Тринитарная сумма

Мы можем усмотреть основания Библии только при том условии, что понимаем ее отталкиваясь от Откровения Бога о Самом Себе, от само‑возвещения, которое являет Его как Бога Творца, Бога Завета с Израилем и, тем самым, – как Господа истории и спасения. В личном обращении к созданному и призванному Им человеку, в свободном избрании народа Израилева Себе в достояние, Он открывает Себя как Бог личной любви. Об этом возвещает Св. Писание, в котором, тем самым, совершается переход – Самим Богом обоснованный – от Ветхого к Новому Завету, от Яхве к «Богу и Отцу Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес 1, 1). «Подступ к Божественному Откровению во всей его недосягаемой полноте возможен в христианском понимании только там, где речь идет – в троичном ключе – о Боге – неизмеримом основании, Его радикальном самовозвещении в Иисусе Христе – Слове Божием и постоянном, совершающемся в любовном даровании Св. Духа, Его самовыражении»[620].

Это самовозвещение Божие, достигающее своей высшей точки – при посредстве Св. Духа – в Иисусе Христе, находит свое завершение в символе креста. Знак крушения всех земных надежд становится в воскресении Распятого знаком окончательной победы над грехом и смертью, залогом непреложного начала эсхатологического Царствия Божия. Крестная смерть Иисуса, в которой Бог являет себя как чистая любовь – ибо «нет большей любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15, 13сл.) – «это пример осуществления владычества Божия в условиях нашего Эона, пример владычества Божия в человеческом бессилии, богатства в нищете, любви в заброшенности и одиночестве, полноты в опустошении, жизни в смерти»[621]. Поэтому событие воскресения есть удостоверение Божественности Распятого (Мф 27, 54), удостоверение Божией любви, которую открывает Сын добровольно предав себя на крест. «Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим 5, 8). И в этом – смерти и воскрешении Сына, «для нашего оправдания» – печать жизненной силы Бога Отца и, вместе с тем, доказательство сыновней покорности, ибо Сын – наделенный Божественной властью – отдает свою жизнь «за многих […] во оставление грехов» (Мф 26, 28). Евхаристическая традиция раскрыла это положение. «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю Жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее. Сию заповедь получил Я от Отца» (Ин 10, 17сл.). – Павел, который в своем Богословии креста (ср. Фил 2, 8) отводит христологии центральное место в сотериологии (см. Еф 2, 16; 1 Кор 1, 17), особо подчеркивая возвышение Распятого, имеет в виду исповедание Христа как Господа (Christos‑Kyrios) «во славу Бога Отца» (Фил. 2, 11). Тем самым, Откровение Бога о Себе обретает в смерти и воскресении Иисуса универсальное и в то же время поистине личностное измерение. Крест, как символ победы, есть, вместе с тем, доказательство милости Божией, которая уготована человеку еще прежде его обращения. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3, 16). Эта любовь Божия – важнейшая тема восходящей к Иоанну традиции – требует от человека ответной любви к Богу и ближнему. «Сын вполне отождествил Себя с исходящим от Отца делом спасения (ср. Ин 4, 34), так что между ним и Отцом существует отношение взаимного прославления. Отец и Сын суть “одно” в единении любви, в которое могут быть вовлечены и люди (ср. Ин 17, 21). В сошествии Духа Отец и Сын длят свое присутствие в мире. Его сошествие – дар любви Отца и Сына (ср. Ин. 14, 26–22) – и нас делает любящими»[622]. Любовь к ближнему есть, тем самым, нечто большее, чем просто гуманность. Ведь, встречаясь с ближним, мы встречаемся с Богом. В свете Откровения на опыте познается, что «здесь раскрывается и последнее в моей жизни {218}, поскольку открывается, как я должен прожить свою жизнь, как я должен правильно поступать, чтобы уже в этой жизни найти – в неопределенности – надежность, в страхе – защищенность, в отчаянии – утешение, в унынии – мужество, в радости и счастье – обещание вечности»[623]. И это так, поскольку самооткровение Бога, как преданная любовь в Иисусе Христе, не истощается, когда Он принимает смерть. Эта любовь требует вечности. Воскресение Распятого и Его вознесение к Отцу напоминает о предварительном характере творения, о бренности мира и человека, которые, освободившись из под неумолимой власти смерти через крест и воскресение Иисуса Христа, устремляются к вечности. Апокалиптика – эта истина о конце и бесконечном будущем – «принадлежит контексту само‑возвещения, само‑раскрытия и само‑изъяснения Иисуса»[624]. Он грядет снова, и по ту сторону этой границы окончательно утвердится истина о том, что уже в основе творения мира и человека лежало не абстрактное властное слово некоего в конечном счете не столь уж значимого бесконечно удаленного Бога, но – Он сам в пугающей близости, Тот, чье Слово стало во Христе нашим братом «во всем подобным нам, кроме греха». И именно этого могущественного Бога, Господа творения и истории, Иисус Христос, «нас ради и нашего ради спасения сошедший с небес», явил нам как вечную Любовь.

Св. Писание, как подлинное свидетельство Откровения Божия, Откровения о Себе не просто позволяет приблизиться к пониманию Божественной сущности в троичной полноте, – Библия сама есть свидетельство исповедания веры в то, что Иисус Христос, как «предвечный Сын предвечного Отца», осуществляет и завершает откровение Бога о Себе «силою Св. Духа». И одновременно становятся зримыми контуры Церкви Христовой. Воплощение, смерть, воскресение и вознесение Господа и ниспослание Духа превращают Откровение, завершившееся в Иисусе Христе, в фундамент традиции, на которую опирается и благодаря которой сохраняется Церковь.

С