Татьяна Голованова. Дар крови

Я согласился на заражение добровольно. В детстве я был обыкновенным ребенком. Болел гриппом, играл с друзьями в футбол, рисовал пастелью лунные пейзажи. Потом была математическая школа и Космическая академия. Tpи года службы на земной станции дальней спутниковой связи. А потом мне надоело…

В группу «бойцов Второй Расы» я пришел сам. Все документы у меня были в порядке. Только подпись матери я подделал. Она потом долго не могла прийти в себя. Но ничего, смирилась…

Уже три года, как я не старею. Не дышу и не ем. Мне трудно объяснить природу того, что со мной сделали. И на самом деле объяснить ее до конца не способны даже специалисты «Бойцов». Я знаю только, что заснул в белой комнате и проснулся другим. Но не так, как в старых плоских фильмах: «Я увидел свет другими глазами. Все изменилось…» — ну и так далее в том же духе. Нет. Ничего вокруг меня не менялось. Просто я стал другим. Это как если бы вы от рождения не могли видеть, а потом хирург пересадил вам искусственный кристаллик. Это странное чувство — осознавать, что тебе не нужно дышать. И еще много чего не нужно.

Ученые говорят, что эти изменения вызывает генетический вирус. Оки назвали его порфиром. Получилась страшная глупость, тан как к порфирии этот вирус не имел никакого отношения. Хоть симптомы на определенном этапе могут быть в чем–то сходны.

Вирус передается только от носителя. И только одним способом.

Меня «родил» один из «бойцов». Его звали Вольдар. Я не чувствовал боли. Главное — возможность быстро очистить вены от крови. До последней капли. Если прервать процедуру, пациент мгновенно погибнет. Вирус начинает действовать в момент остановки сердца, которая должна совпасть с конечным этапом очистки вен. В первую очередь блокируются участки мозга, отвечающие за отмирание тканей. Потом зараженные вирусом клетки начинают функционировать по–другому. Оки приобретают плотность, в огромное число раз большую, чем у незараженных. Это позволяет венам снова наполниться. Только теперь по ним течет не кровь, а жидкий кислород. Он и питает ткани. Поэтому если я пораню руку (что маловероятно ввиду тога что для этого потребуется как минимум алмазное лезвие), человеку, стоящему рядом со мной, сильно не поздоровится. Он может «сгореть» от переизбытка кислорода.

Пищеварительная система второй расы напрямую связана с кровеносной. Для поддержания баланса внутри каждой из клеток туда периодически нужно поставлять красные кровяные тельца. Ну, об этом, я думаю, вы и сами догадались.

Ничего лишнего в теле. Ни отходов от еды, ни лишних жидкостей. Вот вам и рецепт медленного старения.

Так вот. После однодневной процедуры, которой меня подвергли, отряд пополнился еще одним «бойцом», сильным, не нуждающимся в воздухе, еде, скафандре, не боящимся холода и жары, способным погибнуть только под воздействием прямых лучей ультрафиолета, который уничтожает вирус в клетках. Без вируса тело «бойца» уже не может существовать.

Сначала я попал на подводную станцию в Тихом океане. Вы не представляете себе, какие испытываешь чувства, когда на глубине в несколько сот метров, без скафандра и баллонов, ты плывешь рядом с подводными обитателями.

Но через два года я устал от голубой пелены воды перед глазами и написал рапорт о переводе. Мне повезло. Я со своим рапортом попал к генералу в момент, когда комплектовали команду «Икара». Им нужен был «боец второй расы» для особо опасных работ. Я подошел.

Так я попал сюда. На первую базу на Тритоне.

В нашей команде пять человек. Капитан Кирст Окиген — офицер космического флота, ученый микробиолог. Пилот Низа Стенова — лейтенант все того же флота и инженер телекоммуникаций по совместительству. Дина Эйна — исследователь со степенью кандидата по электронике, геологии и биологии. Иван Кот — мастер на все руки, техник, исследователь и ученый в одном лице. Ну и я — пушечное мясо, прорывной снаряд во всех вылазках. А кроме того — неплохой повар и кибернетик.

Мы жили на Тритоне уже три недели, когда все началось…

Утром в пятницу сломался робот копатель. Собрали совет. Иван объяснил, что при всем желании заставить эту адскую машинку работать дальше он не сможет. Полетели две платы, а в резерве оставалась только одна. «Икар» должен был вернуться за нами с Ганимеда через три недели. Три недели сидеть без дела было бы крайне неразумно. Дина была в шоке. Ей позарез требовались пробы пород с разной глубины.

Выслушав все доводы «за» и «против», основным я признал тот, что милая девушка, которая с опаской смотрит на меня с первого дня экспедиции, чуть не расплакалась от досады.

Не верьте, что у вампиров нет чувств. Наоборот, они обострены до предела. Ведь из всех систем организма наиболее «живо» функционирует нервная.

— Какие будут предложения? — спросил Окиген

— Только одно. Я пойду и принесу эти образцы. Если дадите ключ, позаимствую у копателя одно из лезвий и попытаюсь поковыряться там еще.

Благодарный взгляд Дины был мне наградой.

— Ты еще не ходил так далеко по Тритону. Может, не стоит так рисковать?

— Чем рисковать? На поверхности я уже бывал. А расстояние — ерунда. Устану — лягу и посплю.

— Не выпендривайся сильно. Я знаю, что ты у нас супермен. Но я за свою жизнь успел повидать, как гибли ребята второй расы.

— Капитан, вы разрешаете вылазку или нет?

Окиген задумался. Действительно, риск был небольшой. На планете нет ничего, что могло бы мне угрожать. До выхода из тени Сатурна оставалось еще очень много времени, так что даже ультрафиолет был мне не страшен.

— Ладно, иди.

Дина облегченно вздохнула. И тут же напряглась, испугавшись, что кто–то может заметить ее реакцию. Радоваться тому, что товарищ идет на рискованную операцию, было в экспедициях не принято. Но никто, кроме меня, не обратил внимания на Динин вздох, а я, естественно, не подал вида. Я не надеялся на ее доброе отношение. Она впервые видела представителя второй расы и не могла скрыть страх и даже некоторую брезгливость по отношению ко мне.

Выйти немедленно я не мог. Я только утром «поел». Нужно было дождаться, пока кровь, которая временно курсировала по моим венам, «впитается» в клетки и оставит в сосудах только кислород. Но уже к вечеру я был полностью готов.

Поверхность Тритона похожа на Луну. Я был там два раза. Только на Тритоне холоднее. Да, я чувствую холод. Просто этот холод меня не убивает и в целом совершенно мне не мешает. До кратера, в котором раньше стоял копатель, пришлось идти три часа. Яма была готова, упаковки с образцами стояли рядом. Жаль, что транспортер был не рассчитан на то, чтобы доставить их на базу. Я уже отстегнул от пояса алмазную лопатку, собираясь «оторвать» первую упаковку от мерзлого пепла, когда планета подо мной дрогнула. В пространстве без атмосферы не было звука, но мне показалось, что я слышу крик.

Я повернулся и резко прыгнул в сторону. Реакция спасла меня. Почва ушла из–под ног, распадаясь на два кривых откоса и уходя узкой трещиной в глубь спутника. Я остался на правой стороне. Образцы улетели вниз. Хотя теперь это было неважно, ведь Тритон открыл свои недра сам, без помощи копателя и, к счастью, без моего участия.

Я повесил лопатку обратно на пояс и повернулся к базе, но не смог ее увидеть. Посередине между мной и базой лежала бесформенная туша астероида. Он был достаточно большим, и я не мог понять, как его не засекли приборы наблюдения. Мы должны были узнать о его приближении за несколько часов.

Только сейчас я заметил, что связь не работает. Динамик в наушнике мерзко шипел, и я его отключил.

Через полтора часа я миновал астероид.

Вдалеке, на горизонте, где раньше высился шпиль антенны базы, теперь черным ртом впадины улыбалась трещина. Если бы у меня билось сердце, я бы сказал, что оно оборвалось.

До места, где была база, я добежал за сорок минут вместо полутора часов.

Трещина расходилась здесь метров на десять. Под углом градусов в тридцать, упершись боковой гранью в отвесную стену пропасти, стоял жилой блок базы. Хотя правильнее было бы сказать — висел! Антенна была сломана, и основная ее часть лежала с другой стороны трещины. До входной двери шлюза было метра три вверх.

Но еще до того, как я нашел способ до нее добраться, она сама спустилась ко мне. Тритон снова дрогнул. Я не знаю, что было тому причиной, я не специалист, но трещина начала закрываться. Как заживающая рана на теле, только очень быстро. Левое крыло базы смяло, по крыше пошла трещина, и правая часть блока упала на поверхность.

Я бросился к двери. Ее, естественно, заклинило. Но ведь я вампир. Плевать на всех этих политиков, которые запрещают говорить это слово, которое «оскорбляет честь и достоинство». Пусть они придумали термин «вторая раса», но ведь суть от этого не изменилась. Я открыл дверь в шлюз вручную. Сломал пружину. Закрывать ее пришлось так же. Камеру заполнил воздух, и дверь в коридор открылась. Все, что могло разбиться, было разбито. Я рыскал по базе; как голодный волк по лесу. Комнаты Окигена, Стеновой и Кота, располагавшиеся в этом крыле, были пусты. Разрыв пошел прямо по центральному залу. Меня не оставляла страшная мысль о том, что в момент катастрофы они все находились именно в этом зале.

Потом я нашел капитана. Его накрыло генераторным блоком в деформированной части базы. Я вытащил тело капитана и отнес в его каюту. Ему я уже ничем не мог помочь, но еще был шанс, что кто–то остался в живых.

Уже почти ни на что не надеясь, я включил приемник и услышал в нем срывающийся голос Дины:

— Капитан, капитан! Вы меня слышите? Меня зажало в лабораторном отсеке. Комната деформирована, но утечки воздуха, кажется, нет. Мне нужна помощь. Капитан!

— Эйна, — мой голос сорвался от волнения.

— Вэйнар. Вэйнар, где капитан?

— Нет. Его… нет, — я услышал, как она всхлипнула, — Успокойся. Объясни мне, где ты, и я приду за тобой. Слышишь? Низа и Иван с тобой?

Опять всхлип.

— Эйна, возьми себя в руки, — рявкнул я. И это подействовало.

— Я в лаборатории А–4. Низа и Иван были в А–2. Ее разорвало… У меня нет скафандра. Тут в полу люк на третью палубу. Если в ней нет утечки, то ты сможешь передать мне скафандр этим путем.

В ее голосе была почти мольба. Казалось, она не верит в то, что я приду за ней. Пожалуй, я ее удивлю.

Пробираясь через горы покореженного металла, я дважды чуть не угробил скафандр, но все обошлось. Моя каюта оказалась до такой степени сплющена, что попасть в нее не было никакой возможности. Только сейчас я осознал, что там остался мой запас «жизни» в виде пакетов с кровью, которыми меня снабжало Управление Обороны, являющееся куратором «бойцов».

Я вытащил Дину из лаборатории, но самостоятельно идти со мной обратно она не могла. Я почти нес ее. Она все время спотыкалась и за все цеплялась. Скафандр раз десять оказывался на грани разгерметизации. Но все–таки мы добрались до правого крыла.

Здесь Дина дала волю эмоциям. Я не останавливал ее истерику, пока она сама не успокоилась.

— Если мы сегодня не выйдем на связь, за нами прилетят через три дня. Все будет…

По тому, как она застонала, я понял, что сказал что–то не то. Оказалось, что Низа ремонтировала антенну и сообщила Центру, что выйдет на связь через три дня. Это означало, что за нами прилетят не раньше, чем через семь дней.

Я просчитал все ресурсы, собрал в баллоны воздух из всех целых кают и изолировал одну комнату, ближайшую к выходу. Дина наблюдала за моей работой с полной апатией, абсолютно безразлично выполняя все, что я говорил. Это было лучше, чем истерика, но начинало раздражать. Некоторые баллоны были без дозатора, и я не мог точно сказать, сколько там воздуха. Наверное, это было хорошо — Дина не могла все просчитать и окончательно отчаяться.

Первый день прошел в работе. Собирали воздух, мекали еду и воду. А на второй мы остались наедине со своими мыслями. Мы сидели на полу в разрушенной комнате и молчали. Тишина сводила с ума. Порой казалось, что любой звук способен взорвать воздух, как водородная бомба.

Дина страдала от тишины даже больше, чем я, но не решалась заговорить. Я ее понимал.

В конце концов бомбу взорвал я:

— Дика.

— Что?

— Мне кажется, что ты меня боишься. Тишина. Неужели не ответит?

— Я тебя не боюсь, — она говорила медленно, выделяя каждое слово. Как будто себя убеждала, а не меня.

— Тогда почему ты не общалась со мной в течение трех недель?

— Я тебя не боюсь. Просто не понимаю.

— Не понимаешь? Я сам себя не понимаю… А чего не понимаешь ты?

— Почему ты стал… таким. Это как–то… неправильно.

— Согласен.

Она посмотрела на меня с удивлением.

— Ты согласен, что это странно? И не можешь объяснить, зачем ты это сделал?

— А зачем человек летал на Луну? Зачем строил города на Марсе? Зачем колонизирует Тритон?

— Но ты же не… — Она замолчала и опустила глаза.

— Договаривай. Я не… человек?

— Ну где–то так. — Она смотрела в сторону. Боялась посмотреть мне в глаза.

— Я родился человеком. Я был человеком до двадцати семи лет. Этого мало, чтобы понимать людей?

— Наверное, этого мало, чтобы люди поняли тебя. Мы снова замолчали. Я не знал, что сказать.

На этот раз взорвалась она:

— Где ты жил?

Мы говорили. Говорили долго и много. Обо всем. Она спрашивала — я рассказывал. Потом спрашивал я.

Она сидела напротив меня. Я чувствовал в ней опаску и поэтому не подходил ближе.

Но она уже не боялась говорить.

Около семи она уснула прямо сидя у стены. Я накрыл ее покрывалом. Я надеялся, что она будет спать долго. И главное — спокойно.

В четыре утра она с криком проснулась. Ей приснился кошмар. По тому, с каким ужасом она посмотрела на мам, я догадался, кто был ее ночным страхом.

Она заговорила только в шесть:

— Похоже, я действительно тебя боюсь.

— Почему?

— Таких, как ты, люди боялись еще с тех времен, когда Земля считалась плоской.

— Но ведь я никого не убиваю. Это раньше вампирам приходилось убивать. Сейчас меня снабжает… тем, что мне необходимо для жизни, правительство.

— Кровью.

— Кровью. Я не воплощение средневекового зла. Пойми это.

— Стараюсь.

— Я спасал людям жизнь. Я шел туда, куда не пройдет ни один андроид, и вытаскивал живых. Я отказался от обычном жизни, чтобы стать более полезным всему человечеству.

— Красиво. Только ты стал таким ради себя. Ты хотел под воду. Ты хотел на Марс. Ты хотел побывать в открытом космическом пространстве.

— С чего ты все это взяла? — Я действительно обиделся. Так вот что она обо мне думает! — Как ты можешь судить о том, чего не знаешь? Ты думаешь, я мечтал о том, чтобы моя кожа была цвета бумаги, а в моих жилах могла течь только чужая кровь? Ты говоришь с человеком, которого в океане не трогали голодные белые акулы. Я для них — падаль. Ты меня судишь. Ты знаешь, почему я пришел ко второй расе? Мой отец погиб на обычном плановом вылете, сгорел заживо в кабине, за заклинившей дверью. Выгорела проводка, и автоматика отключилась. А в их команде не было ни одного «бойца», и некому было открыть эту дверь. Я — робот. Робот, который не ломается. Там, где я буду, за закрытой дверью не погибнет ни один пилот, которого дома ждут жена и сын….

Впервые в ее взгляде не было страха. Только удивление и сочувствие:

— Извини меня, — она снова отвела глаза.

В тот день мы больше не сказали ни слова. Я сам не понимал, как мог все ей рассказать. Этого не знал никто, кроме матери.

Утром третьего дня я узнал, что такое жажда. Кажется, Дика только сейчас поняла, что я занимался сбором только воздуха, но не крови. Три дня назад я не насытился полностью. Отложил. Теперь организм требовал своего, а дать ему было нечего. Я опять увидел в ее глазах страх.

Глаза застилала серая пелена. Мне казалось, будто в моих висках стучит кровь, хотя этого никак не могло быть. Теперь пришла моя очередь отводить глаза.

Дина все поняла сама. Она начала говорить. Кажется, она рассказывала мне стихи. Потом детские сказки. В момент, когда я почти потерял контроль над собой, я услышал даже несколько формул из ее магистерской работы. И я вернулся.

Даже если вы когда–либо хотели пить, есть и спать одновременно, вы все равно не поймете, что испытывает голодный вампир. Его разум начинает гаснуть, застилаясь красной пеленой. Он слышит стук чужого сердца, и со временем ему начинает казаться, что оно бьется в его груди. И в момент, когда он осознает, что это не так, со скрежетом распахиваются ворота сознания, и он ощущает непреодолимое всеобъемлющее желание это сердце забрать. Вырвать из чужого тела и вложить в свое, чтобы хоть на несколько ударов, почувствовать теплый ток крови в венах и услышать стук в груди. Хоть на мгновение. И любую чужую жизнь за это мгновение…

Я очнулся. Вернулся. Она говорила, и ее голос вывел меня из ступора. Я слушал про ее защиту, про соседского пса, сгрызшего розы ее сестры, про мальчика из параллельного класса, который нравился ей в школе, про новые измерительные приборы, которые генерал отказался закупать перед полетом…

Я вернулся. У меня было такое чувство, словно я медленно умираю, сгораю изнутри. Было больно. Но жажда немного отпустила.

Она не спала ночью. Боялась.

Утром я не смог полностью разогнуть руку в суставе. Очевидно, сухожилие первым подверглось сосушке. Я знал, что необратимым этот процесс станет только дней через семь, а то и больше. Беспокоило меня лишь то, что я могу потерять контроль над собой.

Дина все–таки уснула к вечеру. Отключилась.

Пока она спала, я проверил баллоны. Один из них четко показывал двадцать четыре часа. Второй был без дозатора. Его я оставил на потом.

Дина проснулась без крика. Спокойно. И посмотрела на меня без страха. Это было странно.

Она подошла ко мне и села рядом.

— Если будет заканчиваться воздух… Если я увижу, что уже никак… Короче, ты сделаешь меня такой, как ты?

Если бы я мог в этот момент пить, я бы, наверное, захлебнулся.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Понимаю. Тебе нужна кровь, чтобы выжить. А если здесь не будет воздуха, я умру. Ты сможешь получить кровь, а я — жизнь.

— Знаешь, если бы все было так просто, я бы сейчас спросил тебя о том, как же твоя неприязнь и непонимание. И о том, как ты сможешь жить без света и воздуха. И о том, как ты сможешь пить кровь того, кто уже мертв, — она вздрогнула, а я продолжил: — Но я не буду этого спрашивать. Когда вампир кусает человека, он пробивает дырку между артерией и пищеводом. В момент, когда твое сердце остановится и в жилах не останется ни капли крови, пойдет процесс преобразования клеток. Он займет минут пятнадцать. А потом ты должна будешь укусить меня и забрать свою кровь назад, чтобы дать вирусу энергию для окончания преобразования. Твой организм впитает кровь за три часа. К тому моменту ты сможешь видеть в темноте и не дышать. Но после этого нейроны твоего мозга начнут перестраиваться. Тогда тебе понадобится первая кровь. Если ты ее не получишь, то твой мозг умрет. И ты станешь не вампиром, а упырем. Существом без мыслей, только с одним рефлексом, базирующимся на жажде крови. К счастью, я этого уже не увижу. Если после того, как ты заберешь обратно свою кровь, я не смогу насытиться, то произойдет реакция быстрого отторжения вируса, и я превращусь в высохшую мумию…

Возможно, я перестарался. Она была бледной, почти как я. И молчала достаточно долго.

— Тогда просто убей меня. Хоть ты выживешь.

Я взял ее за подбородок и повернул лицом к себе:

— Не надо жертв. И лучше молчи. Воздуха осталось не так много.

Я старался говорить как можно грубее. Хотел оттолкнуть се.

Но она не ушла. Она молча просидела возле меня весь день. И мне казалось, что за этот день я узнал о ней гораздо больше, чем за месяц. Она так молчала…

Боль костром разгоралась в груди, но я терпел. Дина не уходила. Она ждала. Только я не мог сделать то, что она хотела.

Закончился баллон. Я поставил последний. Дина молча наблюдала за мной. До того момента, с которого можно было ожидать помощь, оставалось всего двадцать четыре часа.

— Вэйнар…

— Что?

— Неужели ты не понял, почему я не общалась с тобой? — Я молчал. — Не понял, почему я тебя боюсь?

Глупая, я уже давно все понял. Только ты еще ничего не поняла. И слава Богу.

— Вэйнар, я тебя…

— Тс… — я прижал палец к ее губам. — Не надо.

Она придвинулась ближе, положила голову мне на плечо.

— Надо. Я…

— Я все знаю. Ты боишься не меня. Ты боишься себя. Себя и всего того, что чувствуешь. Ты убивала это в себе и поэтому не хотела быть рядом. Я понял это с первых дней. — Пожалуйста, пусть она не догадается. Пусть ничего не поймет.

Она обвила руками мою шею. Ее губы были такими теплыми.

В ту ночь мы были вместе. Как день и ночь, как лед и огонь. И я в ту ночь больше, чем когда–либо, был человеком.

Я знал, чего она хотела. Она ждала, что я потеряю контроль. Но я не мог. Она думала, что я тоже умираю. Хорошо, что она не знала правды. Все было решено еще в первый день. Один выход. Только один.

Она спит на моем плече. И я очень надеюсь, что этот сон будет долгим и крепким. Тогда она проснется уже на «Икаре». Мое тело успеют забрать. И она… Она будет плакать. И я услышу ее. Где бы я ни был. В Аду или в Раю. Я ее услышу… Но она меня уже не услышит. Ее слезы высохнут. И она будет жить. А я — нет. Так должно быть. И так будет.

Я провел рукой по ее волосам. Поцеловал ее в лоб. Д–вочка моя спасибо тебе за все. Я люблю тебя, малышка. Очень люблю.

Лампочка на баллоне зажглась желтым цветом. Тихий свист воздуха прекратился. Еще несколько часов… Всего парочку…

Алмазная лопатка была достаточно острой. Я разрезал вену только на одной руке. Пусть течет медленно. Чтобы она не сгорела. Дина…

Из груди уходила боль. Я обнял Дину и прижал к себе. Она принимала мой дар крови, даже не зная о том. Последняя мысль вызвала на моих губах улыбку — она пьет мою кровь. Я все–таки сделал ее вампиром… Дина…

К поверхности Тритона подлетал крылатый «Икар».