Вся правда о Русской балалайке

Человек всю ночь не спал. Он читал книгу «Вся правда о русской балалайке». На очереди кропотливое изучение монографии «Русская гармошка без прикрас».

Русскому человеку грустно. Оправданно грустно.

Самый печальный разговор в мире:

Русский человек: «Родина моя, я пришел, я стою пороге».

Родина: «А что тебе надо от моего порога?»

Казуистика гражданской печали выглядит примерно так:

Русский человек: «Родина, меня зовут "гражданин". Надо поговорить...»

Родина: «Тебе нужно поговорить или поговорить со мной?»

Один хороший французский писатель доверил своей героине озвучить очень «русскую» мысль: «Я работаю в психиатрической клинике. Нехорошо, конечно, но я теперь даже нахожу удовольствие в том, что мои пациенты не выздоравливают: пусть себе пребывают в неврозах, оно и лучше. Мне нравится быть им необходимой. Бывает, когда они изливают мне свои пустячные горести, я засыпаю под их бормотанье». Как будто Родина говорит о нас, о русских. Ощущение подспудной горечи и с привкусом пепла во рту, странная боль и неодолимое чувство утраты. АААААаааааа!.. КАААааак абиднаааа...

«Обогащайтесь. Торгуйте. Перепродавайте. Ищите новые коммерческие пастбища. Жизнь коротка», – призывает власть. Пожалуй. Пусть расцветет Россия всеми красками конкуренции, пусть в Америке поют наши песни про паромщика, пусть на Бродвее агрессивная реклама валенок конкурирует с настойчивой рекламой окрошки.

– Что это за дерьмо? – поинтересуется русский человек.

– Это идеологический суп патриотизма, а не дерьмо, – следует ответ.

– Тогда об этом нужно будет сообщить супу, а то он думает, что он дерьмо!

Сомнение в себе как гражданине и страх перед произволом власти – вот два грызуна, которые жрут сердце русского человека.

Размышляет наш человек, о многом размышляет, без перерыва на обед. Не трус я и не лодырь, не подонок и не святой. Но почему власть насаждает, сама насаждает такое бесправие?! Каждый, каждый из нас, чтобы избежать социальных насмешек, однажды свернет в трубочку и засунет подальше собственную искренность, начнет усердно изображать социального прагматика, морального циника, источающего сарказм, смутьяна, бунтаря... А в душе своей продолжает по‑детски верить, по‑человечески надеяться, что вот‑вот, сейчас‑сейчас, чтобы прекратить этот гнусный спектакль, появится представитель власти, держа в мощной руке Конституцию. И наведет порядок. И расскажет, что есть какая‑то грандиозная по философии и милосердию мысль. Что скоро мы все ее поймем.

Не появляется представитель. Не наводит. Не рассказывает.

А теперь о нефти и родине. Вспомните римских легионеров, которые разыгрывали одежду Христа. Достаточно о нефти и родине.

Жарко. Спрячемся под дерево. Тут окрик: «Ну‑ка выйдите из‑под тени, дерево не для вас растет!» Вот так и русский человек не знает, для чего Конституция. Что тут сказать‑посоветовать? Чтобы успокоиться, может, стоит думать о Тредиаковском? Кстати, а кто это?

«Одинок я», – в очередной раз думает русский человек.

«Почему я так одинок?» – самый неотвеченный русский риторический вопрос.

Видимо, просто власть и народ в нашей стране делятся на существительное плюс глагол и междометия.

Ну‑ка, наш человек, выбирай, какое ты междометие!

Русский характер по цвету отлично гармонирует с небом. Взлететь бы, как птица, и чтобы тебя ищи‑свищи.

Русский характер по настроению отлично гармонирует с водой. Нырнуть бы в Волгу, чтобы жить среди рыб‑мутантов.

Русский характер по перспективе отлично гармонирует с землей. Зарыться бы на кладбище, чтоб коллективно. Потому что любимую Родину нельзя делать несчастной. Ей лучше жить среди одиноких березок и бескрайних полей. Только без нас...

Совсем печальные мысли приходят, наверное, неправильные мысли. Как хочется верить в это «наверное».

В горле встает горьким комом безнадежность и бессилие. Никто не знает, кто он такой, что он за человек. Никто по‑настоящему не знает, кто он на самом деле, а человеку, который не знает, кто он такой, кто он на самом деле, необходимо что‑то, что больше человека, что расскажет человеку, кто он такой. Не только как частность, но, более того, как часть чего‑то такого, что больше частности. Часть Родины, к примеру.

Повторимся: любовь к Родине – это книга, первую страницу которой ты читаешь каждый день. Наш русский человек подобен читателю из библиотеки, которая сгорела. Миллионы и миллионы людей вот уже несколько веков спорят о том, что же такое Россия. Спорят с таким ожесточением, словно это касается их лично. Кстати, именно Россия лично касается миллионов и миллионов нас, русских людей.

Видимо, мы не так как надо читаем рукописи прошлого – кто только четные страницы, кто – через 25 страниц, а кто‑то лишь описание парадов. Мир нашего настоящего тем временем проходит мимо, не замеченный нами, точнее, осуждаемый нами ежедневно, а потом мы бросаемся вспоминать – кто про парады, кто – про четные страницы. Почему так? Быть может, мы не умеем читать. Не знаем языка, на котором мыслит Россия. Пользуемся только тем словарем, на котором нам хочется мыслить. И как всегда вычитываем из книги совсем не то.

Чтобы понять Родину, не следует покорно следовать устоявшимся правилам, будь то грамматика отчаяния или морфология радости.

Родина отнюдь не в яркой событийности. А в синтаксисе человеческой ежедневности.

Где мы? Где искать Родину? В литературе? И да, и нет. В телевизоре? И да, и нет. В мифе? И да, и нет. Трясешь древо познания добра и зла, а сверху сыпется только птичий помет.

Сколько бравурного написано о России! Иногда мысль о великом прошлом России разливается в такой благостности, что уже перестаешь понимать, кто она – то ли самец, то ли самка.

Прошлое достается в наследство последующим поколениям. В виде мифов. Обычно торжественных. Нередко наивных. Чаще – обидных. И неискренних.

Это когда речь идет о надчеловеческом прошлом – о реформах, правителях, военных компаниях.

Такая история России напоминает истеричную, слезливую, скандальную чью‑то бабушку, с эго размером в Москву. Она имеет отношение к чему угодно, но только не к России.

Проект репатриации в прошлое уже не единожды провалился. Пора озаботиться проектом очеловечивания настоящего.

На самом деле Родина – это место, где люди обитают в действительности, своей, и больше ничьей. Это мир, который не подвластен никаким политическим проходимцам, идеологическим спекулянтам и официальным радетелям чистоты русской культуры.

Одни считают, что лучший продукт, производимый Россией, – литература. Другие мечтают купить квартиру с видом на кладбище и работать на мусоросжигательном заводе. Третьи убеждены, что самым грандиозными явлениями отечества являются изобретение балалайки и полет в космос. Не являются. Ни балалайка. Ни полет в космос. Кстати, вот и вся правда о русской балалайке.

Каждый из нас, русских, – человек, у которого, как правило, не хватает всего каких‑нибудь парочки скромненьких идей, чтобы ответить на все вопросы мироздания.

Большую часть времени глазами телевизора мы смотрим на реальность с очень большого расстояния, издалека, и поэтому она как‑то сносно воспринимается. Но когда она приближается к нам и касается нас, то кажется нам непонятной, невозможной и страшной.

Поэтому человек хочет совершить поступок, который освободит его от страха перед реальностью. Всего один поступок. А может, два или целый десяток. К примеру, назвать себя гражданином. Искренне назвать. А потом озвучить мысль, к сожалению, не нашу, но каждого из нас характеризующую: «Я снимаю шляпу перед всем, что сделано до меня, и засучиваю рукава перед тем, что мне предстоит сделать».

При этом каждый из нас, русских, понимает, до какой степени ничтожества может пасть. Человек знает, что способен вынести еще более сильные страдания. Он к ним готов, более того, он знает, что на Родине в страданиях нет ничего необычного, что они в порядке вещей.

Человек продолжает до самозабвения много работать; и с кошачьим терпением ждет, пока обстоятельства не начнут ему благоприятствовать. Вот так он и живет, работает и ждет.

Потому что он такой, как все. Потому что он боится сорваться.

Человеку не остается ничего, кроме как хорошо делать свое дело, ради которого он призван на этот свет. Временами он осознает, что кто‑то использует его, насмехаясь над его доверчивостью, а он все равно продолжает делать то, что должен делать, отгоняя от себя мысль – ошибается ли он или нет?

Человек чувствует себя довольным хотя бы потому, что не ощущает себя сделанным из одного куска печали или сомнения. Да, он представляет собой груду разрозненных фрагментов, но что‑то внутри его (какой‑то фрагментик, а может, и не один) словно ожидает чего‑то непредвиденного, необычного, возможно, радостного, что непременно должно случиться.

Каждый из нас, русских, однажды начинает верить в удачу, удачу понимания себя ли, Родины ли, ищет добрых предзнаменований и исполняет привычные ритуалы, которые помогают справиться с отчаянием или отмерить очередной этап долгого ожидания.

Когда речь заходит об обыкновенных людях, любой, кто постарше, скажет вам: «Славное было время. Славные люди вокруг. Потом они разъехались кто куда. Но память‑то у нас никто не отнимал». И не отнимет. Не отнимет память о людях. Поэт сказал, что под каждым могильным памятником скрыта вселенная. Скажем иначе: за каждой дверью скрыто мироздание.

Как это грустно: в России легко расставаться. Все слезы выплаканы еще до расставания. В час прощания остается лишь уговаривать себя: печаль – великий грех. Поэтому мы великие грешники. Жизнь не кончается со смертью человека. Родина – вечное существование в телах многих людей.

Наш, русский, человек почему‑то уверен, еще как уверен, что слово «Родина» должно быть наполнено каким‑то особым смыслом. Не хочется, чтобы в нем слышались официоз или милитаристская истерия. Оно должно звучать как благословение, как дыхание:

Ро (выдох) –

ди (вдох) –

на (выдох).

Вот это финальное «на!» – бери, бери, сколько душа требует. Бери. Воздух вдыхай. Немотой восторга и печали переполняйся.

Родина – это «Немая книга», состоящая из миллионов и миллионов гравюр без текста. В их незамысловатых изображениях зашифрованы сведения о самых сокровенных тайнах. Полистаем эту книгу. Вот пенсионер Лермонтов спорит с учителем физкультуры Иваном Калитой о благоустройстве дорог. Овцевод Иван Грозный рассказывает шахтеру Мандельштаму о ледяном дожде, приключившемся в зимней Москве накануне 2011 года. Бравый пекарь Белинский дает советы по сохранению и приумножению радостей половой жизни смущенному колбаснику – мужу Наденьки Крупской. Фермер Пастернак дарами природы профессионально соблазняет угрюмую девушку Катю Вторую. Смешливый шофер Пушкин болтает с кокетливой ткачихой Сонечкой Ковалевской о результатах последнего футбольного матча между командами Сфинксограда и Фениксовска. Все они говорят о чем угодно. И ни одного слова про любовь к Родине. Потому что все они, как я‑ты‑он‑она, – Родина.

Эту книгу читают искренние и доверчивые. Искренность часто прячется в наивности реакций. Пусть на эту книгу потомки напишут самую честную рецензию: «Смотрел жизнь, плакал о людях, о них же радовался, бубнил "ни хрена себе, какие молодцы" и просил "только не умирайте"».

Пышные слова не нужны. Люди на войне становятся немыми. Заговорщики не любят трендеть о своих планах. Здесь нет жестоких властителей, алчных чиновников. Нет бравых песенок, как она, дескать, «разливается морями‑океанами, полями‑долинами». О любви к Родине молчат. Молчат мертвые. Молчат живые. Мертвые молчат не так, как живые. И не многозначительней.

Все они молчат про любовь к Родине, потому что говорить о любви к Родине – значит патетически признаваться в любви к самому себе. Об этом как‑то не принято говорить.

Нужно понять скромненькую истину: традиции постоянно множатся только в стабильном обществе. В стране, где народ ожидает худшего, не бывает общих традиций. Приходится только лишь готовиться к неизбежному, которое оказывается еще хуже, чем мы ожидаем. Каждому из нас нужно сказать себе: «держись за что‑нибудь – за надежду, семью, любовь, веру, веру в себя, в Родину, наконец». Да, трудно не согласиться, – это фальшивая нота в общей музыкальной теме нашего времени. Но она твоя. Как умеем, так и поем. Зато под свою дудку веры, надежды и любви.

Каждому герою – свой звездный час. Каждому коту Масленица. Неимущему – сани. Сеньке – шапка. Всякому Ахиллесу – своя пята. Любому Наполеону – свое Ватерлоо. Каждому человеку – своя Родина.

Каждый русский пытается сам оживить себя. И Родину. У древних греков было понятие «ойкумена». Это – твое пространство, которое ты в состоянии окинуть умозрительно и сделать своим. За краями ойкумены начинается не твой мир. Родина – мир каждого из нас, который состоит из семьи, друзей, любви, пространства, востребованности твоей души.

Тихий еврей Вадик рассказывал, что у евреев две традиционные темы: страдания и еда. Кабардинка Бэла учила делать плов. Вообще, рассуждал украинец Павел, пора нам всем принять религию индусов с ее нехитрыми радостями жизни – семьей, сексом, едой... Чем не выход? Любимый гость татарин Рашид пел песни о недвижимости. С белорусами, чеченцами и калмыками в библиотеке Грозного душевно размышлять о Канте. В горах Ингушетии – обсуждать, какие деревья больше похожи на девушек. В доброй компании в Кизляре – пить чай. Взять шефство над тремя русскими бабушками – еврейкой, татаркой, украинкой – и выплачивать им ежемесячно вторую пенсию. В Екатеринбурге – получать в подарок калмыкский эпос. В Благовещенске – узнать что‑то новое о якутах и шаманах. Усыновить малыша из детдома. Помочь славной девушке волонтеру Танюше найти транспорт, чтобы детишек‑инвалидов в театр отвести. Жениться на девушке из Хабаровска. Влюбиться в парня из Ханты‑Мансийска... Собрать бы всех друзей и погулять по откосам Нижнего Новгорода.

Это лучшие люди, наша дружба поддерживается общим прошлым и нашим настоящим. Хотелось бы верить – нашим будущим. Это наша Родина.

Мы все вместе. Мы – Россия. Мы все творим сами. Мир, вселенную, жизнь, будущее. Особенно настоящее.

Мы творим. Мы сотворили. Мы сотворим. Я творю. Ты творишь. Он, она, оно – все творят. Родину. Наверное, Родину. Нет, все же Родину...

Господи, милостивый Господи, храни Россию.

Боже, храни всех нас.

Date: 2015-10-18; view: 337; Нарушение авторских прав