание в Эксетере, которым Этельред рассчитывал сдержать викингов от нападения на ее землевладения, закончилось катастрофой в связи с изменой ее управляющего‑нормандца.

Король помрачнел, ибо нападение на Эксетер до сих пор его озадачивало. Он предполагал, что Ричард оградит владения Эммы от посягательств Свена, и теперь он задавался вопросом: не происходит ли нечто такое, чего он не учел? Однако сейчас было не время размышлять над этой проблемой.

Этельред поцеловал Эмму в лоб, но излишне затягивать церемониал приветствия он не имел никакого желания.

– Вы устали, миледи, – сказал он. – Сейчас вы пойдете отдыхать, а утром мы поговорим. В своих молитвах просите Бога благословить то, чем мы будем заняты этим вечером.

Он ожидал, что Эмма удалится, но она посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде промелькнуло что‑то такое, чего король понять не смог. Было ли это злостью? Страхом? Обидой? Затем все исчезло, и она покорно преклонила перед ним колено.

– Как вам угодно, милорд, – сказала она.

Нахмурившись, Этельред смотрел, как она уходит из зала. Что‑то в ней изменилось. Она всегда была для него тайной за семью печатями, но сейчас словно всего на одно мгновение отдернули в сторону пелену и сразу же вернули на место. Король сел, злясь на то, что она лишила его покоя одним лишь взглядом. Она смутила его, черт бы ее побрал, когда ему нужно быть предельно рассудительным для рассмотрения более важных вопросов. Викинги атаковали на западе, пока он готовился к их высадке на востоке, и теперь нужно решать, что с этим делать.

Этельред перевел взгляд на Этельстана, шагнувшего к престолу в окружении полудюжины своих соратников. Король дал знак собравшимся вельможам, чтобы они рассаживались. Он не стал бы тратить попусту время на бесполезные церемонии, но желал, чтобы весь двор видел прием, который заслужил его сын‑упрямец.

Эмма шла в свои покои быстрым шагом. Снова ей придется стать узницей в стенах замка, и она не знала, выдержит ли она это. В последние три месяца она отведала вкус свободы и ответственности. В Эксетере она управляла двором, советуясь и принимая решения. Как она сможет снова довольствоваться мелочными вопросами, на которые здесь распространялась ее власть? Внизу, в тронном зале, король и его советники решают судьбы королевства, в то время как ей придется преклонять колени в молчаливой молитве в своих покоях.

Когда Эмма подошла к своим апартаментам, у нее созрело решение. Она не позволит обращаться с собой как с драгоценным украшением, которое кладут в темную шкатулку и прячут подальше. Она не позволит устранять себя от вопросов, касающихся двора и короля. И если супруг запретит ей присутствовать на своем совете, она найдет иную возможность быть в курсе принимаемых там решений.

Она поманила к себе Хильду и отошла с ней в сторону от остальных придворных дам.

– Вернись в тронный зал, – приказала ей Эмма, – и смешайся со слугами, которые подают напитки и закуски королевским советникам. Запоминай все, что будут говорить государственные мужи, а затем расскажешь мне обо всем, что слышала и видела. Ты меня поняла?

Девочка посмотрела на нее совершенно бесхитростным взглядом. Воистину, она была идеальной маленькой шпионкой.

– Да, миледи.

Повернувшись, она собралась уйти, но Эмма взяла ее за руку, так как у королевы было еще одно задание для девочки, которое нужно было выполнить этим вечером.

– Когда закончится заседание, ты должна разыскать элдормена Эльфхельма. Ты его знаешь?

Хильда кивнула.

– Приведи его ко мне. Ничего не говори про Эксетер, Хильда, даже если он будет расспрашивать. Я хочу, чтобы он от меня лично услышал то немногое, что известно об Эльгиве. Тебе все понятно?

Девочка кивнула еще раз. Эмма с тяжелым сердцем смотрела ей вслед. Ей будет больно сообщать лорду Эльфхельму, что его дочь оставили в разграбляемом Эксетере. О постигшей ее участи никто ничего не знал, но все догадывались, что с ней могло случиться. Тем не менее это ее долг, и его исполнения не избежать. «Долг, – подумала она, – плата за то, чтобы быть королевой». И не в первый уже раз она с горечью вспомнила страдание в глазах Этельстана, когда она отказала ему в поддержке его притязаний на корону. И в этом тоже состоял ее долг. До конца своей жизни она будет связана долгом и будет платить эту цену снова и снова.

Этельред всматривался в привлекательное лицо своего старшего сына – под светлой шевелюрой бросались в глаза густые темные брови, борода также стала темнее и гуще. Сходство молодого человека с его покойным дядей с новой силой поразило Этельреда. В глазах Этельстана он видел ту же горделивую решимость и ту дерзкую непокорность, которая одновременно и выводила его из себя, и восхищала. Такой сын наполнял отцовское сердце гордостью, но и опасениями тоже.

Мальчишка слишком высокого о себе мнения. Несомненно, он будет просить прощения за то, что покинул Винчестер без разрешения, но в глазах его нет и тени раскаяния. Он делает то, что ему заблагорассудится, полагая, что ему все сойдет с рук. Но сегодня прощения не будет. Он получит наказание, которое его научит подлинному смирению, если и не раскаянию.

– Мне сообщили, – начал он степенно, – что ты руководил управляющим королевы в подготовке Эксетера к обороне. Это правда?

Этельстан нахмурился, словно пытался уяснить себе суть вопроса. Однако ответ его последовал без запинки:

– Да, это правда. Я советовался с…

– Тем не менее, – оборвал его король, – несмотря на все ваши усилия, Эксетер пал. До нас дошли вести, что город полностью разрушен, многие погибли. Как ты, непосредственно занимавшийся его укреплением, объяснишь эту трагедию?

В глазах Этельстана что‑то промелькнуло: тень то ли неуверенности, то ли смущения, но вскоре она исчезла.

– Я не могу это объяснить, милорд, – ответил он.

– Ты не можешь это объяснить, – повторил Этельред осуждающим тоном, хотя ответ сына его вполне устроил. – Ты не хочешь признать того, что процветающий город пал по причине твоей несостоятельности, хотя все свидетельствует против тебя. Неужели ты так слеп, что не видишь собственной вины?

Она замолчал, позволяя своему вопросу эхом облететь весь притихший зал, чтобы недовольство короля запечатлелось в сознании каждого из присутствующих. Никто не промолвил ни слова, даже не шелохнулся, а губы Этельстана сжались в угрюмую линию.

Да, у его сына достаточно ума, чтобы понимать, когда нужно промолчать, ибо, что бы он сейчас ни сказал, ему не удастся сохранить свое лицо.

– Раз так, – продолжил Этельред, словно кнутом бичуя коленопреклоненного пред ним молокососа, – то, покинув двор без моего позволения, ты, вероятно, вернулся, чтобы сообщить мне некие важные сведения. Может, ты назовешь мне число вражеских кораблей?

Не дожидаясь ответа, он стал метать свои вопросы, словно ножи, каждый последующий громче предыдущего.

– Какова численность армии? Кто ее возглавляет? Каково ее вооружение? Ну, Этельстан, что ты мне можешь сообщить, чтобы укрепить мои позиции?

Этельстан ощутил, что его щеки пылают от унижения. Кроме молчания, ему нечем было ответить на нападки отца. Он знал, что Эксетер пал из‑за того, что Хью заставили провести неприятеля в крепость. Также он знал, что флот к берегам Англии привел Вилобородый. Но он не мог этого сказать, не бросив тень на королеву. Малейший намек на похищение ее Вилобородым даст отцу основание развестись с ней. Как бы Этельстан ни был рад такому исходу, для Эммы он неприемлем. Эмма останется королевой и хранительницей мира, и она не откажется ни от одной из этих своих ролей даже ради любви к нему. Она потребовала, чтобы он поклялся молчать, и он такую клятву ей дал. Теперь он должен оставаться ей верен, чего бы это ему ни стоило.

Взглянув в лицо отцу, Этельстан прочел на нем триумф. Боже, он просто дурак! Его ум должен быть озабочен защитой королевства, а он сидит перед ним, любуясь собой, и травит собственного сына ради своего извращенного удовольствия.

– Я не могу предоставить вам сведений о вражеской армии, милорд, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Это была капитуляция, и он это понимал. Отец снова победил его в своей любимой игре. В этих стычках за верховенство Этельред всегда его одолевал. Если Эмма была права и отец его боится, он пока не видел признаков этого.

– Уповаю на милосердие короля, – сказал он, но взгляда не опустил.

Пусть отец прочтет в его глазах гнев. Какое ему дело?

– Сегодня я выслушаю своих советников по вопросу угрозы со стороны викингов, – сказал Этельред. – Поскольку тебе нечего мне сообщить, садись. – Его голос стал язвительным. – И не нужно высказывать свое мнение без спросу. Это понятно?

Этельстан прошел к скамье, клокоча от злости. Он обвел взглядом зал, примечая, кто сегодня здесь присутствует. Его братья, Экберт и Эдмунд, глядели на него с другой стороны комнаты. О чем думал Эдмунд, по его лицу понять было невозможно, а Экберт выразил ему свое сочувствие взглядом, и Этельстан скривился в ответ. Его братья знали, каково оно – быть мишенью для отцовской ярости.

Рядом с королем собрались все четверо его элдорменов вместе со своими подручными и слугами. Бледный и изможденный, старый Эльфрик из Гемпшира избегал его взгляда. Рядом с ним со своим обычным строгим выражением лица сидел Леофвин из Хвикки. Оба они были старой гвардией, даже старше его отца. Они постараются дать дельные советы, и отец их пропустит мимо ушей.

Третий элдормен, сухопарый Годвин из Линдсея, нервно теребящий толстый перстень, слишком массивный для его женоподобных рук символ занимаемой им должности, вряд ли мог сказать что‑либо ценное. Рядом с ним сидел бодрый здоровяк Эльфхельм из Нортумбрии.

Боже мой, Эльфхельм захочет узнать вести об Эльгиве! Он беззвучно выругался. Хоть бы не ему пришлось сказать ее отцу о том, что Эльгива была брошена в захваченном врагами Эксетере.

Этельстан подал знак слуге принести ему медовухи. Он не видел причин, чтобы сегодня не напиться. Короля не интересует его мнение, и это при том, что число собравшихся сегодня советников было недопустимо малым. Должны присутствовать еще пять элдорменов, но его отец решил оставить эти посты вакантными, потому что его благоразумие заставляло его сомневаться в каждом, кто мог бросить ему вызов. Король стремился к тому, чтобы его вельможи оставались слабыми, а богатство и власть были сосредоточены в его руках, и отменно в этом преуспел.

Сейчас королю и его элдорменам грозил лютый враг в лице Вилобородого, хотя они пока еще и не понимали масштаба своих неприятностей. Этельстан не верил в то, что они смогут победить в противостоянии с датским королем. Также была велика вероятность того, что один или более из них тайно поддерживают Свена. Догадывается ли об этом его отец?

Конечно, догадывается. Его отец подозревает всех и каждого.

После череды бесконечных молитв вестовой из Дорчестера встал перед советниками и сообщил свои новости. Их было чрезвычайно мало. Город подвергся нападению и был подожжен. Неприятель ударил ночью, и курьер не имел представления ни о том, кто его возглавлял, ни о том, какова возможная численность вражеской армии. За этим сообщением последовал спор, двинутся ли пираты от Дорчестера в глубь страны или вернутся на свои корабли‑драконы и высадятся далее на побережье.

Этельстан знаком приказал вновь наполнить его кубок.

Следующий спор касался численности войск, которые следовало собрать. Затем стали обсуждать, кто должен возглавить армию, после чего принялись препираться о том, какие графства должны выставить воинов.

Спустя три часа Этельстан уже осушил пять кубков, и совет пришел к важному итогу: сегодня они не смогут ничего решить. Король заявил, что у них еще будет достаточно времени, чтобы решить, какие следует предпринять меры, когда пираты сделают свой следующий шаг.

Этельстан тоже подвел итог. Он решил, что напился допьяна и что его это вполне устраивает. Это давало ему основание отмахнуться от расспросов его братьев и избежать разговора с Эльфхельмом. Ни на кого не обращая внимания, он, пошатываясь, направился к свои покои. Добравшись наконец до своей комнаты, он повалился на кровать не раздеваясь.

Всю ночь его тревожил сон, в котором Эмма стояла посреди разрушенных, обугленных пожаром городских стен.

Пока королевский совет заседал в тронном зале, в женской половине Эмма со своей свитой поужинала в молчании. Уныние, которое принесли с собой с юга путники, казалось, накрыло комнату гнетущим туманом, не было привычной суматохи, которая всегда сопровождает прибытие после долгого пути. Оглядываясь, Эмма отметила, что и распаковывать особенно нечего. Украшения, платье, мебель – все осталось там. Но не это было самым грустным. Ее сердце сжималось при мысли о тех, кто принял смерть от рук пиратов Свена, и о тех многих, кто пропал без вести. «Не может быть, что они все мертвы», – старалась она себя убедить. Кто‑то из них смог сбежать, кто‑то – спрятаться, кто‑то – купить себе жизнь.

Она подозвала к себе служанку с кухни, которая, возможно, что‑то знала.

– Есть какие‑нибудь вести из Эксетера, Эбба? – спросила королева.

– О да, миледи! – ответила Эбба, и ее красное широкое лицо светилось от сознания собственной важности. – Весь Эксетер сгорел дотла, все его жители мертвы. Дорчестер также сожжен, и только Божьей милостью нас не зарубили в наших кроватях. Отшельник, что проповедует у Олд‑Минстерского собора сказал, что викинги убьют нас всех, что это Божья…

Подняв руку, Эмма заставила ее замолчать, ругая себя, поскольку от болтовни кухарки было больше вреда, чем пользы.

– Кто тебе сказал, что Дорчестер сожжен? – спросила она.

– Вечером с юга приехал вестовой с донесением для короля. Он пришел в кухню перекусить и выпить эля и сказал, что Дорчестер горит.

Эмма нахмурила лоб. Значит, Свен Вилобородый взял уже два города, оба хорошо защищенные толстыми стенами. Видимо, армия его велика. Хватит ли у него дерзости осадить Винчестер? Она боялась, что хватит, и, оглядевшись, поняла, что не только она этого боится. Она заметила, как дрожит кубок с вином в руке Уаймарк, и даже Маргот стала мертвенно бледной.

– Мы не должны впадать в отчаяние, – заявила королева.

Она также была напугана, но не думала, что Винчестер может быть разрушен. В это невозможно поверить.

– Несомненно, вскоре король поведет войско против захватчиков и отгонит их назад к кораблям.

А что будет с ней? Что, если король отошлет ее для ее собственной безопасности, скажем, в Хедингтон, к своим детям? Она сложила руки у себя на животе, где уже, возможно, жил ее ребенок. Ее проблема была незначительной в сравнении с чудовищностью угрозы, исходящей от армии викингов, но все же ей нужно определиться, что с ней делать. Уже прошла неделя с тех пор, как она была близка с Этельстаном, и у нее оставалось совсем немного времени, если она хочет, чтобы через девять месяцев ее ребенок был признан отпрыском Этельреда. Она должна найти возможность оказаться в постели короля.

Интересно, какая фаворитка сейчас спит с ним? И как Эмме ее вытеснить? Этельреду покажется странным, если она вдруг начнет страстно стремиться в его объятия, так что ей нужно проявить терпение. Время пока еще есть. Он сказал, что поговорит с ней утром. Когда он к ней придет, она должна быть покорной и уступчивой. Она должна утешить и отвлечь его от тягостных забот. Она должна заманить его в свою постель.

А может ли она представить, что на его месте другой?

Тут решительность Эммы немного остыла. Отец – не сын, и никогда им не станет. Однако что же ей остается делать? Она должна быть женой человеку, за которого вышла замуж, и не нужно забывать, что он король и ее судьба в его руках.

Следующие несколько часов среди женщин журчал разговор, словно вода в ручье, которая, коснувшись одной темы, словно речного камня, тут же текла к другой. Эмма обратила внимание, что только Уаймарк, погруженная в молчаливую печаль, не участвует в беседе. Никто не смог бы ничего сказать или сделать такого, что утешило бы ее, и Эмма опасалась, что утрата Хью – а она не сомневалась, что он либо мертв, либо пленен викингами, – еще долго будет тяжелым камнем давить на сердце Уаймарк. Она сопереживала своей подруге и снова задавалась вопросом: осталось ли в этом мире место для любви? Было уже очень поздно, когда вернулась Хильда с лордом Эльфхельмом, следующим за ней.

Эмма отослала всех придворных дам спать и осталась один на один с отцом Эльгивы.

С этим человеком было нелегко иметь дело, нелегко было даже просто смотреть на него. Его лицо, покрытое морщинами и рубцами, отличалось крупными неправильными чертами – таким лицом хорошо пугать малых детей. Непокорная грива черных волос достигала плеч, а густую бороду прошивали серебряные нити седины. Эмму всегда поражало, что у подобного человека могли появиться три таких миловидных отпрыска, как Эльгива и ее братья.

Телосложением он напоминал медведя и имел задиристый характер, ни перед кем не тушуясь, даже перед королем. Да что там, она неоднократно замечала, как он смотрит на Этельреда с легким презрением во взгляде, и она подозревала, что ее супруг терпит это, потому что иного выбора у него нет. Богатый землями и серебром, Эльфхельм был самым могущественным из элдорменов короля. К тому же он был человеком, внушающим страх одним лишь взглядом.

Сейчас он глядел на нее сквозь полуопущенные веки. Эмма сжала ладони, страдая от того горя, которое вызовет ее весть.

– Милорд Эльфхельм, – начала она, – сегодня мне придется сообщить вам горькие новости. Меня глубоко печалит то, что ваша дочь находилась в крепости Эксетера, когда город был атакован неприятелем. С ней была Гроя, и я не перестаю надеяться и молиться, чтобы им удалось сбежать, но их судьба мне неизвестна.

Эмма с жалостью взглянула Эльфхельма, ожидая увидеть скорбь элдормена, но, к ее изумлению, ничего подобного не заметила. Его твердый как гранит лик не выразил ни тревоги, ни печали, ни даже удивления. Ей не удалось прочесть на нем ровным счетом ничего. Может ли человек, даже столь черствый, как этот, быть таким стоиком? Неужели ему безразлична его дочь?

– Лучше молитесь о чем‑нибудь другом, миледи, – сказал он скучающим голосом, – поскольку с моей дочерью все в порядке.

Теперь Эмма взглянула на него с удивлением и вспыхнувшей надеждой. Если Эльгиве удалось сбежать из захваченного Эксетера, возможно, она вывела с собой и других.

– Значит, она спаслась? Она не пострадала?

– О нет, викинги не изнасиловали ее, и, думаю, я должен быть за это благодарным Богу. Если не считать того, что перед этим около года она была подстилкой короля, – прорычал он, – в то время как должна была находиться под вашей защитой.

Он, должно быть, заметил, как она вздрогнула от удивления, так как его бровь приподнялась.

– Вы думали, я не знаю? И после того, как король избавился от нее, вы думаете, я снова доверю ее вашей заботе, не приняв мер для ее безопасности? Я не настолько глуп, миледи. Мои люди следили за вами повсюду в Эксетере, и мой сын неустанно бдел, чтобы оградить ее там от любых посягательств. Когда сигнальные костры загорелись, он увез ее подальше, пока вы, как мне сообщили, пребывали в безопасности за пределами города.

Глаза элдормена блеснули холодной враждебностью, но лицо его так и осталось непроницаемым.

– Вы слышали о судьбе Грои? Она погибла от удара боевого топора викинга. – Он обнажил свои зубы, но это не было улыбкой. – Еще что‑нибудь хотите узнать, миледи?

Эмма безмолвно на него взирала, потрясенная его словами настолько, что не в состоянии была что‑либо сказать. Не дождавшись от нее ответа, он, поклонившись, удалился. Глядя ему вослед, она все никак не могла прийти в себя.

Как он, должно быть, ее ненавидит! Эмма знала, что Эльгива питает к ней враждебность. Теперь до нее дошло – и она должна была понять это уже давно, – что и Эльфхельм ей враг. И гораздо более опасный, чем кто‑либо из его детей.